Текст книги "Кардинал Ришелье. Портрет государственного деятеля"

Автор книги: Петр Черкасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Ришелье пытался как-то исправить положение. Особое беспокойство у него вызывала перспектива вербовки мятежниками иностранных наемников, тем более что герцоги Неверский и Буильонский располагали для этого достаточными финансовыми возможностями. 29 декабря 1616 г. Ришелье направил послу Франции при австрийском дворе графу де Шомбергу инструкцию с указанием принять все меры для того, чтобы воспрепятствовать мятежным принцам осуществить вербовку наемников в пределах габсбургской империи. Одновременно посол получил предписание набрать 3 тысячи наемников и закупить 500 лошадей для королевской армии.

Ришелье внимательно следил за действиями мятежников, предупреждая их возможные контакты с иностранными дворами. Он обязал французских дипломатов докладывать ему обо всем, что могло бы быть использовано мятежниками в ущерб интересам короля Франции.

От своих агентов Ришелье узнал о попытках некоего шотландского дворянина, состоявшего ранее на службе у короля Франции, склонить солдат и офицеров королевской гвардии к измене в пользу герцога Неверского. Государственный секретарь приказал немедленно арестовать шотландца. Вскоре он был казнен на площади перед Лувром.

Слова Ришелье не расходились с делами. И в будущем он никогда не остановится перед крайними мерами наказания, если речь пойдет об интересах государства, олицетворяемого в его глазах королевской властью.

Государственному секретарю уже через два месяца удалось сформировать две армии и отдельный корпус. Первая армия численностью 30 тысяч человек (в том числе 10 тысяч иностранных наемников) при 40 пушках концентрировалась в Иль-де-Франс и должна была прикрывать Париж от возможного выступления герцога Неверского из Шампани. Командовал армией недавний мятежник герцог де Гиз. По расчетам дальновидного государственного секретаря, участие Гиза в военной кампании должно было символизировать полную изоляцию мятежников и одновременно окончательно рассорить вчерашних единомышленников. Конечно, Гиз мог и изменить, но Ришелье считал это маловероятным и не ошибся.

Вторая армия, несколько меньшей численности, была сосредоточена к юго-западу от Парижа, в провинции Перш – вотчине герцога Майенского. Ею командовал граф Овернский, побочный сын Карла IX. Граф Овернский 12 лет провел в Бастилии за участие в заговоре против Генриха IV. Ришелье, зная о военных способностях графа, добился его освобождения. Армия остро нуждалась в способных, волевых командирах. На всякий случай – мало ли что? – офицером для поручений к графу Овернскому государственный секретарь приставил своего старшего брата маркиза Анри де Ришелье. Маршал де Монтиньи возглавил небольшой корпус в составе 4 тысяч пехотинцев и 500 кавалеристов. Корпус сосредоточивался в провинциях Берри и Нивернь, к югу от Парижа.

Государственному секретарю пришлось приложить немало усилий, чтобы координировать действия трех командующих. Он внимательно следил за перемещением их войск, давая соответствующие указания. С самого начала в отношениях с военными 32-летний Ришелье взял решительный тон, невзирая на их возраст, чины и звания. Он знал неповоротливость тяжелой военной машины и непрерывно подгонял, причем в довольно резких выражениях, именитых военачальников, если считал, что они недостаточно активны. Примером подобного обращения может служить письмо Ришелье маршалу Франции де Витри, ветерану войн Генриха IV. «Я был очень удивлен, – отчитывал Ришелье старого маршала, – узнав, что Вы до сих пор не привели свой отряд в указанное мною место. По получении настоящего письма Вы должны немедленно принять все необходимые меры для скорейшего выступления и соединиться с армией, действующей в Шампани». Не щадил Ришелье и члена королевской семьи герцога де Лонгвиля, недостаточно активно, по мнению Ришелье, действовавшего в Пикардии, а также других нерадивых военачальников, не устававших удивляться осведомленности государственного секретаря.

Детальное знание истинного положения дел было для Ришелье едва ли не главным условием принятия тех или иных решений. Именно в эти первые годы приобщения к власти у Ришелье пробудился интерес к тому, что мы называем разведкой и контрразведкой. С годами этот интерес возрастал. Собственно говоря, к услугам тайных осведомителей прибегали задолго до Ришелье. Он явно не был здесь пионером. Но именно ему принадлежит заслуга в организации французской секретной службы как таковой. С первых дней пребывания на посту государственного секретаря Ришелье обнаружил недюжинные организаторские способности и твердую волю. Характерным для него было стремление все дела доводить до конца. Никогда он не останавливался на полпути, не бросал начатого, не забывал обещанного. Необязательность и нерешительность Ришелье считал качествами, недопустимыми для государственного деятеля. Он сумел убедить Марию Медичи и маршала д'Анкра в том, что только сила способна положить конец мятежным притязаниям на власть; политика бесконечных уступок и компромиссов доказала свою несостоятельность. Посетивший государственного секретаря в середине января 1617 года папский нунций кардинал Бентивольо по возвращении от Ришелье записал: «Он буквально одержим войной. Он считает ее совершенно необходимой, если король желает оставаться королем. В самых энергичных выражениях он говорил со мной о принцах, заявив, что если бы их мощно атаковали с самого начала, то война завершилась бы в предельно короткий срок. Он добавил, что дней через восемь – десять Его Величество намерен отправиться в Реймс (в армию. – П. Ч.), что контролер финансов выделил (на ведение войны. – П. Ч.) 900 тысяч экю и что во всех провинциях войск вполне достаточно для подавления всякой попытки мятежа».

Очень скоро твердую руку нового государственного секретаря почувствовали не только его подчиненные, но и мятежники. Встревоженный серьезными военными приготовлениями правительства, герцог Неверский через свою сестру герцогиню де Лонгвиль попытался выяснить возможность и условия компромисса. Красавица герцогиня с энтузиазмом взялась за дело, но все ее старания воздействовать на Ришелье оказались тщетными. Он был полон решимости сокрушить мятежников.

Королевским эдиктом всех вождей мятежа объявили врагами престола; их имущество должно было перейти в собственность короля.

Ришелье занимается активными военными приготовлениями. Его стараниями армия получает новые пушки и пополняется несколькими тысячами иностранных наемников. При содействии генерального контролера финансов Барбена Ришелье добивается регулярной выплаты жалованья солдатам. Государственный секретарь вводит удивившее его сотрудников правило – отвечать на все запросы армейского командования. До сих пор такой практики не существовало. Ришелье считал, что как военные командиры на местах, так и дипломаты за рубежом должны постоянно чувствовать заинтересованность правительства в их деятельности. Между руководством и исполнителями, по убеждению Ришелье, должно существовать полное взаимопонимание.

Государственный секретарь разработал стратегический план предстоящей кампании. Он исходил из того, что силы герцогов Неверского, Буильонского и Майенского были разобщены и сконцентрированы в трех отдаленных один от другого районах. Ришелье принял решение, создав перевес сил, окружить каждую из мятежных армий, поочередно разбить или вынудить сдаться. 4 марта 1617 г. государственный секретарь направил командующим приказ короля о начале военных действий.

Ришелье внимательно следит за выполнением приказа, подгоняя нерадивых генералов. «Мы каждодневно ожидаем взятия Ретеля и Шато-Порсьена (крепостей, где засели мятежные принцы. – П. Ч.), – напоминает он генералу де Кюру. – Я прошу Вас поторопиться с этим, последовав примеру маршала де Монтиньи, который одерживает одну победу за другой». Действительно, корпус Монтиньи, действовавший на южном направлении, успешно наступал.

Менее удачно развивались события на участке армии графа Овернского. Поначалу ему удалось нанести поражение главным силам герцога Майенского в провинции Перш и вынудить их отступать в направлении Иль-де-Франс. Однако мятежный герцог оторвался от преследования и благополучно укрылся за мощными стенами Суассона – на полпути от Парижа до Реймса. Граф Овернский тем временем стоял у Пьерфона, будучи не в состоянии овладеть им.

Подобная медлительность грозила сорвать наметившийся успех всей кампании, и Ришелье направляет графу приказ, подписанный королем: «Я несколько удивлен, – говорится в документе, – видя, что Вы до сих пор не блокировали Суассон, несмотря на мое повеление… Я не вижу причин, которые побудили Вас остановиться у Пьерфона и до сих пор не взять его. Вы теряете слишком много времени. Стремительность – это то, что более всего может повредить моим врагам…» Внизу Ришелье собственноручно добавил: «Вам надлежит решительно ускорить взятие крепости. Дело короля и Ваша честь требуют, чтобы Вы поспешили с этим».

Не полагаясь полностью на достоверность сведений, получаемых от графа Овернского, государственный секретарь перепроверяет их у своего брата маркиза Анри де Ришелье. В секретном письме брату Ришелье направляет свой личный шифр «для того, чтобы Вы могли отныне и впредь сообщать все подробности, какие сочтете необходимыми и которые должны быть известны только Вам и мне…» Тайные осведомители, по всей видимости, были у Ришелье и в других армиях. Когда по неизвестным причинам герцог де Гиз промедлил с сообщением в Париж о взятии им 15 февраля 1617 г. крепости Ришекур, он, к своему удивлению, получил письмо короля, датированное 7 марта, с выражением неудовольствия по этому поводу. Удивление герцога было тем более велико, что к моменту получения письма он так и не удосужился сообщить королю об одержанной победе. В послании, составленном все тем же вездесущим Ришелье, говорилось: «Этим письмом я напоминаю Вам о необходимости немедленно сообщать мне о предпринимаемых Вами действиях, о положении моих войск, о наличных силах и диспозиции моих врагов, а также то, что Вам известно об их замыслах. Тотчас же по получении этого письма Вы должны принять меры по срытию стен Ришекура с целью избавить меня от последующих забот об этой крепости, а также для устрашения других…».

Именно Ришелье принадлежала идея разрушения взятых крепостей и замков, и именно ему в определенной мере Франция обязана утратой многих интересных памятников средневековой архитектуры.

Немало времени и энергии отнимало у Ришелье разбирательство недоразумений и постоянных ссор между генералами и маршалами, нередко принадлежавшими к враждебным лагерям. В собрании его деловых бумаг можно обнаружить множество писем, адресованных заносчивым военачальникам, с призывами к примирению. Ришелье неустанно добивался согласованности действий армий. Эти усилия в значительной мере способствовали успехам королевской армии. В конце марта 1617 года граф Овернский сумел-таки взять Суассон, а герцог Гиз после захвата Шато-Порсьена осадил крепость Ретель, создав угрозу Седану, где укрывался герцог Буильонский. Военная кампания вступила в свою завершающую стадию. К началу апреля 1617 года мятежные принцы вынуждены были прекратить сопротивление и сложить оружие.

* * *

С этого времени государственный секретарь уделяет больше внимания вопросам внешней политики. Здесь, как и в военном делопроизводстве, он обнаружил полную запущенность: никаких текущих бумаг, никакого архива.

Многочисленные предшественники Ришелье приходили и уходили, не оставляя после себя никаких следов. На депеши послов и другие официальные документы смотрели как на личную собственность. Практики приема и сдачи дел как таковой не существовало. Каждый новый министр должен был начинать с пустого места и такое же пустое место оставлял своему преемнику. Ценнейшие для истории документы либо бесследно исчезали, либо в лучшем случае оседали в семейных архивах бывших министров.

Ришелье принимает решительные меры по наведению порядка. Он направляет письменный запрос Абелю Сервьену – ближайшему помощнику бывшего государственного секретаря Виллеруа: «Убедительно прошу Вас выслать мне копии инструкций, которые Вы забрали с собой; кроме того, прошу детально ознакомить меня с тем, что происходило за время Вашего пребывания здесь, с состоянием дел на текущий момент и с тем, чего можно было бы ожидать в будущем. Я должен составить себе более полное представление о возможном течении событий. Служба королю требует того, чтобы вновь назначенный стремился получить всесторонние сведения».

С аналогичной просьбой Ришелье обратился к французскому послу при папском дворе де Бетюну, не обнаружив его депеш из Рима. Государственный секретарь потребовал от всех дипломатических представителей Франции за рубежом навести порядок в делопроизводстве.

Дипломатия, как и военное дело, – новое занятие для Ришелье, и здесь у него поначалу не все шло гладко, о чем свидетельствуют современники, в частности французский посол в Венеции де Леон и посол Испании при французском дворе герцог Монтелеоне. Они говорят об отдельных промахах нового государственного секретаря по части дипломатического протокола. Впрочем, довольно быстро Ришелье преодолел первоначальные затруднения.

Гораздо большие заботы у него вызывали проблемы европейской политики. В тот момент французская дипломатия была встревожена обострением ситуации в Северной Италии.

Напряженность в этом районе была вызвана противоборством Испании с Савойей и Венецией. Испания в начале XVII века контролировала Неаполь, Мантую и Милан, намереваясь распространить свое влияние на север и северо-восток Италии, вплоть до границ габсбургской империи. На пути гегемонистских притязаний Мадрида встал герцог Савойский Карл Эммануил. Он отказался от союза с Испанией и заручился поддержкой английского короля Якова I и Венецианской республики.

Летом 1616 года Карл Эммануил предпринял попытку захватить маркизат Монферрат, принадлежавший герцогу Мантуанскому, которому покровительствовал Мадрид. Губернатор Милана дон Педро Толедский, энергичный, жестокий правитель, немедленно вторгся со своей армией в пределы Пьемонта и захватил несколько крепостей. Положение герцога Савойского стало критическим, и он вынужден был обратиться к Франции с призывом о помощи.

Одновременно дон Педро создал угрозу для Венеции, которая со дня на день ожидала испанского вторжения с суши и с моря. Положение Венеции осложнялось тем, что в это же время резко обострились ее отношения с эрцгерцогом Штирии Фердинандом, также угрожавшим войной «королеве Адриатики». Венецианская республика обратилась за помощью к Франции, напомнив о своей давней поддержке политики Генриха IV.

Королевский совет в Париже оказался в трудном положении из-за возникших в нем разногласий – поддержать Савойю и Венецию или встать на сторону Испании. Перед трудным выбором оказался и Ришелье – личный друг посла Филиппа III при французском дворе. Какую позицию занять? Как оценить интересы Франции в этом конфликте? Что предпринять? Поддержать герцога Савойского и Венецианскую республику – значит вступить в конфликт с Мадридом, считавшимся с недавних пор союзником Франции. К тому же, по мнению Ришелье, французская армия, несмотря на победы, одержанные над мятежными принцами, все еще не могла противостоять лучшей по тем временам в Европе испанской пехоте.

С другой стороны, бросить на произвол судьбы Карла Эммануила и отказать в помощи Венеции означало бы молчаливо согласиться на испанскую гегемонию в Северной Италии. Это противоречило линии, последовательно проводившейся Генрихом IV, и могло быть воспринято в Европе, в том числе и в Мадриде, как свидетельство очевидной слабости Франции.

Ришелье склонялся к третьему варианту – поискам мирного решения конфликта при самом активном участии Франции. Герцог Савойский в обращении к Людовику XIII явно намекал на возможность и такого исхода. Для него было важно в создавшейся ситуации прежде всего удержаться у власти, предотвратив неминуемый разгром его слабой армии войсками дона Педро Толедского. К счастью для него и для французской дипломатии, Филипп III неожиданно известил Людовика XIII о том, что не возражает против переговоров с герцогом Савойским. Ришелье поспешил воспользоваться предоставленной возможностью и дал на подпись королю письмо, адресованное французскому послу в Турине. В нем говорилось: «Я испытал большое неудовольствие, узнав о беспорядках, учиненных в Монферрате армией моего кузена герцога Савойского… Поэтому я желаю, чтобы Вы от моего имени передали ему мое неудовольствие относительно нарушения им данного мне слова, что землям и подданным моего кузена герцога Мантуанского не будет причинено никакого вреда. Вы воспользуетесь этим случаем и передадите моему кузену герцогу Савойскому пожелание вывести все войска из Монферрата…» Посол должен был предупредить Карла Эммануила о приближении к Монферрату испанских войск и его неизбежном поражении в случае продолжения военных действий.

Пока Ришелье пытался урегулировать конфликт, произошли непредвиденные события, которые поначалу вызвали в Лувре переполох, а затем были с успехом использованы французской дипломатией.

В середине декабря 1616 года губернатор Дофине маршал де Ледигюйер, старый соратник Генриха IV. без согласования с правительством двинулся из Гренобля во главе 7-тысячного пехотного корпуса и 500 всадников на помощь Карлу Эммануилу. Его войска в короткий срок успешно пересекли Альпы и быстрым маршем двинулись на юг, захватывая одну за другой крепости взятые перед этим армией дона Педро в Пьемонте. Именно эта непредвиденная, дерзкая инициатива старого гугенота, верного антииспанскому духу политики Генриха IV, спасла герцога Савойского. Поход Ледигюйера произвел должное впечатление в Мадриде, усмотревшем в нем готовность Франции скрестить оружие с Испанией. В Эскориале все более определенно стали склоняться к переговорам. В Лувре же первоначальный шок вскоре сменился едва скрываемой радостью. Официально поступок старого маршала не одобрили, но ему и не приказали отвести войска из Пьемонта. Франция неожиданно оказалась «присутствующей» на севере Италии, что открывало перед французской дипломатией новые возможности. Ришелье мог поздравить себя с неожиданным успехом. Он располагал теперь козырной картой, которую мог с успехом использовать в игре с Мадридом.

В то время как в отношениях с Савойей и Испанией Ришелье удалось сохранить равновесие, традиционно добрые отношения Франции с Венецией были испорчены. В результате помощь Венеции так и не была оказана. Сказались неопытность Ришелье и еще в большей мере его происпанская ориентация, отражавшая габсбургские симпатии двора Марии Медичи.

Параллельно с вопросами политическими молодой государственный секретарь занимался и подбором людей, которые придали бы новый импульс французской внешней политике. Одним из первых его протеже стал гугенот граф Шомберг, назначенный послом при австрийском дворе. Ришелье высоко ценил способности Шомберга и его преданность делу, о чем свидетельствует сам кардинал в своих «Мемуарах». Цель миссии Шомберга была достаточно четко сформулирована Ришелье в данной послу инструкции, подписанной королем. В ней говорилось: «Главное, что должен сделать граф де Шомберг, отправляясь в Германию, – рассеять мятежников, которые могут причинить вред Франции, донести туда (в империю Габсбургов. – П. Ч.) как можно скорее имя короля и прочно утвердить там его авторитет». Дело в том, что после смерти Генриха IV за годы регентства Марии Медичи престиж королевской власти упал и за пределами Франции, что открывало широкие возможности для действий мятежников. Содействовать утверждению авторитета королевской власти, олицетворяемой юным Людовиком XIII, и одновременно нейтрализовать действия аристократической оппозиции в пределах габсбургской империи – в этом состояла основная задача нового посла Франции в Вене.

Ришелье надеялся, что протестант Шомберг сумеет выполнить и другую задачу, поставленную перед послом, – укрепить давние связи Франции с германскими протестантскими княжествами. Уже тогда Ришелье отдавал безусловный приоритет политике над религией, что прослеживается по его дипломатической переписке. В переводе на современный политический язык это означает, что интересы реальной политики для епископа Люсонского (а впоследствии и кардинала) были выше религиозно-идеологических соображений. Религиозные (т. е. идеологические) соображения, по убеждению Ришелье, не могут и не должны направлять внешнюю политику. Не политика на службе идеологии, а идеология, подчиненная политическим интересам, – так мыслил Ришелье уже в самом начале своей деятельности на государственном поприще.

Наставляя Шомберга, Ришелье в упоминавшейся выше инструкции особо подчеркивал недопустимость действовать «в интересах Рима (т. е. папского престола. – П. Ч.) или Испании в ущерб нашим старым союзам (с германскими протестантскими княжествами. – П. Ч.) и нашим собственным интересам». Посол был уполномочен заверить германских протестантов в приверженности Франции к союзу с ними, возникшему при Генрихе IV. «…Мы будем всемерно заботиться о сохранении этого союза, и они (протестантские князья. – П. Ч.) могут рассчитывать на нашу помощь», – говорилось в секретной инструкции.

Папский нунций и испанский посол дорого бы дали за то, чтобы ознакомиться с этой инструкцией, составленной «их другом» епископом Люсокским. Надо сказать, что назначение графа Шомберга пришлось не по душе как кардиналу Бентивольо, так и герцогу Монтелеоне, подозревавшим нового посла в антипапских и антииспанских настроениях.

Конечно, было бы преждевременным говорить о каком-то повороте во внешней политике Франции в 1616–1617 годах от ориентации на союз с австрийскими и испанскими Габсбургами, а также от безусловной поддержки папского Рима. Гарантами этого курса, проводившегося со времени убийства Генриха IV, были сама Мария Медичи и маршал д'Анкр. Что касается Ришелье, то и он в то время, безусловно, принадлежал к испанской партии. Однако уже тогда его позиция была двусмысленной. С одной стороны, Ришелье выступает активным сторонником союза с Испанией, провозглашенного Марией Медичи, с другой – он фактически поощряет германских протестантов, поддерживая их против Габсбургов. Как иначе можно объяснить его указания тому же графу Шомбергу: «Нужно воспользоваться случаем дать им (протестантским князьям. – П. Ч.) понять, что мы ни в малейшей степени не желаем выдвижения Испании, предложив им, хотя и косвенно, помощь в борьбе против короля Испании, который стремится свергнуть королевские дома Венгрии и Богемии, а также Румынии (так в тексте. – П. Ч.) и намерен со временем Г возложить императорскую корону на голову одного из своих сыновей»?

Ришелье уже тогда предвидел будущие конфликты, которые начнутся из-за наследования императорской короны.

В 1616–1617 годах Ришелье, по-видимому, начинает понимать необходимость продолжения внешнеполитического курса Генриха IV. Не случайно в написанных гораздо позднее «Мемуарах» Ришелье старательно воспроизведет все свои тогдашние дипломатические инструкции, которые должны были засвидетельствовать документально, что он с самого начала был убежденным противником испанских и австрийских Габсбургов.

Граф Шомберг с успехом выполнил поручение Ришелье. Уже по пути в Германию он провел переговоры с владетельными князьями Лотарингии и Эльзаса, курфюрстом Нижнего Пфальца, с некоторыми другими германскими князьями, которым обещал помощь короля Франции. Они, в свою очередь, обещали не оказывать поддержку мятежникам. Шомбергу удалось нейтрализовать попытки мятежных принцев склонить на свою сторону венский двор.

В Соединенные провинции (Голландию) со специальной миссией направляют де Ла Ну. Он должен предупредить действия герцога Буильонского, пытавшегося через принца Морица Нассау склонить Генеральные штаты (парламент) Голландии к поддержке французских мятежников. Посланца Ришелье приняли в Гааге весьма сдержанно, что означало недвусмысленное осуждение Соединенными провинциями происпанской ориентации политики Марии Медичи. Попытка Ришелье заручиться военной помощью Голландии в окончательной ликвидации мятежа в приграничной зоне успеха не имела. Испанские браки, заключенные стараниями королевы-регентши, лишили, Францию одного из ее вчерашних союзников.

Король Англии Яков I также не одобрял династического союза Франции и Испании, не без основания видя в нем угрозу английским интересам. Опасения в Лондоне были настолько велики, что английские представители поспешили установить тесные контакты с вождями гугенотской партии во Франции. Ришелье вынужден был сделать официальное представление послу Якова I при французском дворе лорду Хэю в связи с поддержкой Англией «мятежных подданных» короля Франции.

Одновременно Ришелье предпринял попытку нормализовать отношения с Англией, сознавая все негативные последствия для внутренней обстановки в стране поощрения Лондоном гугенотов и мятежных принцев. Через ЛаМанш был направлен посол барон де Ла Тур с поручением любой ценой добиться прекращения ашлийской помощи явным и потенциальным мятежникам. Судя по всему, миссия де Ла Тура увенчалась успехом. Во всяком случае, сам Ришелье сообщал в письме от 27 марта 1617 г. командующему одной из французских армий герцогу де Гизу: «Из Англии хорошие новости. Король Великобритании заверил барона де Ла Тура, что, хотя и говорят, будто он тайно оказывает помощь принцам, он никогда этого не сделает».

Ришелье вынашивал большие и по тем временам весьма оригинальные планы: вознамерился созвать в Париже, говоря современным языком, международную конференцию для урегулирования проблем Северной Италии с участием Испании, Савойи, Венеции, папского Рима и императора Священной Римской империи при посредничестве короля Франции. Цель конференции – «сохранить мир для французского королевства и одновременно для всей Европы». Подобная идея могла возникнуть только в дерзкой голове. Ришелье употребил немало усилий для осуществления своих планов. Увы, его предложение явно опередило время, показавшись многим странной химерой.

Тем временем произошло резкое ухудшение отношений между Францией и Венецией, ответственность за которое в значительной мере падает на Ришелье. Уже говорилось о том, что Венецианская республика оказалась в сложном положении из-за угрозы вторжения Испании и Штирии. Не имея своей армии, Венеция обратилась за помощью к соседним государствам – Савойе, Франции, Швейцарскому союзу и Соединенным провинциям. Савойя в это время сама вела войну и была фактически союзницей Венеции; Голландия ограничилась финансовой поддержкой, а Франция тянула с ответом, явно не желая ввязываться в конфликт. На помощь Венеции пришли лишь протестантские кантоны Швейцарии – Берн и Цюрих, предоставившие ей наемных солдат. Поскольку число их было незначительно, Венеция вынуждена была обратиться к соседней крошечной альпийской республике гризонов[10]10
  Немецкое название этой республики – Граубюнден.


[Закрыть]. Ее воинственное население, проживавшее в ущельях Альп, традиционно поддерживало хорошие отношения с Францией, которая с давних пор вербовала там наемников для своей армии. По соглашению, заключенному с Генрихом IV, гризоны обязаны были в случае необходимости пропускать французские войска через контролируемые ими горные перевалы. Поначалу Ришелье благосклонно отнесся к желанию Венеции заручиться поддержкой союзных с Францией гризонов, но уже через несколько дней в результате вмешательства испанского посла вынужден был изменить свою позицию. Более того, под давлением Мадрида он стал чинить всевозможные препоны Венеции в переправке через Альпы завербованных ею наемников. Ришелье попал в затруднительное положение; оно осложнялось еще и тем, что в составе Королевского совета были сторонники оказания помощи Венеции. Здесь как раз и проявилась непоследовательность государственного секретаря, пытавшегося сочетать защиту интересов Франции с интересами испанской партии при дворе. В конечном счете Ришелье повернул все дело так, будто Венеция желает столкнуть лбами Францию и Испанию. В результате Франция так и не оказала помощи Венеции и отношения между двумя странами окончательно испортились.

Как видим, молодой государственный секретарь преуспел более на военном поприще, нежели на дипломатическом. Твердости, столь необходимой в военном управлении, ему было не занимать, а вот знания европейских проблем ему пока явно недоставало. Вместе с тем нельзя не видеть, что просчеты Ришелье во внешней политике были, можно сказать, запрограммированы той общей стратегической линией, которая проводилась Марией Медичи. Ришелье пока еще только проводник чужой политики. За его спиной стояли Кончини, другие влиятельные члены Королевского совета, да и он сам не определил еще своего отношения к этой политике. У него пока не было собственной идеи внешней политики – того, что Сюлли называл «великим замыслом».

Но, несомненно, Ришелье был в поисках этой идеи, и те примерно пять месяцев, которые ему довелось пробыть на посту государственного секретаря по военным и иностранным делам, стали для него серьезной школой политического возмужания.

Он сумеет извлечь правильные уроки из допущенных в этот период ошибок и просчетов, преодолеть старые заблуждения, расширить свой политический кругозор и в конечном счете в целом реалистично определить государственные интересы Франции. Этот пятимесячный опыт – своеобразная генеральная репетиция для Ришелье перед тем политическим спектаклем, в котором он предстанет одновременно в двух амплуа – режиссера-постановщика и исполнителя главной роли.