Текст книги "Кардинал Ришелье. Портрет государственного деятеля"

Автор книги: Петр Черкасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Он быстро улавливает смысл новой внешней политики Марии Медичи – сближение с Габсбургами и включение Франции в ансамбль католических держав, противодействующих распространению протестантской ереси. Ришелье видит, что начавшееся сближение с Испанией вызывает беспокойство не только у гугенотской партии при дворе, но и среди убежденных католиков, поддерживавших внешнеполитическую ориентацию Генриха IV. Все громче ропщет многочисленная королевская семья. Принцы крови не желают усиления власти королевы и оспаривают ее регентство. Они подвергают сомнению правомочность конфирмации Марии Медичи в ее регентских полномочиях, осуществленной парижским парламентом.

Со своей стороны, королева торопится претворить намеченные ею, а точнее – ее советниками, планы в жизнь. 26 января 1612 г. она объявляет на Королевском совете о предстоящей женитьбе 10-летнего Людовика XIII на дочери Филиппа III испанской инфанте Анне Австрийской, а уже 25 августа того же года, в день Св. Людовика, в Париже был подписан брачный контракт.

Ришелье тем временем возвращается в Пуату, а при дворе завязывается новый клубок интриг вокруг предстоящего бракосочетания короля, до совершеннолетия которого еще целых два года.

К концу 1613 года в казне, старательно пополнявшейся Генрихом IV и Сюлли, было практически пусто. Всего за три года Мария Медичи, ублажая фаворитов и покупая покорность принцев, растратила все, что полтора десятка лет собирал ее муж. Только за бриллиантовое ожерелье, заказанное для Анны Австрийской в качестве свадебного подарка жениха, было уплачено 450 тысяч ливров. Когда же поток подарков и пенсий грандам иссяк, они один за другим стали уезжать в свои владения и наместничества. За исключением Гизов и д'Эпернона, все принцы покинули Париж в знак протеста против усиливавшегося влияния маршала д'Анкра. Они выдвинули требование созыва Генеральных штатов для рассмотрения положения дел в королевстве, которое, по их мнению, было неблагополучным. Отвергая регентство королевы-матери, «оппозиция принцев» выдвинула кандидатуру принца Конде на должность наместника королевства до совершеннолетия Людовика XIII. Принцы в категорической форме потребовали удаления министров, ориентирующихся на Мадрид,

Истощение казны имело следствием усиление налогового бремени, в свою очередь стимулировавшее нарастание широкого общественного недовольства. Описывая впоследствии эти годы, Ришелье называл их «крайне тяжелыми», когда отсутствовала элементарная «общественная безопасность», а ответственные за ее поддержание «министры занимались исключительно устройством собственных дел, не заботясь об интересах государства».

Слабое, непопулярное в обществе правительство королевы-регентши обнаружило полную неспособность нормализовать положение в стране. Однако нараставшее недовольство странным образом уживалось с полной апатией, не принимая агрессивных форм. Слишком много крови было пролито в религиозных войнах, недобрая память о которых еще не изгладилась. Конде и партии его сторонников не удалось в тот период развязать новую гражданскую войну. Может быть, по этой причине принцы пошли на компромисс с королевой, подписав 15 мая 1614 г. так называемый Сент-Менеульский договор, зафиксировавший modus vivendi. Признав регентские права Марии Медичи, аристократическая оппозиция добилась многого из того, на чем настаивала: созыва Генеральных штатов, новых даров в виде губернаторств, наместничеств и других доходных мест и т. д. Однако принцам не удалось добиться удаления Кончини.

Епископ Люсонский на этот раз правильно сориентировался в сложной обстановке. В своих проповедях он настойчиво втолковывает прихожанам мысль о государственной мудрости королевы-матери, обеспечившей стране мир и спокойствие. В то же время Ришелье сумел не испортить отношений и с принцем Конде, обосновавшимся на некоторое время в Пуату, хотя тот и действовал закулисно против него. Епископ Люсонский продолжает добиваться расположения влиятельнейшего маршала д'Анкра. Еще в феврале 1614 года он направил ему льстивое письмо с предложением услуг. Напомнив временщику об их последней встрече и своих заверениях в верности, Ришелье писал: «Прошу Вас верить, что мои обещания всегда будут сопровождаться добрыми действиями и, когда Вы окажете мне честь своим расположением, я сумею всегда верно и достойно служить Вам». Чем ближе совершеннолетие сына Марии Медичи, тем чаще она задумывается над тем, как продлить свое регентство. Благодаря компромиссу с принцами она сумела остаться чем-то вроде наместницы и главы Королевского совета после того, как 27 сентября 1614 г. Людовик XIII стал формально суверенным королем. Инаугурация короля состоялась 2 октября 1614 г. Во время церемонии на 13-летнем Людовике XIII было бриллиантовое ожерелье стоимостью 900 тысяч ливров. За спиной короля расположились его младший брат Гастон, герцог Анжуйский, принц Конде, другие принцы крови согласно строгой иерархии. Здесь же присутствуют весь двор и нотабли Франции. Королева объявляет о передаче правления в руки сына.

По существу, и после 2 октября мало что изменилось. Власть короля-подростка чисто номинальная. Всем по-прежнему заправляет мать, действующая под влиянием маршала д'Анкра.

В соответствии с договором в Сент-Менеуле в течение лета 1614 года по всей Франции проводились выборы делегатов в Генеральные штаты. 23 июня епископ Люсонский получил предписание губернатора Пуату герцога де Сюлли относительно выборов в его епархии. Ришелье понял, что настал долгожданный момент. Он обязан использовать его любой ценой. На этот раз предоставленный ему шанс не может быть упущен.

Епископ сумел хорошо подготовить почву, прежде чем звон колоколов 10 августа 1614 г. призвал выборщиков Пуатье на голосование. Стараниями Ришелье и его сторонников духовенство провинции единодушно выдвинуло и утвердило епископа Люсонского делегатом от первого сословия. Последующие дни и недели ушли на составление и редактирование наказа духовенства Пуату, которому избранный делегат должен будет следовать на Генеральных штатах. Эта работа была завершена к 4 сентября. В архивах сохранился экземпляр наказа с правкой Ришелье. В нем говорилось о необходимости укрепить и расширить права первого сословия, содействовать официальному принятию Францией постановлений Тридентского собора 1563 года, организовать в масштабах государства профессиональную подготовку священнослужителей, запретить дуэли и т. д. Большинство высказанных пожеланий полностью совпадало с умонастроениями самого Ришелье.

Поблагодарив всех, кто содействовал его выдвижению, молодой депутат в сопровождении своего помощника де Сент-Илера отбыл в Париж по той самой дороге, которая шесть лет назад привела его в Люсон. В пути Ришелье предавался размышлениям о прожитых здесь годах, которые провел с немалой для себя пользой. Теперь он уважаемый человек, полномочный представитель своей провинции, которому предстоит непосредственно приобщиться к решению важнейших государственных дел.

Ему нет и тридцати. Он полон радужных, но уже не беспочвенных надежд. На нем лиловая сутана с широким белым воротником, подчеркивающим бледность узкого лица, обрамленного черной, спускающейся густыми локонами шевелюрой. Высокий, тяжелый лоб, приподнятые, словно в удивлении, брови, длинный, с горбинкой, тонкий нос, волевой рот – признак затаенных желаний. Удлиненность лица усиливают весело, по-солдатски приподнятые усы и заостренная бородка на испанский манер. Выразительный, всепроникающий взгляд больших серых глаз придает его лицу в одно и то же время суровое и приветливое выражение. Чаще всего в этом взгляде – ясность и спокойствие уверенного в себе человека. Его глаза обладают непостижимой завораживающей силой, особенно действуют они на женщин. Он знает это и иногда не отказывает себе в удовольствии проявить свою власть над ними. В последний приезд в Париж он заметил, что их притягательность не оставила безучастной даже 39-летнюю королеву-регентшу. Кто знает, может быть, именно тогда у него появились первые смутные предчувствия…

Ришелье уже твердо осознал свое призвание: он должен посвятить себя служению Франции. Его интересуют прежде всего политические вопросы. Сутана – лишь удобное средство, облегчающее достижение желанной цели. Правда, необходимо приложить усилия, чтобы сменить ее лиловый цвет на кардинальский пурпур. Перед ним двуединая цель – кардинальство и министерство. Приблизиться к ней он надеется активным участием в работе Генеральных штатов. Его должны по достоинству оценить те, кто вершит судьбами страны, – оценить и принять в свой узкий круг.

Депутат Генеральных штатов

Впервые Генеральные штаты были созваны во Франции в 1302 году. Важнейший институт феодальной сословной монархии, Генеральные штаты выражали интересы всех трех сословий: духовенства, дворянства и городской верхушки. Однако со временем они стали использоваться королевской властью для упрочения своих позиций в борьбе с сепаратизмом отдельных провинций и местничеством аристократии. Как правило, Генеральные штаты созывались в кризисные для государства моменты: в период религиозных войн, например, центральная власть вынуждена была трижды прибегнуть к их созыву: в 1560, 1576 и 1588 годах. Помимо обсуждения назревших политических проблем Генеральные штаты занимались изысканием новых источников налоговых поступлений в казну. Важность обсуждавшихся вопросов на Генеральных штатах предопределяла высокий накал политической борьбы, из которой королевская власть далеко не всегда выходила победительницей. Со временем она стала все чаще терпеть поражение перед возраставшим сопротивлением аристократии. В процессе перерастания монархии сословной в монархию абсолютную Генеральные штаты теряли свое прежнее значение. Королевская власть все неохотнее шла на их созыв.

Генеральные штаты 1614 года стали предпоследним собранием трех сословий французского королевства перед Великой французской революцией конца XVIII века.

По условиям Сент-Менеульского мирного договора Мария Медичи обещала принцам созвать Генеральные штаты не позднее 25 августа 1614 г. в городе Сане. Однако подготовительные работы затягивались, и королева-регентша вынуждена была несколько раз откладывать их открытие. Наконец было твердо обещано, что Генеральные штаты откроются 27 октября 1614 г. в Париже.

В первых числах октября депутаты начали прибывать в столицу. Приехал в Париж и епископ Люсонский. Духовенство прислало 140 представителей, дворянство – 132, третье сословие – 192. Всего 464 депутата. Разместили их в монастыре Августинцев, расположенном на левом берегу Сены, близ Пон-Нёф. Здесь 26 октября началась торжественная прелюдия к открытию Генеральных штатов.

В 8 часов утра все 464 депутата собрались на монастырской площади в ожидании прибытия короля и королевы-матери. В 10 часов Людовик XIII, Мария Медичи и принцы крови появились в воротах монастыря. На возвышении перед главным входом в часовню для них установили кресла под балдахином. Один за другим депутаты в строгом порядке проходят перед Их Величествами.

На всем протяжении набережной Августинцев – от монастыря до Нотр-Дам – солдаты гвардейского полка с бородками а-ля король Генрих, в оранжево-фиолетовых костюмах, в шляпах зеленого и черного цветов, с мушкетами на плечах сдерживают любопытную многотысячную толпу.

Где-то к полудню из монастыря выходит длинная процессия, предводительствуемая толпой нищих и калек, выпущенных по этому случаю из городских богаделен. Вслед за ними идут представители «нищенствующей четверки» – популярных в Париже «нищенствующих» монашеских орденов: кармелитов, августинцев, доминиканцев и францисканцев. Далее – духовенство различных приходов, ремесленные корпорации с их отличительными знаками, городская верхушка. Затем в окружении лучников верхом на коне едет главный прево, сопровождаемый своими помощниками; за ним – 100 дворян Королевского дома, священники Сент-Шапели и Нотр-Дам, регенты Сорбонны, ректор и доктора четырех факультетов.

Наконец, появляется делегация третьего сословия. Все одеты в черное, у каждого в руке зажженная свеча из белого воска.

Мрачную колонну третьего сословия сменяет яркое, многокрасочное шествие дворянства. На головах у дворянских депутатов шляпы с перьями на испанский манер, нарядные плащи на плечах, все со шпагами на боку.

Шествие депутатов замыкает колонна первого сословия – сначала черное, или рядовое, духовенство по четыре человека в ряд, следом по двое архиепископы и епископы в лиловых сутанах, затем сверкающие пурпуром кардиналы де Сурди, де Ларошфуко и де Бузи в широкополых ярко-красных шляпах и, наконец, архиепископ Парижский кардинал дю Перрон, несущий Святые Дары, которые поддерживают с четырех сторон четыре принца крови: младший брат короля Гастон, принц де Конде, герцог де Гиз и принц де Жуанвиль.

За ними под сенью балдахина шествует сам Людовик XIII в платье из белого атласа, сопровождаемый одетой в черное Марией Медичи, младшей сестрой 12-летней принцессой Елизаветой, невестой испанского инфанта принца Астурийского, королевой Маргаритой Валуа, первой женой Генриха IV, красавицей принцессой де Конде и другими принцессами– Королевского дома. Далее в строгой иерархии – высшая знать, маршалы Франции, кавалеры ордена Св. Духа.

Процессию замыкают представители магистратуры во главе с первым президентом парижского парламента д'Арле. Перейдя по мосту через Сену, в районе Сите, процессия достигла Нотр-Дам де Пари. Торжественная месса завершила предварительную церемонию открытия Генеральных штатов.

Первое заседание Генеральных штатов состоялось 27 октября в большом зале Бурбонского дворца, украшенном бархатом с золотыми лилиями – символами королевской власти. Депутаты трех сословий должны были занять места в центре. Придворным были отведены кресла по периметру зала. Однако они, толкая и опережая друг друга, садятся на депутатские места, нарушая установленный порядок. Возникает давка и неразбериха. Депутаты недовольны. Потребовалось некоторое время, прежде чем все наконец устроилось.

На почетном месте восседает совсем еще юный Людовик XIII. Справа от него – Мария Медичи, затем Маргарита Валуа и Елизавета Французская, которой очень скоро предстоит отправиться в Мадрид. Слева – младший брат Гастон и сестры.

Выждав, пока установится тишина, король поднялся и произнес краткую приветственную речь, обращенную к депутатам. Заверив их в своей любви к народу Франции, Людовик XIII сказал, что его воля будет объявлена депутатам канцлером де Силлери. Таков был порядок, установленный еще в XIV веке.

Канцлер – сухой старик с бородой, терявшейся в горностаевом воротнике, – поднялся с места и начал свою речь, продолжавшуюся более часа. Бездарный, бесхарактерный человек, он удерживался у власти благодаря невероятной ловкости, а также полной беспринципности. Об этом говорит и Ришелье в своих «Мемуарах». Канцлер не был оратором, и депутаты с трудом слушали его путаную речь, в которой он не затронул ни одной из многочисленных проблем, волновавших общество. Объявив собрание Генеральных штатов открытым, Силлери, к облегчению присутствующих, завершил свое затянувшееся выступление.

Вслед за ним один за другим берут слово председатели сословных делегаций: от духовенства – ученый прелат архиепископ Лионский де Маркемон; от дворянства – убеленный сединами дипломат барон де Пон Сен-Пьер; от третьего сословия – представитель Парижа Франсуа Мирон.

Затем взоры присутствующих обратились в сторону главного «виновника» созыва Генеральных штатов – принца Конде. Именно от него ждали развернутого выступления по всем насущным вопросам. Ко всеобщему удивлению, надменный принц сохранял невозмутимое спокойствие, не обнаруживая никакого желания взять слово. Богатейший человек Франции, принц Конде отличался невероятной скупостью и безграничной амбицией. Он откровенно претендовал на высшую власть в королевстве. Не обладая никакими полководческими талантами, Конде видел себя по меньшей мере коннетаблем Франции, то есть генералиссимусом, верховным главнокомандующим, вторым лицом в государстве – своего рода вице-королем.

После несколько затянувшейся паузы заседание было объявлено закрытым. Теперь предстояла напряженная работа по сословным палатам, каждая из которых должна была выработать свой наказ королю. В палате духовенства инициативу взяли на себя молодые честолюбивые прелаты, поощряемые кардиналом дю Перроном: епископ Анжера – Шарль Мирон, епископ Бове – Рене Потье, епископ Монпелье – Пьер Фенуйе, епископ Байонны – Бертран д'Эшо, епископ Орлеанский Габриэль де Л'Обеспин и епископ Люсонский Арман дю Плесси де Ришелье. По предложению дю Перрона Ришелье ввели в состав рабочего органа первой палаты – Комитета духовенства, и он очень быстро сумел завоевать уважение и доверие коллег фундаментальностью своих познаний, зрелостью суждений, энергией и инициативностью. Именно на него была возложена почетная обязанность представлять интересы первого сословия перед двумя другими палатами. Епископ Люсонский приобретал широкую известность в обществе.

Вскоре ему представился случай вновь заявить о себе. В середине ноября 1614 года возник довольно острый конфликт между второй и третьей палатами по вопросу о так называемой полетте – ежегодном денежном взносе в казну, вносимом чиновниками за занимаемую ими должность. По существу, чиновничество получало должности в неограниченную собственность. Дворянская палата включила в свой наказ требование об отмене полетты, а третье сословие, не желавшее отказываться от этой бенефиции, настаивало на ее сохранении. Со своей стороны, буржуа выдвинули требование сократить пенсии и другие многочисленные выплаты дворянству. Возник своего рода «межклассовый» конфликт. Урегулировать его поручили епископу Люсонскому.

В сопровождении нескольких коллег Ришелье отправился в зал заседаний третьего сословия, где выступил с речью, в которой призвал депутатов-буржуа «во имя мира» пойти на компромисс с дворянством. Поначалу призыв Ришелье встретил прохладный прием в палате третьего сословия. Епископу довольно решительно возразил некий Саврон, президент бальяжа Оверни, избранный своей палатой представлять ее интересы в споре с дворянством.

И все же Ришелье удалось повлиять на настроения в третьей палате, склонив ее к компромиссу с дворянством. Более того, он добился замены нетерпимого овернца менее радикально настроенным гражданским лейтенантом[8]8
  Гражданский лейтенант – помощник прево Парижа, совмещающий функции судьи по гражданским делам и начальника городской полиции.


[Закрыть] де Мэмом. Тот заговорил о «трех братских сословиях» – «детях общей матери – Франции». Воздав должное дворянству, месье де Мэм призвал его в большей степени уважать права «младшего брата» – третьего сословия.

Идея «родства» – ее настойчиво проводили представители третьего сословия – не встретила энтузиазма в дворянской палате. «Мы не желаем, чтобы сыновья сапожников называли нас братьями. Между нами существует та же разница, что между господином и слугой», – можно было услышать в кулуарах второй палаты. Недовольство дворянства претензиями «сапожников» умело подогревалось наиболее непримиримыми депутатами, побудившими палату в полном составе отправиться к королю с протестом против непозволительных притязаний третьего сословия. От имени дворянства барон де Сеннесеи просил Его Величество напомнить третьему сословию о его месте и обязанностях.

Королевский совет оказался в затруднительном положении и предпочел не ввязываться в конфликт.

Что касается Ришелье, то хотя его миссия в целом и не увенчалась успехом, она не была бесполезной, во всяком случае, для карьеры самого епископа.

Конфликт по вопросу полетты и пенсий не был единственным в ходе работы Генеральных штатов. В декабре 1614 года произошел инцидент – на этот раз между третьим сословием и блоком духовенства и дворянства.

15 декабря палата третьего сословия приняла резолюцию, которая должна была войти в сословный наказ. Резолюция утверждала суверенные права королевской власти и отвергала любые попытки ее ограничения как внутри Франции, так и за ее пределами. «Король – суверен Франции. Он обязан своей короной одному только Господу Богу. Нет на земле никакой другой силы… которая имела бы право на его королевство и которая могла бы лишить его короны, равно как и освободить его подданных под каким бы то ни было предлогом от верности ему и повиновения». Резолюция в полной мере отвечала интересам становления абсолютизма, но в то же время ставила предел политическим амбициям французской аристократии и папского престола, их попыткам ограничить власть короля Франции. Разумеется, вожди первого и второго сословий объединились против внесения резолюции третьей палаты в общий наказ Генеральных штатов.

Особую активность в этом отношении проявляло духовенство, отстаивавшее законность вмешательства Рима во внутрифранцузские дела. Первая палата делегировала в палату третьего сословия архиепископа Экса, который тщетно пытался «образумить» депутатов, убедить их отказаться от принятой ими резолюции. Тогда в дело вмешался сам кардинал дю Перрон. Он лично явился в палату дворянства, где подробно изложил свою точку зрения на возникший конфликт. Кардинал признал, что власть пап над французскими королями со времен Франциска I «проблематична», но вместе с тем подчеркнул, что она признается во всех других католических странах. Что касается резолюции третьей палаты, то дю Перрон определил ее как «козни, направленные на раскол французов». Кардинал заявил, что французская церковь и все «добрые католики» категорически отвергают эту резолюцию. Внимательно выслушав выступление дю Перрона, палата дворянства решила поддержать духовенство.

На следующий день, 2 января 1615 г., в сопровождении внушительной делегации от первой и второй палат кардинал дю Перрон отправился в зал заседаний третьей палаты-, где повторил свои доводы, сделав упор на «высшую миссию» Святого престола. Он заявил, что французское духовенство никогда не согласится занять то унизительное положение, в котором находится духовенство Англии. А именно такую опасность, по мнению дю Перрона, представляла позиция, занятая третьим сословием.

Трехчасовая речь кардинала не произвела никакого впечатления на представителей третьего сословия, убежденных, что только сильная центральная власть способна оградить «людей мантии» (служилое дворянство) и буржуазию от произвола духовенства и владетельной аристократии. Заручившись поддержкой парижского парламента, депутаты третьего сословия отказались пойти на уступки требованиям духовенства и дворянства. Вновь встал вопрос о вмешательстве короля, а точнее – королевы-матери и возглавляемого ею Королевского совета.

Позиция третьего сословия, безусловно, отвечала интересам королевской власти, однако сама эта власть была серьезно скомпрометирована четырьмя годами регентства Марии Медичи. Опасаясь новой вспышки гражданской войны, Королевский совет искал компромиссного решения и в конечном счете предпочел занять сторону духовенства и дворянства. Эдиктом Его Величества Людовика XIII третьей палате было запрещено включать в наказ наделавшую столько шума резолюцию.

Воодушевленные победой, духовенство и дворянство перешли в наступление и потребовали существенного сокращения государственных расходов, а также отмены полетты. Начались первые, пока замаскированные, нападки на расплодившихся при дворе Марии Медичи фаворитов. Раздаются отдельные, но все более настойчивые требования установить строгий контроль над финансами. Более того, впервые ставится вопрос об изменении состава Королевского совета. Неизбежно возникает и вопрос о двоевластии – малолетнего Людовика XIII и Марии Медичи.

Подавляющее большинство депутатов от духовенства высказалось за сохранение двух властей. Необходимо было добиться аналогичной позиции второй палаты, чтобы сообща оказать давление на палату третьего сословия. Эту важную миссию вновь возлагают на епископа Люсонского. Ришелье с жаром берется за ее осуществление. Он понимает, что в его успехе заинтересована сама Мария Медичи. Епископ с полным основанием мог надеяться на благосклонность королевы в случае благоприятного для нее исхода столь щекотливого дела. Ришелье сопутствовала удача. Ему удалось убедить вторую палату поддержать закулисные притязания королевы-матери.

Вскоре епископ Люсонский предстает перед Марией Медичи. Обе палаты поручили ему сообщить юному королю, королеве-матери и двору о желании духовенства и дворянства продлить на неопределенный срок двойное правление. Королева-мать весьма любезно встретила молодого интересного прелата. Она явно переменила мнение о нем. С этого дня имя Ришелье все чаще звучит в ее окружении.

В середине февраля 1615 года палатам было предложено завершить редактирование наказов и передать их королю на заключительном заседании Генеральных штатов. Каждая палата должна была назначить докладчика, который зачитает наказ своего сословия.

Очень скоро в палате духовенства стало известно о желании Марии Медичи видеть в качестве докладчика от первого сословия епископа Люсонского. Пожелание королевы совпало с общим мнением палаты, настроенной в пользу молодого, хорошо себя проявившего епископа. Внешне спокойный, исполненный достоинства и смирения, Ришелье ликовал: нет, он не ошибся, годы, проведенные в провинциальной глуши, не были потеряны зря – столь терпеливо взращиваемые амбиции, кажется, дали первые обнадеживающие всходы.

23 февраля 1615 г. все три сословия вновь собираются вместе в большом зале Бурбонского дворца на церемонию закрытия Генеральных штатов. Как и в первый день, не обошлось без неразберихи и толчеи. Около 500 депутатов буквально потерялись в двухтысячной гудящей толпе придворных и гостей. Необходимой тишины добиться так и не удалось.

Первым от имени своего сословия выступал епископ Люсонский. Он держался уверенно и достойно, будто находился среди своих прихожан, а не на заседании в Бурбонском дворце.

Прежде всего Ришелье выразил благодарность королю за предоставленную возможность изложить на Генеральных штатах проблемы, волнующие французское духовенство. Он указал на снижение влияния католической церкви, на ухудшение материального положения ее служителей, на элементарную неграмотность священников. Епископ не без умысла нарисовал мрачную картину положения католической церкви и духовенства, лишенного «чести и имущества». В его речи отчетливо прозвучал призыв к более широкому привлечению церкви к участию в государственном управлении. Ришелье напомнил собранию, что во всех странах в прежние времена служители церкви всегда «находились рядом с царствующей особой», давая мудрые советы правителям. Оратор напомнил, что 35 канцлеров Франции были священнослужителями и что самые великие короли всегда опирались на духовенство.

Коллеги Ришелье одобрительно внимали словам епископа Люсонского. Мало кому тогда могло прийти в голову, что честолюбивый епископ имеет в виду не столько свое сословие, сколько лично себя.

Раздел речи Ришелье, относящийся к проблеме протестантизма во Франции, был отмечен умеренностью и взвешенностью. Ришелье не разделял крайних позиций вчерашних лигистов, требовавших полного искоренения протестантизма во Франции. Уже тогда, в 1615 году, он считал возможным мирное сожительство католиков и гугенотов при условии неукоснительного соблюдения последними законов государства, их отказа от претензий на какое-то особое, независимое от центральной власти положение.

Сославшись на заповеди Христа, епископ Люсонский призвал короля и его Совет к мудрому правлению, которое только и может дать надежду на изменение к лучшему. «Зло будет наказано, а добро не останется без вознаграждения. Расцветут литература и искусство. Финансы, эти нервы государства, будут регулироваться с осмотрительностью; расходы будут урезаны, пенсии – сокращены… С новой силой расцветет религия. Восстановленная в своем авторитете церковь вновь обретет весь свой блеск. Дворянству вернут его исключительные права и почести».

В выступлении Ришелье нашлось место и для обещаний лучшего будущего простому люду: «Народ будет освобожден от притеснений некоторых чиновников…» Епископ недвусмысленно указал на государство как на естественного защитника народа от незаконных «обид», не забыв сказать о более разумном обложении налогами.

Нарисовав радужную картину светлого будущего, Ришелье обратился к королеве-регентше с тщательно продуманным панегириком. «Счастлив государь, – воскликнул он, – которому Господь дарует мать, исполненную любви к его особе, усердием по отношению к его государству, столь опытную в ведении его дел!» Епископ не преминул воздать хвалу Марии Медичи и за ее внешнеполитическую «мудрость», выразившуюся в заключении династического альянса с испанской короной. Прозорливость королевы-матери, воскликнул оратор, создала «залог надежного мира между двумя самыми великими королевствами в мире…».

Со всей проникновенностью, на какую был способен, Ришелье завершил свое обращение к Марии Медичи еще одним пассажем: «Вы многое сделали, Мадам, но не нужно останавливаться на этом; не продвигаться дальше по дороге чести и славы, не возвыситься на этом пути означало бы отступить. Но если Вы после столь замечательного успеха еще отважитесь на то, чтобы королевство воспользовалось плодами, которые обещает и должна дать ассамблея (Генеральные штаты. – П. Ч.), обязательства королевства перед Вами расширятся до бесконечности; тысячи благословений будут призваны на короля за то, что он поручил Вам вести свои дела, на Вас – за то, что Вы столь достойно справились с ними, на нас – за то, что мы смиренно и пламенно молим Ваше Величество продолжать править таким образом, чтобы Вы могли прибавить к славному имени матери короля не менее прекрасное имя матери королевства».

Последние слова оратора были обращены к юному королю. Ришелье выразил желание французского духовенства «видеть королевскую власть до такой степени укрепленной, чтобы она стала подобна неприступной скале, о которую разбивается все, что по ней ударяет». Свою речь епископ Люсонский завершил пожеланием, чтобы «Его Величество Людовик XIII царствовал долго и славно, служа утешением для своих подданных и устрашением для своих врагов».

Конечно же, епископ говорил не лично от себя, а от имени своего сословия, но для него важно было то, что выступал именно он, а не кто другой. Именно на него были обращены взоры «лучших людей» Франции и, что самое главное, благосклонный взор Марии Медичи, продолжавшей оставаться правительницей государства.

Честолюбивый епископ прекрасно знал истинную цену «государственному уму» правительницы королевства, сумевшей менее чем за пять лет практически свести на нет все усилия Генриха IV, прежде всего в финансово-экономической области. Жертвуя истиной ради карьеры, Ришелье полностью отдавал себе отчет в том, что говорил; его не мучили угрызения совести за безудержную лесть в адрес королевы-регентши. Более того, его даже устраивала бездарность Марии Медичи в государственных делах, равно как и слабость ее характера. Посредственность государя, его заурядность везде и во все времена на руку не одним только авантюристам-временщикам типа Кончини, но и крупным государственным деятелям, умело направляющим политику безвольных правителей. Проблема состоит в том, кто окажется у трона – авантюрист или человек государственного ума; от этого иной раз зависит и судьба государств.