Текст книги "Воспоминания. (1916-1920 )"

Автор книги: Петр Врангель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 66 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

В Поволжье

21 июня 3-я кубанская дивизия переправилась через Волгу и уже на следующий день своими головными частями заняла село Средне-Ахтубинское, где была встречена населением колокольным звоном. (Схема № 17.) 22 июня я получил телеграмму генерала Романовского:

«Имея в виду окончательно ликвидировать остатки разгромленной Вами X советской армии, дабы не дать возможности ей оправиться, и принимая во внимание невозможность выполнения этой задачи одними частями корпуса генерала Мамонтова, сильно переутомленными непрерывными боями и большими переходами, Главнокомандующий приказал теперь же частью сил Кавказской армии продолжать преследование красных. Что касается частей, подлежащих передаче в Добрармию, последние должны быть теперь же направлены в районы по указанию генерала Май-Маевского. Харьков 22/VI 3 часа 08911. Романовский».

Основываясь на данном мне Главнокомандующим 20 июня обещании предоставить армии возможность отдохнуть, я отдал целый ряд соответствующих распоряжений командирам корпусов, начальнику снабжения и прочим. Теперь все приходилось отменять. Я решил продолжать преследование главных сил красных, отходящих по Саратовскому тракту вдоль Волги, наиболее свежим 1-м кубанским корпусом, оставив 2-й и 4-й в моем резерве эшелонированными вглубь. Продолжая преследование врага, 1-й кубанский корпус овладел 22 июня поселком Балыклея и, не давая противнику задерживаться, стремительно продолжал гнать его к Камышину. Однако 24 июня на линии остров Большой – Варкин корпус неожиданно встретил упорное сопротивление красных.

Потерпев поражение у Царицына, противник лихорадочно стал сосредоточивать к Камышину подкрепление для своей разбитой армии, сняв для этой цели даже несколько дивизий с сибирского фронта, где за последнее время красные одержали некоторые успехи над армиями адмирала Колчака. Эти подкрепления, приняв на себя отступающие части противника, 24 июня стали на пути нашего наступления, преградив подход к Камышину. Противник, заняв сильную позицию, успел сосредоточить значительную массу артиллерии, опираясь, кроме того, на могучую огневую поддержку Волжской флотилии. Фронтальная атака Варкинской позиции успеха не имела. Не имела успеха и атака обходной колонны 1-го корпуса, двинутой в направлении на Щепкин.

Предпринятые в последующие дни также безуспешные атаки с фронта и фланга укрепленной красными позиции выяснили невозможность овладеть Камышином силами одного лишь 1-го корпуса. Я решил выдвинуть на поддержку генерала Покровского 4-й корпус.

27 июня армии была дана директива:

«а) 1-му кубанскому корпусу генерала Покровского, протянув свой левый фланг до реки Иловли, временно – до выхода 4-го конного корпуса на указанную ему линию – перейти к активной обороне;

б) 4-му корпусу (1-я конная и Сводно-горская дивизии) под командой генерала Успенского[31]31
  Генерал Топорков еще не прибыл из Добровольческой армии.


[Закрыть], выйдя через деревни Грязная – Зензеватка к реке Иловля, развернуться между этой последней и рекой Медведицей, на фронте Гусевка – Даниловка, имея задачей в дальнейшем наступлении выйти на фронт Камышин – Красный Яр;

в) 2-му кубанскому корпусу (2-я кубанская дивизия и 9-й пластунский батальон), под командой генерала Говорущенко, оставаясь в резерве командующего армией, перейти в район Дубовки».

Продвижение армии вперед при отсутствии меридиональных железных дорог в тылу армии чрезвычайно затрудняло снабжение. Для подвоза мы могли пользоваться лишь рекой Волгой. Для обеспечения движения нашей транспортной флотилии на восточный берег реки был выделен небольшой отряд 1-го кубанского корпуса, который по переправе через Волгу 28 июня занял Балыклейские хутора.

Все эти дни мне пришлось работать не покладая рук; помимо оперативных распоряжений у меня был целый ряд забот по гражданскому управлению части освобожденных Саратовской и Астраханской губерний. Под рукой не было никакого организованного аппарата. За продолжительное владычество красных была уничтожена подавляющая часть местных интеллигентных сил, все приходилось создавать сызнова. Исправляющим должность Саратовского губернатора был назначен полковник Лачинов, бывший кавалергард, затем адъютант наместника Кавказа, одно время помощник военного губернатора Батумской области. Сообщая мне об этом назначении, генерал Деникин упомянул, что имел в виду сделать мне приятное, так как знает о близких моих с Лачиновым отношениях. Видимо, кто-то из лиц, выдвигавших Лачинова, ввел Главнокомандующего в заблуждение. Я знал Лачинова лишь по непродолжительной совместной службе в одной бригаде молодыми офицерами. Он прибыл с несколькими лицами своего управления в Царицын на следующий день после отъезда Главнокомандующего. Как показало дальнейшее, он оказался не в состоянии справиться со своим делом. Астраханским губернатором был назначен Б.Е. Крыштафович, по прежней своей службе хорошо знавший Астраханское войско. Подведомственная ему область пока ограничивалась лишь частью Черноярского уезда. В Царицын прибыл и Астраханский атаман Ляхов, честный и скромный человек. По приглашению его я посетил станицу Верхнецарицынскую, первой из астраханских станиц освобожденную от красного ига. Станичный сбор поднес мне звание почетного казака.

Город Царицын, «Красный Верден», как называли его большевики, оказался в ужасном состоянии. Все мало-мальски состоятельное или интеллигентное население было истреблено, магазинов и лавок не существовало. Зимой в городе свирепствовали страшные эпидемии, смертность была огромна, умерших не успевали хоронить, трупы сваливались в овраге у городской тюрьмы. По словам жителей, в овраге свалено было до 12 000 трупов. С весною трупы стали разлагаться, зловоние стояло на несколько верст кругом. Я отдал распоряжение сформировать рабочие команды из пленных и засыпать овраг. Работа длилась целую неделю. Улицы города представляли собой свалочное место. Одних конских трупов было вывезено из города и пригородов более 400. Уже через несколько дней по нашем приходе город стал оживать. Улицы наполнились народом. С левого берега Волги понавезли всякой живности и зелени. Продукты быстро падали в цене. Постепенно стали открываться магазины.

Первые дни не было отбоя от посетителей. Большинство обращалось с просьбами неисполнимыми. Были разные случаи. Какая-то дама настойчиво требовала от меня дать ей развод. Однажды доложили мне о том, что меня желает видеть отставной генерал от кавалерии Эйхгольц. Вошел крупный красивый старик в штатском костюме.

– Ваше Превосходительство, я знаю, как вы заняты, и не смею отнимать от вас времени. Я генерал Эйхгольц. В молодости служил ординарцем при Михаиле Дмитриевиче Скобелеве. По смерти последнего его сестра княгиня Надежда Дмитриевна Белосельская передала мне академический знак покойного. Я хранил его как святыню. Большевики окончательно ограбили меня, однако знак мне удалось сохранить. Сам я уже одной ногой в могиле. Я хотел бы, чтобы этот дорогой мне знак украшал грудь его достойную. Прошу вас не отказать его принять.

Он передал мне серебряный академический знак.

Я благодарил и спросил, не могу ли быть чем-нибудь полезен.

– Благодарю вас, я в настоящее время устроился и зарабатываю уроками достаточно для своего пропитания. Я привык служить, работая полным паром, теперь это особенно необходимо, однако здоровье и лета мне так работать уже не позволяют, а обременять собою армию я не хочу. Долг же свой перед родиной я выполнил, отправив в ряды армии трех сыновей. Двое из них уже погибли.

Генерал откланялся. Я был глубоко тронут его посещением.

29 июня, в Петров день, был у меня официальный обед для епископа, начальников губерний, представителей администрации и города. В тот же день вечером я выехал в Екатеринодар. Я хотел добиться присылки мне наконец кубанских пополнений.

Главнокомандующий принял меня в присутствии генерала Романовского. Я доложил о ничтожном боевом составе полков, отсутствии необходимых пополнений, указал, что общая численность войск, входящих в состав армии, столь незначительна, что совершенно не оправдывает существование многочисленных штабов, и что если части не будут пополнены, то казалось бы необходимым свести некоторые из них вместе, расформировать ряд штабов и самую армию свести в корпус.

Главнокомандующий сослался на то, что «ничего не может поделать с казаками», что «самостийники помогать не хотят…». Присутствующий при разговоре генерал Романовский советовал мне самому «переговорить с казаками». Я довольно резко ответил, что мое дело командовать армией, вести же переговоры с казаками не входит в круг моей деятельности. Главнокомандующий, видимо желая прекратить разговор, предложил генералу Романовскому созвать совещание с участием моим, войскового и походного атаманов. Я просил генерала Деникина о замене полковника Лачинова более подходящим лицом. Главнокомандующий изъявил согласие, предложив мне переговорить с временно исправлявшим должность начальника управления внутренних дел А.И. Пильцем.

Мы вышли от Главнокомандующего вместе с генералом Романовским. Неожиданно он обратился ко мне:

– Я хотел переговорить с вами, Петр Николаевич, я замечаю за последнее время с вашей стороны какое-то недоброжелательное отношение, вы как будто нас в чем-то упрекаете, между тем мы всячески стараемся вам помочь.

Я ответил, что никакого недоброжелательства с моей стороны нет, что если я подчас с излишней горячностью и высказываю мои мнения, то это исключительно оттого, что я не могу не делить радостей и горестей моих войск и оставаться безучастным к тяжелому положению армии.

– Я рад, что мы объяснились, – сказал генерал Романовский. Мы расцеловались.

На следующий день состоялось совещание с казаками. Совещание происходило на квартире генерала Науменко. Присутствовали генералы: Романовский, Плющевский-Плющик, атаман генерал Филимонов и генерал Науменко. Я изложил общую обстановку, дал сведения о боевом составе частей и данные о необходимом количестве пополнений. Генерал Филимонов, не касаясь вопроса по существу, стал говорить о том, что казаки глубоко обижены несправедливым к себе отношением, что давнишние чаяния их иметь собственную Кубанскую армию, несмотря на неоднократные обещания генерала Деникина, не получили удовлетворения, что, будь у казаков собственная армия, все от мала до велика сами стали бы в ее ряды. Генерал Романовский возражал, между прочим указав, что среди кубанцев нет даже подходящего лица, чтобы стать во главе армии. «Разве что Вячеслав Григорьевич[32]32
  Генерал Науменко.


[Закрыть] мог быть командующим армией», – со скрытой иронией добавил начальник штаба. Генерал Науменко поспешил заявить, что он сам не считает себя подготовленным к этой должности, но что в замене командующего армией нет и надобности. Командующий Кавказской армией, которая состоит почти из одних кубанцев, хотя по рождению и не казак, но имя его достаточно популярно среди кубанского казачества, и оставление его во главе Кубанской армии удовлетворило бы и «правительство», и казаков. Войсковой атаман поддерживал генерала Науменко.

Я решил сразу покончить с делом и раз навсегда совершенно определенно выяснить взгляд мой на этот вопрос.

– Пока я командующий Кавказской армией, я не ответственен за политику Кубани. С той минуты, как я явился бы командующим Кубанской армией, армией отдельного государственного образования, я стал бы ответственен за его политику. При настоящем же политическом направлении Кубани мне, ставши во главе Кубанской армии, осталось бы одно – скомандовать «взводами налево кругом» и разогнать Законодательную Раду…

Наступило общее смущенное молчание. Генерал Романовский поспешил закончить совещание, прося атамана и генерала Науменко сделать все возможное для скорейшей высылки в мою армию пополнений. Ничего более определенного я добиться не мог.

Мне удалось получить согласие Главнокомандующего на оставление в составе армии впредь до завершения Камышинской операции 2-й Терской дивизии и обещание присылки в ближайшее время формируемых на Кавказе Ингушской и Дагестанской конных бригад. Вместе с тем на время Камышинской операции, ввиду общности задач, поставленных моей и Донской армиям, и тесно связанных операций правофланговых донских и моих частей, 1-й донской отдельный корпус (3-я и 4-я донские пластунские и 10-я и 14-я конные бригады) был в оперативном отношении подчинен мне. 1-й донской корпус занимал широкий фронт, имея ближайшей задачей занятие железнодорожного участка Красный Яр – Самойловка.

А.И. Пильн предложил мне на должность Саратовского губернатора генерал-лейтенанта Ермолова, бывшего губернатора Дагестанской области. Не имея своего кандидата, я не возражал, и генерал Ермолов вскоре прибыл к месту службы.

Пробыв в Екатеринодаре четыре дня, я выехал в Царицын.

Немедленно по занятии Царицына я приказал выбрать позицию к северу от города и начать ее укрепление. Последняя должна была преграждать подступы с севера к Царицыну и к станции Гумрак, позволяя использовать в течение боев кольцеобразную железнодорожную сеть Царицынского узла. Уже через несколько дней рекогносцировка позиции была закончена. Начинаясь у Волги, к северу от устья балки Мокрая Мечетка, позиция тянулась по северному берегу этой балки, подходила к железной дороге к северу от станции Гумрак и, пересекая дорогу, давала станции Гумрак еще некоторое обеспечение с северо-запада. Балка Грязная, впадающая в Мокрую Мечетку, с севера делила позицию на два естественных участка. Ближайший тыл позиции, балка Мокрая Мечетка с лежащими на дне балки селами Городище и Уваровка, давал надежное укрытие от огня, но не был удобен для маневрирования. Я назначил начальником работ инженерных войск генерала Глаголева. Из пленных сформирован был ряд рабочих дружин. Лесные материалы и огромные запасы проволоки, брошенные красными при отходе, имелись на месте.

5 июля, узнав от перебежчиков, что расположенные в районе деревень Николаевка – Романов красноармейские части готовы при нашем наступлении сдаться в плен, части 1-й конной дивизии на рассвете зашли со стороны деревни Николаевки в тыл 12-му советскому полку, который действительно после небольшого сопротивления целиком сдался в плен.

Части дивизии стремительно двинулись на Рыбинское, где захватили в плен весь штаб 2-й советской стрелковой бригады. Дивизия взяла в этот день свыше 1000 пленных, около 30 пулеметов и большой обоз.

Вплоть до 11 июля армия вела упорные бои, стремясь овладеть подступами к Камышину. 1-й корпус сдерживал врага на фронте остров Большой – Варкин – Щепкин – Липовка; 4-й, выйдя долиной реки Иловли во фланг и тыл неприятельской позиции, угрожал непосредственно Камышину. К противнику все время продолжали подходить свежие части. Я приказал 2-му корпусу выдвинуться из моего резерва на присоединение к 1-му. Части 2-го корпуса 6 июля начали сосредотачиваться в Балыклее.

К вечеру 11 июля части армии, произведя перегруппировку, заняли исходное для атаки противника положение. Атака была назначена на рассвете 12 июля. Войскам ставилась задача: атаковать и разбить противника, стремясь прижать его к реке Волге и овладеть Камышином. Войска расположились: 1-й корпус – против укрепленной позиции противника, тянувшейся от берега Волги через Варкин, Щепкин на Липовку. 2-й корпус у Балыклеи; 4-й корпус – на правом берегу реки Иловли на фронте Рыбинское – Романов, уступом впереди левого фланга 1-го корпуса.

В то время как части армии готовились к нанесению решительного удара противнику под Камышином, отряд 1-го корпуса, занявший 28 июля на левом берегу Волги хутора Балыклейские, успешно продвинулся вперед. Однако 2 июля противник, перейдя в наступление, оттеснил отряд. Последний понес большие потери и, теснимый противником, вынужден был быстро отходить на юг. 6 июля он был уже у Водяного. Быстрый отход левобережного отряда 1-го корпуса обнажил фланг нашей Камышинской группы и создал угрозу тылу 3-й кубанской дивизии, удачно продвигавшейся к юго-востоку и успевшей овладеть уже посадом Царев и Капустиным Яром. Разъезды 3-й дивизии уже подходили к железной дороге Саратов – Астрахань.

Для обеспечения тыла Камышинской группы и 3-й кубанской дивизии на левый берег Волги, в село Безродное, спешно был переправлен отряд под командой полковника Львова в составе батальона стрелкового полка 3-й кубанской дивизии, двух конных дивизионов, сформированных из добровольцев Заволжья, и одной батареи. Отряд полковника Львова, перейдя в наступление, уже 8 июля занял деревню Широкое и погнал противника далее на север.

На рассвете 12 июля части армии атаковали красных. Группа генерала Покровского (1-й и 2-й кубанские корпуса), стремительно атаковав противника с юга, сбила его на всем фронте его укрепленной позиции и погнала на север. Преследуя красных, части группы уже к 12 часам вышли на линию Караваинка – Романовка – 6 верст северо-западнее Ежовки, захватив при этом более 1000 пленных, орудия и пулеметы. 4-й конный корпус совместно с 10-й донской конной бригадой, имевшей задачей, действуя долиной реки Иловли в обход Камышинской группы противника с севера, нанести главный удар своим правым флангом, в 3 часа утра атаковал красных, занимавших позицию на высотах левого берега ручья Березовый, сбил их и стал преследовать на Саломатино – Таловку, которые и занял, захватив при этом более 2000 пленных, орудия и пулеметы.

13—14 июля бой под Камышином продолжался с тем же успехом. Части группы генерала Покровского, тесня упорно сопротивлявшегося и старавшегося задержаться на каждом рубеже врага, отбросили его за реку Сестренку. 2-я терская дивизия овладела железнодорожным мостом через реку Иловлю, заняла деревни Грязнуха и Ельховка, откуда продолжала преследование красных на Ельшанку. Бой отличался крайним ожесточением, красные дрались отчаянно, не сдаваясь в плен. Пленных захвачено было всего лишь около 500 человек.

В то же время 4-й конный корпус, двигаясь из района Саломатино – Костарево, гнал перед собой противника долиною реки Иловли. 14 июля части корпуса заняли район Барановское – Кокушкин и продолжали движение на деревню Дубовку, стремясь перехватить все пути отхода противника к северу от Камышина.

10-я донская конная бригада к тому же времени заняла деревню Моисеево.

15 июля под сокрушительными ударами группы генерала Покровского пал Камышин.

Противник, окруженный со всех сторон и прижатый к Волге, искал спасения в бегстве. Многие его части были почти полностью уничтожены[33]33
  В трехдневную операцию под Камышином было взято около 13 000 пленных, 43 орудия и много пулеметов. В Камышине было захвачено 12 паровозов, более 1000 вагонов, большое количество снарядов и патронов, 3 вагона шанцевого имущества и другие большие запасы.


[Закрыть].

Между тем на фронте 1-го донского корпуса шла борьба с переменным успехом за обладание участком железной дороги Красный Яр – Самойловка. 14-я конная бригада полковника Голубинцева, с трудом преодолевая упорное сопротивление врага, двигалась долиною реки Медведицы, имея задачей овладение Красным Яром. Донские же пластуны действовали на широком 70-верстном фронте железной дороги.

На левом берегу Волги генерал Мамонов, успешно продвигаясь вперед, овладел Владимировкой и станцией Ахтуба, выйдя на железную дорогу. Его разъезды в районе станций Эльтон и Шунгай взорвали железнодорожную линию Саратов – Астрахань и захватили один эшелон следовавших к Астрахани пополнений.

К сожалению, Астраханская операция генерала Эрдели развивалась очень медленно. Пустынная, безводная местность чрезвычайно затрудняла движение наших войск, а болотистые русла многочисленных притоков Волги, представляя чрезвычайно труднопреодолимое препятствие, надежно прикрывали Астрахань.

В середине июля в районе Эльтонских озер части генерала Мамонова вошли в связь с уральцами. Разъезд уральских казаков, пересекший на пространстве ста с лишним верст пустынную степь, соединился с нашими частями. Уральцы много месяцев вели тяжелую борьбу, чрезвычайно страдали, почти не имея снабжения, и всячески просили им помочь[34]34
  Хотя с февраля штаб Главнокомандующего и находился с Уральцами в связи, доставляя самое необходимое через Петровск, но непосредственной, войсковой связи доселе установить не удавалось.


[Закрыть]. Я дал еще ранее указания, по овладении Камышином, 2-й кубанской дивизии генерала Говорущенко переправиться на левый берег Волги с целью войти в соединение с уральцами. Однако почти в тот же день оперативная сводка штаба главнокомандующего принесла известие о тяжелых неудачах на фронте адмирала Колчака. Оренбургцы были разбиты и частью положили оружие. Уральцы поспешно отходили на восток. Одновременно я получил телеграмму генерала Романовского:

«Для доклада Главнокомандующему прошу спешно сообщить, чем вызвана переброска отряда генерала Говорущенко на левый берег Волги. Переброска столь крупного отряда в связи с необходимостью выделения Терской дивизии и возвращения доннами их 1-го корпуса слишком ослабит части армии на главном операционном направлении. Таганрог, 16 июля Нр 010276. Романовский».

Еще 14 июля генерал Шатилов телеграфировал генералу Плющевскому-Плющик:

«Командарм просит срочных распоряжений Наштаглава Добрармии о скорейшем командировании в Кавармию 2-й пластунской бригады. Крайняя необходимость в ней вызывается как большими потерями, понесенными частями, действующими против Камышина, так и тем, что операция на правом берегу Волги против Камышина может получить полное развитие, а достигнутые успехи закреплены лишь при одновременных действиях на левом берегу реки, для чего необходимо усиление Кавармии новыми частями. 7-я дивизия, перекинутая с фронта Кавармии, уже введена в бой под Константиноградом, а заменяемая ею 2-я бригада до сего времени в Кавармию не прибыла. Царинын, 14 июля 1919 года Нр 01513. Шатилов».

С выделением из состава армии терцев, изъятием донцов и неприбытием, несмотря на многократные напоминания, взамен 7-й дивизии обещанной мне 2-й кубанской пластунской бригады состав моей армии остался столь малочисленным, что о переброске каких-либо частей на левый берег Волги думать уже не приходилось.

Я телеграфировал генералу Романовскому в Таганрог, куда только что перешла ставка (штаб генерала Май-Маевского переходил в Харьков):

«Переброска частей генерала Говорущенко на левый берег Волги имела целью скорейшее соединение с войсками Верховного Правителя и намечалась в связи с передачей в состав Кавармии 1-го донского корпуса и обещанным прибытием 2-й пластунской бригады, о начале переброски которой в Кавармию я был телеграфно уведомлен. Отход уральцев на восток и намечаемая передача донцам вновь 1-го корпуса, задержание Добрармией 2-й пластунской бригады и приказание направить туда же терцев, конечно, в корне меняют положение. При этих условиях не только перебросить что-либо на левый берег Волги в районе Камышина не могу, но от всякой активности на северном направлении вынужден отказаться. Боевой состав армии (6-я дивизия в бой введена быть не может) таков, что при указании действовать одновременно и на Астраханском, и на Саратовском направлениях последнее направление могу лишь наблюдать. Царицын, 16 июля 1919 Нр 01549. Врангель».

На следующий день, 17 июля, по получении известий о взятии Добровольческой армией Полтавы я телеграфировал генералу Романовскому:

«2-я пластунская бригада была мне обещана взамен 7-й дивизии еще месяц тому назад. Нр 010275 Вы сообщаете, что она будет переброшена в Кавармию по взятии Полтавы. Ныне Полтава взята – могу ли на сей раз рассчитывать на исполнение обещания. Переход противника в наступление значительными силами против генерала Мамонова при отсутствии в Царицыне резервов грозит свести на нет всю заволжскую операцию и прекратить всякий подвоз по Волге. Царицын, 17 июля Нр 01559. Врангель».

В тот же день я получил телеграмму последнего:

«Директива Главкома Нр 08878 остается без изменения. Главной задачей Кавармии этой директивой ставится выход на линию Саратов, Ртищево, Балашов и дальнейшее наступление на север. Связь с уральцами и очищение нижнего плеса Волги являются второстепенными задачами. 2-я терская дивизия оставлена Кавармии до взятия Камышина, почему теперь подлежит немедленной переброске в Добрармию, откуда с переброской терцев немедленно пойдет в Кавармию 2-я пластунская бригада. Телеграммой 0145 1-й донской корпус включен в состав Кавармии на время операции в районе Камышин – Балашов, что и надлежит иметь в виду. Отряд полковника Голубинцева Главком приказал вернуть Донармии в первую очередь при первой к тому возможности. Таганрог, 17 июля 1919 года, Нр 010306. Романовский».

Лично данное мне 20 июля Главнокомандующим обещание выслать мне, взамен передаваемой в Добровольческую армию 7-й пехотной дивизии, 2-ю кубанскую пластунскую бригаду опять не выполнялось. Сперва бригада, о начале переброски которой на мой фронт я был уже ставкой телеграфно уведомлен, была задержана впредь до овладения войсками генерала Май-Маевского Полтавой. Ныне Полтава была взята, а генерал Романовский уведомлял меня, что пластуны задерживаются до прибытия из состава моей армии 2-й терской казачьей дивизии. Я по-прежнему не мог рассчитывать на данные мне Главнокомандующим обещания.

Кубань все еще пополнений не присылала. Некомплект в полках достиг громадных размеров. Полки насчитывали не более 300–400 шашек. Некоторые и того меньше. Огромный некомплект был и в пластунских частях. 6-я дивизия не закончила формирование. Прибывшие ингуши и дагестанцы были совершенно небоеспособны. Люди не обучены, не хватало седел, не было вовсе шашек. Лошади в коннице и артиллерии были окончательно измотаны. Некоторые 4-орудийные батареи пришлось свести в 2-орудийные. Материальная часть пришла в полное расстройство. Между тем противник сосредотачивал к Саратову, на поддержку отступающим вдоль Волги красным частям, новые свежие силы. Последние брались частью из внутренних губерний, частью снимались с Сибирского фронта.

Ставка требовала продолжения нашего наступления, не желая считаться ни с какими доводами. По овладению Камышином генерал Романовский вызвал меня к аппарату и лично передал указания Главнокомандующего преследование энергично продолжать. Я ясно отдавал себе отчет в том, что в ближайшее время, несмотря на всю доблесть частей, наступление наше захлебнется. Требуя от моих войск выполнения указания Главнокомандующего, я в то же время принимал все меры на случай необходимости нашего отхода, всячески торопил работы по укреплению Царицынской позиции, требовал принятия мер по завершению формирования 6-й пехотной дивизии. Во главе последней был поставлен храбрый и деятельный генерал Писарев. Я неустанно телеграфировал кубанскому войсковому и походному атаманам и председателю Законодательной Рады, требуя присылки подкреплений. По соглашению Главнокомандующего с кубанским правительством, довольствие Кавказской армии приняло на себя последнее. Кубань взятое на себя обязательство выполняла самым недобросовестным образом. На мои жалобы кубанское правительство оправдывалось, ссылаясь на какие-то денежные расчеты свои с главным командованием. Обращения в ставку оставались без ответа.

Из писем из Екатеринодара и от приезжающих оттуда лиц я знал, что в ставке мною очень недовольны. Генерал Романовский громко обвинял меня в «оппозиции» главному командованию. Это служило камертоном и для прочих чинов штаба. Не сомневаюсь, что значительную роль играли здесь секретные сводки и «информации вверх» пресловутого Освага. Чья-то незримая рука искусно вела закулисную игру. Еще в бытность мою в Ростове мне попалась в руки одна из секретных информационных сводок донского штаба. Отмечая благожелательное ко мне отношение местного населения, она упоминала вскользь, «что среди обывателей ходят слухи, что в ближайшее время генерал Врангель явится преемником генерала Деникина». Я тогда же, показывая сводку генералу Юзефовичу, сказал ему, что фраза эта помещена неспроста, а несомненно с задней мыслью вселить в Главнокомандующем предубеждение против ближайших помощников. Впоследствии я имел случай убедиться, что подозрения мои были вполне основательны и что чья-то злая воля удачно использовала слабые струны Главнокомандующего.

В то время как на фронте не прекращались ожесточенные бои, в тылу армии постепенно налаживался мирный уклад жизни. В городе открылись ряд магазинов, кинематографы, кафе. Царицын ожил. Первое время имели место столь свойственные прифронтовым городам картины разгула тыла, скандалы и пьяные дебоши. Однако, учитывая все зло, могущее явиться следствием этого, я, не останавливаясь перед жестокими мерами, подавил безобразие в самом корне. Воспользовавшись тем, что несколько офицеров, во главе с астраханским есаулом, учинили в городском собрании громадный дебош со стрельбой, битьем окон и посуды, во время которого неизвестно каким образом пропала часть столового серебра, я предал их всех военно-полевому суду по обвинению в вооруженном грабеже. Суд приговорил есаула, известного пьяницу и дебошира, к смертной казни через расстреляние, а остальных к низшим наказаниям. Несмотря на многочисленные обращенные ко мне ходатайства губернатора, астраханского войскового штаба и ряда лиц, приговор был приведен в исполнение и соответствующий мой приказ расклеен во всех общественных и увеселительных местах города. После этого случая пьянство и разгул сразу прекратились.

Обеспокоенные действиями генерала Мамонова на левом берегу Волги красные, подвезя из Саратова свежие силы, перешли против него в наступление, однако ничего сделать с нашими доблестными частями не могли и сами понесли ряд тяжелых поражений, причем 3-я кубанская дивизия захватила много пленных и пулеметов.

Между тем части армии, произведя после взятия Камышина перегруппировку, продолжали преследование разбитой армии красных. Согласно новой группировки, 4-му конному корпусу ставилась задача наступать на север вдоль саратовского тракта, а группе генерала Покровского действовать против конной группы «товарища» Буденного, сосредоточившейся в районе Красного Яра. Левобережный отряд полковника Львова занял слободу Николаевскую против города Камышина, выдвинув вперед на Ткачев – Потемкино сильную разведку. (Схема № 18.)

Преследование красных, невзирая на усталость людей и лошадей вследствие безостановочных походов и непрерывных боев, все еще велось с такой стремительностью, что уже 20 июля части армии, гоня перед собой противника, достигли линии: 4-й корпус – деревни Лесной Карамыш – Грязноватка – Грязнуха; группа генерала Покровского – Веревкины хутора – Неткачево – Гречаная. Я продолжал бить тревогу, требуя подкреплений. 20 июля я телеграфировал генералу Науменко и генералу Романовскому:

«Некомплект в полках достиг угрожающих размеров. Настоятельно прошу принять самые срочные меры присылки конных пополнений, в противном случае сведение всех кубанцев в один корпус неминуемо. Царинын, 20 июля 1919 года Нр 01613. Врангель».

20 июля противник перешел в контратаку. (Схема № 18а.) 4-й конный корпус был атакован большими силами красной конницы «товарища» Думенко. После упорного боя, понеся большие потери в людях и конском составе и потеряв часть своей артиллерии (3 орудия), генерал Топорков вынужден был отойти назад, в район Пановка – Гнилушка. На следующий день генерал Топорков снова перешел в наступление и хотя и отбросил противника, но сам вновь понес большие потери. 22 июля я телеграфировал Главнокомандующему и Кубанскому войсковому атаману: