Текст книги "Старый Петербург. Адмиралтейский остров. Сад трудящихся"
Автор книги: Пётр Столпянский
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
При отливке чуть-чуть не случилось большого несчастия, которое было описано следующим образом в современных известиях :
«Минувшего августа 24 дня г. Фальконет вылил здесь напоследок статую Петра Великого на коне. Литье, как ныне по снятой форме видно, удалось во всем по желанию, кроме местах в двух фута на два вверху. Сия сожалительная неудача произошла через такой случай, коего предвидеть, а, следовательно, ни какою предосторожностью предотвратить возможности вовсе не было, но в рассуждении вылития всего литья, содержащего до 30 футов и самое сие приключение не важно и столь легко и столь же скоро поправлено быть может.
В протчем литие сие можно почесть в числе наилучших, которые только по сие время в статуях происходили, ибо ни на самом портрете (т.-е. статуе, поясним, в скобках), ниже на коне не видно никакой скважины или ноздри ж, но по всей окружности все вышло там чисто и гладко, как бы на воску. Вышеупомянутой же случай столь казался страшен, что опасались дабы все здание, где сие происходило, не занялось пожаром, а, следовательно, и все бы дело не провалилось. В таком страхе все работники с помощниками, оставя свои места, разбежались, один только российский плавильщик Кайлов, сей усердный человек, который управлял плавильнею, остался неподвижен на своем месте и проводил расплавленный металл в форму даже до последних каплей, не теряя ни мало бодрости своей при представляющейся ему опасности жизни. Такою смелостью и усердным поступком сего плавильщика столь был тронут г. Фальконет, что, по окончании дела, бросившись к нему, изо всего сердца его поцеловал, а потом, не предупреждая тем иной милости двора, в знак чувствительной благодарности дарил от себя деньгами».
Хотя, по словам «С.-Петербургских Ведомостей», отливка вполне удалась, Фальконет остался ею недоволен, он спилил верхнюю часть от колен всадника и груди лошади до их головы и снова перелил, теперь уже с успехом в ноябре 1777 года. Таким образом, статуя Петра Великого составная из двух частей, что, впрочем, на памятнике вовсе незаметно. После этого оставалось окончательно отделать статую и отполировать ее. Работа эта была за 20 т. р. поручена часовому мастеру Сандоцу и исполнена в течение 2-х лет.
Фальконет закончил свое задание – больше он не был нужен Екатерине II, и та трогательная дружба, которая будто бы существовала между великою Семирамидою севера и великим художником резко оборвалась, настолько резко, что обиженный художник решил не дожидаться открытия памятника и уехать на родину. «Абшид» – как тогда звали отставку – был дан без затруднения. И здесь характер императрицы Екатерины II проявился полностью: использовав человека, она переставала обращать на него внимание, в ее личных сношениях с людьми никогда не было искренности, правдивости, чувства – Екатерина II постоянно оставалась блестящей актрисою.
«Третьего дня, т.-е. 7 августа 1782 года[125]125
С. П. В., 1782, стр. 497.
[Закрыть], – читаем мы на страницах «С.-Петербургских Ведомостей», – открыт торжественно на Петровской площади монумент государю Петру великому в высочайшем присутствии ее Императорского Величества славноцарствующей великой нашей государыни Екатерины Вторыя, коею сия достовечность воздвигнута сему герою преобразователю России и основателю сей столицы, толико славною преемницею престола и дел его на удивление света ныне процветающих».
Открытие памятника состоялось при громадном стечении народа и в присутствии огромного числа войск. Императрица Екатерина в короне и порфире находилась на балконе сената, который помещался на том же месте, но не в нынешнем здании постройки Росси, а в старинном, трехъэтажном с башнею доме, бывшем Бестужева-Рюмина. Когда по данному императрицею знаку полотняная ограда в виде декораций, изображавших горы и скалы, закрывавшие памятник, упала, государыня, по словам современников, «прослезилась и преклонила голову перед изображением своего великого предшественника».
По случаю открытия памятника императрицею был издан манифест, которым были объявлены разные милости: приговоренные к смертной казни и телесному наказанию избавлены от них, прекращены все изыскания по уголовным делам, продолжавшимся более 10 лет, освобождены все содержавшиеся более пяти лет под стражею за казенные и частные долги, и т. п. Между прочим, был выпущен из долговой тюрьмы известный откупщик Голиков, который тогда же дал себе обещание написать или, вернее, собрать материал для истории Петра Великого – в результате появились известные «Деяния Петра Великого».
Согласно исчислению сената, представленному императрице Екатерине II, Фальконетовский памятник обошелся в 424.610 р., из которых выдано Фальконету всего 81.500 р., трем его подмастерьям 27.824 р., литейному мастеру Хайлову 2.500 р., на отливку пошло 11.001 пуд. меди.
Памятник производил громадное впечатление и на современников; об этом впечатлении мы находим очень интересные, своеобразно выраженные отзывы князя Трубецкого в письмах к дочери. Первое письмо датируется 15 декабря 1782 года[126]126
Русский Архив, 1905 г., V, стр. 73.
[Закрыть]:
«Монумент Петр Великий украшение городу великое сделал, и я уже третий раз, как объезжаю его и не могу еще наудовольствоваться. Ездил нарочно на Васильевский остров смотреть оттудова – совершенно хорошо».
Через 11 дней – 26 декабря[127]127
Там же, стр. 78.
[Закрыть] – князь снова возвращается к памятнику: «статую же Петра Великого, как ни выйду со двора, все объезжаю и её я любуюсь: великое украшение сделано городу и по самой истине можно сказать достаточно её видеть такую пречудесную вещь».
В 1812 году, во время нашествия Наполеона на Россию, когда опасность вторжения врагов грозила и Петербургу, император Александр I предположил увезти статую Петра Великого на север, вполне справедливо боясь, что Наполеон захочет украсить Фальконетовским произведением свой излюбленный Париж. На перевозку статуи статс-секретарю Молчанову было отпущено несколько тысяч рублей, и уже были сделаны приготовления по устройству специальной баржи, на которой предполагалось увезти монумент.
И в это время с ближайшим другом и доверенным лицом императора Александра с князем А. Н. Голицыным добивается свидания какой-то житель Петербурга майор Батурин и рассказывает, что его, майора, уже несколько ночей подряд преследует один и тот же сон: майор видит себя на Сенатской площади, Петр Великий съезжает со скалы и мчится чрез Исаакиевский мост на Васильевский остров, затем на Петербургскую сторону и въезжает на двор Каменностровского дворца. Гулко звучат медные копыта на пустом дворе. На этот шум выходит император, и происходит следующий диалог между прапрадедом и внуком:
«– Молодой человек, до чего ты довел мою Россию?– спрашивает будто статуя Петра Александра I, – но зачем же ты тревожишь меня... Знай, пока я стою на своей скале, Петербург неприступен.
Сказав эти слова, всадник поворачивает и уезжает на свою скалу...»
Князь А. Н. Голицын сообщил об этом случае императору, и будто бы последовало распоряжение оставить статую в Петербурге.
Конечно, это анекдот, но очень характерный для Петербурга – статуя Фальконета является чем-то вроде ангела хранителя для Северной Пальмиры.
Около памятника был учрежден особый воинский пост, нечто вроде того, как у памятника Александровской колонны, но у последней дежурили дворцовые гренадеры, у Петра I простые солдаты; этот пост продержался до 1866 года, когда его по каким-то причинам «упразднили» – памятник из военного ведомства перешел к городскому самоуправлению[128]128
Бахмутов. Приказы по полиции, стр. 245.
[Закрыть], а в 1874 году уже не военное начальство обидело памятник, а сама дума—она распорядилась, в виду того, что памятник был заключен в Александровский сад, перенести окружавшие памятник четыре канделябра на Казанскую площадь[129]129
Известия Городской Думы, 1874 г., стр. 2617.
[Закрыть].
С памятником Петра Великого неразрывными цепями связано событие 14 (27) декабря 1825 года.
Около «медного Петра»—вспоминаем эпитет, данный памятнику Некрасовым – ранним морозным утром собрался с распущенными знаменами в полном составе Московский полк, он встал тылом к памятнику, на левом фланге полка поместилось несколько рот лейб-гвардии гренадеров, на правом фланге, опять таки в полном составе, гвардейский экипаж... На Сенатской площади, у медного Петра, собрались те части петербургского гарнизона, которые, поддавшись увещеваниям декабристов, отказались от присяги вступавшему тогда на престол Николаю I. А против них, на той же самой площади, в течение целого дня стягивался «верноподданнический» гарнизон...
Стало темнеть, когда раздалось первое царское слово, первая его речь к своим верноподданным... Это слово, как вообще все царские слова, было жестокое, злое слово. Царь скомандовал своим частям, своей артиллерии: «Пли!!»
И на расстоянии не более 50 шагов в небольшую кучку людей понеслась картечь. ...Вынести такой убийственный огонь не было никакой возможности, восставшие бросились врассыпную... «Бунт декабристов» – бунт, как приказано было звать это первое вооруженное восстание – был подавлен.
И русский царь, подозвав к себе петербургского полицмейстера, вторично в тот день, в кровавое 27-е (14) декабря, отдал свое второе царское приказание.
– Убрать эту нечисть, – распорядился царь, указывая на кругом валявшиеся трупы, на бьющихся в судорогах раненых, на потоки пролившейся, еще дымящейся, теплой крови...
Полиция распорядилась...
По Неве, против Академии Наук, были пробиты во льду лунки такой величины, что в них с трудом можно было протолкнуть тело... и к этим лункам подвозились и подносились лежавшие на площадях, набережных, улицах; полиция не обращала внимания – ранен или убит: сдирала одежду, обшаривала карманы и протискивала в лунку... К утру все было убрано, привезли свежего снега, закидали следы крови...
И засверкала своим белоснежным покровом Сенатская (пли Петровская – по другому наименованию) площадь вокруг медного Петра... а когда весною ледоколы стали на этом месте выбирать лед, то вместе с кабанами льда они вытаскивали примерзшие руки, ноги, а иногда и целый труп – полиции пришлось отвести другое место для выборки льда.
И Сенатская, и Петровская, и Исаакиевская, и Адмиралтейская площади исчезли в начале 70-х годов, а произошло это исчезновение следующим образом:
В конце июня, начале июля 1872 г. в петербургских газетах появилась заметка подобного содержания[130]130
См., например, «Всемирная Иллюстрация», 1872 г., № 183.
[Закрыть]: «Вскоре будет приступлено к устройству сквера на Петровской площади. Сквер будет занимать все пространство в четвероугольнике, примыкающем к Неве и упирающемся противоположною стороною в Исаакиевский собор. Памятник Петра Великого таким образом окажется в средине сквера».
Такая небольшая, чисто хроникерская заметка сменилась довольно подробным разъяснением, напечатанным в специальном журнале «Зодчий»[131]131
Зодчий, 1872 г., стр. 88.
[Закрыть].
«Одной из крупных петербургских новостей по строительской части составляет устройство сада на Адмиралтейской и Петровской площадях. Нет сомнения, что сад послужит важным украшением столицы, а главное – доставит жителям удобное место для прогулок и в санитарном отношении принесет немалую пользу. В настоящее время устройство сада составляет уже предмет решенный, и это подтверждается тем, что наднях приступлено к ограждению того пространства, которое занимается садом, – следовательно, в весьма недалеком времени петербургским жителям предстоит случай воспользоваться этим садом. Проект устройства этого сада высочайше одобрен в общих чертах. Нам случилось видеть этот проект, и при беглом рассмотрении его мы заметили, что сад разбивается весьма изящно, причем обращено внимание и на удобства гуляющих. Сад будет украшен павильонами и фонтанами с большими бассейнами и займет пространство, составляющее площадь до 17,000 кв. сажен; он сольется с аллеями Адмиралтейского бульвара, идущими по Адмиралтейской и Петровской площадям. Со стороны Дворцовой площади границу сада составит продолжение линии наружного барьера бульвара от Дворцового моста к домам. Затем от Невского проспекта, вдоль домов, выходящих на Адмиралтейскую площадь, вдоль зданий Синода и Сената до Английской набережной – предположены проезды в 16 сажень ширины, а от Английской набережной перед монументом Петра I для соединения с предполагаемою набережною позади здания Адмиралтейства, шириною в 12 саж. Среднюю, широкую аллею бульвара к стороне Сената предполагается обратить в шоссейную дорогу и устроить шоссированный переезд через бульвар от угла Дворцовой площади к углу здания Адмиралтейства, а среднюю аллею того же бульвара вдоль главного фасада здания Адмиралтейства и против Зимнего дворца приспособить для верховой езды. Сад будет перерезан водосточными трубами и освещен газом, а у памятника Петру I будут поставлены изящные газовые канделябры. Проект сада составлен императорским российским обществом садоводства, которое примет участие в исполнении работ по устройству сада, главное же заведывание садом останется на городской строительной комиссии, так как устройство сада будет исполнено на городские суммы. Нужно надеяться, что общество садоводства, в среде которого так много опытных специалистов, поможет городскому управлению в изящном и практическом устройстве сада».
Мысль об устройстве сада появилась в связи с торжеством двухсотлетия со дня рождения Петра Великого, в честь этого двухсотлетия и было решено превратить площадь в сад[132]132
Изв. Город. Думы, 1871 г., стр. 655, 1873 г., стр. 18 и 1872 г., стр. 679.
[Закрыть]. Работы начались 3 июля 1872 года[133]133
Всемирная Иллюстрация, 1872 г., № 184, стр. 22.
[Закрыть], а торжественное открытие сада в высочайшем присутствии было 8 июля 1874 года[134]134
Там же, 1874 г., № 289.
[Закрыть], т.-е. устройство сада затянулось на целые два года. Считаем уместным привести текстуально описание открытия сада, и в этом описании выясняются некоторые черточки церемониала «старого доброго времени», как любили прежде выражаться. Царя притягивали и к таким мелочным явлениям, как открытие сада, и здесь он должен был фигурировать как действующее лицо, – так думали популяризировать идею самодержавия. Вот это описание, как оно было помещено на столбцах официоза того времени:
«8 июля 1874 года последовало в С.-Петербурге торжественное открытие сада на Адмиралтейской площади. В 10 час. утра был отслужен духовенством Адмиралтейской домовой церкви молебен с водоосвящением. С 11 часов участвовавшие в устройстве сада с их семействами, некоторые члены городской управы и немногочисленная публика, допущенная за решетку сада но особым билетам, а также громадное количество публики, окружившей сад, с нетерпением стали ожидать прибытия государя императора. В 111/2 часов к воротам сада, что против Гороховой и главных ворот Адмиралтейства, изволил подъехать его величество. Его величество с его императорским высочеством генерал-адмиралом изволил пройти до газона, находящегося против северного портала Исаакиевского собора, где были приготовлены для посадки молодые дубки. Здесь государь император собственноручно изволил посадить одно дубовое деревцо, другое было посажено великим князем Константином Николаевичем. Затем его величество изволил подняться на холм, насыпанный близ набережной Невы, между Адмиралтейством и памятником Петру Великому, откуда бросил взгляд на общий вид нового сада и, пройдя потом к воротам сада, находящимся против сената, изволил сесть в коляску и отправиться к пристани императорских яхт у Николаевского моста для следования в Кронштадт. Вслед за отъездом августейших особ генерал-адъютант Грейг объявил присутствующим, что государь император, снисходя на ходатайство императорского российского общества садоводства, всемилостивейше соизволил назвать вновь устроенный сад августейшим именем своим. Поэтому сад будет называться «Александровским». Работы по устройству Александровского сада начались в июле 1872 года, и ровно в два года пустынная площадь превратилась в зеленеющий и цветущий сад под просвещенным руководством президента российского общества садоводства генерал-адъютанта Грейга, любителем и знатоком ботаники; работы были производимы главным ботаником императорского ботанического сада, действительным статским советником Регелем, служащим при том же саде г. Бергманом и садоводом Гедевигом (русский сад в русской столице разводили Грейг, Регель, Бергман, Гедевиг – четыре немца). Работы по устройству сада, как-то: снятие мостовой, насыпка земли, которой употреблено до 3,600 кубов, посадка деревьев, кустарников и пр., всего до 4,000 растений, устройство газонов, дорожек, решетки – все эти работы стоили всего около 90.000 р. В саду, впоследствие устроены будут два фонтана, один близ главного входа (этот устроили в 1876 году) и другой близ памятника Петру Великому (только предполагался и не был устроен). Во вновь открытом Александровском саду сделано весьма удачное нововведение. Большинство растений снабжено табличками с названиями растений на русском и латинском языках. Это нововведение будет иметь образовательное значение. До сих пор оно не применялось еще к общественным садам, непредназначенным для научной цели. Кроме того, на холме, близ памятника Петру I, собрана весьма интересная коллекция альпийских (горных) растений, снабженных тоже надписями. Вид сада чрезвычайно изящен; газоны и клумбы разбиты с большим вкусом, дорожки прорезаны очень красиво, решетка легка и при всей своей простоте имеет прекрасный вид».
Так официально сообщалось об открытии сада. Особенно интересно место, где говорится, что Александр 11 «соизволил» назвать вновь устроенный сад своим именем – никакой ложной скромности не проявил самодержец России, он только «снизошел» до этого поступка. Конечно, официальные похвалы саду были только официальны, на самом деле сад, когда он разросся, скрыл совсем фасад Адмиралтейства, затем он съел, если так можно выразиться, Сенатскую площадь, грандиозное впечатление от домов Сената и Синода с аркою на Галерную улицу сразу уменьшилось, эти здания, как и само Адмиралтейство, очень проиграли от деревьев, другое дело, если бы был разбит газон с низко растущими кустарниками. «Образовательного значения» – от снабжения деревьев и растений ярлыками с российским и латинским названием – сад тоже не имел: ярлыки очень скоро позатерялись и не возобновлялись, хотя кое-где они, кажется, уцелели и до нашего времени, горка с ее альпийскими растениями, конечно, была только пародией на альпийскую флору, ибо во всей горке было всего-на всего едва ли 10 сажен высоты. В 1883 году был поднят вопрос об украшении Александровского сада бюстами писателей[136]136
Художественные Новости, 1883 г., стр. 492.
[Закрыть], и вот около фонтана и в некоторых других местах сада были воздвигнуты миниатюрные бюсты: Гоголя, Жуковского, Лермонтова, Глинки, а затем воздвигли памятник путешественнику Пржевальскому, причем допустили вопиющую скульптурную безграмотность – соединение в одном памятнике различных масштабов: бюст путешественника в увеличенном масштабе, верблюд в несколько уменьшенном и винтовка в натуральном масштабе и в результате, конечно, появился не памятник, а какая-то «какофония», которой, как и должно было ожидать, восторгались в былое время. Бюсты же писателей слишком микроскопичны, и почему нужно было окружить ими Фонтан, конечно, никто не может объяснить, самое подходящее объяснение будет российское словечко: «так». Следует обратить внимание на сравнительно большой павильон между бывшим бульваром и памятником Петру. Павильон этот устроен в русском стиле на относительно значительной площадке и должен был служить «детским уголком». Тут предполагалось устроить что-то вроде детского сада, но, как и должно ожидать, дальше предположений и проектов дело не пошло.
Александровский сад – ныне «сад Трудящихся» – окончательно изменил Адмиралтейскую площадь, а следовательно, и вид на Адмиралтейство. Но это было не последнее изменение в этой местности, здесь было сделано еще другое – устройство Адмиралтейской набережной.
С перестройкою Петровского Адмиралтейства внутренний канал, бывший в Адмиралтействе, не засыпали, а потому перерыв на Невской набережной оставался, от дворца нужно было огибать Адмиралтейство по площади и только у здания Сената снова попадать на продолжение Невской набережной. С устройством же Александровского сада объезд вокруг Адмиралтейства слишком удлинялся, и, само собою, естественно возник снова вопрос об Адмиралтейской набережной.
Надо вспомнить, что об Адмиралтейской набережной заговорил впервые Росси, выступивший с грандиознейшим проектом. Вот как писал сам Росси о своем проекте[137]137
Грабарь. История Архитектуры, стр. 544.
[Закрыть]: «Размер предлагаемого мною проекта превосходит те, которые римляне считают достаточными для своих памятников. Неужели побоимся мы сравниться с ними в великолепии? Цель не в обилии украшений, а в величии форм, в благородстве пропорций, в ненарушимости. Этот памятник должен стать вечным». Новая набережная должна иметь 300 сажен длины, причем ее прорезывали 10 огромных арок в 12 сажен ширины. Вышина их была достаточна для того, чтобы под ними свободно могли проходить по каналам суда в Адмиралтейство. Все это Росси предполагал вывести из гранита. На набережной он ставил три огромные ростральные колонны на могучих массивах, из которых одну имел посвятить Петру Великому, основателю Адмиралтейства, другая должна была «венчать победы русского флота», а третья ставилась в воспоминание закладки всего сооружения – «ибо сооружение этой набережной должно произвести эпоху, должно доказать, что мы постигли систему древних, и предприятие это своим величием должно оставить далеко позади себя все, что создали европейцы нашей эпохи».
Но, понятно, что проект Росси именно по своей грандиозности должен был остаться проектом, затратить такие громадные суммы, которые нужны были для осуществления проекта, правительство не могло. Позабавившись проектом Росси, позволив этому гениальному художнику помечтать о новом памятнике своей архитектурной славы, правительство сдало этот проект в архив. Но вид Адмиралтейской набережной – собственно говоря задворок Адмиралтейства – всегда шокировал наш двор, тем более, что набережная начиналась сейчас же перед дворцом, поэтому постоянно возникали проекты и слухи о превращении этих грязных адмиралтейских задворок в нечто более достойное по местности или в крайнем случае принятия тех или иных мер, чтобы как-нибудь скрыть беспорядок, поставить какую-нибудь декорацию, закрывающую беспорядки... И вот в 1841 году «пронеслись слухи, будто на Адмиралтейской набережной предполагается поставить аллегорические изображения рек «Невы» и «Волги»[138]138
Ведомости С.-Петербургской полиции, 1841 г.; стр. 44.
[Закрыть] но и этот слух, как и ряд других, не воплощался в действительность. 6 октября 1865 года[139]139
Известия городской думы, 1865 г., стр. 426, 1051.
[Закрыть] – т.-е. дореформенная дума ассигновала суммы на устройство набережной вдоль здания Адмиралтейства». Суммы эти были вычислены в 296.138 р.[140]140
Зодчий, 1872 г., стр. 18.
[Закрыть], и работу предполагалось окончить в течение 5-ти лет. Для приведения проекта в исполнение городское общество предложило: 1) выдвинуть набережную более в Неву, в одну линию с дворцовою для выигрывания места, 2) внутри здания Адмиралтейства отделить 3.990 кв. сажен под застройку этого места обывательскими домами и 3) вырученные от этой продажи деньги обратить ва устройство набережной. Эти предположения, однако, не удостоились утверждения, равно как и предложенные впоследствии обмены местностями, в устье Фонтанки и других местах. Имея в виду трудность по недостатку средств приведение проекта в исполнение, предполагалось даже сделать эту набережную деревянною, таким образом, чтобы нижние шпунтовые ряды могли быть употреблены впоследствии основанием для набережной гранитной. Но и этот проект, дополненный и исправленный, вместе со сметою в сумме 111.715 р. оставался без приведения его в исполнение. Но наконец в 1871 году для окончательной разработки этого вопроса была образована по Высочайшему повелению комиссия при министерстве внутренних дел под председательством г. товарища министра внутренних дел князя Лобанова-Ростовского, из членов: директора хозяйственного департамента министерства внутренних дел Шумахера, председателя технического строительного комитета министерства внутренних дел Марченко? исполняющего должность с.-петербургского губернатора тайного советника Лутковского, председателя городской хозяйственно-строительной комиссии генерал-майора Жербина и инженер-генерал-майора Домонтовича. Комиссия эта выработала следующие интересные положения:
1. Так называемый Адмиралтейский канал, огибающий здания старого Адмиралтейства, уничтожить и засыпать его землею.
2. Все строения внутри двора уничтожить и перестроить выступающие части ретирады, галлерей и проч. с приданием зданию более благообразного вида. На эти работы морское министерство исчислило сумму до 195.000 р.
3. Образующийся внутри Адмиралтейства участок земли разделить таким образом, чтобы одна часть отошла под дворы здания Адмиралтейства, а другая была отдана городу для застройки их обывательскими домами. Участок этот будет заключать в себе
3.024 кв. саж. и разобьется в свою очередь на 7 отдельных участков.
4. Для оживления местности этой, кроме гранитной набережной с бульваром, открыть проезд в главные ворота Адмиралтейства и, кроме того, устроить сзади улицу с выездами из нее на набережную. Работы эти исчисляются на сумму около 300.000 р.
5. Участки эти передать городу для продажи обывателям с тем, что если за покрытием всех работ останется излишек, то обратить его на устройство скверов на Адмиралтейской и Петровских площадях, на которое думою уже ассигновано 40.000 р.
«Нельзя не порадоваться, – говорила редакция специального архитектурного (подчеркиваем это обстоятельство) журнала,—прекрасным результатам, выработанным комиссиею, тем более, что в самом непродолжительном времени эти предположения могут осуществиться, и проект, наконец, перейдет в действительность. Мы слышали, что к работам набережной предполагают приступить непременно в нынешнем еще году. Устройство набережной крайне необходимо для удобства сообщения, место застроится, вероятно, прекрасными домами взамен ныне существующих безобразных сараев, и Петербург, с прекрасною Невою, значительно выиграет в отношении красоты».
Итак, мы видим, что в то время, когда устраивалась Адмиралтейская набережная, никто даже среди архитекторов не протестовал против застройки ее частными домами – за несколько последних лет взгляд изменился, застройка признается одним из самых ярких проявлений нашего архитектурного вандализма, один момент в начале революции, когда мы были слишком идеалистичны, был проект уничтожить эти постройки, разбив вместо них газон и освободив таким образом задний фас Адмиралтейства, конечно, несколько упорядочив его... Как видим, за 50 лет взгляд на архитектурный вандализм резко изменился.
7 февраля 1873 года состоялось в городской думе состязание на сооружение гранитной набережной в доме главного Адмиралтейства. Сооружение это сдано за 365 т. р. русскому строительному обществу, оно должно быть окончено к 1 ноября 1874 года; 14 августа 1873 года была произведена после подготовительных работ торжественная закладка набережной, а 21 ноября 1874 года произошло и само открытие Адмиралтейской набережной[142]142
Там же, 1874 г., № 306.
[Закрыть].
Между тем были разбиты участки, назначались торги, но продажа шла туго, и только в 1880 году стал застраиваться один из участков, принадлежащий маркизу Паулучи, впоследствии дворец великого князя Михаила Михаиловича. Проект этого дома, в виду важности этого места, был представлен на высочайшее благоусмотрение, проект был составлен в модном тогда стиле рококо, вернее сказать, не в стиле, а в бесстилье – трудно себе представить большее безвкусие, аляповатость и мещанство, чем этот дом, но император Александр II соизволил, как тогда говорилось, собственноручно начертать[143]143
Зодчий, 1881 г., № 12.
[Закрыть]: «Согласен и могу указать, как на пример хорошего вкуса». Отсутствие художественного чутья – эта специфическая черта всех Романовых, начиная с Александра I, проявилась и в этом отзыве.
Понятно, что после такого благосклонного царского позволения, Адмиралтейская набережная быстро застроилась подобными же безвкусными строениями, которые можно видеть и по сей день, но верх безобразия был допущен постройкою театра Панаева, о которой писали в марте 1887 года[144]144
Петербургская Газета, 1887 г., № 67.
[Закрыть]: «Постройка Панаевского театра на Ново-Адмиралтейской набережной почти окончена, и весною будет приступлено к внутренней отделке», и, конечно, хотя пожар и бедствие, но иногда можно поблагодарить и за посетившее нас бедствие: пожар во время последней войны истребил этот памятник отсутствия какого-либо признака архитектуры.
С открытием Александровского сада и Адмиралтейской набережной местность около Адмиралтейства приняла современный вид – этот вид, как можно заключить из выше приведенных хронологических дат, эта часть Петербурга сохраняет уже полвека.
Теперь перейдем к выяснению, как появилась и как видоизменилась граница этой площади, в настоящее время известной под наименованием проспект Рошаля, а в былые дни, как мы уже указали вскользь, имевшая довольно длинное название Большая Луговая улица. Для выяснения этого вопроса нам придется подвергнуть довольно подробному анализу выкопировку из составленного нами же исторического плана С.-Петербурга—этот план заключает в себе данные с 1703 года по 1725 год, т.-е. по год смерти Петра Великого. Прежде всего разъясним нумерацию этого плана:
1. 1. 1. – валы главного Адмиралтейства;
2 – канатный сарай;
3 – участок графа Апраксина;
4 – участок Кикина;
5 – Петровское кружало – первый кабак;
6.6 – дровяные и сенные ряды;
7.7 – морской рынок;
8.8 – частные домовые участки;
9 – Чернышев переулок, приблизительно на месте нынешнего проезда к Певческому мосту;
10 – дом Неймана;
11 – большая першпектива, нынешний проспект 25 Октября;
12 – Мытный двор;
13 и 14 – участки домовые по правой стороне нынешнего
Кирпичного переулка;
15 – нынешняя улица Герцена, бывшая Большая Морская;
16 – мясной ряд;
17 – рыбный ряд;
18 – нынешний Кирпичный переулок;
19 – нынешний Народный, а раньше Полицейский, и еще ранее Зеленый мост.
Если обратиться к коренному петроградцу с вопросом, знает ли он перекресток былых Невского проспекта и Большой Морской, то петроградец обидится – как ему не знать тот перекресток, на котором он бывает чуть ли не каждый день! Но уже одна только что представленная выкопировка из исторического плана говорит ясно петербуржцу, что ему незачем обижаться, что этот замечательный перекресток Петербурга с его интереснейшею историею неизвестен большинству петроградцев. Мы и позволяем себе восстановить историю этого места чуть ли не с самых первых дней его существования.
Река Мойка у финнов звалась речкою Мьею. Таких речек в старой Ингерманландии очень много, так как слово «мья»—обычное местное названые небольших речек. Русский человек, услыхав чуждое себе название «Мья», неизменно переделывал его в Мойку– очевидно, здесь играл роль закон ассимиляции. Правда, делались попытки объяснить происхождение этого названия и иным образом,
