Текст книги "Оборотень"

Автор книги: Петр Прудковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

6. ФЛАГ РОДИНЫ

В маленьком итальянском порту на побережье Тирренского моря шла разгрузка двух американских транспортов. Могло показаться странным, что океанские суда, миновав Неаполь, подошли именно сюда, хотя у причала с одним-единственным портальным краном едва хватило места для разгрузки только одного судна; другое, в ожидании своей очереди, вынуждено было стоять на внешнем рейде. Но, по-видимому, те, кому предназначался груз, руководствовались прежде всего соображением – поменьше обращать на себя внимания.

Работа шла круглые сутки, и так как портовых рабочих не хватало, в помощь им были привезены откуда-то на грузовиках с полсотни человек в полувоенном и довольно-таки поношенном обмундировании. Почти все они плохо знали итальянский язык и потому держались особняком от остальных рабочих. Распоряжались этими людьми несколько американских солдат, и односложные команды были, как видно, отлично понятны им.

Когда первый транспорт был разгружен и его место у стенки заняло второе судно, произошло событие, взволновавшее все население маленького приморского городка. Приближался вечер. Солнце склонилось к горизонту, опаловые полосы легли на бирюзовую гладь моря, и отроги Калабрийских Аппенин вдали подернулись туманом. На берегу, пустовавшем в часы полуденного зноя, появились гуляющие. Особенно оживленно было на окраине города, в рыбачьем поселке; возле вытянутых на отмель лодок и баркасов уже зазвенел бубен, и начали собираться в кружок парни в черных безрукавках. Сначала никто не обратил внимания на небольшой пароход, огибавший мол. Но когда судно приблизилось настолько, что можно было разобрать цвета его флага, развевавшегося на кормовом флагштоке, смутный гул прошел по толпе; взоры всех устремились в сторону моря, и слово «soviet», понятное на всех языках мира, прозвучало тут и там.

– Eviva Russia![1]1
  Да здравствует Россия! (итал.).


[Закрыть] – раздался чей-то звонкий голос, тотчас же подхваченный десятками других голосов. И, как бы отвечая на это приветствие, советское судно, бросив якорь, повернулось к берегу левым бортом, и красный флаг его, освещенный лучами заходящего солнца, еще ярче заполыхал на фоне вечернего неба…

Рабочие, тащившие тюки и ящики по сходням американского транспорта, громкими криками приветствовали появление советского судна. Многие из них, не обращая внимания на окрики солдат, побросали свою ношу, и, махая кепками, сгрудились у причальной стенки. Прошло не менее получаса, пока охране удалось водворить порядок. Вереница людей снова потянулась по сходням.

Только один грузчик (из тех, кого привезли под охраной американских солдат), точно завороженный, продолжал стоять с обнаженной головой и неотрывно глядел на пароход, к борту которого уже подходила сторожевая моторка. Охранник подскочил к нему и ударил прикладом автомата… Худое, черное от загара лицо грузчика исказилось злобой; сжав кулаки, он обернулся к солдату, но сдержал себя, и, нахлобучив фуражку, медленно пошел к сходням.

…Южные ночи темны. Огни рейдеров освещали палубу, по которой сновали взад и вперед люди, разгружавшие судно. Охрана торопила рабочих, едва державшихся на ногах от усталости. В суматохе никто из солдат не заметил, как один грузчик, пробегая по сходням, вдруг оступился и, даже не вскрикнув, упал в черную щель между бортом судна и причалом. Товарищ его, шедший сзади, остановился было и хотел позвать на помощь, но сообразил, что спасти беднягу не удастся, и, безнадежно махнув рукой, побрел дальше.

К рассвету разгрузка была закончена, и транспорт отдал концы. Немногим позже снялся с якоря и советский пароход, пополнив запасы продуктов свежими фруктами, в изобилии доставленными жителями городка.

Гористые берега Калабрии уже скрывались в гуманной дали, когда в каюту капитана советского парохода явился вахтенный и доложил, что на баке, между бунтами каната, обнаружен человек. Он хорошо говорит по-русски и умоляет оставить его на судне…

– Уверяет, что русский и бежал из американского лагеря перемещенных лиц, – добавил вахтенный, – но сказать можно все…

– Разумеется. А на судно он попал как?

– Добрался вплавь, ночью, и влез по якорной цепи через клюз.

– Смелый парень! А ну-ка, давайте его сюда…

7. ПАРИКМАХЕРСКАЯ В ГРОСЕНГАЙНЕ

Однажды утром в парикмахерскую герра Мюллера, помещавшуюся на главной улице саксонского городка Гросенгайна, неподалеку от вокзала, зашел человек. Погода стояла пасмурная, холодная, но на посетителе не было ни пальто, ни даже шляпы.

– Пренеприятная история, – сказал человек, подсаживаясь к старику, читавшему в ожидании своей очереди газету. – Отстал от поезда! Приходится ждать следующего… Скажите, тут можно курить?

Говорил он по-немецки с сильным акцентом, хотя и вполне свободно. Последнюю фразу произнес нарочито громко, обращаясь, по-видимому, не столько к старику, сколько к хозяину, работавшему над шевелюрой толстяка, безучастно смотревшего на свое отражение в зеркале и готового, казалось, вздремнуть до конца сеанса…

Услышав этот вопрос, герр Мюллер быстро обернулся и внимательно оглядел говорившего.

– Могу предложить хорошую сигару, – отвечал он, медленно выговаривая каждое слово.

– Благодарю. Я курю папиросы, – в тон ему произнес посетитель и вынул из кармана пиджака коробок с изображением скачущего горца…

– О-о! – расплывшись в улыбке, сказал старик, оторвавшись от своей газеты. – У господина русские папиросы… хорошая марка!

– Я и сам русский, – улыбнулся посетитель. – Берите, прошу вас.

– Премного обязан! – Старичок взял из коробка одну папиросу, потом с виноватым видом взял другую и бережно спрятал в жилетный карман. – О, русские не помнят зла! Когда они пришли в наш город, моя жена, фрау Луиза, плакала и молилась – нас пугали, что русские будут жечь дома… и все отберут… Но у нас жил русский офицер, и он не сказал ни одного грубого слова, и когда встречался со мной, всегда предлагал папиросу… вот эти самые – Каз-бек…

– Прошу вас! – герр Мюллер тряхнул белоснежной салфеткой и указал на освободившееся кресло.

– Но, кажется, очередь не моя…

– О, что вы, – заторопился старичок. – Мне же не к спеху… Пожалуйста… я рад услужить русскому господину.

Герр Мюллер – мастер своего дела, и не прошло и пяти минут, как посетитель был чисто выбрит, причесан, освежен одеколоном. Но, видно, торопливость не приводит к добру: когда оставалось только сдернуть салфетку с плеч клиента, герр Мюллер неосторожным движением столкнул с подзеркальника чашечку с взбитой мыльной пеной – и прямо на колени «русскому господину»…

– Мой бог! – в ужасе вскричал парикмахер. – Прошу прощения! Такая неосторожность… Пожалуйста, вот сюда… – Он почтительно указал на дверь, завешенную портьерой. – Одну минуту!

И схватив со столика щетку и стакан с водой, герр Мюллер кинулся вслед за своим клиентом.

Старичку, ожидавшему очереди, определенно не везло. Чистка костюма посетителя требовала, по-видимому, порядочно времени. Отложив газету, старичок прошелся по комнате. Поравнявшись с дверью, которую хозяин впопыхах не притворил плотно, он вдруг остановился и прислушался к доносившимся голосам.

– Странно, – прошептал он. – Очень странно!

За дверью послышались шаги, и старичок поспешно вернулся на свое место, к столу.

Герр Мюллер вышел в сопровождении посетителя. Кланяясь и извиняясь, он проводил «русского господина» до выхода из парикмахерской и даже постоял с минуту на пороге, пока тот не скрылся за поворотом улицы.

Потом, вернувшись в залу, вежливо пригласил старичка занять место перед зеркалом.

…Через полчаса старичок, побритый и подстриженный в парикмахерской герра Мюллера, медленно шагал, опираясь на трость, по улице, становившейся все шумнее и люднее. По правилам, ему давно уже пора было бы вернуться домой, где ожидала его фрау Луиза, но какая-то назойливо прицепившаяся мысль не давала покоя старичку.

«Странно, – думал он. – Странно и непонятно, почему герр Мюллер и русский господин разговаривали между собой по-английски?…»

Группа работников Энского машиностроительного завода прибыла к месту своего назначения – в маленький немецкий городок на границе Восточной и Западной зоны. Дорога обошлась без каких-либо происшествий, если не считать того, что на станции Гросенгайн двое из группы отстали от поезда. Впрочем, через несколько часов, в Дрездене, где была пересадка, оба они догнали эшелон, так что начальник группы, ехавший в другом вагоне, даже не заметил их отсутствия.

Один из отставших был переводчик Стрельцов, присоединившийся к группе в Бресте. Второй – молодой инженер Михаил Кузьмин.

Вечером в номер гостиницы, занятый начальником группы, – главным инженером завода, – кто-то тихо постучался. Петр Савельич отворил и увидел на пороге Юрия.

– Что нового? – спросил он.

Юрий бросил быстрый взгляд вдоль коридора и, убедившись, что он пуст, плотно прикрыл за собой дверь.

– Кузьмин нарочно отстал в Гросенгайне.

– Да? Вы в этом уверены?

– Совершенно уверен. Он имел полную возможность сесть, и все же дал поезду уйти. Я в тамбуре стоял и все видел. Во время остановки он прошел в буфет. Когда дали звонок, он выглянул из дверей вокзала, но увидел, что поезд еще стоит, – и спрятался. Тогда и я спрыгнул… и стал следить.

– Ну, и что же?

– Сначала он ходил по платформе и спрашивал у дежурного, когда пойдет следующий поезд на Дрезден. Предъявлял свои документы… Потом, узнав, что в его распоряжении около двух часов, пошел бродить по городу. Я, разумеется, за ним. Народу на улице было мало, и я ни разу не потерял его из виду.

– Заходил он куда-нибудь?

– Да, в парикмахерскую. Но зато пробыл там довольно долго… хотя очереди особенной и не было. Потом вернулся на вокзал. Здесь мы и встретились.

– Что он говорил вам?

– Ничего особенного. Посмеялся. «Товарищ по несчастью… будет нам теперь взбучка». Вот и все. На всякий случай я снесся с дрезденской комендатурой. Пусть заинтересуются этой парикмахерской. Верховский тоже поставлен мною в известность… Кстати, у вас нет никаких новых указаний от него?

– Пока нет.

Петр Савельич помолчал с минуту, задумавшись.

– Василий Антонович был прав. Парень этот ведет себя подозрительно. Ну, что ж, товарищ Стрельцов… продолжайте свои наблюдения. В случае чего, я немедленно сообщу вам. Вы где поместились?

– Конечно, в одном номере с Кузьминым. Там еще несколько человек из наших.

– Отлично.

…Когда Юрий выходил из номера, ему показалось, что в конце коридора мелькнула чья-то фигура. «Неужели подслушивал, гад?» – подумал Юрий и почти бегом бросился в этом направлении, но за поворотом не увидел никого, кроме дежурного лифтера.

Кузьмина он нашел в номере за чтением газет, купленных в дороге.

Весь следующий день был посвящен ознакомлению с заводом, на котором предстояло работать русским машиностроителям. Вместе с другими Кузьмин внимательно осматривал оборудование и, пользуясь своим знанием немецкого языка, подолгу беседовал с рабочими. Юрий, владевший немецким языком настолько, чтобы понимать беглую речь, старался находиться во время этих разговоров где-нибудь поблизости, но не заметил ничего подозрительного.

Вечером осматривали город. Как уже упоминалось, он был расположен почти у самой демаркационной линии; границей зоны служило большое озеро на северной окраине городка, где находился густой парк, подходивший вплотную к самому берегу озера. На противоположном берегу хорошо видны были жилые дома и корпуса каких-то промышленных предприятий.

Юрий подумал, что парк – наиболее уязвимый участок пограничной полосы. Ширина озера в этом месте, как он определил на глаз, не превышала 300—350 метров. Ночи стояли безлунные, и хороший пловец, умеющий долго держаться под водой, мог бы легко преодолеть, никем не замеченный, это расстояние.

Уходя из парка, Юрий заметил, что Кузьмин отстал немного. У него потухла папироса, и он никак не мог зажечь на ветру спичку… Юрий подошел и щелкнул своей зажигалкой. Кузьмин закурил, поблагодарил, и они вместе пошли догонять товарищей.

Однако прежде чем направиться к выходу, Юрий огляделся вокруг и увидел, что с того места, где стоял Кузьмин, хорошо был виден сторожевой пограничный пост, расположенный у лодочной пристани на берегу озера…

8. КОНЕЦ КАРЬЕРЫ МИСТЕРА БЛЭКА

Проворный «виллис» мчался на предельной скорости по дрезденской автостраде. Ветер с дождем хлестал навстречу, заставляя двух седоков плотнее кутаться в свои дождевики. Но вот впереди замелькали желтые огоньки, и машина, сбавив ход, нырнула в одну из улочек городка. У ярко освещенных окон кафе шофер на минуту остановился, чтобы спросить у выходившего на улицу горожанина, где находится гостиница.

Оказалось, что гостиница – тут же, рядом, за углом. Шофер собрался было снова дать газ, но один из седоков положил ему руку на плечо.

– Не надо, товарищ… Ожидайте нас здесь. Мы и так дойдем. Пошли, Михаил Евграфович! – обратился он к своему спутнику и прибавил, когда оба они завернули за угол: – Не стоит обращать на себя внимание… Пешеход ночью не так приметен, как машина.

Через несколько минут они уже находились в вестибюле гостиницы. Справившись, где проживает русский инженер Березин, старший из приехавших вошел в кабину лифта. Его спутник, молодой человек с очень худым, изможденным и сильно загоревшим лицом, последовал за ним.

Петр Савельич, поздно вернувшийся в этот вечер с завода, уже спал. Негромкий, но настойчивый стук в дверь поднял его с постели. Накинув пальто, он пошарил рукой по стене, нашел выключатель, зажег свет. Стук повторился. Петр Савельич открыл дверь и с удивлением увидел в коридоре двух незнакомых ему людей в дорожных плащах.

– Что вам угодно? – осведомился он по-немецки.

– Мы к вам, Петр Савельич, – шепотом отвечал по-русски один из незнакомцев. – Я – Верховский, – прибавил он, проходя в номер.

– Товарищ Верховский? Очень рад познакомиться! Стрельцов передал мне ваше письмо. Мы вместе с ним наблюдаем за этим Кузьминым… Вы знаете, – в дороге он отстал для чего-то на одной станции…

– Знаю, в Гросенгайне. Но об этом потом… Очень прошу вас: нельзя ли сейчас же позвать Стрельцова к вам в номер, но под каким-нибудь благовидным предлогом, чтобы не вызвать подозрение.

Петр Савельич подумал с минуту.

– Я позвоню коридорному, скажу, что понадобилось перевести или написать что-нибудь по-немецки.

– Отлично. Звоните. А мы с товарищем пока побудем в соседней комнате. Не надо, чтобы коридорный видел нас…

Юрий только что собирался раздеваться, когда коридорный, зайдя в их номер, сообщил, что начальник группы требует переводчика Стрельцова к себе.

Бросив взгляд на соседнюю койку, на которой уже спал, завернувшись с головой в одеяло, Кузьмин, – Юрий захватил с тумбочки полевую сумку, в которой носил, на всякий случай, словари, и пошел в номер к Петру Савельичу.

Первым, кого он увидел, открыв дверь, был товарищ Верховский, сидевший у стола рядом с главным инженером. В номере был и еще кто-то, но Юрий, пораженный внезапным приездом своего начальника, не обратил на него внимания.

– Ну, Юра, – сказал Верховский, крепко пожимая руку молодому человеку, – могу вас поздравить. Знаете, кем оказался ваш гросенгайнский парикмахер? Это – будем говорить дипломатическим языком – не кто иной как резидент одной иностранной державы, весьма заинтересованный всем, что делается в нашем отечестве… Ваше сообщение помогло разоблачить его… И вот что интересно: в тот же день один старик-немец явился к советскому коменданту в Гросенгайне и рассказал, что хозяин парикмахерской Мюллер беседовал о чем-то с приходившим к нему «русским господином» на чистейшем английском языке… О чем говорили они, старик не понял, но явственно слышал, как парикмахер называл «русского господина» мистером Блэком.

– Вот так история! Значит, наш Кузьмин…

– Именно так. Он такой же русский, как я папа римский… Правда, от Мюллера покамест ничего не удалось узнать, но факт налицо: при обыске были найдены шпионские донесения, переданные ему нашим молодчиком. Кстати, где он сейчас?

– Спит в своем номере. Наши койки рядом…

– Хорошо, пусть спит пока. А теперь – разрешите познакомить вас…

Он указал на человека, сидевшего поодаль в кресле:

– Знакомьтесь, Юра, и вы, Петр Савельич… Это Михаил Евграфович Кузьмин… настоящий Кузьмин! Как видите, мы сразу же напали на правильный след.

И Верховский кратко рассказал о бегстве Кузьмина из американского лагеря.

– Товарищ Кузьмин, – прибавил он, – давно уже сообразил, что его документами воспользовались для засылки шпиона в нашу страну… и что искать этого шпиона следует скорей всего в Энске. Вот почему мы и встретились с ним. Теперь остается еще установить, кто этот оборотень. Петр Савельич! Нет ли у вас его фотографии?

– Его личное дело со мной. Сейчас посмотрим.

Он достал из ящика стола несколько папок и быстро разыскал личный листок с приклеенной в правом углу фотографией. Кузьмин поднес ее к лампе.

– Так и есть! – глухо проговорил он. – Майор! Русский майор, который расспрашивал меня… О, подлецы!…

Он закрыл лицо руками.

– Две недели… только две недели… Вернись я на две недели раньше – и Верочка была бы жива, а этот негодяй…

– Ну, вот что, – Верховский резко поднялся со стула. – Хватит ему разгуливать на свободе. Юра! Возвращайтесь в свой номер и не спускайте глаз с молодчика. А я сообщу сейчас в комендатуру. Оружие с вами?

– Да…

– Я тоже пойду, – сказал Кузьмин. Губы его дрожали, но глаза были сухи и жестки, и морщина между бровями обозначалась еще резче.

Верховский не стал удерживать его.

Одной минуты было достаточно Юрию и Кузьмину, чтобы спуститься на второй этаж, где помещались номера, занятые русскими машиностроителями. Держа пистолет наготове, Юрий толкнул дверь.

Койка соседа была пуста.

Двое других рабочих крепко спали. Разбуженные Юрием, они не могли ничего сказать, впрочем, с того времени, как Юрий вышел из номера, прошло не более четверти часа и беглец не мог уйти далеко.

Бросились к привратнику, но тот заверил, что никому не открывал входной двери. Наконец, напали на след: в уборной нижнего этажа было выдавлено стекло в окне, выходившем во двор.

– Скорее в парк! – крикнул Стрельцов, выбегая вместе с Кузьминым на улицу. – Наверняка, он попытается перебраться на ту сторону озера, к своим… Я знаю дорогу… скорее!

…Темная, осенняя ночь изредка прорезывалась далекими, беззвучными зарницами. Накрапывал дождь. Ветер налетал порывами, то стихая совсем, то поднимая тревожный шум в вершинах вековых лип, срывал пожелтевшие листья и швырял их на мокрый булыжник мостовой.

Юрий и Кузьмин бежали вдоль стен, высоких, слепых и, казалось, вымерших зданий. Вдруг Кузьмин радостно вскрикнул: впереди, при свете уличного фонаря, мелькнула торопливо шагавшая фигура. Значит, Юрий был прав, и беглец действительно направлялся в сторону парка.

Они побежали быстрее, думая только об одном – не упустить его из виду, не дать юркнуть незамеченным в какую-нибудь подворотню…

И вдруг фигура исчезла. Юрий бросился вперед, первым добежал до угла и понял, в чем дело. Прямо перед ним, через улицу, виднелась невысокая ограда какого-то сада. Он успел даже расслышать шорох удаляющихся шагов.

Перебежать улицу и перелезть ограду было для Юрия и Кузьмина делом одной минуты. Но тут они очутились в непроглядной тьме, шаги впереди затихли, приходилось идти наугад… Несколько раз колючие живые изгороди преграждали им дорогу и приходилось продираться через них. Но вот деревья расступились, раздались по обе стороны, и они очутились на просторной лужайке с каменным бассейном фонтана посередине. Стало светлее. Между стволами мелькали желтые, дрожащие огоньки… Еще несколько шагов – и перед ними открылась черная гладь озера, едва освещенная редкими огнями на противоположном берегу.

И почти тотчас же донесся откуда-то легкий всплеск…

– Стой! – закричал Юрий и тотчас же понял свою ошибку: услышав окрик, человек поплыл еще быстрее…

– Не уйдет, – злобно прошептал Кузьмин. – Зовите на помощь, – крикнул он Юрию, и в то время, как Стрельцов бросился через заросли влево, к пристани, где должны были находиться немцы-сторожа, – он в несколько прыжков достиг края обрыва, скинул ботинки, пиджак и с разбега прыгнул в воду.

В темноте трудно было разглядеть что-либо, но впереди явственно слышались всплески, и Кузьмин поплыл в этом направлении. Все мускулы его были напряжены страшным усилием воли, как в ту ночь, когда он, спрыгнув со сходней в черную щель между причалом и бортом судна, плыл в такой же вот непроглядной темноте, думая только об одном – как бы добраться до стоящего на рейде советского парохода…

Еще несколько взмахов, и он поравнялся с беглецом и схватил его за рукав рубашки. Завязалась борьба. Удары сыпались с обеих сторон, но, попадая в воду, теряли свою силу… Вскидываясь порой на поверхность воды, Кузьмин слышал раздававшиеся на берегу голоса. Значит, подмога близка!… Вдруг он почувствовал, что грузное, отчаянно барахтавшееся тело врага как-то сразу ослабло, обмякло, выскользнуло из его рук и камнем пошло вниз, на дно. Очевидно, один из ударов оглушил беглеца…

«Так нет же! Не будет тебе, гаду, легкой смерти!» – не то вскрикнул, не то подумал Кузьмин и, набрав побольше воздуха, нырнул, схватил утопающего за волосы и потянул на себя, но острая боль заставила его разжать пальцы. Не понимая еще, что случилось, он инстинктивными ударами ног вытолкнул себя из воды, вздохнул и хотел было снова нырнуть, как вдруг яркий луч прожектора ударил ему в глаза, потом скользнул вправо и протянулся широкой светлой полосой через все озеро. Кузьмин увидел далеко впереди вынырнувшего из воды человека.

Он понял хитрость врага, намеревался опять пуститься в погоню, но почувствовал, что слабеет… Из правой руки, перерезанной повыше кисти, текла кровь; начался звон в ушах, перед глазами поплыли радужные круги…

Все же у него хватило сил перевернуться на спину, в таком положении легче было удержаться на поверхности…

С болью пронеслось в голове:

«Уйдет… неужели уйдет?…»

Частый, нарастающий звук мотора заставил его открыть глаза.

Мимо, приподнявшись на редане, пронеслась моторная лодка с людьми. Лучи ее фар осветили далеко вперед поверхность озера.

Кузьмин услышал голос Юрия, кричавшего что-то по-немецки. Выполняя его приказание, моторист круто повернул, и лодка, описав полукруг, пошла наперерез плывшему впереди человеку…

– Нет! Шалишь! Не уйдешь!… Теперь не уйдешь! – радостно вскрикнул Кузьмин, изо всех сил выгребая здоровой рукой.

Пенистая, сверкающая тысячами искр волна подхватила его, подняла, закачала и бережно понесла к берегу.