Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Петр Незнакомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Петр Незнакомов
Рассказы

На берегу водохранилища

Свернув вправо на поросший травой ухабистый проселок, я подъехал к самому озеру, выбрал место поровней, остановил машину и начал стаскивать с багажника вещи. Сегодня я не собирался ловить рыбу – надоело; с тех пор как я стал сюда приезжать, каждый день рыбалка да рыбалка, в конце концов это не может не наскучить. К тому же со стороны плотины подул сильный ветер, все озеро избороздили торопливые мелкие волны, казалось, вода спешила в укромные заливы, где ветер оставит ее в покое. В такую погоду рыба, как известно, не клюет. В такую погоду приятнее всего грести, сидя в легкой лодке, всем телом ощущать прохладу озера, вдыхать напоенный влагой и запахами мокрых трав воздух и ни о чем не думать – просто забыть на часок-другой тревоги и волнения, которыми полон наш безумный двадцатый век.

В этот ранний час по берегу залива бродили двое мальчишек. Завидев машину, они тотчас же пустились за нею следом, потом уселись на меже метрах в десяти от нее и, сунув по травинке в рот, стали сосредоточенно следить с каким-то насмешливым деревенским любопытством за каждым моим движением. Я был для них редкой птицей, как-никак из самой Софии пожаловал (они это установили по номеру машины), к тому же я выгружал на траву какие-то диковинные предметы, которые они видели впервые. Стоило посидеть тут (все равно делать нечего) и поглядеть, что же будет дальше.

Один из мальчишек, более рослый, белобрысый и веснушчатый, в длинных протертых штанах, казался каким-то совсем неприметным – ни запомнить его не удается, ни тем более описать – таких тысячи. Просто нечего описывать – одни веснушки, а посередине курносый нос. Другой, поменьше ростом, судя по всему, был цыганенок, на его коротких выгоревших штанах четко вырисовывалась большая коричневая заплата, волосы спутались, а босые ноги были до того грязные, что казались не черными, а скорее зелеными. А вот глаза у него были веселые и живые, они с ненасытным любопытством непрерывно шарили тут и там, эти черные цыганские глаза, которые, простите меня за банальное сравнение, действительно были похожи на маслины.

– Знаешь, что дяденька делает? Лодку сгружает, браток, – сказал цыганенок.

– Пошел ты!… – махнул рукой веснушчатый. – Сказал бы палатку – это еще куда ни шло.

Пришвартовался тут и сейчас всю рыбу переловит.

– Лодка, тебе говорят. Он и на прошлой неделе приезжал с нею, но тогда я был на том берегу. Видел, как он плавал на ней. Лодка что надо, длиннущая, метров пять, а то и десять. Славная лодочка. Прямо как настоящая, вся голубая…

– Хватит врать. Ну где ты видел голубую лодку?

– Спроси, если не веришь, – обиделся цыганенок.

– Делать мне нечего, сейчас побегу спрашивать, – заметил веснушчатый паренек и с равнодушным видом стал жевать травинку. И все же он был весь поглощен тем, что я делал.

Содержимое мешков я вытряхнул на все еще зеленую мягкую траву и раскатал прорезиненную обшивку лодки.

– Видал! – оживился цыганенок.

Его веснушчатый друг слегка привстал. Ему не очень нравилось, что цыганенок оказался прав, но скоро мальчишеское любопытство вытеснило в нем все остальное.

– Обалдеть можно, сколько всяких фиговин! – вырвалось у него. – И все они пригодятся?

– Все до одной, – ответил цыганенок.

Похожие на маслины глаза его блестели. Он, казалось, гордился мной, а о лодке говорил так, будто она принадлежала ему.

– Идите-ка помогите мне, ребята! – сказал я.

Цыганенок тут же вскочил на ноги и, выплюнув травинку, кинулся ко мне. Веснушчатый нерешительно последовал за ним, он как будто не верил моим словам, и весь его вид как бы говорил: «От этих горожан всего можно ждать». Подойдя к разостланной обшивке лодки, он потрогал ее босой ногой.

– Я в такую не сяду.

– Потому что ты трусишь, – заметил цыганенок.

Из-за невысокого густого ивняка показался дед Марин – охрана водохранилища, – босой, с подвернутыми по-рыбацки штанинами и с большой палкой за плечом, гладкой от длительного употребления.

– Добрый день! – поздоровался он. – Опять приехали кататься? А где же ваш товарищ?

– Остался в Хисаре. Дела у него, – пояснил я.

– Ничего, один управишься, – согласился старик. – Вы, софийцы, чудной народ. Вам бы только бездельничать. А вы что тут делаете! – крикнул он вдруг на мальчишек, словно только сейчас их заметил. – Ну-ка, марш отсюда! Чтобы духу вашего тут не было!

Цыганенок с мольбой во взгляде посмотрел на меня.

– Это я их позвал, – сказал я. – Помощники мои.

– Ах вот оно в чем дело! – недоверчиво бросил старик. – Что ж, пускай помогают, раз уж тебе без них не обойтись… Только смотри, как бы они тебя не обокрали… Скоро из-за них ни одной рыбешки в озере не останется. Ну-ка, выворачивай карманы! – снова крикнул он.

– Кто, я? – спросил цыганенок и на всякий случай отошел подальше от сторожа.

– А кто же еще! Чего дурачком прикидываешься.

Цыганенок сунул руку в карман и вывернул его наизнанку.

– Другой! – рявкнул сторож.

Цыганенок вывернул и другой карман. И он был пуст.

– С утра до ночи тут толкутся, покою от них нет, – обратился старик ко мне. – Особенно с той поры, как их распустили на лето. Бездельники!.. Ну, мне пора… Вам-то что, а я…

Он пошел к бараку, чья крыша краснела над зарослями ивняка.

– Сейчас зароется в сено и… – заметил цыганенок. – Сторож называется… Так что нам делать, дядя?

Мы начали собирать лодку. Цыганенок отличался живостью и сноровкой, он все быстро схватывал и действительно помогал мне. Веснушчатый все еще топтался в сторонке. Какая-то глупая гордость не позволяла ему взяться за дело, хотя, судя по всему, ему тоже не терпелось все потрогать руками, особенно эти загадочные детали: стоит их собрать – и, наверное, получится чудо из чудес.

– Всему свое место, верно, дядя? – с восхищением сказал цыганенок, когда мы начали устанавливать деревянные распорки. – И два сиденья получается… Мать родная, и две спинки!.. Сиди себе удобненько… как министр. Дали бы мне, сам бы ее собрал, до того наловчился.

– Только давать никто тебе не собирается, – ехидно вставил веснушчатый.

– Довольно болтать! – одернул я мальчишку. – Нечего тебе торчать тут без дела! Хоть гайки завинчивай!

– Он тебе назавинчивает, – съязвил цыганенок. – Такой недотепа…

– Заткнись! – огрызнулся веснушчатый. – Один ты все умеешь!

Я бросил ему мешочек с гайками. Он замялся, затем достал из мешочка гайку, завинтил ее куда следовало, и злости его как не бывало.

Наконец сборка закончилась. Лодка лежала на траве у наших ног – длинная, голубая, красивая, как детский сон. Оставалось укрепить алюминиевый руль.

– Ого, хитрая штука! – дивился цыганенок. – Как же ею управлять, дядя? Руки заняты веслами.

– Управляется она ногами, – пояснил я.

– Здорово придумано! – сказал с восхищением цыганенок. Для такого дела надо иметь башку на плечах! Дядя, а где делают такие лодки?

– В Польше.

– В Хисар приезжали два поляка, – сказал цыганенок. – Они жили у Петровича. Один такой высокий… пшим, пшом, пшум… Ничего не поймешь, что они говорят, но до того славные люди, целый килограмм ягод купили мне на базаре. Значит, это у них такие лодки делают?

– У них, – подтвердил я.

– Мастера, ничего не скажешь! – заметил цыганенок. – За такую вещь, наверно, немалые деньги платят, а?

– Верно, – согласился я. – Вот когда вырастешь… Ты сейчас в котором классе?

– В четвертом, – ответил цыганенок.

– Чего врешь, – лукаво усмехнулся веснушчатый. – В шестом он, только ему стыдно, что он такой куцый. И отца его прозвали Куцым.

– Ну ладно, в шестом, – нахмурился цыганенок. – Зато ты дылда.

– Рост не имеет значения, – сказал я. – Важно, чтобы черепушка варила как надо. А у тебя… как тебя звать-то?

– Яша, – ответил вместо него веснушчатый. – Но мы Куцым его зовем.

– Как вы его зовете, это все равно, а вот черепушка у него работает безотказно, – вставил я. – С какой отметкой перешел с седьмой?

– С четверкой, – ответил цыганенок. – Я бы мог и пятерку получить, но…

– Больно часто убегает из школы, – ввернул веснушчатый.

– И все же он молодец! – засмеялся я. – Если и дальше так будешь учиться, то в один прекрасный день и ты купишь себе такую лодку.

– Сперва я куплю мотоцикл, – сказал цыганенок.

– А денежек где возьмешь? – спросил веснушчатый.

– Заработаю, – нахмурился цыганенок.

– Держи карман шире. Цыганам по стольку не платят.

– Да ты что! – вмешался я. – Тут тебе не Америка. И знаешь, если ты будешь нести такой вздор, то лучше убирайся отсюда подобру-поздорову!

– Он вечно болтает всякие глупости, – снова повеселел цыганенок. – Злится, что у меня ловится рыба, а он зря штаны протирает…

– Какая рыба! Ведь у вас и удочек-то нет! Цыганенок усмехнулся и замолчал.

– Ну-ка, бери лодку! – скомандовал я.

Один из мальчишек взялся за нос, другой – за корму, и вдвоем без всякого усилия подняли лодку.

– Да она легкая как пушинка! – не смог скрыть своего удивления веснушчатый.

– А что я говорил! – сказал цыганенок. – Лодочка что надо!

Мы спустились с невысокого обрыва и положили лодку в тихую воду залива. В этом укромном месте ветер касался лишь верхушек высоких верб.

– Садись на переднее сиденье! – обратился я к веснушчатому пареньку.

Он поглядел на меня с некоторым удивлением, словно не верил своим ушам, потом занес ногу в лодку, зашатался и неуклюже плюхнулся на сиденье.

Я подал ему весло.

– Давай и ты, Яша, садись перед ним!

– Не хочу, – попятился цыганенок. – Он будет грести?

– Ведь он больше тебя. Ну же, залезай!

– Не хочу, – упрямо качал головой цыганенок.

– Он боится, – сказал веснушчатый.

– Боюсь! Еще что придумай, – бросил цыганенок. – Не хочу, и все тут.

– Что ж, тогда дожидайся второго рейса, – сказал я.

– Я и тогда не сяду.

– Почему?

– Так просто.

– Он как упрется, что твой осел, – заметил веснушчатый.

Продолжать уговаривать цыганенка было бесполезно. Я прыгнул в лодку, сел на заднее сиденье и оттолкнулся веслом от берега, чтобы днище меньше цеплялось за гальку. Цыганенок отвернулся, чтобы не было видно его лица. Мы заработали веслами, и, когда тихий залив остался позади, а перед нами открылся водный простор, я оглянулся и снова увидел на берегу маленькую, чуть сгорбившуюся спину мальчишки.

Мне вдруг стало как-то скучно с его веснушчатым дружком, сидящим спереди. Говорить с ним не хотелось, от его присутствия я испытывал, сам не знаю почему, какое-то неприятное чувство. Направив лодку на старую усохшую иву, одиноко торчавшую среди буро-зеленой воды в верхней части озера и обогнув ее, я повернул туда, где мы оставили нашего цыганенка. Яша сидел на берегу, опустив ноги в воду, и бросал в залив камушки, делая вид, что не замечает нашего приближения.

– Цыганята-поросята прибежали, завизжали! – начал резвиться веснушчатый, когда до берега оставалось метров десять. – Что это ты нос повесил или корабль твой потонул? Вот это лодочка, экстра, в ней нисколечко не страшно… Летит, чертовка…

Яша не ответил и лишь пульнул в воду еще один камень.

Я притормозил веслом, и нос лодки мягко заскользил по прибрежной тине. Услышав мое «вылезай!», мальчишка неловко прыгнул, и его нога до самого колена погрузилась в тину. Это вроде бы немного развеселило цыганенка.

– Кто же так прыгает, растяпа! – заметил он. – И лодку опрокинешь, и дяденьку искупаешь за то, что катает тебя бесплатно.

– Ну-ка, садись! – сказал я. – Хватит дуться!

– Не хочу, – ответил Яша, но было нетрудно заметить, что отказ его теперь не столь категоричен.

– Послушай, – обратился я к нему, – ты же не маленький ребенок. Уж от тебя-то я никак не ожидал такого слюнтяйства. Давай!

Глаза у цыганенка загорелись. Он приподнялся, стряхнул приставшую к ногам тину и с кошачьей ловкостью переметнулся в лодку. Сев на переднее сиденье, он тут же ухватился за весло. Я оттолкнулся, и по команде «раз-два» мы лихо заработали веслами. Лодка устремилась к середине озера.

– Неужто ты, глупенький, не догадался, что я нарочно пригласил его первым? – сказал я. – Так, для виду. А теперь мы все озеро избороздим, во всех заливах побываем…

– Как Робинзон, верно? – сказал сияющий цыганенок.

– Вот именно. Ты читал его?

– Еще бы!

Мы действительно обошли все озеро. Ни один залив не остался неисследованным, ныряли под бахрому зеленых завес, образуемых ветками стоящих в воде ив, даже в устье речки наведались, той, что несет свои воды в озеро.

Мы чувствовали себя бодро и весело. При нашем приближении плюхались в воду здоровенные лягушки, тут и там взлетали над водной гладью сверкающие карпы и, шумно плеснувшись, оставляли на ней широкие круги; над нами трепетали синие крылышки стрекоз, мы действительно были похожи на Робинзона и его верного Пятницу.

На берег мы сошли только в полдень. Два тракториста, чьи машины непрестанно рокотали в кустарнике по ту сторону шоссе, проводили на берегу обеденный перерыв. Сидя на корточках в тени ив, они держали в руках самодельные удочки.

– У-У-У, это ты посадил в лодку этого разбойника? – обратился ко мне один из них. Ворот его выгоревшей рубахи был расстегнут, рукава засучены. – Ну и находка! Он тебя еще не обокрал?

Цыганенок испуганно посмотрел в мою сторону и словно впервые испытал чувство стыда за свою плохую репутацию. Веснушчатый мальчишка, сидевший возле тракториста, тихо хихикнул.

– Пока не обокрал, – ответил я. – И, насколько я знаю, обкрадывать не станет.

– Посмотрим, посмотрим, – не унимался тракторист. – Ты попробуй оставь его возле машины одного. Другого такого чертенка, как он, тут не сыскать.

– Что чертенок, то правда, – сказал я, – но красть он у меня ничего не собирается.

Цыганенок, до сих пор сидевший в лодке и затаив дыхание слушавший наш разговор, вдруг вскочил на ноги, выпрыгнул на берег и стремительно, без оглядки, помчался к зарослям ивняка в глубине залива.

– Ну зачем же так обижать человека? – сказал я с упреком.

– Тоже мне человек! – ухмыльнулся другой тракторист. – Цыганская душа, ясно тебе? Вора помиловать – добро погубить. Во всяком случае, гляди в оба!

Мне не хотелось продолжать разговор с трактористами, я подождал минут десять, но Яша не возвращался. Тогда я снова оттолкнулся от берега и поплыл на середину озера.

Возвратился я лишь после того, как мне надоело грести. Трактористов на берегу уже не было, их машины снова загудели по ту сторону шоссе. Веснушчатый мальчишка спал в тени ивняка. Яша стоял возле машины, он, как видно, давно меня ждал, одна его рука была за спиной.

Вытащив из воды лодку, я поднялся на берег.

– Привет, Яша!

– Привет!

– Что ты там прячешь за спиной?

– Ничего, – ответил Яша. – Наловил для тебя немного рыбы.

Он показал добрую полсотню пескарей, нанизанных на прутик.

– Это все мне?

– Тебе.

– За что же?

– Так.

– Что ж, спасибо, – сказал я и взял рыбу. – Когда же ты успел столько наловить? Ведь у тебя и удочки не было.

Яша лукаво подмигнул:

– Для тебя найдется. Рыба сама лезет ко мне в руки. А вот Гатё, – он указал грязной ногой на спящего мальчишку, – все время злится, что поймать ничего не может, удавиться готов…

Только спрячь рыбу подальше, а то деду Марину только того и надо. Больше тогда не показывайся ему на глаза. Я открыл багажник.

– Впрочем, мне бы не следовало принимать эту рыбу, – сказал я.

– Почему? – встревожился цыганенок. – Ты не ешь ее?

– Не потому, что не ем. Ловить ведь запрещено?

– Только нам с тобой запрещено, – успокоил мальчик. – Другой сунет деду Марину поллитру, и он закрывает глаза.

Я засмеялся и положил рыбу в багажник. Потом достал свои рыболовецкие снасти и, отобрав несколько крючков, протянул их Яше.

– Мамочка! – воскликнул он. – Ты живешь по-царски, дяденька!

Потом он смерил меня недоверчивым взглядом:

– Ты в самом деле даешь их мне?

Он взял с благоговением крючки, достал откуда-то из-за пазухи спичечную коробку и спрятал бесценный дар. Едва успев сунуть коробку на прежнее место, он вдруг с испуганным видом воскликнул:

– Дед Марин идет! Запирай багажник!

Рыбнадзор появился внезапно. У старика был сонный вид, и он щурил глаза при ярком солнце. К его щеке пристала соломинка.

– Ну как, поплавал? – спросил он.

– Поплавал, – ответил я и угостил его сигаретой.

– И меня покатал, дедушка Марин, – с гордостью вставил Яша.

Но лучше бы он помолчал.

– А ты все еще тут! – гаркнул старик. – Я что тебе говорил, нечисть этакая! Чтобы духу вашего тут не было! Марш!

Он замахнулся вытертой до блеска палкой, но Яша уже улепетывал мимо ивняка в сторону шоссе.

– А ты! – пнул дед Марин спящего Яшиного дружка. – Дома дрыхни сколько влезет, а тут тебе не место.

Мальчишка проснулся, испуганно вытаращил глаза, вскочил на ноги и кинулся прочь, однако старик все же успел стукнуть его палкой по заду.

– Бандюги проклятые! – кричал вслед беглецам старик. – Глаз не сомкнуть из-за них.

Ворча и бранясь время от времени, старик потопал в обход залива – на противоположном берегу появились другие мальчишки.

Притащив лодку на траву, я быстро разобрал ее, рассовал части в мешки и укрепил их на багажнике. Настало время и мне собираться домой. Переодевшись, я завел мотор.

Когда машина выехала на дорогу, я заметил далеко впереди две маленькие фигурки. Поехал вдогонку. Как я и предполагал, это были Яша и его веснушчатый приятель. Они брели посреди дороги, лениво шлепая босыми ногами и поднимая тучки пыли.

Я остановил машину и открыл дверцу.

– Ну, залезайте! Была не была, подвезу вас до Хисара. Ты, Гатё, садись сзади, а Яша сядет рядом со мной!

Лицо цыганенка вдруг расцвело, да иначе не скажешь, на его лице расцвела самая красивая улыбка, какую я когда-либо видел в своей жизни. Он влез в машину, сел возле меня и притих. И молчал до самых городских окраин, где выстроились в ряд одинаково новые домики цыганского квартала.

– Вот здесь остановите, дяденька! – сказал он.

Мальчишки вылезли из машины, затем Яша просунул в окно смуглую голову со слипшимися черными космами и сказал на прощание:

– Спасибо за все, дяденька! До свидания! Может, еще увидимся. – И, немного подумав, добавил с серьезным видом, совсем по-взрослому: – И чтобы ничего плохого между нами не было!

– Дай бог! – усмехнулся я, и машина тронулась.

Я еще долго видел в зеркале, как посреди дороги стоял одинокий мальчишка, провожающий взглядом машину. Но вот за поворотом маленькая фигурка исчезла.

Жертва науки

Наукой и техникой я стал заниматься, можно сказать, с самого раннего детства. Ассистентом у меня был младший брат Монка (в те времена, как и сейчас, родственные связи в научных кругах были нередким явлением). Мне уже стукнуло десять, а в этом возрасте, как известно, фантазия человека не знает границ. Мой пятилетний брат, ассистент, на заре нашей научной деятельности еще не умел читать. У него не было ни моих знаний, ни опыта, но все это он восполнял какой-то неукротимой любознательностью, иными словами, всюду совал свой нос и, как говорила наша бабушка, был ко всякой дырке затычка. Должен обратить внимание и на другое важное обстоятельство: нас частенько колотили с помощью всевозможных орудий, начиная с отцовской руки и кончая обструганной специально для этой цели кизиловой палкой.

А это при тогдашних условиях развития науки имело немалое значение. Самые большие авторитеты внушали всем и каждому, что лучший учитель человека – палка.

Перво-наперво нас с братом увлекло горнорудное и литейное дело. Сейчас я попробую рассказать, как и почему у нас зародился интерес к этим на первый взгляд не столь привлекательным отраслям науки и техники. Я хочу рассказать при этом о трудностях и преградах, которые нам пришлось преодолеть на своем тернистом пути, а также о жертвах, принесенных нами во имя торжества дела.

Недалеко от нас, в большом двухэтажном доме, жил богатый торговец Милтиадов. В принадлежавшем ему магазине «Париж» торговали рыбой, икрой и всевозможными деликатесами. У торговца был один-единственный ребенок, мальчик по имени Щилианчо, мой ровесник. Очень его баловали родители, этого Щилианчо. Игрушки для него привозили из Софии и даже из Афин и Стамбула. И вот однажды – мне этот день крепко запомнился – случилось такое, что я чуть было не лопнул от зависти. Щилианчо получил очередной подарок, да какой – полный набор оловянных солдатиков: около полсотни пехотинцев с ружьями за плечом, пяток мчащихся на конях офицеров с саблями наголо, знаменосец, два трубача и два барабанщика. Пестро раскрашенные, солдатики были совсем как живые. Когда мы с братом увидели через забор, как Щилианчо в беседке выстраивает на столе своих солдатиков, нас уже не могла остановить никакая сила.

Мы тоже должны иметь подобное сокровище. Без него наша жизнь теряла всякий смысл. Просить отца, чтобы он выписал оловянных солдатиков из Стамбула, было бы просто смешно. Хотя и маленькие, мы неплохо знали жизнь и понимали, что чудес на свете не бывает. В лучшем случае все бы кончилось подзатыльником. Надеяться на бога да на его добряков ангелов мы бы тоже не стали – это больше подходило старым бабкам, а мы с братом уже в ту пору были вполне современные люди, дети двадцатого века. Нам оставалось одно – обратиться к науке и технике, то есть, опираясь на свои знания, изготовить оловянных солдатиков собственными руками.

Что для этого требовалось?

Прежде всего сырье, проще говоря, свинец и, конечно же, модели – без них мы не могли изготовить формы. Модели мы раздобыли без особого труда. Уже на третий день Щилианчо стал жаловаться своим дружкам на улице, что у него пропало несколько солдатиков. Куда-то запропастился один пехотинец, всадник, барабанщик и знаменосец (пускаться в такое рискованное предприятие без знаменосца и барабанщика не было никакого смысла).

Мы смастерили гипсовые формы, после чего модели перебросили (не без сожаления) через забор в Щилианчов сад. Изготовленные нами формы были очень оригинальны, быть может единственные в своем роде. Во всяком случае, ни в одном научно-техническом журнале описания подобного устройства я не встречал. Каждую форму составляли две половины коробки из-под сигарет, начиненные гипсом. Одному господу богу было известно, как с помощью этих форм мы могли отлить оловянных солдатиков. Что касается меня и моего ассистента, то мы нисколько не сомневались в успехе начатого дела.

Мы уже мечтали не об отдельных солдатиках. В нашем воображении из сигаретных коробок, наполненных гипсом, выходили целые роты, полки, бригады, дивизии и армии – располагая такой силой, мы могли покорить весь мир. Мы полагали, что, хорошо наладив производство, сможем снабдить пушечным мясом всех ребят города и округи. Дорого брать мы не собирались – по одному леву за пехотинца, по два – за офицера и по три – за барабанщика и знаменосца (в нашем представлении барабанщики и знаменосцы ценились гораздо дороже, чем простые офицеры, пусть даже на конях). Мы уже мечтали на вырученные деньги снарядить научную экспедицию, купить парусную яхту, запастись провизией, ружьями, одеждой для тропиков и с первым же попутным ветром отправиться в африканские джунгли, даже не предупредив своих неблагодарных родителей.

Итак, все теперь упиралось в сырье. Известно, что оловянные солдатики делаются из свинца. Чего, казалось бы, проще, но на деле…

Попробуй-ка раздобыть свинец, когда в кармане ни гроша! Два дня мы вертелись вблизи стройки. Ассистент видел, как рабочие переносили длинную свинцовую трубу. Эта труба наверняка ничего бы не потеряла, если бы стала на полметра короче. Только из этого ничего не вышло. В те времена на стройках был порядок.

Неожиданно у нас родилась гениальная идея. Недалеко от нас (мы жили почти на самой окраине города) находились казармы 24-го пехотного полка ее высочества княгини Элеоноры. У всех казарм, как известно, имеются стрельбища. Какой прок от солдата, если он не умеет стрелять. В земляной насыпи стрельбища всегда полно пуль. А пули свинцовые, об этом и дети знают. Значит, вопрос стоял так: необходимо проникнуть в казармы, каким-то образом добраться до стрельбища, а уж там – не плошай… Но как проникнуть в казармы? Ведь их охраняют вооруженные часовые.

Казарменный двор, расположенный по ту сторону городского сада, выходил на крутой берег моря. Двор был обнесен оградой из колючей проволоки.

Но разве колючая проволока могла служить преградой для мальчишки, всей душой преданного науке? Где-то совсем рядом тянулось стрельбище. Вдоль всей ограды ходил один-единственный часовой. Если незаметно прошмыгнуть у него за спиной, добраться до глубокого окопа перед насыпью, то можно считать, что дело сделано.

Мы приступили к осуществлению своего плана. Через проволочное заграждение ассистент проник на территорию казарм. Если даже его поймают, что они ему сделают, пятилетнему малышу. Я проинструктировал его как следует: если тебя сцапают, ты сразу в рев, говори, что отстал от матери. Солдаты народ сентиментальный, они никогда не станут обижать ребенка, отставшего от матери. Они сами начнут выковыривать пули из земли, чтобы утешить бедного мальчика.

Этот тщательно продуманный психологический ход превзошел все наши ожидания. Часовой не только не надрал уши и не прогнал Монку, но позвал из караульного помещения других солдат (те все равно умирали от скуки), и все вместе насобирали для заблудившегося малого добрую сотню пуль. Чтобы их унести, специально прихваченный мешочек оказался маловат, и оставшиеся пули солдаты высыпали в полу выгоревшей Монкиной рубашонки. Затем моего ассистента торжественно проводили до главного входа в казармы. Я нашел его там два часа спустя после того, как он преодолел проволочное заграждение. Монка весь сиял от радости и от чувства исполненного долга.

Теперь настало время приступать к главному – к отливке оловянных солдатиков. Мы дождались субботы, мама в этот день уходила в баню часа на три, не меньше – этого времени с лихвой хватило для того, чтобы спокойно провести операцию.

Мы растопили печку и, когда дрова превратились в золотой жар, сунули в него угольные щипцы и поставили на них старую жестянку из-под знаменитой ваксы «Ималин», доверху наполненную пулями.

Вперив глаза в желтую жестянку, мы затаили дыхание. Только бы все получилось как надо! Сбудутся ли наши заветные мечты? Загорятся ли благородной завистью глаза городских ребят? Едва ли Коперник следил с таким напряженным вниманием за далекими звездами, как мы за простой жестянкой из-под ваксы. Едва ли Колумба охватило такое волнение, когда матрос с верхушки мачты воскликнул «Земля!», какое испытывали мы при виде того, как пули превращались в тускло-серебристую жидкость, постепенно наполняя жестянку.

Руководя операцией (в моих руках были щипцы), я приказывал ассистенту приготовить формы и расположить их вокруг меня, чтобы удобно было наливать в них свинец. Когда все было готово, я начал дрожащей рукой вынимать из печки щипцы. Из топки уже выглянула жестянка с кипящим свинцом.

Но именно в это волнующее и неповторимое мгновение села мне на нос какая-то глупая муха. Представляете себе – жрец науки с мухой на носу! Чтобы ее прогнать, я мотнул головой, и рука моя дрогнула. У меня на глазах жестянка с кипящим свинцом скользнула вниз по щипцам, наклонилась, и в тот же миг я почувствовал дикую боль в правой ноге, выше колена. В глазах стало темно, ассистент и вся кухня завертелись в бешеном вихре и исчезли в непроглядной мгле.

Проснулся я не у себя дома, а в какой-то незнакомой белой комнате. Справа от меня кто-то плакал. Повернув голову, я узнал мать.

Давно я не видел ее в слезах. Я спросил, что все это значит, но она не ответила и залилась горькими слезами. Тут я подумал, что вот сейчас, в этой белой комнате, мне всыплют хорошенько. Но, к моему великому удивлению, этого не случилось. Напротив, такой нежности я до сих пор не подозревал в своей матери. Мне устроили выволочку лишь дней через двадцать, когда меня выписали из больницы и я, прихрамывая, вернулся домой. Но наказали меня только так, для виду. Злость отца к тому времени уже прошла, больше всего досталось моему ассистенту Монке.

Однако этого было вполне достаточно, чтобы охладить мою страсть к литейному делу. Да и шрам, который до сих пор отчетливо виден у меня на ноге, не вдохновляет меня продолжать исследования в этой области науки. Что и говорить, в те тяжелые, мрачные времена заниматься наукой было небезопасно, она требовала немалых жертв. Джордано Бруно, как известно, даже погиб на костре.