Текст книги "Письма к матери. 1921 — 1926"
Автор книги: Петр Капица
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
Это время у меня до зарезу занятое. Как только будет свободное время, напишу тебе длинное письмо с описанием испытания машины. Сейчас у меня дел куча. Завтра надо докладывать в кружке, пришел мой черед. Потом надо готовиться к докладу в Геттингене, куда я поеду в конце июня, и уйма дел по лаборатории.
Ты меня прости за короткое письмо, но у меня глаза слипаются, так хочется спать.
На заводе пришлось работать в очень тяжелых и утомительных условиях.
Я рад, что вы приютили Монтегю, он славный парень. Буду очень рад, если он привезет мне шкуру.
Я сегодня в Лондоне купил Эренбурга «[Жизнь и гибель] Николая Курбова», «Хулио Хуренито» и «Любовь Жанны Ней». Так что эти книги ты не покупай для меня.
Я познакомился с Войнич{64}, она очаровательная старушка. Прекрасно говорит по-русски.
Тейлор тоже женится. Какая-то эпидемия свадеб.
Кембридж, 17 июня 1925 г.
Дорогая Мама!
Все собираюсь тебе написать длинное письмо, есть много о чем писать, но, увы, это только откладывает мое писание. Ты знаешь ведь, моя родная, что когда я в рабочем состоянии, для меня весьма трудно что-либо делать помимо того, чем я занят. Машину я испробовал в Манчестере, как я тебе писал, вполне удачно. Это взяло 9-10 дней. Работа была очень утомительная. Днем мы испытывали. Ночью мастера работали и делали изменения и поправки. Условия для работы были тяжелые, страшный шум завода, к которому я не привык, сильно утомлял. Кругом тебя в испытательном отделении испытывали массу машин одновременно. Короткие замыкания, взрывы вполне часты. Это все не особенно опасно, но неожиданность звука неприятна. Шум такой, что самого себя не слышно. Распоряжения приходилось отдавать, крича в ухо Страшная нервная напряженность повышалась тем, что я был ответствен за результаты испытаний, и если бы машину разнесло, то завод не отвечал. Поэтому я очень осторожно делал испытания. Постепенно повышал нагрузку и после каждого испытания – аккуратные промеры частей. Со стороны завода я встретил большую помощь и поддержку. После конца работы ежедневно я обычно ехал к Уокеру или Коузоу и обсуждал результаты. Так в день работал до 14 часов. После всего этого испытания я два дня ходил, как будто меня кто-то обухом по голове огрел. Слава богу, все сошло более чем благополучно, но я так устал, что даже не мог радоваться. Крокодил был очень доволен. Так, более трудное и ответственное прошло хорошо, но впереди много еще работы.
Еду я к Франку 1 – 2 июля. Пригласил он меня так. Я написал, что хотел бы приехать, а он мне – официальное приглашение и очень любезное письмо По дороге заеду к Эренфестам.
Теперь довольно о себе. Меня очень смущаешь ты. Ты чересчур много работаешь, и весь отдых пойдет насмарку, если ты будешь так продолжать. Если ты не перестанешь это делать, я перестану совершенно писать.
Я к концу этого месяца расплачусь со всеми долгами и с 1 августа буду тебе высылать ежемесячно 4—5 ф. с. в месяц, с тем чтобы половина шла тете Саше. Если хочешь, я могу высылать непосредственно тете Саше. Но я это буду делать только в том случае, если ты обещаешь работать в меру и не переутомляться...
Кембридж, 26 июня 1925 г.
Дорогая Мама!
Наконец пришли каникулы и я недели на две могу уехать и отдохнуть. Планы таковы. Сперва я поеду в Лондон, там пробуду до 1-го, оттуда в Кембридж, получу жалованье и поеду в Голландию к Эренфестам. От них – в Геттинген, оттуда обратно в Кембридж.
Эти последние дни были очень занятые, так как моя машина пришла сюда, в Кембридж, и ее разгружали и ставили на фундамент. Она весит около 700 пудов, и ты можешь себе представить, что это была большая работа. Начали разгружать ее в прошлую субботу в 4 часа вечера и кончили только в 2 часа ночи. Были выписаны специальные рабочие из Лондона, и они работали с большим искусством. Всего всю эту работу делало 6 человек. Они привезли с собой из Лондона стальные катки, домкрат, брусья и пр. Было так интересно смотреть на их работу, что Крокодил присутствовал от начала работы до 11 часов вечера. Теперь машина стоит, болты зацементированы, и после того как я вернусь, она будет пробоваться. Даст бог, все и далее пойдет благополучно.
Сегодня я долго сидел у Крокодила, болтали на житейские и научные темы. Он очень мил ко мне, так как доволен результатами испытания.
Я получил от Монтегю письмо, и он пишет, что привез все в целости На этой неделе заеду за всеми этими вещами. Я бесконечно рад шкуре медведя. Большое спасибо также и за все остальное.
Я себя чувствую хорошо. только очень устал, больше нервно. По-видимому, в связи с испытаниями машины. Было большое нервное напряжение, но теперь отдохну. Наверное, после поездки в Германию отдохну еще...
Был у меня Тейлор, очень мил, занят покупкой дома и устройством хозяйства Его невеста одного возраста с ним, 39 лет учительница очень хорошей школы. Я ее не видел Эллис уже женился и уехал справлять медовый месяц. Чедвик влюблен по уши, и Крокодил ворчит, что он мало работает.
Жду от тебя писем, из которых узнаю, что ты не переутомляешься, иначе перестану писать...
Геттинген, 6 июля 1925 г.
Дорогая Мама!
Получил твое письмо здесь, в Геттингене, и это был для меня большой и очень приятный сюрприз. Я остановился тут у Франка, у него очень милая семья. Живут они хорошо, по-интеллигентному. Чисто, хорошая мебель и все пр. Жена его тоже очень милая особа. В пятницу я буду тут докладывать. Я передал Франку твой привет, и он просит тебе тоже кланяться. Сейчас сижу у него в кабинете, он лежит на кушетке и читает, я за письменным столом пишу, его жена сидит и чинит белье, обещает поиграть на рояле.
Я был три дня в Лейдене у Эренфеста. Они были милы очень, и я немного отдохнул там.
В Геттингене я пробуду до пятницы, а потом еду обратно в Кембридж, за работу.
Да, вот еще какая новость у меня. Чедвик позвал меня быть своим шафером на свадьбе. Я вообще еще не был на свадьбе английской, а тут шафером, значит, визитка и цилиндр. Это обязательно. Зря деньги потратишь, а отказаться неудобно.
Большое тебе спасибо за шкуру медведя, и крупу, и двух человечков{65}. Я все получил совсем благополучно и бесконечно рад шкуре медведя
Лондон, 19 июля 1925 г.
Дорогая Мама!
Пишу тебе из Лондона, куда я приехал на week end{66}. Был на заводе, осматривал мой прерыватель. Директор завода пригласил меня на виллу в окрестности города, где я и застрял. Сейчас лежу на траве и пишу это письмо. Я прочел свой доклад в Геттингене в последний день моего там пребывания, т. е. в пятницу. Так случилось, что в этот день приехал Абрам Федорович, так что он тоже присутствовал на докладе Было много народу послушать, как я буду коверкать немецкий язык.
[Когда я] приехал в Кембридж, у меня была уйма дел, пробование машины в Кембридже, были крокодилы в лаборатории. Все сошло благополучно. Крокодил находится в полной любезности ко мне. За эту неделю я был два раза приглашен к нему.
Большое тебе спасибо за книгу «Ташкент – город хлебный». Я ее прочел с большим удовольствием и думаю? что [это] хорошая книга. В ней много действия, и борьба этого мальчика за жизнь очерчивает характер, которыми так бедна наша литература – сильного человека, активного и борющегося.
Ливерпуль, 10 августа 1925 г.
Дорогая Мама!
Пишу тебе из Ливерпуля, куда я приехал, чтобы женить Чедвика. Свадьба завтра, и я тебе пришлю свой портрет в цилиндре и визитке. Пока тут очень занятое время. Все приходится наряжаться – то в смокинг, то в визитку – присутствовать на ленчах и обедах. В среду еду обратно в Кембридж.
Мне не повезло с этой свадьбой. Первое – расход денег, второе – расход времени. Оба весьма некстати. Я, как шафер, а тут только один [шафер], несу целый ряд ответственных обязанностей и представляю жениха после его отъезда. Дело в том, что на английской свадьбе жених и невеста уезжают сразу после церемонии, и я остаюсь забавлять гостей. Приглашенных тьма – 140 человек. Прием в саду и в палатках. Не знаю, как это все будет Даст бог, позабавлюсь.
Сейчас пришлось остановиться в самой шикарной гостинице, это мне не особенно приятно для кармана. Но. слава богу, цилиндр покупать не пришлось, занял. Оказалось. у Фаулера голова моих размеров.
В последние дни на меня свалилось еще одно удовольствие. Приехал Сиротин, он, кажется, заходил к тебе. Это тот профессор из Минска, который приехал работать в Кавендишскую лабораторию. Он вообще ничего, славный парень, но ни бельмеса по-английски. Это чрезвычайно неприятно – приходится разговаривать за него.
К тому же тут еще пиши тезисы (на феллоу) и веди научную работу. Господи боже мой!
Кембридж, 25 августа 1925 г.
Дорогая Мама!
Наконец волна работы отхлынула. Я сдал вчера свою диссертацию на феллоу, и результаты будут известны после экзамена 2 или 3 октября и выборов 10—12-го. Я ставлю свои шансы не особенно высоко. Во всяком случае, увидим. Я не волнуюсь. Что касается твоего отношения к Монтегю, то я его понимаю, но думаю, что ты судишь его немного строго. Он избалованный мальчик с живым поверхностным умом, привыкший, чтобы с ним, несмотря на его коммунистические и пр. убеждения, все же обращались как с сыном лорда. Он не так уж плох. Ты спрашиваешь, что прислать с ним мне. Может быть, пошлешь мне пыжиковую шапку, чтобы, зимой ездить на машине. Ты знаешь, самоедские две шапки, которые мы как-то с Леней привезли с Севера и которые Надя так любила носить. Это, кажется, и все. Да, если отыщешь у меня, пришли Козьму Пруткова и «Конька-Горбунка», страшно хочется их почитать.
Со свадьбы Чедвика я благополучно вернулся. Английская свадьба и моя роль на ней очень интересны. Я являюсь лучшим другом жениха{67} и все время его сопровождаю. В церкви перед церемонией я сижу с правой стороны впереди вместе с женихом, пока не приходит невеста.
Невеста входит в церковь. Под игру органа она проходит всю церковь посередине. Впереди нее идет хор, а сзади – подруги. Она идет к алтарю, где ждет священника. Жених становится рядом с невестой, а чуть-чуть позади, перед алтарем, стоит отец, со стороны невесты, и я, со стороны жениха.
При этом надо иметь очень серьезный вид. Я не выдерживал и, конечно, улыбался. Во время обряда, когда священник спрашивает, кто выдает эту девушку замуж, отец берет ее за руку и говорит, что, дескать, я. Потом священник спрашивает жениха, каким кольцом он будет венчать. Тогда я вынимаю кольцо из кармана и подаю его священнику. Потом он еще спрашивает разные вещи, поют, играет орган. Мои обязанности кончаются, и я сажусь.
Еще разные церемонии, наставления жене и мужу от священника, как будто они сами не знают, что значит жениться. Когда церемония кончена, все идут в притвор за алтарем, где расписываются в книгах, и я расписываюсь как свидетель.
Там же поздравляют жениха и невесту. Я на правах шафера имею право поцеловать невесту и шафериц. Первое я выполнил, последнее я не выполнил, ибо шаферицы сего не стоили, так как бог их уродил не совсем складно.
Потом все под музыку идут из церкви, я буксирую какую-то тетку. Впереди, конечно, жених и невеста. При выходе из церкви фотографы снимают. Потом вся компания садится в автомобиль и едет в дом к невесте. Здесь был большой прием. В саду палатка, человек 200, угощение, шампанское, свадебный пироги все прочее. После всеобщего поздравления снимают группы. (Я пошлю тебе свою карточку в цилиндре, как только она придет от фотографа.)
После этого я провожаю жениха в комнату, где он переодевается. Также моя последняя обязанность – засвидетельствовать его завещание и взять его на свое попечение. Потом новобрачные уезжают, а гости веселятся и танцуют до поздней ночи.
Работа моя в лаборатории идет помаленьку, самые важные эксперименты будут в октябре, когда вернусь. Если тогда все сойдет благополучно, то можно сказать, что все будет хорошо.
Уезжаю я за границу 2-го. Маршрут мой: Лондон, Дувр, Булонь. Париж, Авиньон, Марсель, Ницца, потом не знаю.
Кембридж, 26 октября 1925 г.
Дорогая Мама!
Давно не писал тебе. Я послал тебе письмо, что 12 октября я был выбран Fellow Trinity-College, и ты. наверное, его получила уже. Я теперь тебе опишу процедуру посвящения. На следующий день. 13-го, я должен был явиться к мастеру{68} колледжа, сиречь Дж Дж. Томсону. Для этого случая я должен был надеть свою мантию и еще прицепить к ней красный капюшон, белый галстук и две белые ленточки… Точь-в-точь такие, какие носят ксендзы. На грех, я свою мантию потерял накануне, и все утро мне пришлось бегать и собирать эти атрибуты. Когда я и еще трое других выбранных явились к мастеру колледжа, он нас поздравил, передал нам уставы колледжа... Потом все пошли в церковь. Мастер впереди, а мы попарно сзади. [Когда] вошли в капеллу, нас оставили в притворе, а там, в церкви, ждала вся избирательная комиссия. Они что-то там читали и говорили, потом вызвали нас. По очереди каждый читал клятву в верности колледжу, что будет соблюдать его правила и способствовать его процветанию. После этого надо было расписаться в старинной книге, в кою заносятся подписи всех выбранных. Я уж не знаю. сколько ей лет. Книга солидная, пергаментная. Подумать только, что там же находится подпись самого Ньютона. Здорово! После того как расписался, подходили к мастеру. Он стоит в специальной клетке с пюпитром перед ним. Становишься на колени, складываешь руки таким же образом, как пловец, когда собирается нырнуть, протягиваешь их мастеру, а он берет их в свои и читает какую-то молитву по-латински. В которой я, конечно, ни черта не понял. Раз, два, три, дух святой на меня сошел. и я стал Fellow. Не только первый русский, это наверняка, но, кажется, третий иностранец.
Вечером был торжественный обед в колледже в честь вновь избранных феллоу. Пришлось, конечно, надевать всю амуницию – смокинг за неимением фрака (фрак сразу же пришлось заказать – 13 ф. с., безобразие!).
Приветственная речь мастера, т. е. проф. Дж. Дж. Томсона, когда он коснулся моего избрания. была следующая: «Теперь я должен приветствовать доктора Питера Капицу как вновь избранного феллоу. (Громкие аплодисменты.) Здесь мы устанавливаем новый рекорд в летописи нашего колледжа – это первый русский, которого мы избираем». (Два-три слабых хлопка с небес или с земли, не разберешь.) Потом он говорил, что в Оксфорде был избран раз русский в феллоу колледжа, это проф. Виноградов{69}. Теперь оба университета сравнялись. Потом он припомнил русских, работавших в Кавендишской лаборатории,– Павлова{70}, Покровского{71}. Потом сказал, что, наверное, все присоединятся к пожеланию успеха в тех трудных и фундаментальных опытах, которые я теперь веду. (Жалкие аплодисменты.) После речи все встали, мы, четыре вновь избранных феллоу, остались сидеть, и все пили [за] наше здоровье.
Поздравлений я получил много, и некоторые были очень чистосердечные и милые...
Теперь я обедаю почти каждый день в колледже. Все очень милы ко мне, и я чувствую себя гораздо лучше. С будущего терма я перееду жить в колледж...
Трудно знать, что было на выборах, но кое-что все же проскальзывает. Я знаю, что сам мастер был против моего избрания. Знаю также, что те философские сочинения, которые я писал на экзаменах (о религии, о действительности нашего существования), были написаны так коротко и таким английским языком (с точки зрения орфографии и синтаксиса), что их никто не мог разобрать и прочитать. Должно быть, это было отнесено в разряд такой высокой философии, что все поверглись ниц.
Меня теперь часто спрашивают, останусь ли я в Кембридже. По-видимому, я их немножко напугал, сказав целому ряду лиц, что в случае моего неизбрания я сразу покину Кембридж. Кроме того, я говорил, что публика тут так консервативна и узка, что не посмеет выбрать меня, человека, который имеет советский паспорт. Конечно. самолюбивые англичане так горды своей свободой и независимостью, [что] реагировали в благожелательном для меня направлении. Но, конечно, это не главное, а главное [то], что те отзывы, которые были даны о моих работах экспертами, были, по-видимому, очень благоприятны.
Я еще не начал работать полным ходом. По-видимому, несмотря на полное внешнее спокойствие, эти выборы стоили мне хорошего запаса нервной энергии. Теперь у меня предстоит целый ряд расходов – это оборудование комнаты в колледже. Если ты пришлешь кое-какого скарба, я буду очень благодарен. К тому же я не хочу тратиться, так как собираюсь на пасху в Питер, и на это надо скопить кое-что. Я вкладываю в это письмо письмо для Кольки. Сама ты его прочти и передай ему. Я очень был бы рад, если этой зимой мне удалось бы с ним встретиться. Напиши, когда едет Абрам Федорович. Мне очень хотелось бы его видеть тоже...
Итак, дорогая моя, я тебе написал длинное письмо, и ты должна быть довольна своим блудным сыном...
Кембридж, Тринити-колледж, 14 ноября 1925 г.
Дорогая Мама!
Я опять сделал долгий перерыв в моих письмах. Сейчас я работаю очень усердно над моей машиной и так сосредоточен на работе, что пишется с большим трудом.
Ты меня упрекаешь в твоем последнем письме, что я тебя забываю, что совсем несправедливо. Ты знаешь, в каком состоянии я нахожусь, когда увлечен работой, и ты должна мне простить перерывы в письмах. Теперь что касается моего приезда на пасху, то я не пишу о нем, пока не буду совершенно уверен в нем, а то вы опять будете упрекать меня в том, что я не сдержал обещания. По всей вероятности, я приеду в будущем году, только время моего приезда зависит от приезда Крокодила и от состояния моей работы, когда ее будет удобнее всего прервать. Я надеюсь, что пасха будет подходящее время, но очень трудно предвидеть, как пойдет работа.
Я до середины декабря буду жить в своих комнатах в Честертоне и только числа 15-го перееду в колледж, где я получаю очень славную квартирку, состоящую из 3 комнат, уборной, прихожей и маленькой комнаты для мытья посуды. Обставить эту квартиру будет стоить довольно дорого. Если ты будешь так добра прислать мне немного тряпок (т. е. скатерти кустарного производства), то это оживит мое одиночество.
Тут стоит очень холодная погода. Совсем небывалое явление. Мороз почти целую неделю. Я сижу сейчас в читальне колледжа и пишу письмо.
Когда ты мне будешь писать после 8 декабря, адресуй прямо на колледж. Мое имя и имя колледжа, больше ничего не надо. Для телеграмм будет вполне достаточно: Тринити-колледж, мне.
Я виделся тут с Кейнсом (знаменитый экономист, который женат на Лопуховой{72}). Он мне рассказывал о своем посещении России. Кроме того, он делал доклад о России.
Парсонс вчера уехал в Канаду, где он получил кафедру. Скиннер все еще унывает, но, по-видимому, успокаивается в работе. Тейлор, Эллис и Чедвик наслаждаются семейной жизнью, возятся с прислугой и все прочее.
Я получил недавно письмо от Крокодила. Он очень был забавлен моей фотографией вместе с Чедвином, в цилиндре. Я послал вам эту фотографию в двух экземплярах (одну – тебе, одну – Лене и Наташе) с Аничковым{73}, который был здесь. Я его познакомил с местными физиологами. Они нашли, что Аничков умный и способный парень. Он на них произвел самое большое впечатление из всех бывших здесь физиологов, даже включая Лазарева{74}, но не включая Павлова.
Сегодня я пробовал одну очень важную часть моего переключателя, и она оказалась удовлетворительной. Еще много трудностей впереди, но все же хорошо, что одной меньше.
На рождество проеду в Париж, надо же куда-нибудь деваться. Я давно не был в Лондоне, почти месяц. Теперь, когда я в колледже вижу много народу и много беседую, жизнь в Кембридже приобретает для меня больше интереса, чем прежде. Но я сейчас так сосредоточен на своей работе, [что] пока я [не] пущу машину в ход, я не смогу думать ни о чем другом.
Кембридж, 16 декабря 1925 г.
Дорогая Мама!
Сегодня был решающий день по испытанию машины. Все сошло благополучно. И теперь я со спокойной совестью могу сказать, что основная идея, положенная в опыты, правильна и я вышел победителем. Напишу тебе подробно позже. Еще есть кое-какие трудности, но принцип доказан, а это главное. Сегодня установлен новый рекорд для магнитных полей. Пошел бы дальше, но катушку разнесло. Был внушительный взрыв. Но это тоже и лучшему, ибо это дает мне полное представление [о том], что происходит, когда лопается катушка. Выясняется целый ряд деталей. Все даже лучше, чем я предполагал. Теперь могу отдохнуть. Хотя как раз завтра и послезавтра приезжают важные посетители.
Я переехал в колледж с понедельника и, сегодня третий день как ночую. Первый раз, за эти 4 1/2 года я имею удобные комнаты, их у меня три. Две большие, примерно с папин кабинет, и одна спальня вроде твоей, уборная и учреждение для мытья посуды. Слава богу, комнаты теплые и прислуга, кажется, хорошая. Мебель пока не покупал, нету денег, взял напрокат.
Ну, пока! Всего хорошего, крепко тебя целую, моя родная.
Кембридж, 26 декабря 1925 г.
Дорогая Мама!
Поздравляю вас всех с праздниками. Для меня эти дни всегда связаны с тяжелыми воспоминаниями. Вот уже 6 лет как я вдовец.
Я провожу праздники в Кембридже. После испытания машины и опытов мне хотелось несколько дней полного отдыха, и я только завтра уеду в Лондон. Там я проведу два-три дня и числа 29—30 поеду на недельку в Париж. Остановлюсь, как всегда, у Крыловых.
Большое тебе спасибо, дорогая моя, за посылку вторую с бельем. Она мне очень кстати…
Эти дни я акклиматизировался в колледже. Комнаты очень хорошие, главное, теплые и большие. Пришлось немного затратиться на одеяла и подушки, кое-какую посуду. Теперь все налажено.
Последние дни в лаборатории были довольно занятые, приезжали важные посетители из Лондона. Но все остались очень довольны.
Теперь я понемногу успокаиваюсь, но все же чувствуется реакция от напряжения...
Кембридж, 20 января 1926 г.
Дорогая Мама!
Сегодня написал письмо Лене и отправил его простой почтой. Я вложил письмо для Кольки Семенова, и оно очень важное, ибо он должен мне прислать одну бумагу для моего приезда. Я пишу Лене, что приеду в конце марта – начале апреля.
Ну, пока! Всего хорошего, дорогая моя. Береги себя и не работай очень много. Целую крепко.
Кембридж, 12 февраля 1926 г.
Дорогая моя Мама!
Меня очень огорчает, что ты себя плохо чувствуешь и, главное, что ты так; неумеренно работаешь. Право. тебе надо раз навсегда умерить свою работу. Тише едешь, дальше будешь. Леня пишет, что у вас туго с деньгой. Дайте мне знать сразу, если очень туго,– я вышлю. А то ведь через полтора месяца я буду у вас в Питере и привезу с собой, так что подсоблю вам.
Теперь насчет моих дел. У меня, как видите, сейчас деловая пора, будет открытие лаборатории в марте{75}. Приедет Бальфур{76} и еще целая свора крокодилов. Мне, по-видимому, придется говорить речь, потом производить демонстрации, а ты знаешь, как это неприятно делать при таком сборище народа. Вечером обед и все прочее. Все это время меня осаждают посетители, и к тому же очень важные. Все это не дает сосредоточиться на работе. Масса приемов и обедов в Кембридже самом занимает уйму времени.
Я еще к тому же читаю много докладов (2 в этом семестре) и курс лекций.
Выеду я в Питер не позже 30 марта (это самое позднее, но, может быть, освобожусь и ранее). В Кембридже надо быть в первых числах мая, так как нельзя покидать лабораторию на более долгий срок.
Я тебе посылаю № «Temps»{77} в котором напечатана о моих работах статья. Как ты увидишь, она очень лестная, но есть неточности. Кто ее писал, я не знаю.
Крокодил мой очень занят, он сейчас президент Королевского общества (в Англии – Академия наук), и у него масса дел в связи с этим.
Кембридж, 22 февраля 1926 г.
Дорогая Мама!
Получил твое письмо и был так рад, что твое здоровье поправилось. Что касается моего приезда, то, если ничего непредвиденного не случится, я выезжаю отсюда между 20 и 25 марта, т. е. через месяц. К сожалению, у меня уйма дел сейчас и есть очень важные дела, они могут слегка задержать меня, но я сделаю все, чтобы выбраться без задержки.
На 9 марта назначено открытие лаборатории. Мне, по-видимому, надо будет говорить речь сразу после Бальфура, если этот господин приедет, как он это обещал. В следующем письме пошлю тебе программу события. Ты представляешь себе, как я занят это время: надо налаживать открытие, и целый ряд текущих дел. Надо быть к тому же готовым к лекциям, которые я читаю в этом семестре. Прямо не знаю, как справиться. Но всему этому масса светских обязанностей.
«Temps» я полностью послал весь N, и, наверное, он уже у вас. Получил вчера необходимые бумаги для поездки в Питер. Скажи это Н. Н. [Семенову]...
Целую крепко всех вас, дорогие мои. До скорого свидания.
Кембридж, 11 марта 1926 г.
Дорогая Мама!
9-го было открытие моей лаборатории. Занятой и нервный день. Из шишек был лорд Бальфур. Он говорил речь. После него пришлось говорить мне. Не угодно ли на моем ломаном языке сразу после английского премьера, одного из лучших ораторов! Вечером был большой обед в Тринити-колледже. Все сошло благополучно, было около 50—60 гостей. Подробности – когда приеду... О дне своего выезда дам телеграмму. Ты немедленно сообщи его Семенову. Я очень занят и не могу много писать, да все равно скоро увидимся. Завтра еду в Лондон устраивать визы.
Большое спасибо за телеграмму. Она меня тронула и порадовала...
comments
Комментарии
1
Некий аналоr нашей Академии наук, но без обширной сети институтов.
2
Королевский колледж, один из колледжей Лондонского университета.
3
Ричардсон Оуэн Уилланс (1879—1959) – английский физик, лауреат Нобелевской премии (1928).
4
Иоффе Абрам Федорович (1880 —1960) – физик, академик.
5
Крылов Алексей Николаевич (1863-1945) – кораблестроитель, механик и математик, академик. С 1921 по 1927 год находился в зарубежной командировке.
6
Рождественский Дмитрий Сергеевич (1876 —1940) – физик, академик (1929)
7
В этой семье П. Л. Капица гостил летом 1914 года
8
Семенов Николай Николаевич (р. 1896) – химик и физик, академик (1932), лауреат Нобелевской премии (1956). П. Л. Капица был дружен с ним со студенческих лет.
9
Содди Фредерик (1877—1956) – английский радиохимик, лауреат Нобелевской премии (1921).
10
Холден Ричард Берден (1856—1928) – английский политический и государственный деятель.
11
Резерфорд Эрнест (1871 —1937) – английский физик, с 1919 года профессор Кембриджского университета и директор Кавендишской лаборатории. Лауреат Нобелевской премии (1908), иностранный член АН СССР (1925).
12
Капица Леонид Леонидович (1892—1938) – старший брат П. Л. Капицы. Он, его жена Наталья Константиновна и их сын Лёня жили вместе с Ольгой Иеронимовной.
13
Ферингер Анна Богдановна – жена А. Н. Крылова. Работала в Пулковской обсерватории.
14
Французская идиома. Здесь по смыслу ближе всего русское выражение «горы свернуть».
15
Витте Сергей Юльевич (1849—1915) – русский государственный деятель. Речь идет о «Воспоминаниях» С. Ю. Витте, впервые изданных за рубежом.
16
Недавецкая-Самарина Ольга Конрадовна (1887-1972) – историк, преподавала в Петроградском университете и на рабфаке, большой друг Ольги Иеронимовны и Петра Леонидовича.
17
Тимошенко Степан Прокофьевич (1878-1972) – ученый в области теоретической и прикладной механики, иностранный член-корреспондент АН СССР (1928), родился в России, в 1920 году эмигрировал.
18
Щербатской Федор Ипполитович (1866-1942) – индолог, тибетолог и буддолог, академик.
19
В порядке.
20
Эренфест Пауль (1880-1933) – нидерландский физик-теоретик. Родился в Вене. в 1907-1912 годах работал в Петербурге, с 1912 года – в Нидерландах. Иностранный член-корреспондент Академии наук СССР.
21
Томсон Джозеф Джон (1856—1940) – английский физик, директор Кавеидишской лаборатории в 1884-1919 годах. Лауреат Нобелевской премии (1906), иностранный член Петербургской Академии наук (1913) и Академии наук СССР (1925).
22
Баркла Чарлз (1877—1944) —английский физик, лауреат Нобелевской премии (1917).
23
«Боже, храни короля» – начальные слова английского национального гимна.
24
Гейгер Ханс (1882-1945) – немецкий физик.
25
Ланжевен Поль (1872-1946), де Бройль Морнс (1875-1960) – французские физики.
26
Чедвик Джеймс (1891 —1974) – английский физик, лауреат Нобелевской премии (1935).
27
Речь идет об Американской администрации помощи (АРА), созданной для оказания помощи европейским странам, пострадавшим в первой мировой войне. В 1921 году в связи с голодом в Поволжье деятельность АРА была разрешена в РСФСР.
28
Стебницкая Александра Иеронимовна (1868-1928)– сестра матери П. Л. Капицы. Окончила математическое отделение Высших женских Бестужевских курсов, до Октябрьской революции преподавала в гимназии и в вечерней школе для рабочих, после революции работала в школе и на рабфаке. Жила вместе со своими сестрами Верой Иеронимовной Редзько и Юлией Иеронимовной Стебницкой, которые по состоянию здоровья не могли работать (Вера Иеронимовна была глухонемой). У В. И. Редзько было два сына и три дочери, у Ю. И. Стебницкой – сын. Основную тяжесть по содержанию этой большой семьи несла Александра Иеронимовна. Постоянную помощь всем им оказывали Ольга Иеронимовна и Петр Леонидович.
29
Блэкетт Патрик Мейнард (1897-1974) – английский физик, лауреат Нобелевской премии (1948).
30
Речь идет об Эмиле Яновиче Лаурмане, инженере-электрике, уроженце Эстонии. Лаурман работал с П. Л. Капицей в Петроградском политехническом институте, в 1921 году репатриировался в Эстонию. Был ассистентом П. Л. Капицы в Кавендишиской и Мондовской лабораториях в Кембридже и в Институте физических проблем в Москве в 1936-1938 годах.
31
Фаулер Ральф Говард (1889—1944) – английский физик-теоретик. Был женат на дочери Э. Резерфорда.
32
Тейлор Джефри Ингрем (1886-1975) – английский ученый в области механики.
33
Астон Френсис Уильям (1877—1945) – английский физик, лауреат Нобелевской премии (1922).
34
Королевский институт Великобритании.
35
3ееман Питер (1865-1943) – нидерландский физик, лауреат Нобелевской премии (1902).
36
Ньюэлл Хью Фрэнк – английский астроном и астрофизик.
37
Речь идет о картинах «Групповой портрет старшин гильдии суконщиков» и «урок анатомии доктора Тюлпа».
38
Руководитель английского студента.
39
Зачислен в высшее учебное заведение (от аиглийского matriculate).
40
11 января 1923 года в ответ на невыполнение Германией ее репарационных обязательств французские и бельгийские войска начали оккупацию Рурского бассейна. Германское правительство призвало население Рура к «пассивному сопротивлению» и саботажу.
41
Предварительный.
