Текст книги "Зимопись. Путь домой. Буки"

Автор книги: Петр Ингвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Петр Ингвин
Зимопись. Путь домой. Буки

Эпиграфы

Кой-что страшит издалека,

Но в этом страхе – наслажденье:

Он веселит воображенье,

Как о волшебном приключенье

Ночная повесть старика.

Д.В.Веневитинов «Жизнь».

Прогуляйся, освежись,

С белым светом подружись!

Что за жисть без приключений –

Просто ужасть, а не жисть!

Леонид Филатов «Про Федота-стрельца».

Глава 1. Прозрение

Настал решающий момент. Если не получится с порталом, то бежать нам с Зариной, собственно, некуда. Выручать дядю Люсика и Шурика? Как, с чьей помощью? Сами по себе мы ничего не значим и почти ни на что не способны, у нас проблемы даже с собственными спасением и выживанием. Узнать бы, что произошло с Маликом, жив ли он. Его отряд уничтожен, но о легендарном командире не сказали ни слова, и это обнадеживало. Тогда встает вопрос: где найти спасшегося от царберов друга? Сможем ли мы, тоже скрывающиеся, то, что не удалось целой армии?

Не зная, что делать, лучше ничего не делать. Мы просто шли по направлению к темному дому, а то, что творилось в моей голове, я оставлял при себе. Не стоило тревожить Зарину, она верила в меня. Моя задача – для начала довести нас до «плохого места» и при этом остаться «а» – живыми и, очень желательно, «б» – здоровыми. Были еще «в», «г» и весь прочий алфавит, причем неоднократно, но главным оставалось «а», и я заботился об этом в первую очередь.

Если перемещение домой не удастся, придется где-то переждать волну событий, поглядеть на нее стороны и появиться в нужном месте в нужное время, когда она отхлынет. По-моему, если предполагаемый портал не сработает, путь у нас остается один – к Юлиану в стаю. Больше отсидеться негде, везде ждет встреча с преследователями или, что может оказаться еще хуже, с новым врагом. Воображения не хватало представить, что происходит за рекой. Очередная Дикая империя? Что может быть хуже того, что было? Только полная анархия, когда каждый свободен делать все, что захочет. Когда нет ограничений – свободными в конце концов остаются только самые жестокие, остальные наслаждаются свободой лишь до встречи с кем-то из них. И так до полного истребления человечества в погоне им за полной свободой индивидуумов. Кто не учил историю или не делал из нее выводов, может думать по-другому, но это до тих пор, пока свободный от предрассудков и ограничений сосед не даст по голове.

Здесь я соглашусь с оппонентами: возможность получить по голове – это тоже свобода. Все же, мне, например, предпочтительнее свобода с ограничением не получать по голове от завистливого лентяя-соседа или случайного прохожего, предпочитающего не работать, а брать готовое. Точнее, отбирать у того, кто работает. В этом плане мне милее человеконенавистнические и притом очень обществолюбивые законы Аллы, которые говорят: человек свободен делать все, что повышает жизнеспособность общества, к которому он принадлежит, и обязан жестко ответить, если сделал что-то во вред. В этом плане Алле, чтоб ей пусто было, хвала. Другое дело, что законы, какими бы замечательными ни были, исполняют и контролируют конкретные люди, а с ними во все времена у всех обществ почему-то беда. Но я предпочел бы получить по голове от общества за осознанное или, что, конечно, обидно, случайное прегрешение, чем от каждого встречного непонятно за что.

И обиднее всего было оказаться врагом общества, в котором порядок (пусть он и обеспечивался с намеренными перекосами в сознании) все же не дает разгуляться кровавой вольнице, и оказаться на стороне тех, кто несет местной цивилизации пресловутую свободу бить друг друга по голове, пока самый коварный не построит новую вертикаль власти – со своими, естественно, прибабахами, вроде Аллиных ангелов с чертями и неоспоримой догмой, что «мужчина – это функция». Мне хотелось, чтобы хорошо было всем, но для изменения выстроенной системы на другую требуется захватить власть, а для этого – уничтожать противников власти, способной насадить нужные ей новые нормы. То есть, таких, как я сам.

Заворот мозгов. Чтобы установить правильный порядок, нужно устранить врагов порядка, которые могут навредить порядку: логический круг замкнулся. Правы были древние: «хочешь изменить мир – начни с себя».

Наверное, не о власти и смене порядка надо думать, а о любви и том счастье, которое я могу дать ближнему. Иначе – да, кроме как самоубиться, другого выхода для того, чтобы люди не пострадали, не видно. Получается, менять надо людей, а не порядок, и тогда – со временем – изменится и порядок.

С ума сойти. Это же ответ на вопрос, мучивший меня на собрании «трех царей». Вместо баррикад – «возлюби ближнего», вместо убийств непокорных и неугодных – работа над собой.

Гм. Это трудно. Это долго. Но не невозможно, как верно утверждает местная философия. Вывод для меня неутешителен. Плохой порядок лучше любого беспорядка, а я вместе с Маликом и другими «чертями» – основной дестабилизирующий элемент, враг порядка. Кровавые законы, установленные сотни лет назад, покарали за это время единиц, а борьба с этими законами, на которую я мог бы поднять и повести людей под лозунгом свободы и равноправия (то есть, как всегда в таких случаях), затронет всех, пройдет через каждую семью, разделит отцов и детей, заставит брата идти на брата. Разве такое «счастье» я хочу принести этому миру?

Значит, Малик неправ. Революция – не панацея, а, наоборот, шаг в пропасть. Странно, как трудно было разглядеть эту пропасть. Так же не видят ее остальные. Кровь и любовь – любимая рифма поэтов. Это две крайности. Их соответствующие синонимы – быстро и долго, легко и трудно, очевидно (как кажется на первый взгляд) и туманно вплоть до необъяснимого.

Пример. Большевики боролись с церковью и, практически, победили ее, когда едва ли не подчистую вырезали священников и разрушили храмы. Большевики действовали террором, а церковь призывала к любви. Итог: большевизм в том виде не просуществовал даже один век, и оставшиеся бронзовые Ленины на площадях, как правило, указывают теперь руками в чудесное «завтра» – на сияющие новоотстроенные храмы. В вечной паре кровь-любовь победила, вопреки логике, слабая и беззащитная любовь. Впрочем… слабая ли – если победила?

Не хочу сказать, что большевики категорически неправы, вовсе нет, просто они, как Малик и как я совсем недавно, допускали, что посторонняя сила способна сделать несчастливых счастливыми. Мне симпатичны цели большевиков, я подпишусь почти под каждым словом их теоретических целей, но их средства…

Цель не оправдывает средства, теперь это для меня аксиома. Когда встречу Малика (до боли в сердце не хотелось говорить «если»), попробую объяснить ему все, что понял сам. Поймет ли – не знаю, но я приложу все силы. Плохой порядок однажды рухнет под действием внешних или внутренних обстоятельств, как рухнули все древние империи и социальные эксперименты. Правильный порядок эволюционно образуется там, где живут правильные люди, а не там, где одни неправильные люди заставляют жить правильно других неправильных, причем неправильными средствами. И если люди перестают быть правильными, то любой правильный порядок обращается в посмешище. Дело не в порядке. Дело в людях. Люди – это мы все, то есть я и прочие «я» вокруг меня. Каждому нужно жить правильно, не принуждая к этому соседей, и любой порядок станет сносным, а внешние условия однажды изменят его – уберут гниль и труху и заменят их на свежее и нужное. «Хочешь изменить мир – начни с себя» – теперь буду повторять это как мантру и сделаю смыслом жизни.

Я хочу изменить мир. Любой хочет. И любой представляет, что сделал бы, если бы стал царем. А я больше не хочу быть царем. Плохим царем быть не смогу, а хорошим не получится, хорошие цари долго не живут. Или рушат свои царства. Кажется, единственное, кем я могу быть, чтобы принести миру пользу – это хорошим человеком. Любящим и, по возможности, любимым. Отцом, правильно воспитывающим детей. Ответственным за семью верным мужем. Искренним другом и усердным работником. Хорошим сыном. Отзывчивым родственником. Справедливым начальником или трудолюбивым подчиненным.

Разве есть что-то большее? Власть? Деньги? Посвятить жизнь борьбе за счастье других? Господа и дамы, окститесь. Сначала посвятите жизнь счастью ближнего, посмотрите, выдюжите ли, тогда поговорим и о дальних. Власть и деньги – это только власть и деньги, к настоящему счастью они отношения не имеют.

Не знаю, что отражалось на моем лице, пока я думал об этом, но Зарина, иногда косившаяся, старалась не отвлекать. Будто чувствовала судьбоносность моих мыслей.

– Устала?

Можно было не спрашивать. Конечно, она устала после нескольких часов пути по бездорожью. Зарина измождено улыбнулась:

– Могу пройти еще немного.

– Остановимся у тех деревьев. – Я указал вперед, где виднелись верхушки двух высохших ив.

На выходе из болот мы едва не попались. Нас ждали на берегу, или ситуация в стране уже настолько плоха, что патрулируют теперь везде и всегда. Воздух под деревьями, где мы выбрались из трясины, был тяжел от сырости и неподвижен, над землей висел утренний холодный туман. Зябкое безмолвие нарушалось только верещанием кузнечиков и звуками капель с деревьев. Мы уже собирались выйти на твердую почву, как донесся тяжелый топот. Он приближался.

Мы медленно, чтобы не создавать волну, погрузились в грязную жижу. Над поверхностью остались только макушки, глаза и носы, и те мы предварительно намочили и запачкали. От гулко стучавших сердец по поверхности расходилась рябь, пальцы сжимали под водой копья и рукояти мечей.

Укрывшиеся за стеной тростника, мы ничего не видели, зато прекрасно слышали, как скрипят седла и кожаные ремни, как постукивает бронза в сочленениях доспехов. Тройка царберов проехала в двух десятках метров, сквозь камыш мелькнули ярко-желтые пятна плащей.

Когда все стихло, мы еще долго сидели не шелохнувшись и, чуть позже, пересекли пустые пространства от топи до колючих кустов предельно осторожно, заметая следы метелками из травы. Свободно вздохнуть удалось лишь в глубине зарослей, куда мы пробрались по-пластунски, один за другим, обдирая руки, затылки, спины и ноги.

Остров, где мы были счастливы, пришлось покинуть раньше, чем планировалось. Продукты у нас еще оставались, и можно было продержаться еще неделю на готовом и немало на том, что я добыл бы, используя человолчьи навыки, но однажды вечером в стороне, откуда мы в свое время пришли, в лучах закатного солнца сверкнул металл. Обнаженный клинок или начищенный доспех. Скорее всего, наши следы обнаружили, и с помощью подручных средств следом за нами неумолимо двигалась погоня. Мы быстро собрались и перешли по воде к соседним островкам, где в окружающих топях оставили часть одежды и оружия – как свидетельства нашей гибели. С минимумом вещей, катаной, еще одним мечом, луком со стрелами и двумя копьями, выполнявшими роль шестов при движении по болоту, и двумя сумками с провизией мы переплыли обширную глубокую заводь. Именно «мы», а не «я», поскольку Зарина за эти дни немного научилась плавать. Я страховал ее сбоку и, естественно, вся поклажа в пути находилась у меня. У торчавших из воды сгнивших деревьев мы отдыхали, держась за стволы, и плыли дальше.

Теперь болото осталось далеко позади, здесь нас окружали заросли шипастого кустарника. Колючки были повсюду, ни шага не сделать, чтобы чем-нибудь не зацепиться. Для продвижения приходилось продираться и даже прорубаться, и чем дальше мы углублялись в однообразные невысокие дебри, тем чаще останавливались и замирали, прислушиваясь.

Погони не было. Кажется. Или она шла по нашим следам где-то далеко позади, и у нас была фора во времени.

Вымазанные грязью для маскировки, мы двигались к темному дому, ориентируясь по солнцу. Копья теперь только мешали и были оставлены в кустах, и постепенно, с уменьшением припасов еды и воды, из двух котомок у нас осталась одна. На очередном привале между высохших ив, когда, перекусив, мы откинулись на траве, Зарина тихо сказала:

– Что будем делать, если портал не сработает?

– Я надеюсь, что все будет хорошо, и уже завтра мы, скорее всего, вывалимся в нашем мире, как ангелы и черти на вашем причале. Только в моем мире для нас никто соломку не постелет. И у нас сейчас холодно, осень, это как здесь зимой, только намного холоднее. Ты запомнила, как себя вести, если все получится?

– Притвориться, что потеряла память, и стараться молчать.

Да, просто молчать от живого человека потребовать трудно, отсюда появилось упоминание про «стараться».

Я кивнул:

– Говорить и решать проблемы по мере их возникновения буду я. Было бы лучше изображать глухонемых, но для этого нужно тренировка, иначе нас расколют в первые же минуты. Остановимся на амнезии.

– Где?

– Амнезией у нас называют потерю памяти.

– У вас вообще язык ненормальный. Зачем придумывать новые слова вместо уже существующих?

Я сам часто задавался этим вопросом. Ответом Зарине стала фраза, очень похожая на умную и глубокую и оттого очень мною любимая:

– Если что-то происходит – значит, это кому-то нужно.

Скрытую мудрость в сказанном каждый должен обнаружить сам. И сделать выводы. Умные и глубокие. Чтобы где-то кому-то икнулось, а кто-то в гробу перевернулся.

Глядевшая в бездонное небо Зарина предпочла не ломать голову:

– И кому же это нужно у вас?

– Не знаю.

– Так можно объяснить что угодно.

«Именно», – хотелось мне ответить, но, чтобы не признать бессилие собственного словоблудия, я высказался еще более глобально:

– Одна из наших древних цивилизаций сформулировала: «Кви продест». То есть, если что-то произошло или происходит – ищи, кому это выгодно, и не ошибешься. Это основа современной криминалистики.

Жаль, что не журналистики; у этих виноват исключительно тот, кто не заплатил за мнение, которое будет выдано за единственно верное. Точнее, тот, кто не проплатил это мнение наперед. Какой из этого следует вывод? О событиях, которые произойдут, надо знать заранее, чтобы подготовить журналистов. Получается, куда и насколько ни копни, везде на вопрос «кви продест?» будет звучать «политики», поскольку именно они, прямо или косвенно, законно или нет, стоят за событиями, которые произошли, происходят или будут происходить.

– Что такое «криминалистика»?

– Наука раскрывать преступления.

– Вот, опять. Вместо нормальных слов – что-то невразумительное. У меня создалось впечатление, что в вашем мире язык используют не для прояснения смыслов, а для сокрытия их и для запутывания.

Моя ты умница. Были времена прокуроров, когда люди обвиняли и обличали друг друга, и язык подстраивался под требования, выполняя нужные задачи, а теперь мы – цивилизация адвокатов. Соответственно, сейчас язык призван запутывать и скрывать, с чем он успешно справляется.

Оказывается, взглянуть на себя со стороны полезно и весьма интересно.

– Иногда мне тоже так кажется. – Я смотрел вверх в безоблачную синь, пахло жухлой травой, но сознание не хотело видеть реальность, ему было интереснее в лабиринтах абстрактных понятий и видениях будущего, которое вот-вот должно наступить. – И все же, что говорят – это не главное, все зависит от того, кто говорит. Люди – разные, языки у них тоже разные, и нужно что-то, что объединяет. Слова «амнезия» и «криминалистика» как раз из этого ряда. Они международные, и даже не зная чужого языка, ты, услышав их, поймешь, о чем речь.

Для Зарины другие языки пока было из того же ряда, что телефон или космический корабль – мои объяснения в свое время она внимательно выслушала и сказала, что все поняла. Возможно, действительно поняла, но это как от рождения слепому рассказать, что такое цветы и почему они прекрасны. То есть, попытаться можно, и смысл можно передать, но достичь полного понимания…

– Я вот думаю о твоем «кви продест», – сказала Зарина.

Я хотел поправить, что не о моем, а о древнеримском, но для нее Древний Рим – пустой звук, и я промолчал.

– Получается, – продолжила она, – что если портал между нашими мирами работает – это кому-то нужно. Кому?

– Хороший вопрос. До сих пор я воспринимал портал как нечто естественное, что существовало всегда или получилось в результате природного катаклизма.

– Последнее слово как-то связано с клизмой?

– Прости. Никак не связано. Катаклизм – это разрушительное бедствие, вроде наводнения, землетрясения или чего-то настолько же глобального. Портал мог образоваться сам, но… да, его могли и создать.

– Алла?

– Нет, я говорю не о внешних силах. О внутренних. Бог, каким бы именем ни назывался, мог бы все, а я говорю о человеческом творении. То есть, портал может быть естественным, созданным природой, а может и искусственным. Раньше я не думал об этом. И если его создали специально…

Я умолк.

Не дождавшись продолжения, Зарина приподнялась, глядя на меня над травой:

– То?

– То потрясения прошлого – цветочки по сравнению с тем, что грозит в будущем. Тогда если портал – это не побочный эффект какого-то научного эксперимента, то его действительно могли создать намеренно, для какой-то цели. Даже боюсь представить, что это за цель.

Зарина, кажется, думала уже о другом:

– Ты говорил, что на границе миров одежда исчезнет. А если я спрячу кусок ткани во рту – он тоже исчезнет или все же пройдет?

Кхм. А если кусок золота? А если – возвращаясь из моего мира обратно в этот – миниатюрную бомбочку?

– Насколько я понимаю, ничего искусственного портал не пропускает – ни одежды, ни оружия, ни других вещей и конструкций. Хорошо бы поэкспериментировать в этом направлении. Вдруг, действительно, обнаружатся исключения?

Одного танка хватило бы для захвата страны башен. Наверное, исключений нет, иначе за столетия, что ангелы и черти сваливались на Святой причал, что-то уже просочилось бы. И все же…

Теперь я чувствовал себя неуютно. Таких вопросов о портале я себе не задавал, и с дядей Люсиком и Маликом эту сторону мы не обсуждали. А надо было.

– У вас не обратят внимания на голых людей?

– Обязательно обратят. Хорошо бы, чтоб на камеру на засняли. Помнишь, я рассказывал? Надо самим найти нормальных прохожих, к кому можно обратиться с просьбой. Скажем, что нашу одежду унесли друзья-шутники. – Сначала я собирался изображать жертв разбоя, но тогда вмешается полиция, а нам категорически противопоказано попадаться органам правопорядка. – Или найдем что-нибудь в мусоре. Ты не представляешь, сколько хороших вещей у нас выбрасывают. Кое-что из такого можно будет надеть сразу, кое-что придется сначала очистить и отмыть. Не волнуйся, мы решим эту проблему.

– А что будем делать, если портал не сработает?

В первый раз я на этот вопрос не ответил, разговор ушел в сторону. Теперь, повторив еще раз, Зарина ждала конкретики.

– Для начала уйдем в горы, найдем Юлиана и переждем наступающие бурные события. Когда станет ясно, кто напал, с какими силами и чего хочет, решим, к кому примкнуть или куда бежать от тех и других.

– Куда еще можно бежать, кроме как в долину? Но про нее теперь известно всем, значит, будет известно и врагам.

– За рекой много самостоятельных княжеств и есть территории, где живут кочевники или непонятные мне немцы. После распада Дикой империи там шла борьба за власть, и таких княжеств должно стать еще больше – в каждой освободившейся деревне заведется свой конязь или мини-император, а фактически – главарь банды, которая заставит работящих жителей платить дань «за охрану и спокойствие». Где-нибудь мы обязательно устроимся, я теперь еще и кузнец, а кузниц без кузнецов сейчас должно быть много. Или можно податься к оружейникам – я даже знаю, к кому обратиться. Как мне кажется, еще один кузнец им не помешает. Я готов работать за кров и еду – где они найдут такого же непритязательного работника?

– Если за рекой сейчас дерутся за власть, то следствия этого – резня и болезни, поэтому жители бегут даже к нам, зная, что здесь их не ждет ничего, кроме смерти. Мне думается, что у оружейников сейчас достаточно желающих работать не только бесплатно, а еще и с доплатой, лишь бы не убивали.

Верно сказано, что одна голова хорошо, а две лучше. Зарина была права. Особенно для человека, о товарно-денежных отношениях узнавшего не так давно. Опять я, считая себя самым умным, не замечал очевидных вещей.

– И все же, – сказал я, – если здесь нас будут преследовать, то путь останется один – за реку. Здесь нас рано или поздно обнаружат, а там – огромный мир, большей частью неизведанный. Нам бы карту мира…

Обладая такой картой, я мог бы…

Не только я, а любой с такой картой чувствовал бы себя королем мира. Зная расположение границ княжеств, местонахождение населенных пунктов, наличие рек и озер, можно скрываться и нападать, обходить препятствия и появляться в нужном месте незамеченным.

– Такие карты есть в башне архисестриссы, – вздохнула Зарина.

Мое сердце застучало быстрее.

– Ты их видела?!

– Нет.

– Но ты про них знаешь. Откуда? – Я вспомнил, как Добрик удивлялся слову «карта» и не мог взять в толк, чего от него хотят. Теперь выяснилось, что карты в этом мире все же существуют.

– За день до отъезда из сестыря я была дежурной, на посту до меня донесся обрывок беседы Верховной царицы и архисестриссы, проходивших мимо. Разговор шел на повышенных тонах. Долетело лишь то, как Ее Первосвятейшество выговаривала Ее Величеству за переписывание какого-то апокрифа и перевозку в крепость карт мира, которые нашли в долине.

Да, разговор явно не про игральные карты. Значит, кое-что из наследия Фристов сохранилось. Увидел бы я эти карты раньше, когда они были практически под рукой…

– Смотри!

Привставшая Зарина указывала вдаль. Когда мы, уставшие, упали под деревья, главным было, чтобы рядом не оказалось противника. Сейчас, всмотревшись, я тоже понял, что за поросшим колючими кустами пространством на краю видимости темнели не очередные деревья, а ряд правильно расположенных однотипных строений.

– Это гостевые домики у первого поста. – Зарина улыбнулась. – Мы пришли.

Да, мы почти пришли. Еще несколько часов – и будем у цели.

– Отдохнем перед последним рывком. – Я вновь опустился на траву. – На место надо прибыть позже и дорогу пересечь в темноте, чтобы не заметили стражи и чтобы не попасться на глаза жителям поселка. И если у нас все получится, как задумано… – Я протянул руку и привлек Зарину к себе. – Сейчас у нас последняя возможность побыть вдвоем в твоем мире.