Текст книги "Мысли сумасшедшего"

Автор книги: Петр Григоренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

* Советской Армии и Военно-морского Флота. – Прим. ред.

Доклады и собрания, содержавшие клеветнические измышления в отношении меня и моей семьи, делаются не только неизвестно кем инструктированными лицами, но и высокопоставленными сотрудниками КГБ, среди которых особенно отличается полковник Абрамов. Думаю, этот факт лучше всего указывает на источник грязной клеветы. Именно эти представители, особенно в проводимых ими "воспитательных" беседах, называют меня антисоветчиком, утверждают, что я и моя жена сотрудничаем в зарубежной прессе. Я не вижу ничего предосудительного в выступлениях советских граждан в иностранной печати. Об этом я сообщал Вам ещё в первом своем письме. Больше того, я предпринимал неоднократные шаги для установления связи с зарубежными коммунистическими изданиями, но все мои попытки пресекаются Вашей службой перехвата посылаемых мною корреспонденций. В данном же случае Ваши сотрудники, видимо, имели в виду наши письма, посылавшиеся в различные партийные и советские организации и оставшиеся без ответа, но без нашего ведома пересланные за рубеж, не исключено, что Вашими сотрудниками со специальной провокационной целью.

Кого только не привлекают Ваши сотрудники в помощь себе, чтобы усилить клеветническую кампанию против меня. Включена в это дело, например, вдова моего близкого друга, писателя-большевика, человека несгибаемого мужества и кристальной честности А. Е. Костерина – Вера Ивановна Костерина. Доведенная угрозами и шантажом почти до невменяемого состояния, она распространяет совсем несусветную чушь – будто я передал какие-то произведения ее мужа за рубеж. С помощью Веры Ивановны Ваши сотрудники пытаются отобрать подаренные мне автором при жизни экземпляры его произведений. Через Костерину Ваши представители пытаются наложить свою лапу и на произведения писателя, который больше всего ненавидел Ваши органы. К делу клеветы на меня привлечен и отец внука Костерина – Алеши Смирнова. Этот человек никогда не воспытывал Алеши, а последние три года не поддерживал даже связи с ним и не знал, что тот окончил десятилетку и поступил в институт. И вот он, человек с уголовным прошлым, сменивший даже фамилию, чтобы уклониться от алиментов, стал Вашей главной опорой в предпринимаемых Вашими работниками "воспитательных" действиях. Что говорилось этому "воспитателю" Вашими сотрудниками, можно судить хотя бы по тому, что придя от них, он кричал Алеше: "Я пойду к этому Григоренко и отверну ему голову". О подлости приемов, которыми действуют Ваши работники, можно судить и по тому, что они пытаются запустить в среду близких мне людей слух о том, что я являюсь секретным агентом КГБ.

На днях я ознакомился с новой анонимкой клеветнического содержания, которая прислана мне друзьями из Средней Азии. Там она распространяется в машинописных текстах среди крымских татар. По содержанию она, в сущности, не отличается от той, которую я упоминал в начале настоящего письма. Разница лишь в том, что та была обращена ко мне и Костерину, а эта – к крымским татарам. Вот, что пишется в этой анонимной клевете, исполненой на отличной машинке и на хорошей бумаге высококвалифицированной машинисткой, о моем прошлом: "П. Г. Григоренко в прошлом генерал-майор. В 1961 году организовал антисоветскую группу, в которую вовлек и своих родных сыновей. Группа занималась клеветой на советский общественный строй. Она была полностью разоблачена. Григоренко исключили из рядов КПСС, разжаловали в рядовые, и он остался на свободе лишь только потому, что страдал тяжелым недугом – шизофренией".

Скажите, положа руку на сердце, мог кто-нибудь, кроме КГБ, дать такую сжатую "лживую правду"?! Надо очень хорошо, досконально изучить мое следственное дело 1964 года, чтобы изложить так похоже на правду и так тенденциозно все факты этого дела! Как по-Вашему, откуда бы группе крымских татар, которые даже боятся подписаться под своей стряпней, узнать о моем деле? Ведь материалы этого дела нигде не публиковались. Больше того, рассматривалось это дело на строго секретном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР. Даже я, обвиняемый по этому делу, не был допущен на это заседание и никогда не был ознакомлен с материалами этого дела. Именно поэтому я до сих пор молчал о нем. Вы решили распространять ложь по этому поводу. Я попытался остановить это своим письмом к Вам насчет первой анонимки. Вы не остановили ложь. Наоборот, она усилилась. Тем самым Вы дали мне право рассказать – что же произошло на самом деле в 1961-64 годах со мной. Думаю, что моя правда окажется сильнее Вашей лжи, хотя ей и служит колоссальный аппарат насилия и обмана и мощная техника.

Состряпанная Вашими людьми анонимка утверждает, что я создал в 1961 году антисоветскую группу. Это наглая ложь! В 1961 году (7 сентября) произошло только вот что. Я выступил на партийной конференции Ленинского района города Москвы против проводившейся в то время линии на возвеличение личности Хрущева, на создание нового культа. За это я по партийной линии получил строгий выговор с предупреждением, а по служебной – был снят с должности начальника кафедры и с большим понижением по службе направлен на Дальний Восток. Организацию я создал лишь в 1963 году (7 ноября). Ваши творцы клеветнического документа пишут, что это была антисоветская группа, но они не рискуют сообщить ее название. Ну, что же, я сделаю это сам. Наша организация называлась Союз Борьбы за Возрождение Ленинизма. И ставили мы своей целью не ниспровержение Советской власти, а устранение всех извращений Ленинского Учения, восстановление ленинских норм партийной жизни и возвращение реальной власти Советам депутатов трудящихся. То, что успела высказать эта организация за время своего короткого существования, и до сих пор владеет моими мыслями и действиями. Кстати, и моя борьба против гонений, обрушиваемых Вами на малые народы, в том числе на крымских татар, берет свое начало от того времени.

Пусть осмелятся те, кто называет документы Союза антисоветчиной, опубликовать их. И если на любом открытом собрании трудящихся в моем присутствии хоть один из этих документов будет признан антисоветским, я готов буду признать себя шизофреником. Но ведь не осмелитесь опубликовать, господа хорошие. Не осмелитесь опубликовать не только наше разоблачение антинародного характера серии расстрелов демонстраций трудящихся в 1958-1963 годах, не опубликуете и листовку "Почему нет хлеба", листовку, о которой даже один из участников беззаконной расправы надменно сказал после мартовского пленума ЦК КПСС в 1965 году: "Здесь изложено то, что и в докладе Брежнева на пленуме, только намного короче и яснее. И беда Григоренко не в том, что он сказал это, а в том, что он сказал на полтора года раньше, чем сказала партия". Сила документов нашей организации была такова, что хрущевское правосудие не рискнуло вынести дело даже на закрытое судебное рассмотрение. Потому все арестованные члены нашей организации, кроме меня, после четырехмесячной обработки "на покаяние" были выпущены на волю, а меня без суда упрятали в тюремную психиатричку на основании лживого заключения специально подобранной экспертной комиссии из преступников с дипломами врачей-психиатров из так называемого "Научно-исследовательского института судебной психиатрии им. проф. Сербского".

Всё сделали "законно". Для несведущих дело выглядело так – человека постиг тяжелый психический недуг, и он натворил всяческой антисоветчины. При этом он увлек за собой политически и жизненно незакалённых юнцов. Очевидно, что раз это болезнь, больного надо отправить на лечение, а остальных, наставив "на путь истины", отпустить подобру-поздорову. Все правильно, умно и гуманно. Все, за исключением того, что бюрократическая машина столь глупа и столь безрассудно жестока, что она не может довести до умного конца даже самый умный свой замысел. Наиболее высокопоставленные партийные и государственные чиновники так озлились на нас за написанное в их адрес, что забыли о том, что больного человека нельзя наказывать не только по суду, но и во внесудебном порядке. Забыв это, они уже после того, как Военная коллегия, узаконив заключение экспертной комиссии, прекратила моё уголовное дело и направила меня в тюремную психиатрическую больницу, учинили надо мною жестокую и беззаконную внесудебную расправу. Получилось, что меня наказали за то, что я заболел, хотя ни один психически невменяемый человек ответственности за то, что совершил в состоянии невменяемости, не несет. Это был произвол, беззаконная расправа!

В изложении анонимщиков эта расправа выглядит совсем мило и пристойно: "Григоренко исключили из рядов КПСС, разжаловали в рядовые, и он остался на свободе лишь только потому, что страдал тайным недугом – шизофренией". Зачем Вам такая наглая ложь? Ведь если Григоренко действительно "страдал тайным недугом – шизофренией", то на каком основании его разжаловали? В этом случае, если бы он даже убил человека, то по закону его не могли наказать. Даже по народным традициям сумасшедший – "божий человек", издеваться над которым могут лишь самые подоночные элементы общества. А тот, кто наказывает психически больного, не заслуживает даже названия зверя. Как можно наказать человека, который и без того наказан сверх меры! Что может быть тяжелее для человека, чем потеря рассудка?! Именно поэтому и наши законы предусматривают не только освобождение от наказания лиц, совершивших преступление в состоянии психической невменяемости, но и заботу о них после их выздоровления. По закону меня не имели права исключить из партии. По закону я выбывал из нее до выздоровления. По закону меня, как психически невменяемого, имели право уволить из армии только по болезни, с выплатой мне выходного пособия и жалования по день увольнения и назначением пенсии со дня увольнения. По закону никто не имеет права после выздоровления больного говорить о том, что он совершил в состоянии невменяемости, как о преступлении. Почему же в отношении Григоренко все эти законы нарушены? Из партии его исключили "за поступки, порочащие звание члена партии". Из армии его выбросили – после 34 лет безупречной службы, участия в двух войнах, двух ранений и контузии тяжелой, как враждебный элемент; разжаловали в рядовые, не выплатили ни выходное пособие, ни жалованье по день увольнения (за семь месяцев). Не дали и пенсии. И в дополнение к сему распространяют теперь клевету, убеждая людей, что я совершал антисоветские действия. Нет, так с психически больным не поступают! Наоборот, это лучше всего указывает на то, что само психическое заболевание придумано для того, чтобы возможно более жестоко наказать человека, не совершавшего никаких преступлений.

С этой точки зрения особенно мило выглядит утверждение анонимки о том, что "... он остался на свободе ..." Я просидел в тюрьме свыше 15 месяцев. Из них более восьми месяцев в так называемой "специальной психиатрической больнице". Поскольку она тюрьмой не называется, авторы анонимки, видимо, относят пребывание в ней к пребыванию на свободе. Но такую "свободу" я не могу пожелать даже людям, которых ненавижу всеми фибрами души. Если у Вас еще сохранилась способность к воображению, то попробуйте представить, как бы Вы чувствовали себя, если бы Вас посадили в тюрьму (в тюрьму, Юрий Владимирович, а не в больницу), но не со здоровыми, а с душевно больными людьми. Я могу только поблагодарить судьбу за то, что мне попались врачи, понимавшие мое истинное состояние и стремившиеся всеми способами облегчить мою участь, особенно после того как надо мной была учинена беззаконная расправа. Мне говорили: "Психически здоровые люди попадали к нам и до вас, но чтобы того, кто юридически признан невменяемым, наказывали внесудебным порядком, да еще так жестоко, такого ещё не бывало!" И эта жестокость как нельзя лучше свидетельствовала о моей полной вменяемости, здравости мыслей и страхе перед этими мыслями тех, кто в то время стоял у самых вершин власти.

Слежка, которую установили за мною после моего выхода из психиатрической тюрьмы, также свидетельствует о том, что никто в вашем учреждении никогда не считал меня психически невменяемым. Значит, упоминание о моей свободе в ваших анонимках используется сейчас для создания какой-то нужной КГБ атмосферы вокруг меня. Клевета – тяжелая, мутная – не продохнешь – всё заполонила! Даже во дворе, среди моих соседей по дому, какие-то типы распускают слухи о каких-то моих предосудительных, чуть ли не шпионских связях. Все это еще и еще раз указывает на подготовку моего ареста. Но только Вам "не с руки" предавать меня суду именно за то, чем я ненавистен Вам – за мою преданность идеям коммунизма и демократии, за мою непримиримость к сталинизму во всех его формах и проявлениях, за мою борьбу против нарушений законов и произвола властей, за то, чтобы проводились в жизнь общепризнанные нормы Всеобщей декларации прав человека и чтобы советский гражданин мог действительно пользоваться правами, записанными в Конституции СССР.

Вам хочется, чтобы на суде все это не фигурировало, чтобы меня можно было судить за простые, всем понятные "преступления", вроде шпионажа, измены родине или, на худой конец, хотя бы "за связь с НТС". Видимо, с этой целью Ваши люди предприняли в субботу 19 апреля с. г. попытку устроить мне встречу у комиссионного магазина на Комсомольском проспекте со "связным иностранной разведки" или, может быть, "НТС". Друзья помогли мне сорвать эту провокацию. Среди этих друзей были и неизвестные мне люди – те, кто не назвав себя, заблаговременно предупредили о готовящейся провокации и помогли тем самым лучше подготовиться к парированию ее. Я преклоняюсь перед благородным поступком этих людей, но должен сказать, что я и мои товарищи всегда на страже, всегда готовы к любым провокациям.

Могу заверить Вас, Юрий Владимирович, что поймать себя на "шпионстве" никто из нас не позволит. Если решено меня арестовать, то придется сажать за то, что я делаю в действительности, т. е. за мои коммунистические и демократические убеждения и действия. За это придется и судить. Правда, у "правосудия" и теперь в запасе имеется "институт" им. Сербского. Но я надеюсь, что сейчас и в Советском Союзе и за рубежом найдется не так много тех, кто поверит, что сказанное, сделанное и написанное мною – бред сумасшедшего. 1964-65 годы кое-чему научили. Теперь не удастся, как в те годы, спрятать написанное и сделанное мною, т. к. всё это уже является достоянием широкой гласности.

Однако, несмотря на это, никто, я в том числе, не может быть гарантирован от произвола. Опыт показывает, что отдельный человек бессилен перед произволом КГБ. Десятки миллионов ни в чем не повинных людей замучены в застенках, расстреляны, уничтожены в лагерях смерти только потому, что выступали против жестокой организованной силы в одиночку. Чтобы этого не происходило в будущем, люди должны организоваться для защиты своих гражданских прав. Этим я и буду заниматься впредь, основываясь на Конституции СССР и действующих законах. Буду организовывать людей для коллективной защиты тех, на кого обрушиваются беззаконные судебные и внесудебные репрессии.

Сейчас во всем мире много говорят о сталинизме. Судят и рядят о том, возрождается он или нет. Еженедельник ЦК итальянской компартии "Ринашита" начал дискуссию по этому поводу. Я буду рад, если это письмо попадет в "Ринашиту" и будет опубликовано, как сигнал о проявлении тенденций к возрождению сталинизма в СССР.

В заключение один вопрос, не относящийся прямо к теме моего письма. Я обращаюсь к Вашей совести и прошу – сделать все, чтобы семья моего друга Костерина А. Е. была оставлена в покое.

Не мне рассказывать Вам, что пережил сам Алексей Евграфович по милости учреждения, которое ныне возглавляется Вами. Пытки в застенках госбезопасности, 17 лет сталинских лагерей смерти и жестокая травля, которой он подвергался до конца дней своих, – по-моему, цена достаточная, чтобы получить право на спокойное переселение в мир иной. Однако, его лишили и этого. Вряд ли уместно рассказывать в данном письме, как сотрудники КГБ провожали в последний скорбный путь прах этого мужественного, кристальной честности коммуниста-ленинца-интернационалиста, непоколебимого защитника малых гонимых народов. Эту последнюю картину я, как сумел, описал в сборнике, посвященном памяти писателя. Сборник получил широкое распространение в "Самиздате" и отпечатан по заказу Фламандского Комитета сотрудничества с Восточной Европой в типографии издательства "Посев" отдельной книжкой. Образцы того и другого я Вам не посылаю, т. к. мне доподлинно известно, что в КГБ они имеются и лежат без употребления. У нас же – друзей Костерина – их очень ограниченное количество, и находятся они в непрерывном обращении. Сейчас Костерин мертв, и из уважения к его памяти, учитывая его более чем полувековой большевистский стаж, будет справедливо не вымещать зло на его семье. Ни сам Костерин, ни его семья уже ничем Вам повредить не смогут, и было бы просто бесчеловечно продолжать преследование беспомощных людей.

27 апреля 1969 года П. Григоренко

Москва, Г-21, Комсомольский проспект,

14/1, кв. 96. Тел. 2-46-27-37

Р.S. Я ничего не написал о самой большой и наиболее низменной провокации против меня и моих друзей в Москве – незаконном ведении против нас следствия (без нашего участия) в Киеве, Харькове и о судах над разработанными нами документами в тайне от нас – в Ленинграде, Москве, Симферополе, Ташкенте. Не пишу не потому, что не знаю об этом и не потому, что меня не возмущает сей произвол, а потому что это тема специального письма.

Правда, адресовано оно уже будет не Вам.

29 апреля 1969 г. П. Г.

КОНЕЦ ИЛЛЮЗИЙ

Заявление по поводу ареста Яхимовича Ивана Антоновича

Итак, первый круг прозрения человека в нашей стране завершился и для Ивана Антоновича. 24 марта он арестован, и сейчас для него создается искусственное дело.

Это – конец всем иллюзиям, тайным надеждам, что страшные дела – просто ошибки, а взгляды руководителей партии и государства соответствуют тем идеалам, о которых они говорят с официальных трибун. С арестом эти иллюзии исчезают. Того, кто является действительным коммунистом, теперь уже никогда и никому не обмануть никакими велеречивыми заявлениями. Для людей особо чувствительных это самый тяжелый, самый страшный перелом в жизни. Я все это испытал сам в свое время.

Теперь это испытание выпало и на долю моего дорогого друга. Каково ему, вы можете судить по письму, которое он написал перед самым своим арестом. История рождения этого письма тоже поучительна. В отношении Яхимовича велось дело. На последнем перед его арестом допросе ему предъявили клеветнические показания одного из преподавателей Сельхозакадемии и такого же рода характеристику первого секретаря Краславского райкома партии. И Иван сделал правильный вывод: если следствие пошло на фабрикацию подобных документов, значит вопрос о его аресте и осуждении предрешен. Воспользовавшись тем, что его в этот раз отпустили домой, он и написал письмо. Кто его прочитает, почувствует, какая невыносимая боль звучит из каждой его строчки. Боль не за себя, не за свою искалеченную жизнь, а за дорогие сердцу, так безжалостно попранные идеалы.

Да, Иван человек с обостренной чувствительностью, человек беззаветно преданный идеалам, усвоенным еще в детстве, человек очень честный, доверчивый, любящий людей. В каждом шаге, в каждом его действии – моральная чистота, цельность натуры, вера в людей, в правоту дела, которому отдавал всего себя. Надо было видеть, как он разговаривал с людьми, как относились к нему они, какая трогательная дружба была у него с женой, как любили своего отца три его дочурки, старшей из которых всего 8 лет, чтобы понять, какой это чистый, честный, светлой души человек.

Познакомился я с Яхимовичем в марте 1968 года. Он приехал в Москву, чтобы найти Павла Литвинова и Ларису Богораз. Их обращение "К мировой общественности" он услышал по зарубежному радио. Под свежим впечатлением написал, как коммунист коммунисту, товарищеское письмо одному из секретарей ЦК – Суслову. Последний, как это и принято во взаимоотношениях высокопоставленных партийных чиновников с рядовыми коммунистами, на письмо не ответил. Но зато оно было встречено с большим интересом в "Самиздате", начало быстро распространяться и вскоре попало за рубеж. После того, как его передали по зарубежному радио, Яхимовича вызвали в КГБ. В ходе длительной беседы ему было, в частности, заявлено, что никакого обращения Литвинов и Богораз не подписывали, что это фальшивка, вымысел Би-Би-Си. Чтобы выяснить, кто прав КГБ или Би-Би-Си – он и прибыл в Москву.

С первого же разговора я понял, что имею дело с убежденным коммунистом, высокообразованным марксистом-ленинцем. Это сразу сблизило его не только со мною, но и с моими друзьями коммунистами – членом партии большевиков с 1916 года, отбывшим три года царской тюрьмы и 17 лет сталинских лагерей смерти, 72-летним писателем Алексеем Костериным, членом партии с 1920 года, перенесшим страшнейшие пытки в застенках госбезопасности, пытки, оставившие след на всю жизнь (разрыв связок позвоночника), 64-летним научным работником Сергеем Писаревым, секретарем партийной организации в одном из НИИ города Обнинска, талантливым молодым ученым, одным из авторов книг – "Физики шутят" и "Физики продолжают шутить", физиком-теоретиком Валерием Павлинчуком. Многие вопросы обсуждались в этой пятерке преданнейших идеям коммунизма людей. И когда летом 1968 года нависли тучи над Чехословакией, мы решили открыто высказать, что мы думаем по поводу событий в этой стране. Передать наше коллективное письмо в посольство ЧССР друзья поручили мне и Яхимовичу. 28 июля 1968 года мы исполнили эту миссию.

Последний раз я виделся с Иваном Антоновичем в конце февраля с. г. В этот очень короткий его приезд (всего на два дня) мы беседовали наедине чуть ли не больше, чем за все предыдущее время. Очень грустно было расставаться. Может потому, что в отношении Яхимовича уже тогда велось следствие, и можно было ожидать ареста, а, может, потому, что к этому времени из нашей "пятерки" остались только мы двое. Ушли из жизни затравленные жестокой бюрократической машиной Алексей Костерин и Валерий Павлинчук, тяжело заболел подвергшийся жестоким гонениям Сергей Писарев.

Глубокий анализ внутриполитического и международного положения СССР и противоречий в международном коммунистическом движении, который я услышал от своего собеседника в тот раз, указывал на то, что он в течение всего времени, когда мы находились врозь, внимательно изучал эти вопросы, много передумал и перечувствовал. Надо было слышать, с какой болью и тревогой говорил он о тех неразумных действиях, которые ставят нашу партию и страну в исключительно неблагоприятное положение, ослабляют ее и подрывают международный авторитет. Завершением этих бесед и явилось наше совместное обращение "К гражданам СССР" по поводу самосожжений в Чехословакии.

О себе Яхимович рассказал очень убедительно в своем последнем письме. Поэтому я напомню лишь в общих чертах его биографию. 23-х лет он закончил университет. Благородный труд педагога, которому он посвятил себя после этого, увлек его, полюбился ему. Однако проработать в школе он смог всего 4 года. Руководство КПСС призвало культурные силы партии в деревню – спасать сельское хозяйство, загубленное всей предыдущей преступной политикой. И молодой коммунист Яхимович решает оставить ради этого любимую работу. Не ради карьеры, не ради славы, а исключительно из коммунистической убежденности.

Вступив в партию в 1960 году, он много работает над изучением классиков марксизма-ленинизма и текущих партийных документов. Все изученное, трансформируясь в его мозгу, становится его личным мироощущением, постоянным руководящим началом для всех его поступков и действий. Правильному развитию его коммунистического мышления способствовало то, что начал он свою партийную жизнь после XX съезда КПСС и потому не пережил во всей полноте мертвящее воздействие на умы догматики периода культа личности. Но не пережив этого лично, он все же получил достаточно правильное представление об этом периоде, и это сказалось на формировании его взглядов. Он сделал для себя твердый вывод, что нельзя больше позволять партийной олигархии бесконтрольно хозяйничать в партии и государстве. Каждый коммунист, какой бы пост он ни занимал, имеет одинаковое право участвовать в решении всех внутрипартийных вопросов и в государственных делах. Яхимович был уверен, что это не только его вывод, но и общепартийная линия. Он не знал еще в то время, что одно дело слова руководителей партии и государства, а другое – их реальная практика. Ему невдомек было, что именно отстаивание выработанного им взгляда на жизнь приведет его на скамью подсудимых.

До тех пор, пока он предъявлял свое право только на первую часть своей жизненной формулы, все было хорошо. Никто не возражал, когда он, отказавшись от привилегий, которые ему давала любимая педагогическая работа, выразил желание, не считаясь с предстоящими бытовыми трудностями, пойти на работу в отсталый колхоз. Наоборот, этот поступок получил одобрение партийного аппарата.

В 1960 году он избирается председателем колхоза "Яуна Гварде". Работал самозабвенно, осваивая новое, незнакомое и сложное дело. До всего доходил опытом, учился у рядовых колхозников. За делом не оставалось времени даже на семью, которую очень любил. И все же он решает найти время еще и на учебу по новой своей профессии. В 1964 году он начинает учиться в Латвийской сельскохозяйственной академии. Напряженный труд не пропал даром. Колхоз пошел в гору. О нем заговорила даже центральная пресса. Колхозники достойно оценили своего председателя, прониклись к нему полным доверием и уважением: четырежды переизбирали его на этот пост.

Но вот пришла пора второй половины принятой Яхимовичем жизненной формулы. Он высказал свои взгляды по очень небольшому вопросу, и сразу выяснилось, что его мнение не только не нужно руководителям партии, но раздражает их своим напоминанием об узурпированных правах членов партии. Оказалось, что руководители только на словах за партийное равноправие, а в действительности их устраивает внутрипартийная обстановка, сложившаяся в период культа личности – обстановка полной бесконтрольности руководителей и их независимость от партийной массы. Не секрет, что в те проклятые времена в партию проникло большое количество шкурников и карьеристов, морально растленных типов. Основная же масса остальных членов партии, в результате многократных зверских чисток партии от мыслящих ее членов, превратилась в людей политически индифферентных, живущих по принципу: "ЦК лучше знает, что и как делать, а наше дело – беспрекословно подчиняться партийным "вождям". Идеология именно этой части партийной массы поддерживалась и поощрялась верховным руководством партии.

Сами высшие партийные руководители, воспитанные в затхлой атмосфере узкого семейного кружка приближенных "вождя", воспринимали "партизанские вылазки", подобные письму Яхимовича, как бык воспринимает красный цвет. И что бы и как бы он ни написал, но если это было сделано по собственной инициативе, а не по указке свыше, его могла ожидать только та судьба, которая и постигла его в действительности. Минуя первичную партийную организацию, его исключают из партии, по сути выбрасывают решением партийно-чиновничьего аппарата райкома, а затем, когда он уехал сдавать экзамены за четвертый курс сельхозакадемии, его, в нарушение Устава сельскохозяйственной артели, отстраняют от должности председателя колхоза. Одновременно уволили и его жену из школы, где она преподавала русский язык.

Яхимовичам с тремя малолетними детьми на руках пришлось начать поиски работы и жилья. Поехали в город Юрмала к матери жены и поселились вместе с ней в комнате, площадью восемь квадратных метров. Их прописали, но через несколько дней Ивана Антоновича оттуда выписали. Пришлось пережить много мытарств, пока, наконец, было получено разрешение на временную прописку, а с ним и возможность устроиться на работу. Ивана приняли кочегаром в санаторий, а Ирину воспитателем в детский сад, видимо, не без оснований надеясь, что дети в этом возрасте еще не подвержены воздействию ее "враждебной" идеологии.

Пока Яхимович добивался прописки и ввиду этого не работал, его вдруг "заподозрили" в ограблении банка и произвели обыск. Но, странное дело, обыск производит не уголовный розыск, а сотрудники КГБ, и ищут почему-то не орудия преступления и похищенные деньги, а очень внимательно листают книги, изымают все "самиздательское", дневниковые записи и письма "подозреваемого". Скоро начинается и следствие, но не по тому поводу, по которому производился обыск, а по подозрению в "распространении клеветнических слухов, порочащих советский государственный и общественный строй". Кстати, во время этого следствия случайно удалось установить, что настоящий преступник, человек в действительности ограбивший банк, был задержан задолго до того, как у Яхимовича производился обыск.

Но какое все это имеет значение?! Для КГБ законов не существует. Если человек арестован этими органами, то дело будет оформлено, прокурор обвинение поддержит, а "самый справедливый" советский суд осудит этого человека. Прошлый опыт не дает ни одного примера, когда было бы иначе. Десятки миллионов реабилитированных посмертно или после многолетнего пребывания в сталинских лагерях смерти – лучшее подтверждение "правосудности" приговоров в прошлом. А нынешняя система отличается от той только количественно (меньше сажают), но не по существу. В коренной своей сути ("КГБ ошибок не делает") она осталась прежней. Поэтому и Яхимович будет обязательно осужден, если не найдутся силы, способные остановить преступную руку сталинских последышей.

Отдельный человек ничто для сталинистов. С ним они считаться не будут.

30 апреля 1969 г. П. Григоренко

КТО ЖЕ ПРЕСТУПНИКИ?

Защитительная речь, подготовленная для выступления на суде над 10-ю представителями крымско-татарского народа в г. Ташкенте

Передо мною "Обвинительное заключение по уголовному делу по обвинению: Байрамова Решата, Бариева Айдера, Аметовой Светланы, Халиловой Мунире, Умерова Ризы, Эминова Руслана, Хаирова Иззета, Кадыева Роллана, Гафарова Ридвана, Языджиева Исмаила". Все они обвиняются по ст. 1901 УК РСФСР, соответствующим статьям УК УССР и УК УзССР, а одного (последнего в списке) настигла даже рука Таджикской Немезиды. Ему инкриминировали кроме ст. 1914 УК УзССР и 1901 УК РСФСР еще и ст. 2031 УК Таджикской ССР.*