Текст книги "Разгром Колчака"

Автор книги: Петр Павленко

Соавторы: Татьяна Тэсс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

AnnotationРодиной и колыбелью 30-й дивизии является Урал. В рабочих поселках и на заводах Урала формировались первые партизанские отряды, составившие впоследствии основное ядро дивизии. Окруженные несметными белогвардейскими полчищами, в августе 1918 года партизанские отряды Южного Урала совершают с целью соединения с регулярными частями Красной Армии героический 1500-километровый рейд из г. Белорецка через Уральский хребет в район Кунгур – Медянка. Без продовольствия, без патронов, имея в обозе большое количество больных и беженцев, ведя на протяжении почти всего пути ожесточенные бои, доходившие до штыковых ударов, с белогвардейскими бандами и чехословаками, южноуральцы прорвали кольцо врагов и соединились с регулярными частями Красной Армии. К приходу партизанских отрядов в район Кунгур – Медянка обстановка для армии, действовавшей в этом направлении, сложилась крайне неблагоприятно, и южноуральцы, влившись уже в состав 30-й дивизии, не считаясь с усталостью, выступили на позиции. Дивизия, проявляя беззаветную преданность пролетарской революции, мужество, выдержку и героизм, в труднейших условиях, при 40—45-градусном морозе отвоевывала у Колчака пядь за пядью советскую землю. После наведения образцового порядка товарищем Сталиным в частях армии Восточного фронта, куда он в конце декабря 1918 года был командирован товарищем Лениным. Красная Армия переходит в решительное наступление по всему фронту находясь в голове наступавших на Колчака войск, 30-я дивизия стремительным ударом наносит врагу решающее поражение и принуждает его к отступлению, которое заканчивается полным разгромом «властителя Сибири», пленением его 1-й, 2-й и 3-й армий и пленением его самого.

Разгром Колчака

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Разгром Колчака

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Родиной и колыбелью 30-й дивизии является Урал. В рабочих поселках и на заводах Урала формировались первые партизанские отряды, составившие впоследствии основное ядро дивизии. Окруженные несметными белогвардейскими полчищами, в августе 1918 года партизанские отряды Южного Урала совершают с целью соединения с регулярными частями Красной Армии героический 1500-километровый рейд из г. Белорецка через Уральский хребет в район Кунгур – Медянка. Без продовольствия, без патронов, имея в обозе большое количество больных и беженцев, ведя на протяжении почти всего пути ожесточенные бои, доходившие до штыковых ударов, с белогвардейскими бандами и чехословаками, южноуральцы прорвали кольцо врагов и соединились с регулярными частями Красной Армии.

К приходу партизанских отрядов в район Кунгур – Медянка обстановка для армии, действовавшей в этом направлении, сложилась крайне неблагоприятно, и южноуральцы, влившись уже в состав 30-й дивизии, не считаясь с усталостью, выступили на позиции.

Дивизия, проявляя беззаветную преданность пролетарской революции, мужество, выдержку и героизм, в труднейших условиях, при 40—45-градусном морозе отвоевывала у Колчака пядь за пядью советскую землю.

После наведения образцового порядка товарищем Сталиным в частях армии Восточного фронта, куда он в конце декабря 1918 года был командирован товарищем Лениным. Красная Армия переходит в решительное наступление по всему фронту находясь в голове наступавших на Колчака войск, 30-я дивизия стремительным ударом наносит врагу решающее поражение и принуждает его к отступлению, которое заканчивается полным разгромом «властителя Сибири», пленением его 1-й, 2-й и 3-й армий и пленением его самого.

С апреля по сентябрь 1920 года 30-я дивизия охраняет даль невосточные границы республики, укрепляет старые и возводит новые оборонительные сооружения по реке Селенге. Одновременно с этим 30-я дивизия проводит большую работу по строительству мостов и ремонту шоссейных и грунтовых дорог.

В это время на юге Советской республики появился новый враг – черный барон Врангель. 30-я дивизия из Забайкалья перебрасывается на Южный фронт. В авангарде 4-й армии дивизия ведет ожесточенные бои с противником. Не выдержали натиска врангелевские войска, дрогнули они от сокрушительного штурма Красной Армии. Не спасли их крымские укрепления, защищенные проволочными заграждениями. Вихрем ворвались во вражеские окопы бойцы дивизии и сбросили в Черное море бело гвардейские банды.

Крым стал советским. Разгром Врангеля вписал еще одну золотую страницу в боевую историю 30-й дивизии.

С ноября 1920 года по июль 1921 года части 30-й дивизии принимают активное участие в разгроме банд Махно. С августа 1921 года дивизия переходит на мирное положение. Не знавшая поражений в боевой обстановке, 30-я дивизия одерживает одну победу за другой.

За героические подвиги в дни гражданской войны дивизия награждена двумя орденами Красного Знамени. За отличные показатели по боевой и политической подготовке, а также за большую заслугу в деле социалистического строительства дивизия награждена орденом Ленина.

★

После Тобольской операции и сдачи Омска судьба колчаковской армии определилась. Это был путь развала, путь неминуемой гибели. Главная задача заключалась в том, чтобы не дать Колчаку хотя бы нескольких дней отдыха, которые он мог бы использовать, чтобы привести в порядок свои части, подтянуть людей и собрать силы для сопротивления.

30-я дивизия шла по пятам противника. В частях были большие обозы, захваченные в боях; каждый полк насчитывал до сотни подвод, которые небыли заняты артиллерийскими или хозяйственными запасами, а шли только для переброски личного состава. Можно было наступать, догонять проворней, – части двигались на подводах, и полк мог теперь передвигать около батальона своей пехоты со скоростью 50–60 километров в сутки. Командиры частей этим широко пользовались.

На подводах ехали по очереди.

– Сегодня у нас, гляди, праздник! – смеялись бойцы, усаживаясь на подводы. – Сегодня, братцы, наша очередь ехать.

– Поездили и будя! – кричали им сзади идущие пешком. – Расселись, как графья!.. Дайте и нам покататься…

– Накося! – отвечали с подвод. – Еще наш срок ехать…

А сзади опять что-то кричали и шутили, миролюбиво переругиваясь, и затягивали песню:

Мундир английский,

погон французский,

Табак японский,

правитель Омский.

Мундир сносился,

погон свалился,

Табак скурился,

правитель смылся.

Наступление складывалось удачно. Победа подняла в частях бодрость, прибавила сил всем, кто был утомлен непрерывным походом. Бойцы толковали о том, что Колчаку скоро конец, что надо только выбить его, завершить дело, а там уж можно и по домам. В последней сводке говорилось о том, что в штабе колчаковской армии царит полная растерянность. Бежав из своей ставки, «верховный правитель» (Колчак) затеял целый ряд действий, которыми он думал остановить наступление Красной Армии. Но все усилия, которые он делал, чтобы сцементировать фронт и укрепить тыл ни к чему не приводили. Приказы, которые он отдавал, доходили до места назначения, но воспринимались уже как нечто в высшей степени отвлеченное и условное. Армия отступала, бросая запасы патронов, снарядов, оставляя целые эшелоны обмундирования и продовольствия.

В отступлении от линии реки Иртыш (Омск) до линии реки Обь (Новосибирск) колчаковская армия потеряла около половины своего состава.

Много было отставших, но еще более было тифозных. Отставшим колчаковцам уже дали кличку: «Дяденька, где тут в плен сдаются?». Этих «дяденек» между Омском и Новосибирском взяли тысяч десять.

Тифом были заражены все деревни. Части входили в тихие, пустынные села. Над избами не вился дым, никто не глядел в окна, никто не выбегал, хлопая дверьми, на улицу. Заслышав шаги бойцов, говор и смех, в хлевах начинал жалобно мычать скот. Хозяева лежали в тифу, и скотина уже много дней была без корма, без воды и сейчас билась в двери, услышав человеческие голоса.

В избах, перемешавшись, лежали на полу крестьяне, колчаковские солдаты, беженцы. Каждая ночевка выбивала из строя столько бойцов, сколько не могла бы сделать перестрелка. Спать в избе было опасней, чем в окопах? Тифозные вши кишели на полу, ползали по стенам… Прежде чем устроиться на ночлег, приходилось переносить всех больных в угол, перетаскивать туда их скарб, обливать пол кипятком и только тогда ложиться спать. Бойцы, кряхтя и приговаривая, переносили горячие тяжелые тела, подкладывая под них солому, ставили у изголовья кружку с водой… В дивизии санитарная часть по тому времени была налажена неплохо. Банно-прачечный отряд и запасы белья, брошенные колчаковцами, отличные сибирские бани, – все это помогало поддерживать опрятность в частях, и дивизия в походе страдала от тифа меньше, чем отступающая армия белых.

На станции Аяшь дивизия снова наткнулась на брошенные эшелоны. В вагонах было не только оружие и продовольствие, – здесь было золото, серебро, драгоценные камни… Вдалеке от этих эшелонов стоял состав с наглухо закрытыми замками.

Замки вскрыли. Вагоны были полны мертвых. Мертвецы лежали, сидели, валялись, скрючившись, на полу; часть из них была в военной одежде, остальные в гражданском платье. Ближе всех к выходу сидел высокий старик, прижав к себе белокурую девочку в шубке и капоре. Он умер спокойно и сидел сейчас, удобно откинувшись, с лицом, не искаженным предсмертной болью. Рядом с ним, сильно нагнувшись вперед, сидел мальчик лет четырнадцати. На лице его был ужас, белые затвердевшие глаза выкатились, на щеках замерзли слезы…

Бойцы вскрывали один замок за другим. Мертвые были в каждом вагоне, ими был заполнен весь состав. Военнопленные из концентрационных лагерей, подпольщики или просто те, кто был заподозрен в сочувствии к большевизму, – все они были брошены в эти вагоны, заперты, увезены на станцию и оставлены там без хлеба и топлива.

Сняв шапки, бойцы стояли на морозе возле этих тихих вагонов. Никто не знал здесь лежащих мертвецов, никто не знал ни дел их, ни жизни. Но бойцы стояли возле них и глядели с той же болью и жалостью, с какой доводилось им глядеть на товарищей, погибших в бою.

Эшелонами колчаковцев была занята вся дорога. Части дивизии наткнулись дальше на состав, груженный запасами офицерского экономического общества (так называлась в царской армии сеть офицерских торговых магазинов). Богатство это использовали немедленно. Бойцы и командиры оделись в отличные, дорогого сукна костюмы, в меховые куртки, щегольские валенки… Костюмы были всех цветов, и бойцы щеголяли друг перед другом красными штанами или желтыми рейтузами с гвардейским кантом.

Офицеры, для которых было припасено это имущество, сейчас в нем нуждались мало. Вес чаще и чаще возле наших отрядов нивесть откуда появлялись заросшие бородою люди в крестьянских сермятах или грязной рабочей одежде и сдавались в плен. Это были офицеры колчаковской армии. Они бежали из своих частей и, бросив офицерские костюмы, переодевшись в одежду победней, устраивались батраками у крестьян или чернорабочими на железной дороге, отращивали, чтобы не быть узнанными, бороды… Но страх томил их, и они все же, ища спасения, приходили в наши части, за ними тащились жены в крестьянских тулупах, плачущие дети…

Армия Колчака шла к полному развалу, но развал этот надо было ускорить.

Главное, нужно было не дать противнику отдыха, – преследовать его по пятам. Дивизия была достаточно крепка и боеспособна, чтобы взять на себя эту задачу. Отставшие тылы беспокоили командование дивизии мало. Дивизия могла сейчас жить за счет противника, и командование учитывало это. Больше беспокоила численность дивизии. Ряды ее поредели. В таком малом составе она была впервые за весь поход. Но и здесь можно было полагаться на энергию частей, на их отличные боевые качества.

В тылу противника ширилось и разрасталось партизанское движение. Это были резервы дивизии, надо было использовать их. Партизаны ждали соединения с частями Красной Армии; длительная, неравная борьба измотала их.

Наступление началось.

По полученным сведениям, в Томске была сосредоточена 1-я армия генерала Пепеляева. 2-я бригада получила приказ двинуться на Томск и занять его.

Главные силы дивизии были направлены вдоль Сибирской железнодорожной магистрали, а 2-я бригада двинулась в направлении к Томску, выступив в составе 3 тысяч человек против целой армии Пепеляева.

3-я бригада уже дралась в то время на станции Тайга. Бои были тяжелые, и для подкрепления бригады подошли части 27-й дивизии. 2-я бригада наступала на Томск. Переход был трудным: зима снова выдалась многоснежной, двигаться можно было только по дорогам. Но опыт прежней зимы не прошел даром: в дивизии появились лыжи.

Пепеляев, получив сведения о наступлении красных, выдвинул свои части им навстречу, расположившись на подступах к Томску. Неподалеку от города, в степи, было выстроено ледяное укрепление. Здесь залег противник, чтобы встретить наступающую по открытой как на ладони степи бригаду и дать ей бой.

Но Пепеляев не учел одного очень важного обстоятельства.

В ту пору стояли морозы в 40 градусов. Части Пепеляева вышли в свои ледяные окопы слишком рано. Они просидели там более суток, ожидая красных. Мороз был жестокий, с ветром, с пургой; твердый снег легко сыпался по пологим ледяным откосам, летел в окопы. Скрыться от стужи было негде. Помертвевшие от холода, колчаковцы сидели в окопах неподвижно. Их клонило ко сну. Для них уже стало безразличным все: противник, бой, смерть. Офицеры, с трудом разжимая синие губы и отчаянно ругаясь, ходили по окопам и грозили пустить пулю в затылок каждому, кто попытается бежать назад.

Когда 2-я бригада подошла к ледяным окопам, она застала там обмороженных, сведенных холодом солдат, не способных к сопротивлению. Окопы взяли с ходу и тут же двинулись дальше, на Томск.

В деревеньке под Томском узнали, что в это время генерал Пепеляев бежал из Томска на лошадях. Вместе с ним бежали начальник штаба и еще несколько генералов. Остальное начальство осталось в городе. Архив штаба армии увезти не успели. В Томске остановилась колчаковская армия численностью примерно в 30 тысяч человек. Кому они подчиняются, – неизвестно. Одни части продолжают уходить вслед за Пепеляевым, другие переходят на сторону рабочих.

Решено было двинуться на Томск с одним эскадроном. Остальные части должны были пойти на окружение города. Вечером 20 декабря командир бригады въехал в Томск на тройке. Рядом с ним в санях сидел комиссар бригады. Сзади на рысях шел один эскадрон.

Тройка въехала в Томск, подкатила к площади и остановилась. На площади стояло несколько человек из подпольной томской организации. Сбоку площади выстроились какие-то части белых. Сзади густо стояла толпа.

– Придется митинг провести… – тихо сказал командир комиссару.

Он оглядел толпу.

– Товарищи и граждане… – сказал он громко. Голос его легко раскатился в свежем и чистом морозном воздухе. Толпа молчала.

– Товарищи и граждане… – Поздравляю вас с освобождением от колчаковских белогвардейских банд и приветствую вас от лица советской власти…

– Томск окружен войсками Красной Армии, – продолжал он, соображая, где бы сейчас могли находиться части его бригады. По всей вероятности, они были еще далеко на юго-западе от Томска. – Предлагаю всем частям разойтись по своим казармам и привести себя в порядок. Командирам частей предлагаю явиться вечером ко мне для доклада. Предупреждаю всех, что в городе Красной Армией установлен революционный порядок. За мародерство будем наказывать беспощадно.

На площади было тихо. Толпа придвинулась еще ближе, напирая друг на друга; передние ряды ее зашевелились. В ту же минуту, когда командир кончил свою речь, части, стоящие на площади, повернулись и в полном порядке разошлись по казармам. Толпа осталась на площади, окружив ее кольцом, придвигаясь все ближе. Мальчишки глазели на красных командиров во все глаза.

Штаб бригады расположился в гостинице «Европа». Всю ночь шел прием командиров белогвардейских частей. Здесь были седые румяные генералы, щеголеватые полковники генерального штаба, гусарские ротмистры, усатые рубаки-капитаны и много всякого другого белого начальства разных мастей и разных рангов. Часа в два ночи ворвалась потная и разгоряченная Бочкарева, командир женского батальона. Это была полная блондинка, одетая в щеголеватый, обтягивающий ее офицерский костюм. Тараща белые глаза и шепелявя от возбуждения, она докладывала, что женский батальон согласен сдаться победителям.

Выяснилось, что в городе осталось свыше 30 тысяч солдат и командиров пепеляевской армии и огромное количество оружия. Это было море, которое могло захлестнуть бригаду в любую минуту. Белые офицеры держали себя почтительно, но отнюдь не растерянно. За всеми вежливыми разговорами угадывалась выжидательная позиция. Они выжидали, – и имели для этого все основания. Возле Томска третьи сутки шел бой. Подкрепление в лице 1-й бригады в Томск еще не прибыло. 3-я бригада продолжала драться под Тайгой, на нее надеяться было нельзя. Сил, чтобы обезоружить это огромное количество людей, не было.

Только поздно ночью было получено донесение о том, что Тайга занята и там захвачено около 20 тысяч пленных и множество орудий. Это была уже настоящая победа.

* * *

Взятием Томска и Тайги была закончена грандиозная операция по разгрому двух колчаковских армий. За дни с 16 по 20 декабря было захвачено 50 тысяч пленных, 120 орудий и около тысячи пулеметов. Был захвачен также штаб генерала Пепеляева со всей его перепиской и охраной.

Дивизия двинулась на Красноярск.

Бои дивизии под Красноярском, прошедшие в первых числах января 1920 года, чрезвычайно интересны, как образец выдержанного до конца замысла по окружению и уничтожению противника.

Литературы об этой операции почти нет. Между тем красноярская операция как в целом, так и в отдельных боях дает обширный материал для изучения маневренной войны. Героизм отдельных людей, отвагу и мужество частей удалось соединить с планомерным и четким управлением войсками. Победа в боях под Красноярском была по сути завершением борьбы с Колчаком на Восточном фронте.

Оставшиеся колчаковские войска, сведенные в две армии – 2-ю и 3-ю, – продолжали отход на восток вдоль железной дороги; главные группировки их сил были к югу от Сибирской железнодорожной магистрали.

За время боев под Тайгой и занятия нами Томска эти армии продолжали свой отход; им удалось даже привести себя в относительный порядок, и колчаковское командование надеялось, удержавшись в районе Ачинска – Красноярска, затянуть кампанию до более благоприятного времени. Ожидалась помощь японцев; надеялись договориться с атаманом Семеновым, который под прикрытием японских штыков держал в страхе население Забайкалья.

Колчаковцы надеялись, получив передышку, разгромить партизан и по-свойски расправиться с населением, которое снабжало партизанские отряды, действующие в тылу колчаковских войск, и всячески помогало партизанам.

От линии реки Обь и до самого конца сибирского похода дивизия была неизменно в авангарде частей 5-й армии. На ее долю пришлось девять десятых боевых действий под Тайгой и Томском, ибо бригада 27-й дивизии, подоспевшая к Тайге, прибыла по сути дела к концу боя и оказала поддержку только давлением на фланг противника. Но в дальнейшем дивизия не получала никакой поддержки и всю операцию начала, провела и решила собственными силами.

В Томске и Тайге дивизия пополнила свои ряды. Были открыты специальные вербовочные пункты, где принимались колчаковские солдаты.

Их брали охотно. Дивизия сильно поредела во время похода, – надо было во останавливать силы.

Укомплектовавшись в Тайге и Томске, дивизия продолжала двигаться на восток, вслед за отступающими частями противника. Противник отступал, пытаясь восстановить порядок в своих частях. Если раньше на каждом шагу попадались брошенные эшелоны – оружие, пулеметы, пушки, – все следы беспорядочного отступления, бегства гонимых страхом войск, – то сейчас дивизия видела пустые и тихие дороги, где не было ни одного эшелона, ни одной забытой или заброшенной винтовки. Противник теперь отходил спокойно, он приобрел способность к планомерному отступлению.

Весь путь от Тайги до Ачинска, длиною почти в 250 километров, дивизия прошла за шесть суток. Противника все не было. Иногда начинало казаться, что его совсем не было, что война кончилась, что можно сворачивать с дороги и итти домой, к жене, к ребятам, что нескончаемый, тяжелый этот поход уже бесполезен… Мысли эти были опасны, и командиры всеми силами старались поддержать боевой дух в частях, не дать им размагнититься, внушить мысль, что борьба еще не кончена, и вооруженные силы противника еще не полностью сняты со счетов.

Первый бой был в ночь под новый, 1920 год.

Его завязала 1-я бригада, встретив арьергард 2-й армии противника на подступах к Ачинску. 1-я бригада носила название Красноуфимской. Бригада противника, с которой ей пришлось вступить в бой, также называлась Красноуфимской. Обе эти бригады были скомплектованы в одном и том же районе.

Разгромив неприятеля, 1-я бригада заняла Ачинск. Главные силы противника ушли на юг от Ачинска; опрошенные пленные показывали, что у колчаковского командования была установка задержаться в районе Ачинск – Красноярск.

Случайно в Ачинске удалось связаться по прямому проводу с корпусами 2-й армии белых. Белые решили, что с ними говорит свой и выболтали все. Было очень важно выяснить, как относятся к происходящему чехи, и собираются ли они драться с Красной Армией за Красноярск. От имени штаба одной из белых армий паши предложили Красноярску подействовать на «братьев-чехов», чтобы они заступились за своих колчаковских братьев и выручили их в трудный момент. В ответной телеграмме, которая пришла из штаба белых, было сказано, что Красноярск заранее знает, что они заступаться не будут.

Составив из всех этих переговоров с белыми довольно точное представление о расчетах и группировках армии противника, командование дивизии начало разрабатывать план наступления.

План был таков.

Основная группировка противника была сосредоточена к югу от железной дороги, в таежной местности. Но командование решило главные силы дивизии бросить не на юг, а на север, чтобы закрыть противнику дорогу на Красноярск. Направив на юг от железной дороги только один стрелковый полк, командование начало стягивать остальные полки и всю артиллерию в район села Чернореченского, откуда они должны были начать развертывание к югу. Два полка конницы должны были выдвинуться еще восточнее, в район Малый Кемчуг, и составить вторую линию окружения. Таким образом, окружение намечалось путем группировки крупных сил на фланге противника, с учетом того, что с юга противник сам себя окружил почти непроходимой тайгой.

Такую смелую группировку было бы очень трудно провести, если бы не переговоры со штабами белых корпусов, открывшие карты противника. Дивизия могла проводить операцию взрячую, в то время как противник действовал вслепую.

И все же риск был велик. Даже самые отважные говорили штабу о том, что группировку на юге надо усилить, что противник может в отчаянии прорвать наш жиденький заслон. Но в штабе были неумолимы и не давали больше на юг ни одной роты.

Всю ночь с 1 на 2 января и весь день 2-го продолжали производить перегруппировки. Хорошее возбуждение охватило полки. Это была та разумная страсть, тот подъем мужества и отваги, которые были так необходимы в эту трудную минуту. Все понимали, что это бой, который решит все что кампания заканчивается и это последний удар, который нужно нанести точно и беспощадно.

Бои начались.

Они продолжались весь день 3 января и к 4 января приобрели характер ожесточенный. Противник несколько раз пытался прорваться сквозь ряды дивизии к северу. Его удавалось сдерживать с большим трудом, и все чаще и чаще в разных точках фронта складывались кризисные положения. В штабе нарастала тревога. Корпусу генерала Каппеля удалось прорваться восточнее Большого Кемчуга, и после стычки с нашей конницей он ушел на восток. Остальные части 2-й и 3-й армий Колчака пока не могли прорваться и оставались в тайге, теснимые нашими частями.

Но бои становились все более ожесточенными, и исход их далеко не был решен.

К концу дня 4 января неопределенность еще более увеличилась. В донесениях с фронта появились тревожные нотки. Загнанные в тайгу, колчаковцы упорно сопротивлялись, понимая, что им остается или драться или погибнуть. В этих уцелевших от разгрома частях колчаковской армии остались отборные офицеры и самые крепкие, закаленные в долгих боях солдаты. Ничто не напоминало здесь малодушные и растерянные полки, с которыми довелось встретиться под Тайгой и Томском, с их паническим и непрочным сопротивлением. Здесь дрались яростно, злобно, с неожиданным мужеством и упорством. Загнанные в тайгу, окруженные со всех сторон, колчаковцы все же находили в себе силы переходить в контратаку, делать попытки прорваться.

Потери дивизии были значительны. К исходу дня 4 января все резервы ее исчерпались. Положение складывалось все более тревожно, и никто теперь не рискнул бы предрешить, чем закончится так смело и отважно начатая операция.

Но к 7 часам вечера донесения с фронта начали меняться.

Командиры бригад и отдельных частей докладывали о том, что противник на всем фронте сдает и отходит в глубину тайги, не делая больше ни одной попытки прорваться в наше расположение.

Развязка наступила в 10 часов.

Комендант штаба дивизии, войдя в штаб, доложил:

– Тут белые генералы пришли. Просят принять… Лицо у коменданта в эту минуту было такое, как будто белые генералы ходят в штаб каждый день, визит их дело обычное и, если прямо говорить, всем они уже изрядно надоели.

Спустя минуту вошли два пожилых человека в генеральской форме. Старший из них растерянно снял с головы папаху из серого каракуля и озирался, не зная, к кому обратиться. Глаза его остановились на начальнике штаба.

– Я прибыл получить от вас условия сдачи наших частей, – сказал генерал. Голос его дрогнул. – В результате окружения наши части оказались в глубине тайги. Положение их безвыходно.

Начальник штаба задал ему несколько беглых вопросов, чтобы выяснить, сколько частей он сдает, где они расположены, какое у них вооружение.

В это время на пороге опять вырос комендант.

– Там еще белые генералы пришли, – сказал он безразличным голосом. – Прикажете принять или пусть обождут?

Прием белого начальства продолжался всю ночь.

Прибывали все новые и новые командиры, сдававшие свои части. Ночь выдалась хлопотливой. Надо было наладить прием пленных, организовать их питание, где-то устроить их, прием оружия… В штабе работали всю ночь.

В ту же ночь принимал белых парламентеров и командир 2-й бригады, дерущейся на востоке от Ачинска против 3-й армии Колчака.

К нему приехал генерал Ромеров, возглавлявший в ту пору остатки 3-й армии. Волнуясь и куря одну папиросу за другой, Ромеров пытался начать разговор о перемирии и прекращении боя.

Командир бригады покачал отрицательно головой.

– Ваши условия для меня не подходят, – сказал он. – Если вы хотите остаться в живых, вы должны капитулировать, сдать оружие полностью и перейти на положение военнопленных. Иначе я ни за что не отвечаю. Судите сами, – я должен добить вас просто по долгу службы…

Ромеров побагровел.

– Мы прекратим всякое сопротивление вашим частям! – закричал он. – Неужели вам этого еще мало?

Командир бригады внимательно поглядел на него.

– Учтите ваше положение, генерал, – сказал он серьезно. – Части ваши вышли из повиновения, колонны переполнены вашими семьями, детьми… Лучший исход для вас – это сложить оружие.

Ромеров молчал.

– Я не могу сам принять такое решение, – наконец сказал он, – разрешите мне посоветоваться с товарищами. Я доложу вам о нашем решении через час.

Ровно через час Ромеров приехал с согласием на капитуляцию. Вместе с ним явилось еще несколько генералов. Проговорили они до утра и, наконец, легли спать, кто на полу, кто на нарах. Генералы молча ворочались на своем новом ложе, и только Ромеров долго, придавая своему бархатному баритону задушевность, говорил о судьбах России, о Колчаке и Гайде, которые одни виноваты в том, что армия не могла договориться с большевиками.

* * *

С утра началась массовая сдача оружия.

Целый день его возили на подводах и сваливали в кучу. Литое оружие, револьверы, покрытые золотыми монограммами, драгоценные сабли, – всем этим были полны доверху несколько подвод.

Победа была решительная. Кроме отряда Каппеля да еще отдельных генералов, которые сумели со своей личной охраной прорваться на восток, – из окружения не вышел никто. 2-я и 3-я армии Колчака почти целиком сдались в плен. Вдоль дороги были разложены костры, возле них ютились семьи офицеров, идущие вслед за отрядами. Конный отряд 2-й бригады ехал по одной из этих дорог, от костра побежали две женщины в теплых шубах, в оренбургских платках и бросились на колени посредине дороги. Это были жены офицеров.

– Не бейте нас! – кричали они. Слезы градом текли по их опухшим, багровым от мороза лицам. – Возьмите себе в жены!

Никто не собирался ни бить их, ни брать в жены. Бойцам приходилось часто защищать семьи офицеров от расправы местного населения. Растерянная, бестолковая, испуганная толпа, которая еще недавно была армией, забила все дороги, требуя пищи, крова, решения своей судьбы…

Трофеи и пленных подсчитать пока было трудно, так как в Красноярске оставался еще корпус генерала Зеневича, бывшего начальника Красноярского гарнизона.

Утром 5 января Зеневич по телеграфу вызвал для переговоров представителя красного командования. В Красноярске находились большие вооруженные силы, кроме того, из агентурных донесений было известно о том, что в Красноярске началась организация меньшевистской власти, что меньшевики собираются оказать сопротивление Красной Армии и Зеневич готов, повидимому, их поддержать.

Зеневич начал свои переговоры с предложения перемирия. Было ясно, что он хитрит, намеревается выиграть время, чтобы привести в боевой порядок Красноярск.

– Ни о каком перемирии не может быть речи, – ответил начальник штаба 30-й. – Речь идет только о капитуляции. Ни о чем другом я с вами разговаривать не намерен.

Начальник штаба говорил нарочито резко, и это, повидимому, произвело на Зеневича сильное впечатление. Но, помявшись, он довольно быстро нашел выход и заявил, что на капитуляцию согласен, в ближайшие два часа выработает ее условия и передаст их по телеграфу. Зеневич вновь пытался выиграть время, это было ясно.

– Мы, и только мы можем диктовать условия капитуляции, – ответил начальник штаба и тут же, не дав Зеневичу опомниться, продиктовал эти условия. Основа их была проста: сдача на милость победителя.