Текст книги "Русская трагедия"

Автор книги: Петр Алешкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– Стол накрыт! Прошу откушать, господин мой! – шутливо показала девушка обеими руками на стол. Она видела, что Дима любуется ею, что глаза его светлеют, оживают. И это ее радовало.

Поели, запили еду горячей фантой с колючими пузырьками. Светлана завернула объедки в газету и выбросила в урну, потом попросила у него мобильник, набрала номер Ксюши.

– Привет, – отозвалась подруга. – Ты где? Тебя не нашли?

– А кто меня ищет?

– Милиция. Меня опять о тебе выспрашивали. Говорят, что тебя нет в Томске…

– Зачем это я им так понадобилась? Просто с ума сойти!

– Левчика-то того, оказывается, не арестовали. Его убили!

– Убили? Кто?

– На собственной даче. Говорят, девчонка какая-то… Ищут ее. Ты не была с ним?

– Что я, сумасшедшая? Ужас какой-то! Прямо в дрожь бросило! Не меня ли они случайно подозревают?

– Они всех допрашивали. Только тебя найти не могут. Слушай, они мне телефон оставили, сказали, чтобы ты им позвонила.

– Сейчас, погоди, я ручку возьму! – Дима, услышав это, быстро распахнул барсетку, вытащил ручку и протянул ей. Но Светлана хмуро отрицательно покачала головой, бросила в трубку: – Диктуй, я записываю! Так… так… так… Хорошо, Ксюша, спасибо тебе. Ты меня этим известием расстроила ужасно! Прости. Я тебе завтра перезвоню…

Светлана положила мобильник на стол и вдруг прижала руки к животу, согнулась. Лицо у нее исказилось от боли, стало жалким.

– Тебе плохо? – спросил испуганно Дима.

Услышав голос Анохина, Света взглянула на него. В глазах у нее была ужасная тоска, такая тоска, что он обмер на миг, испугался. Она поднялась из-за стола и шагнула к стволу кактуса. Согнулась. Ее вырвало. Дима вытащил платок из кармана и пошел к ней, хрустя сухими стеблями травы. Девушка, не глядя на него, выхватила из его руки платок, прижала ко рту и вдруг содрогнулась от рыданий, кинулась мимо ствола кактуса.

– Света! – вскрикнул от неожиданности Анохин и бросился за ней.

Догнал он ее метров через сто, не менее. Схватил сзади. Она рванулась, и они оба упали в колючую пыльную сухую траву. Света билась в истерике, вырывалась из его рук, взвизгивала:

– Все! Все! Все!

– Светик, Светик! – испуганно повторял Анохин. – Что с тобой? Успокойся!

Наконец он сумел придавить ее к пыльной земле так, что она не могла биться, начал целовать ее грязное, мокрое, соленое лицо, перекошенный от рыданий рот, приговаривая:

– Успокойся… Я с тобой… Я с тобой…

– Ты бросишь меня!.. Ты бросишь… когда узнаешь… – рыдала она по-прежнему, но уже не билась.

Анохин прижимался щекой к ее мокрой щеке и шептал на ухо:

– Я тебя никогда не брошу! То, что было с тобой, все чепуха, все чепуха! Забудь, забудь! Я никогда не брошу тебя!

– Я убила человека… Меня ищут… – выговорила она сквозь рыдания. – Они знают… что это я убила…

Дима, ошеломленный ее словами, замер на миг. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Быстро пришел в себя и снова зашептал, стараясь успокоить ее:

– Если ты убила, значит, он заслужил это… Ты правильно сделала, ты молодец! Ты у меня молодец и одновременно дурочка! Как ты могла подумать, что я могу бросить тебя? – шептал он, а сердце сжимала тоска. Еще одна беда свалилась на него. – Ну, все-все, встаем, а то бросили машину на дороге… Ой, и ключи там, и все деньги! Пошли, а то останемся без всего! Поднимайся, глупеныш мой! Ладно, лежи, я тебя на руках понесу. – Он поднял ее на руки и понес к машине, зорко вглядываясь, на месте ли она, не крутится ли кто рядом с ней.

Светлана прижалась щекой к его груди, обхватила шею руками и изредка всхлипывала, вздрагивала.

– Какие же мы с тобой грязнули! – говорил нежным голосом Дмитрий. – Давай умываться – и вперед!.. – Он поставил ее на ноги. – Вспомни, ты мне всего час назад говорила, чтоб я выбросил минувшее из головы, ты со мной… Теперь я тебе это говорю: ты со мной! Ты со мной!

– Я не вернусь в Россию, – проговорила каким-то обреченным голосом Светлана.

– А я туда и не собирался возвращаться, – спокойно сказал Дима и взял бутылку с водой со стола. – Подставляй руки!

– Как? – глядела на него недоуменно Света. Она застыла от удивления.

– Я брал билет в один конец. Буду просить политического убежища. Не дадут, куплю гринкарту… Подставляй руки, долго мы будем стоять такими грязнулями?

– А я? Что со мной?

– Разве ты передумала быть моей женой? – нарочно шутливо спросил Дима.

– Меня же ищут…

– Тебя ищут в Москве, в Томске, а ты где? Твой муж ни в Москву, ни в Томск пока не собирается… Давай умываться, я тебе потом расскажу, как мы будем жить…

– А что такое гринкарта?

– Слава Богу! – горько засмеялся Анохин и приобнял девушку одной рукой. – К моей грязнуле разум возвращается… Это вид на жительство.

Анохин пока сам не знал, как выпутаться из нового дела, но чувствовал, что выпутаться из него можно. Тысячи людей жили в Америке на нелегальном положении. Не попадайся в полицию и живи сколько хочешь.

Они умылись, стряхнули пыль с одежды и покатили дальше. С таким настроением в Большом каньоне нечего делать. Нужно отдохнуть, поговорить, выспаться.

8

Ночевали они в Спрингдейле. В баре Анохин взял бутылку «Мартини», сандвичи. Усадил в комнате в кресло чуточку повеселевшую девушку, заставил выпить до дна бокал вина. Он молчал, ждал, когда она сама заговорит. Времени было совсем мало. Солнце еще не село. Косо било в окно, в плотные темно-зеленые шторы.

– Как мы будем жить? На что? Где? – тихо спросила Светлана.

– У меня с собой чуть больше пятидесяти тысяч долларов. Если я получу политическое убежище, то жить мы будем неплохо, совсем неплохо. Мне предоставят бесплатное жилье, будут давать деньги на еду. А если не получу, придется добиваться гринкарты. Мне говорили, что со всеми адвокатскими расходами уйдет тысяч пять долларов. Оставшихся денег года на два, если больше не зарабатывать, на двоих, надеюсь, хватит…

– А я что буду делать?

– Погоди, дойду до этого. Сначала выслушай… Я сейчас развожусь. Квартира у нас стоит, думаю, тысяч сорок – пятьдесят, дача тысяч на шестьдесят потянет. И квартиру, и дачу я, конечно, детям оставлю. Может быть, «Мерседес» продам тысяч за шесть, за семь. Потом, у меня в издательстве третья часть акций. Я уже поручил адвокату, чтобы он организовал оценку издательства, чтоб я мог взять себе эту третью часть деньгами. Сумма, думаю, будет неплохая… Кроме того, здесь я сидеть сложа руки не собираюсь. Я понимаю, что гринкарта реальнее. Как только я ее получу, то сразу же открою здесь литературное агентство. У меня тут есть знакомый, который владеет таким агентством, продает права американских авторов нашим издательствам. Он мне хвастался, что в прошлом году у него оборот был больше миллиона долларов. Значит, заработал он не менее ста тысяч. И это при том, что он не знает наши новые издательства. А я знаком со всеми директорами издательств России. Он продает права только американских авторов, а я хочу попробовать продавать по всему миру еще и права наших авторов. Художественные произведения пока не особенно-то интересуют издателей других стран, и все же даже мои романы опубликованы здесь, в Китае, в Германии, во Франции. Сейчас начали хорошо продаваться права на наши документальные книги. Их я и начну активно предлагать во все страны. Эта область рынка у нас пока никем не занята. Но для этого мне прежде нужно в совершенстве овладеть английским языком. Этим мы с тобой займемся, когда будем ждать гринкарту, готовься, будем пахать по двадцать часов в сутки, говорить между собой только по-английски. А работать мы с тобой начнем сейчас в Чикаго. Соберем каталоги всех американских издательств, будем изучать аннотации и интересные книги предлагать нашим издательствам. Ты будешь первая сотрудница моего литературного агентства. Но сначала тебя нужно будет легализовать.

– А как это сделать?

– Я разведусь, и мы поженимся. Придется расписываться где-нибудь в Мексике или в другой стране, где законы попроще… Слушай дальше. Я не собираюсь делать ставку только на литагентство. У меня уже есть несколько романов, и часть из них переведена на другие языки. Значит, мне легче будет пробиваться здесь. Доверия больше. Замыслов новых книг у меня всегда много.

Буду писать, печатать их в России, как это делают некоторые авторы, которые живут в разных странах. Буду активно предлагать их переводчикам. Сейчас проще. Можно, не выходя из комнаты, рассылать по компьютерной почте тексты по всему миру. Я уверен, не пропадем, пробьемся!

– А что у тебя случилось? Почему ты все бросил?

– Я не собирался ничего и никого бросать, это меня бросили, кинули, говоря языком нашей власти, хорошо кинули!

Он начал рассказывать о "Молодом рабочем", о «Глаголе», о «Москве», о «Беседе», об Андрее Куприянове, об аварии в Тамбове, о Гале, о встрече со спецназовцем перед поездкой в Америку.

– Я не понимаю, почему именно со мной происходили эти истории, в чем мой порок? Я только защищался, когда на меня нападали, никого не трогал первым. Ненавижу драки, всегда стремился жить в согласии со всеми, любил людей, и слабых и сильных, и великих и малых, гордился каждой победой, одержанной друзьями. Мне хотелось, чтоб в моем сердце и в сердцах окружающих меня людей всегда была радость. Я старался жить честно, рвался, путался, ошибался, лишался всего, опять начинал, опять лишался и снова начинал. Я всю свою жизнь, всегда, прежде чем что-то сделать, осознанно или неосознанно спрашивал себя: прав ли я перед своей совестью и людьми? Не задену ли я кого, не обижу ли ненароком, добиваясь своего места под солнцем? И уверен, никого не обижал, никого не обидел… – закончил Анохин свой рассказ этими горькими словами и умолк.

– Я совсем недавно прочитала где-то, – заговорила Светлана, – в какой-то газете современный философ размышлял, видно, о таких людях, как ты, что как только пошли у человека подобные вопросы – все, бери его, голубчика, голыми руками. Он обречен. Ни ему, ни потомству его не укрепиться на земле. И никому его не жаль… Может быть, этот философ прав. Может быть, ты нигде не смог укрепиться только потому, что задавал себе эти вопросы. И сможешь ли ты укрепиться здесь, если будешь по-прежнему задавать себе их. Здешний мир жесток. Когда сюда пришли первые европейцы, они не спрашивали себя, правы ли они перед Богом и людьми, обидят или не обидят местное население, они просто вырезали подчистую всех индейцев, чтобы не мешали добиваться места под солнцем. И спокойно укрепились.

– Грустные размышления… Я перед тобой исповедался, ты мою жизнь знаешь. Я жду твою исповедь.

– Она будет и короче, и проще, и яснее. И винить за этот ужасный поворот я могу только себя. Никого больше… Жила я, как все, ничего необычного. В Москве тоже все как у всех. Училась хорошо. Мечтала стать хорошей журналисткой. Никаких дел не сторонилась. Активной была. Мальчиков не избегала, но и не увлекалась ими. Бегала в наш студенческий ночной клуб с девчонками. Все нормально, и было бы нормально, если бы не чрезмерное любопытство и наивность. На философском у нас учился Левчик, такой энергичный толстяк, очень похожий на любителя пива из рекламы, помнишь: "Где был? Пиво пил!" Правда, тот с рекламы подобродушнее на вид, а наш – пожестче. И у нашего какие-то крутые родители, то ли нефтью торгуют, то ли еще чем. Ездил он на громадном, как сарай, джипе. Дача у него суперроскошная. Будто бы не родителей, а его личная. Бабник страшный. Ко всем девчонкам клеился. И мне проходу не давал. Легенды у нас ходили о его даче, о его богатстве, щедрости. Я недавно полюбопытствовать решила, опыта набраться, посмотреть, как у нас богатые живут. Много чего в головку свою глупую вбила в ответ на его слова. Я согласилась съездить к нему на чаек, – усмехнулась горько Светлана. – Но не хотела, чтоб подружки видели меня с ним. Если ничего не получится, чтоб никто не знал, что я у него была. Договорились, что он выйдет из клуба первый, отъедет метров сто, а потом я выйду и сяду к нему. Было еще рано, только что стемнело. Часов одиннадцать, не больше. Я думала, в час, в два ночи вернемся в клуб. Веселье будет в самом разгаре. Никто не заметит… Левчик показал мне свою дачу. Она действительно великолепная. Сказка!.. Потом… посидели, выпили немного… ну… после всего… я пошла в ванную, воду включила и вспомнила, что сумочку забыла свою с парфюмерией. Я хотела сразу собраться в клуб, подкраситься. Выскочила из ванной в коридор, побежала в комнату за сумочкой. У него там везде ковры, шагов не слышно. Вода шумит, он думал, что я в ванной. Слышу, он по телефону разговаривает, поняла – обо мне: у меня, говорит он, телка классная, приезжайте быстренько, развлечемся. Конечно, он не так говорил, а прямо, матом. Сколько вас будет, спрашивает, все пятеро?.. Я не знаю, что они ему говорили. А Левчик засмеялся в ответ, говорит, опять матом, мол, не бойтесь, неделю в подвале подержим, поразвлечемся, надоест, голову свернем, как Юльке Лазаревой, да зароем. Участок большой… Месяц назад Юлька Лазарева с филологического исчезла, пошла в ночной клуб и пропала. Найти не могут… Я как услышала это, затряслась от страха. Потихонечку, на цыпочках в ванную, заперлась, воду не выключила, а сама быстрее одеваться. Ванная у него – целая комната, вся в белом мраморе, в зеркалах с медными рамами. Маленькое окошко высоко, под потолком. Я тумбочку пододвинула, открыла окно. Слышу, он в дверь стучится, нежным голоском просит открыть. – Анохин почувствовал, что Светлана, рассказывая, начала дрожать. – Я заторопилась: окно узкое, высокое. Подтянулась, сунула в него голову, а сама ногами по стене ерзаю, опереться хочу. Стены скользкие… Тогда я ногой на полку наступила, она сбоку висела, на ней разная ерунда стояла и подсвечник медный. Полка не выдержала, сорвалась. Загремело все по полу… Он услышал, рванул дверь. А я уж наполовину в окно вылезла. Он схватил меня за ноги, выдернул из окна. Я полетела на пол, под руку мне подсвечник попал. Я каким-то чудом вывернулась у него из рук, вскочила и, не помня себя, врезала подсвечником ему по голове. Он как-то обмяк и упал набок. Головой – прямо об угол ванной. Я кинулась мимо него в комнату, схватила сумочку и на улицу бегом. На шоссе поймала левака. Дача у него рядом с Москвой. Я догадалась, что надо ехать в наш клуб, чтоб никто не понял, где я была. Приехала, выпила в баре, успокоилась немного. Домой вместе с Ксюшей пришли. Ночь не спала, дрожала. Утром ждала милицию, думала, придут сразу и возьмут. Днем к нам в комнату девчонки заглянули. Томка замуж собиралась, квартиру себе подыскивала. Пришла с газетой объявлений "Из рук в руки". Мы все вместе стали адреса подходящих для нее квартир подыскивать, потом стали смешные объявления читать, смеяться. Ксюша прочитала твое. Мы хохотали, советовали друг другу прокатиться с «крутым» дядечкой по Америке на дармовщинку. У меня все время стояло в голове, что нужно непременно куда-нибудь скрыться, пока не всплыло дело с Левчиком. Я взяла у Ксюши эту страницу газеты и зазубрила твой телефон, а к вечеру позвонила из библиотеки. Я боялась тебя ужасно, думала, если подкатит какой-нибудь такой, как Левчик, я не признаюсь, что я Лиза, пройду мимо. Но ты подъехал какой-то домашний, печальный, и я решила: ладно, поговорю с ним, посмотрю! А когда ты меня привез в ЦДЛ, кстати, я была раньше в нем дважды, и с тобой там стали все почтительно здороваться, я сразу поняла, какой ты компьютерщик, поняла, что ты одинокий страшно. Но ехать в Америку я еще не решила, все надеялась, что Левчик объявится в ночном клубе. После встречи с тобой я сразу помчалась туда. Его там не было. Никто о нем ничего не слышал. И в ночь перед отъездом я в ночной клуб торопилась. Если бы услышала, что он жив-здоров или в больнице лежит, я бы тебе вернула деньги за билет и не полетела бы с тобой, хотя ты мне очень понравился в тот вечер, когда мы были в пестром зале ЦДЛ. Я было подумывать начала, не полететь ли мне с тобой, даже если с Левчиком все в порядке… Ну вот, теперь ты все знаешь… Отсюда я звонила девчонкам. Они говорили, что Левчик пропал, что их допрашивают, что милиция взяла мои духи и крем. Я сразу догадалась, что взяли их, чтобы снять отпечатки моих пальцев. Ведь я пила с Левчиком. На бокале осталась куча моих отпечатков. Понятно, что они давно вычислили, кто убил Левчика, – вздохнула Светлана.

– Что же ты так боялась милиции, ведь ты защищалась? – спросил Дима.

– А как бы я это доказала? Кто бы мне поверил? У него такие родители, он единственный сынок. Они кого хочешь в порошок бы стерли. А кто я для них муха! Прихлопнули бы и не заметили!

– Это так! Впрочем, у меня сейчас мелькнула интересная мысль, – задумчиво произнес Анохин и заговорил решительно, уверенно: – Лазарева пропала, значит, месяца два назад. Ее сейчас по-прежнему ищут. Если я поручу своему адвокату узнать телефон ее родителей и факс следователя, то можно отсюда позвонить родителям и сказать, кто ее убил и где искать труп, а одновременно дать факс следователю с этими же сведениями. Родители несчастной девочки, я думаю, не дадут следователю замять эти факты, заставят порыться на даче Левчика. И как только найдут Лазареву, ты можешь написать в прокуратуру, что произошло между тобой и Левчиком. Сама ты являться туда не будешь, пока мой адвокат не убедится, что тебе можно прилететь без опаски. Таким образом, я уверен, ты снимешь с себя все обвинения…

– Правда? – быстро повернулась к нему Светлана, привстала на локтях. Глаза ее блестели. – Это правда?

– Я ничуть не сомневаюсь в этом. Пока мой адвокат не почувствует, что ты в полной безопасности, я тебя отсюда не отпущу.

Большой каньон был неподалеку от Спрингдейла. Добрались до него быстро. Светлана все утро была молчалива, но легка, светла, нежна, чувствовала себя так, словно только что выздоровела после тяжкой болезни. Ластилась ласково к Диме за завтраком. В машине положила голову ему на плечо. Молчала всю дорогу. Лишь однажды прошептала как будто сама себе:

– Господи, как мне хорошо с тобой! Не разочаруй меня!

– Это теперь главная цель в моей жизни, – серьезно ответил он. – Все остальное рухнуло. Все мои книги теперь будут посвящены тебе, все мои дела только для тебя. Больше у меня ничего нет.

Большой каньон не вызвал в ней того восторга, который она испытывала в Королевском каньоне. Светлана стояла на краю, держалась за железные поручни, глядела в синеватую даль, в бескрайнюю глубь ущелья, где далеко внизу проглядывалась, светлела полоска реки Колорадо. Она-то и прорезала самое глубокое ущелье в мире. С этой стороны, где они были, рос реденький лесок, а на противоположной – голая равнина.

Когда они поехали дальше по краю Большого каньона, Светлана спросила:

– Можно, я позвоню маме?

– Телефон в барсетке, – ответил Дима. Настроение у него сегодня тоже было покойное, хотелось быть бережным со Светой. И он неторопливо, осторожно вел машину по извилистой прекрасной дороге, которая то углублялась в лесок, то вновь выходила на берег Большого каньона.

Светлана вытащила телефон, набрала номер.

– Мамочка, приветик! Как ты, как папа?

– Доченька, здравствуй! У нас-то все хорошо, слава Богу. У тебя-то как? Сердце за тебя разрывается! Почему к тебе так милиция прицепилась? Что ты натворила? Меня опять терзали: где ты? Подай им дочь! Словно я тебя в шкафу прячу. Что произошло?

– Мам, ты кому веришь? Мне или нашей придурошной милиции? Я тебе говорила, что один наш однокурсник попался на наркотиках. Я ничего не знаю: то ли он их продавал, то ли покупал.

– А при чем ты?

– У меня с ним никогда никаких отношений не было. Всех его знакомых теперь таскают на допрос, выясняют. Кого нет в Москве – ищут.

– И ты бы к ним пришла, ответила на вопросы.

– Ну да, буду я из-за них свадебное путешествие прерывать! Мы с Димой все лето будем путешествовать, все три месяца. До сентября. Сейчас мы уже не в Киеве, а во Львове, потом поедем в Прагу, в Вену. Я тебе буду изредка позванивать, я хочу, чтобы ты была счастлива вместе со мной. Мама, поверь, я так счастлива! Я не представляла, что можно быть такой счастливой. Я в него все больше влюбляюсь и влюбляюсь.

– Кто он? Скажи хоть в двух словах.

– У нас дома его книги есть. Ты их читала. Они тебе нравились. Это Дмитрий Анохин! Я так счастлива, что… – Светлана вдруг услышала в трубке какой-то странный хрип, словно мать стал кто-то душить. Она запнулась и закричала тревожно: – Алло, мам! Ты меня слышишь?

– Он рядом? – еле расслышала Света голос матери. – Спроси у него… ой… Знал ли он Женечку Харитонову? И кто она ему?

Света отставила трубку, обернулась к Анохину, который с тихой улыбкой слушал ее разговор с матерью, и спросила с тревогой в голосе:

– Ты знал Женечку Харитонову? Кто она тебе?

– Это моя первая жена. Это было лет двадцать назад, в Тамбове, – быстро ответил Дима и всполошился: – А что такое?

– Мам, он говорит, что Женечка – его первая жена! – крикнула, начиная дрожать, Светлана. Мать звали Евгенией Александровной, и родители ее были из Тамбова.

– Он твой отец! – жалобно и страшно прозвучал в трубке голос матери. – Папа тебя удочерил малюткой. Мы скрыли от тебя…

Светлана медленно выпустила трубку из рук и прошептала белыми, мертвыми губами:

– Женечка – моя мама! У вас… была… дочь? – Слабая надежда еле теплилась в ее помутневших глазах, надежда на то, что Дима отведет от нее и эту неожиданную ужасную беду.

Анохин увидел в детской коляске маленькую головку в белых кружевах и прошептал помертвевшими губами:

– Была… Света… – Вдруг из него вырвался дикий вопль: – Светик!

– Я не хочу жить! – вскрикнула тонко девушка и рванулась из машины, пытаясь на скорости выскочить из нее, но ремень безопасности не пустил ее. Она забилась, затрепетала на сиденье, как упавшая на землю птица, сбитая на лету выстрелом.

Огромная каменная лавина с ревом рухнула на голову Анохина, оглушила его, раздавила, расплющила, закрутила и понесла вниз в каменном грохочущем потоке. Дмитрий увидел справа, в десяти метрах от дороги, за зелеными стволами елей, край обрыва Большого каньона. Он резко крутанул руль в ту сторону, запетлял меж деревьев и нырнул в пропасть.

Водитель автомобиля, ехавший следом, растерялся, увидев, как идущий впереди новенький кабриолет с мужчиной и женщиной вдруг свернул в лес, быстро объехал одно, другое дерево и исчез. Водитель с ужасом в глазах испуганно затормозил, остановился, выскочил из машины и побежал к обрыву.

Пропасть была так глубока, что на краю ее было страшно стоять. И там, далеко внизу, на камнях, полыхала машина. Черный дым поднимался отвесно вверх. Было тихо, ни ветерка.