Текст книги "Будущие люди"
Автор книги: Петр Оленин-Волгарь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Пётр Алексеевич Оленин
Будущие люди
(Из невозвратного)
«Великий вождь Дакома» не хочет учиться: во-первых, теперь – лето, а во-вторых, у него заноза в пальце и поэтому неловко писать. Но по осмотру оказывается, что заноза на левой руке, и приходится сесть за скучное занятие. Шуточное ли дело две страницы исписать и всё одно и то же: «Я должен быть внимательным и не делать клякс»… Тоска да и только!
Великому вождю Дакоме уже восемь лет, и настоящее его имя – «Женя-мальчик» в отличие от его двоюродной сестрёнки «Жени-девочки», которая так быстро говорит, что может бойко объясняться с индейским петухом, и, кажется, они друг друга даже понимают.
Женя-мальчик со вздохом положил на стул несколько тетрадок нот, взгромоздился на них и, развернув тетрадку, приготовился к своему подвижничеству.
Как на зло, день так хорош! Сирени в цвету и лезут в окошко своими ветвями, точно дразнят и зовут в сад, где именно теперь, когда надо учиться, особенно хорошо…
А какие причудливые тучки плывут в синем небе – одна похожа на корабль, а вон другая точно чья-то голова, и язык у неё даже как будто высунут…
Шмели и пчёлы жужжат в цветах сирени… дзг… дзг… дзг…
«Соловей» выбежал из кухни, поджав хвост, и спрятался в кустах…
На дворе белый индейский петух, растопырив крылья и с красным от злости носом, кружится на одном месте, пыхтя и шурша крыльями. Рыжая лошадь «Николка» везёт бочку воды. На тополе в скворечнице слышен страшный писк – это, наверное, мать-скворчиха принесла птенцам поесть. Кот Васька с окна старается не смотреть на эту соблазнительную семейную картинку. Да, вообще всё, что происходит на дворе, очень интересно и не может идти ни в какое сравнение с пользой учения.
«И не делать клякс», – старательно выводит узник, завидуя в душе своей сестре Нинке и Жене-девочке: те – гораздо прилежнее и давно кончили свои уроки, и теперь, наверное, готовят в саду обед для своих кукол; они отделались, а ты вот тут сиди!
– Мама, чернила засохли, – кричит великий индейский вождь.
– Я тебе подолью сейчас новых, – отвечает мама и действительно подливает.
– Держи пальцы, как я сказала, – говорит она, – смотри, ты весь в чернилах. И что это у тебя за буквы? Разве это Д? Это какой-то крендель; а?? Боже ты мой, что это за ять? У тебя все буквы точно падают.
– У меня перо гадкое, – слабо протестует Женя.
– Неправда, я сегодня только дала тебе новое.
– Оно испортилось.
– Не рассуждай; если ты так плохо будешь писать, я тебе задам ещё страницу.
Мама уходит. Женя добывает откуда-то нитку и привязывает к ней бумажку. Кот Васька и не подозревает, что ему к хвосту сейчас будет привязано украшение: он сладко жмурится от дремоты.
«Я должен быть внимательным», – выводит Женя, и буквы у него становятся всё странней и странней: того и гляди, что они сейчас подерутся между собой, до того они наклоняются друг к другу.
– Женя, – кричит со двора Алёша, двоюродный брат индейского вождя, – а знаешь, что мы придумали?
Алёша – большой шалун и, наверное, уж придумал какую-нибудь штуку. Женя старается не слушать, но никак не может утерпеть; как на зло ещё комары так и жужжат. Вот, один уже впился в руку; Женя даёт ему напиться, чтобы потом прихлопнуть: бац! Комар улетает, но зато в тетрадке оказывается большая клякса как раз в том месте, где говорится, что не надо делать кляксы. Женя конфузится и старается собрать чернила с бумаги: на то у него и промокашка. Чернила исчезают, но в тетрадке остаётся пятно величиной в полстраницы.
А шум на дворе всё усиливается. Женя не выдерживает и выглядывает в окно. Алёша с луком и колчаном за спиной бежит за своей сестрой Мунькой. Лицо у него раскрашено, на голове укреплены перья, ноги – босые. Он уже не Алёша, а Чингачгук, знаменитый друг Соколиного Глаза.
Мунька, быстро перебирая крошечными ножками, спешит спрятаться под крылышко своей няни Сидоровны. Вот он уже почти настиг свою жертву, как вдруг ему под ноги бросается его младший братишка Юрас, карапуз, весь выкрашенный в синюю краску и тоже с перьями на голове. Он – Магуа, следовательно естественный враг Чингачгука. Происходит свалка, – Сидоровна еле разнимает чернокожих. Алёше однако удаётся поймать Муньку и, несмотря на защиту Юраса, раскрасневшегося от волнения, схватить её за вихор. Мунька пронзительно визжит. Великий вождь Дакома уже не может удержаться, чтобы не принять участия в схватке; к счастью, он дописывает последнюю строчку, – не хватает даже места для «клякс» и фраза остаётся неконченной.
– Мама, я дописал! – кричит Женя.
– Ну, ступай на двор, да не шали очень, – разрешает мама из своей комнаты.
Женя-мальчик летит через окно на двор. Там происходит целая драма: Мунька визжит, Юрас кричит и хнычет, Алёша победоносно подбоченился и высматривает положительным героем. И у него, и у Юраса краска на лице размазалась, и оба они действительно похожи на дикарей.
– Алёша, это у вас что же? – спрашивает Женя-мальчик, весь разгоревшийся от быстрого бега.
– Я не Алёша, а Чингачгук, – важно отрезывает тот.
Но на беду является из дому Алёшина мама.
Мунька и Юрас сразу ободряются, а Алёша, как будто, сконфужен.
– Сидоровна, – спрашивает Алёшкина мама, – кто кого обидел?
– Да вон баловник-то ваш, – отвечает Сидоровна, утирая лицо Мульке.
– Ах, как стыдно: большой мальчик!
– Он ш меня хотел шкальп шнять, – хнычет Мунька, большая любительница жаловаться.
– Чингачгук с женщин скальпы не снимал, – важно заявляет Женя-мальчик, строго придерживающийся точности описаний Купера и Майна Рида.
– И на что ты только похож, – возмущается Алёшина мама. – И Юрий тоже; марш по комнатам.
– Я – Магуа, – пробует отделаться Юрас. – Я заступался.
– Всё равно, – там разберу; а сейчас, Сидоровна, возьмите губку, да вымойте их… На что похожи!..
Алёшина мама старается рассердиться, но раскрашенные рожицы так уморительны, что она не может удержаться от смеха.
Няня Сидоровна берёт обоих героев за руки; Алёша упирается и, кажется, собирается зареветь. Женя-мальчик пользуется случаем, чтобы его подразнить. – Это его первое удовольствие.
– Чингачгука ведут в угол, Чингачгука ведут в угол, ха-ха-ха… – заливается он.
Алёша не может этого вытерпеть, – раз-два… он вырывается из рук няни и начинается новая потасовка. На этот раз уже оба разревелись. Наконец, Алёшу, Юраса и Муньку уводят, и великий вождь Дакома остаётся один, утирая слёзы: ему здорово попало по затылку.
– Не дразнись, – прерывистым голосом говорит Алёша, уводимый в сени.
Женя-мальчик понемногу успокаивается. Ему невыгодно плакать долго, особенно громко: как раз выглянет из окна мама и посадит в комнату, чтобы нервы успокоились.
Внимание Жени теперь обращено на кота Ваську, который спит, не замечая нитки, привязанной к его хвосту. Великий вождь привязывает быстро нитку к шпингалету окна и кричит: «Ату!»; Васька просыпается и, увидев Женю, к которому не чувствует большого доверия, прыгает с окна и, видя себя привязанным, жалобно мяучет. У Жени-мальчика сердце чувствительное: он боится, что Ваське больно и отвязывает его. Испуганно спросонья, кот скрывается на крышу, царапнув предварительно великого вождя. Кот Васька – большой любимец мамы, и счастье Жени, что она не видит этих проказ.
Тем временем являются девочки: сестра Жени – Нинка, кузина Женя-девочка и четырёхлетний гриб с глазами Лёлька – сестра Жени-девочки; они возвращаются из сада где стряпали обед для кукол, вследствие чего у них замазаны носы, щёчки и руки… По случаю жары все эти дамы – босиком.
Девочки знают, что Женя-мальчик не только великий индейский вождь, знаменитый своею удалью, но к тому же и «дразнилка», и поэтому стараются пройти в дом так, чтобы он их не задел, но он уже тут как тут. Девочки, желая предупредить нападение, начинают сами.
– Много ли клякс наделал? Дольше всех учился!
– А ты, «Нинка-стрижка».
Нинка краснеет и собирается разреветься: дело в том, что слова Жени напоминают ей происшествие истинное и неприятное. Она – большая кокетка, а, между тем, на днях по приговору доктора её обрили, чтобы гуще росли волосы. Понятно, что она не захотела подчиняться такому произволу, билась, барахталась и вообще была похожа на ягнёнка, когда его стригут, но несмотря на всё это и даже на то, что она пролила слёз не менее стакана, её обрили, и Женя-мальчик всякий раз, как мама была далеко, изводил сестру, сравнивая её голову «с коленкой».
– Все мальчики – невежи, – сентенционно изрекает Женя-девочка, вступаясь за подругу (она знает несколько слов по-французски и поэтому считает себя взрослой).
– Мы с тобой-дразнилкой не будем играть в индейцы, – сердится Нина.
– И я хочу в индейки, – лепечет Лёлька.
– А мы с Алёшей с вас скальп снимем, – грозит вождь Дакома.
– А вот с Нины и нельзя снять – у неё волос нет, – быстро-быстро болтает Женя-девочка, подражая индейскому петуху.
– Я вовсе не Нина, а «Кровавая Рука», – возражает сердито Нина. Очевидно, чтение Майна Рида не прошло и для неё бесследно.
– Девчонки вы – вот что! – презрительно бросает Женя-мальчик и, сев верхом на палочку, едет в другую сторону двора.
– А я секрет знаю, – кричит ему вдогонку Нина.
– Какой секрет? – интересуется Женя-девочка.
– А вот какой: нагнись сюда… – и Нина шёпотом сообщает, как папа сказал маме, что в такую жару надо оставить уроки.
– Мне это всё равно, – заявляет Женя-девочка, – мне надо учиться: я не маленькая.
Звонок к обеду прекращает «секрет» и девочки бегут мыть руки. Лёлька второпях отстаёт и падает, но видя, что по близости никого нет, раздумывает заплакать, поднимается и идёт в дом.
Обед проходит почти благополучно, так как дети рассажены между взрослыми. Только с Лёлькой происходит история: ей кажется, что у неё огурец меньше, чем у других и она начинает капризничать.
– Не хочу этот огурец, дай другой!
– Лёля, не капризничай!
– Дай другой огурец!
– Ай, ай, ай, как стыдно! У тебя большой огурец.
– Не хочу этого! Дай, дай, дай!
Начинаются слёзы. Баловница-мама отдаёт свой огурец, но Лёля бросает его на пол: ей нужен не такой, а другой, совсем какой-то особенный огурец. На слёзы и крик является бабка-повариха и сообщает:
– Какой-то большой старик пришёл с мешком.
– Это за Лёлькой, – вмешивается Женя-мальчик; Лёля сквозь слёзы озирается на дверь.
– Нет ли у вас детей-капризников? – басом спрашивает повариха, стуча в дверь.
Лёля не выдерживает и прячется за маму, забыв огурцы. Спокойствие восстанавливается, сердитый старик уходит, и обед кончается мирно.
На другой половине дома также обедают и тоже не без приключений, только в другом роде. Там вздумали отучать от лакомств сластёну Юраса. После обеда всем детям дали по мармеладинке, а две конфетки положили на стол и не велели никому трогать. Когда все ушли, Юрас потихоньку пробрался в столовую и привёл с собой Муньку. Мунька, изображая послушную девочку, стала отговаривать Юраса от его намерения, но кончила тем, что соблазнилась и сама, и они поделили одну мармеладинку; но что же оказалось? Конфета была вся обмазана хиной.
– Кто съел мармелад? – спрашивает мама, вошедшая как на беду вместе со всеми большими.
– Никто… он сам съелся… – говорил Алёша.
Юрас и Мунька стоят красные и молчат; им совестно и досадно: очень нужно было попадаться из-за такой гадкой конфетки.
После обеда Женя-мальчик о чём-то долго сговаривался с Алёшей: очевидно, затевалась какая-нибудь новая шалость. Сидоровна мирно уселась вязать чулок под кустом сирени. Женя-девочка, собрав остальных детей, затеяла общую игру, а два индийских вождя враждебных племён и из разных романов, Чингачгук и Дакома, заключили временное перемирие, бросили своё убийственное оружие – луки, стрелы, сарбоканы и томагавки, перекинули через плечи длинные кнуты и превратились в настоящих русских подпасков. Незаметно пробрались они через кусты и побежали в сад.
Остальные дети были увлечены своей игрой. Сидоровна задремала над чулком, и никто не обратил внимания на продолжительное отсутствие двух вождей.
– А где Женя-мальчик? – спросила мама, появляясь на балконе. – Вы должно быть опять поссорились?
– Вовсе нет, – быстро затараторила Женя-девочка, – он всё тут с Алёшей вертелся; а мы очень рады, что они ушли: они такие шалуны, только играть мешают…
– Ну, если с Алёшей ушли, значит непременно шалят где-нибудь, – заключила мама, видимо начиная беспокоиться.
Подошедший садовник сообщил, что видел, как мальчики перебрались через забор в рощу. На поиски за мальчуганами немедленно снарядили экспедицию и скоро их нашли: оказалось, что они отправились к стаду и, пощёлкивая кнутами, мирно стерегли скотину, как заправские пастухи. Рабов Божиих взяли на буксир и повели домой, несмотря на их протесты. На беду няни-конвоира по дороге попался пруд. Зная, что всё равно семь бед – один ответ, индийские вожди решили состроить ещё одну штуку и, воспользовавшись рассеянностью няни, забрались в тину и стали ловить головастиков.
– Ах, озорники! Ах, оглашённые! – накинулась Сидоровна на мальчиков, не решаясь однако преследовать их в пруду, который был хотя и мелок, но очень грязен. – Вот будет вам ужо́.
– А всё таки не залезешь, – дразнит Алёша.
– Женя, лови, вот какой большой головастик.
Наконец, привели их домой вымазанных, мокрых, покрытых тиной и смешных настолько, что даже сердиться на них не сочли возможным их мамы, а только немного поспорили на тему о том, чей мальчик шаловливее.
– Уж наверное это твой Алёша придумал, он всегда первый заводчик.
– А твой старше, но шалун каких мало.
Спор кончился тем, что вождей развели по их комнатам и посадили по местам в ожидании, когда будет пора бай-бай.
* * *
Ночь на дворе. Дети давно помолились и улеглись. В сиреневых кустах заливается соловей, а лунные лучи скользят через ветки и ложатся пятнами на траву… Тихо, тепло… Где-то далеко аукается сыч. Это он уносит маленьких детей, когда они не хотят спать. Женя-мальчик никак не может уснуть и мысли его ещё полны впечатлений дня. За стеной слышно: «уа, уа, уа!» Это маленький Шурик заявляет о своём желании кушать.
– Мама, а ты, помнишь, говорила, что детей находят в капусте? – шепчет Женя.
– Спи, будет тебе! – отвечает мама.
– А вот Шурку тётя зимой нашла, разве зимой бывает в огороде капуста?
– Мама, Женя-мальчик мне спать не даёт, – сонным голосом жалуется Нина.
Скоро всё успокаивается… Детям снятся разные сны: и свадьба кукол, и битва делаваров с гуронами, и скучные уроки, и весёлые прогулки в лес за грибами, и многое, многое такое, что, увы, уже давно не снится нам с вами, читатель!.. Да и никогда не будет сниться.
1904
