Текст книги "Николай I - попаданец 2 (СИ)"
Автор книги: Петр Донцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Ружья Дрейзе, добытые в Пруссии оказались весьма кстати. Я помнил, что в той истории, с помощью этих ружей пруссакам удалось довольно легко разгромить австрияков в 1866 году! То есть это ружье останется актуальным до конца 1860х, что вполне неплохо. Следовало поработать над некоторыми недостатками, вроде обтюрации газов, но в принципе мы имели на руках готовый казнозарядный прототип, довольно дешевый в производстве. Отслеживая новинки вооружений, люди генерала Матвеева приобрели несколько экземпляров ружья Шарпса. По точности и дальности стрельбы оно оказалось лучше ружья Дрейзе, но было гораздо затратнее в производстве. Опытная мастерская в Туле получила задачу немного упростить механизм и изменить его достаточно, чтобы не платить патент, но я не рассчитывал на большое снижение стоимости. Таким образом, выходило, что основные пехотные части лучше вооружить доделанной винтовкой Дрейзе, названной винтовкой образца 1852 года, а снайперские и некоторые кавалерийские части стоило вооружить винтовкой Шарпса, тоже поменявшей название на винтовку Никифорова – талантливого тульского оружейника, который творчески переработал американский прототип.
В Царицыне строился новый артиллерийский завод, для производства полевых и тяжелых орудий, а под Тулой завод для производства ружей Дрейзе. Основные оружейные заводы Москвы, Петербурга и Тулы проходили модернизацию. Вдобавок планировалось строительство новых заводов по производству пороха и боеприпасов в Харькове, Николаеве, Нижнем Новгороде и Иркутске. Параллельно, Павел Матвеевич Обухов работал над созданием стального полевого орудия из высококачественной стали. Я помнил, какую роль стальные, заряжающиеся с казны пушки Крупа сыграли во Франко-Прусской войне. Сам Круп еще не стал пушечным королем, так что и здесь, при должной сноровке у нас имелся шанс стать первыми. Благо по производству чугуна и стали Россия вышла на первое место в мире. Я надеялся, что за три-четыре года Павел Матвеевич доведет свой образец до ума, и тогда, мы сможем запустить его детище в серийное производство. К этому времени Царицынский завод будет готов.
Будучи в Петербурге я встречался с профессором Пироговым. Николай Иванович уже давно приобрел всеевропейскую славу, а лично меня интересовали его достижения в области наркоза и полевой хирургии. Одной из основных проблем армий XIX века были плохие санитарные условия и низкий уровень полевой хирургии. Именно этим я попросил его заняться. Являясь ректором Петербуржского медицинского университета – ведущего в Российской империи, он ввел передовые методы обучения и практики для будущих врачей. Я попросил доктора возглавить армейскую медицинскую службу и заняться разработкой передовых методов полевой хирургии, используя существующий опыт. Вдобавок, в армии реформировалась служба полевых врачей и санитаров, и создавались тыловые структуры для лечения раненных, при организации которых требовался опыт Николая Ивановича. Доктор воспринял это предложение с большим энтузиазмом. А как же иначе? Ведь от предстоящих перспектив аж дух захватывало. Сколько солдатских жизней можно спасти, и какая огромная от этого польза отечеству. В истории, которую здесь знал только я, многие свои знаменитые методики профессор разработал в ходе Крымской войны. Здесь же, я надеялся, он достигнет тех же результатов в более благоприятных условиях, что позволит сохранить не одну солдатскую жизнь.
Для укрепления Дальнего Востока, требовалось ускоренными темпами прокладывать Транссиб. К 1849 году ветка железной дороги уже дошла до Екатеринбурга, и имелся черновой вариант трассы до Владивостока. Но путь этот не был детально разведан, что еще предстояло сделать. Тем не менее, чем восточнее мы успеем провести трассу, тем лучше. Даже если дойдем до Иркутска, уже ничего, все ближе, чем пешком от Екатеринбурга. Учитывая постройку Балтийского и Черноморского флотов практически с нуля, все устаревший корабли, которые могли дойти до Владивостока и Александровска, после небольшого ремонта, отправлялись на Дальний Восток и в Русскую Америку. С ними отправлялись небольшие партии солдат и поселенцев. Эти флотилии, усиленные четырьмя современными фрегатами составят костяк Тихоокеанского флота России с базами во Владивостоке, Петропавловске, Александровске и Новоархангельске.
В Финском заливе генерал Тотлебен руководил усилением существующей системы укреплений в Кронштадте и Свеаборге. Там же, на Балтике проводились испытания морских мин усовершенствованной конструкции, под руководством генерала Шильдера. На Черном море мы не проводили перестройку укреплений Севастополя и Николаева, дабы не вызывать преждевременно подозрений османов. Напротив, турки разрешили нам провести четыре фрегата и несколько более мелких судов через Дарданеллы, для их отправки на Дальний Восток. Ослабление Черноморского флота им было на руку. Мы открыто заложили три бронированных винтовых фрегата, двухтысячного тоннажа, но учитывая десяток линейных кораблей, которые оказались списаны, это не выглядело устрашающе. В ту пору даже англичане не видели большой пользы от бронирования, но вкупе с бомбическими орудиями эти три фрегата представляли собой неплохую замену сгнившим кораблям. Имелись мысли и по поводу цельнометаллических мониторов с увеличенным главным калибром. Остойчивость у них так себе, но для разрушения укреплений Босфора и прикрытия десанта самое то.
В 1849 году, когда Европа еще зализывала раны после революционной активности, я был занят согласованием вышеуказанных начинаний с различными министерствами и поиском подходящих людей для осуществления этих проектов. Маховик следующего этапа реформ опять закрутился, отсчитывая время до часа 'Х'.
Глава 18.
Павел Игнатьевич Соболев был очень доволен собой. А как же иначе? Чай первым из саратовских купцов-заводчиков пароход пустил. А ведь не он один пытался то. Вон, почитай, Ксаверий Дмитрич Рогозин два года назад пытался свой пароход построить, даже инженеров привез из Царицына, но чего-то там у них не заладилось. То ли инженеры оказались липовые, то ли деньги кончились. Хотя это вряд ли. Ксаверий Дмитрич хозяин рачительный. Ишь как на торговле чаем поднялся. 'Вот и сидел бы себе на чае', подумал, усмехнувшись, Павел Игнатьевич.
Другой конкурент – Матвей Петрович Дыбин, тоже мечтал свой пароход по Волге пустить, но пока еще ничего путного построить не сумел. А ведь Соболев предлагал ему строить вскладчину. Так, по-всякому, дешевле выйдет, да и конкурентов не будет. Кто ж с ними двоими в Саратове тягаться будет? Ан нет, гордость в Матвее Петровиче сыграла. Оно-то конечно, мануфактура Павла Игнатьевича была его главным конкурентом в губернии, но дело есть дело. Причем тут гордость и барыш? Купцы даже побились об заклад при свидетелях, кто первый пароход построит, тот и выиграл. На десять тысяч рублев поспорили. Об этом весь Саратов две недели судачил. А кто теперь будет подсчитывать барыши от перевозок, купец не сомневался.
А все потому, что заводчик людей правильных нашел. Не поленился, поехал в Нижний Новгород, где уже лет пятнадцать производили пароходы на двух больших заводах. Один из них принадлежал самому Берду. В Нижний купец поехал не случайно. Брат у него там имелся, двоюродный. Купец, не промышленник. Торговал по всему Поволжью и всех в Новгороде знал. Вот и свел его братец с главным инженером одного из заводов, господином Павлом Сергеевичем Зеницким. Тот происходил из мелких дворян, но закваска у него была своя, купеческая. Инженером он оказался знающим и опытным. Несколько дюжин винтовых пароходов и барж построил и в паровых двигателях шибко понимал. А главное, очень хотелось его тезке свое дело открыть, но начального капитала не имелось. Вот и подвернулся ему Соболев со своим предложением войти в пай. Поначалу Зеницкий сомневался, чай Павла Игнатьевича совсем не знал, но подумавши, согласился. Не всяк готов в дело восемьдесят тыщ вложить. Видно верит, что все получится. Договор подписали там же в Нижнем, а уже через два месяца и сам инженер с дюжиной помощников приехал в Саратов. Таким образом, общество 'ПП' в честь обоих Павлов начало свое существование.
Помещение для небольшого завода поставили быстро, за четыре месяца. Имелся у промышленника свой участок земли прямо у реки. Благо лес и кирпич под строительство запасли заранее. Была у Соболева мыслишка сначала завод свой расширять, но он передумал. Ткацких мануфактур ныне в Саратове чуть ли не дюжина. Мелочь в основном, но есть и крупные, такие как Дыбинская. Да и не в одном Саратове чай мануфактуры стоят. Ныне, каждый купчик, чуть денег поднимет, норовит такую мануфактуру открыть. Дешевые, но крепкие Саратовские ткани по всей России знамениты. Вот каждый и старается себе кусочек ентого пирога и захапать. Потому и передумал Павел Игнатьевич завод расширять, а решил другим делом заняться, таким, которым никто еще в Саратове не промышляет. Тогда то и пришла ему в голову идея о пароходах. Поначалу он хотел один такой купить и возить свои товары прямиком в Нижний или вниз по Волге, в Астрахань. Благо, в Нижнем и в Царицыне уже давно как производили винтовые и колесные пароходы. Но потом он все же решил попробовать производить свои собственные. Торговля по Волге-матушке растет, а с ней растет и спрос на пароходы и баржи. Купцов, да мануфактурщиков знакомых у него почитай две губернии и уезд наберется. Глядишь, кто и захочет свой товар на Соболевских пароходах везти.
Вчера, аккурат в восемь утра, первенец товарищества 'ПП', протяжно гудя и чадя в небо черным дымным шлейфом, отчалил в свой первый рейс в Астрахань. На деревянной пристани собралось полгорода. Полицмейстер приказал всех на причал не пускать, дескать, от стольких топтунов он глядишь, и обвалится, но народ не роптал. Те, кто по именитей и побогаче, тех, конечно, пустили, а народ попроще расположился на самой набережной и повыше, на пригорке. Пароходом ныне никого не удивишь, чай каждый день туды сюды ходять, но ведь тут на десять тыщ рублев поспорили. А это уже событие!
Правда, Матвей Петрович Дыбин честь свою купеческую не уронил. Тут же на причале, как только отчалил 'Соболь' (названный с честь хозяина) он пожал Соболеву руку и при всем честном народе вручил ему вексель на те самые десять тыщ рублев. Заводчик так растрогался, что приказал выставить на пристань целую бочку горяченькой и закуски вдоволь. Полицмейстер, получивший сто рублев, скромно закрыл на это глаза. Оно, конечно, без драки не обойдется, но ничего, его подчиненные проследят, чтобы шибко не бушевали. А так все в прибытке, жандармам по два рубля за волнение, а народ чего уж там, пущай веселится.
Глава 19.
– Эй, Савелий, чтоб тебя, проследи, чтоб загружали осторожнее. Ведь сломают же ироды. Кряжистый мужичек, с лапатообразной бородой и морщинистым, обветренным лицом, ответил с обидою в голосе:
– Дык, мы со всею осторожностью, Прокофий Афанасьевич, доски скользкие после дождя. Надобно их песком посыпать, что ли.
– Так посыпь, поезд вас дожидаться не будет. Если опоздаешь на станцию, заказ сорвешь.
– Ничего, успеем, через час закончим и тронемся, – Савелий шмыгнул носом, смахнул с лица капли пота и крикнул грузчикам, – Давай робя, веселей, и продолжил обращаясь к надзирающему за погрузкой клерку, – еще две подводы и магарыч.
В это время мимо них проехала крытая пролетка и остановилась как раз у главного входа, в двадцати метрах от грузчиков. Прокофий Афанасьевич, только что ругающий мужиков, развернулся и побежал рысцой приветствовать начальство. На самом деле его присутствие более требовалось при погрузке, но лишний раз помусолить глаза начальству не в тягость. Такова была жизненная философия заводского учетчика и грозы местных грузчиков господина Никифорова. Карьеру это сделать ему не помогло, но характер не переделаешь. С другой стороны, Прокофий Афанасьевич, семи классов образования и тридцати лет отроду работал старшим учетчиком у самого Зельдера, одного из успешнейших заводчиков в империи – как ни крути, а не мелкая сошка. И зарплата у Никифорова солидная, аж пятьдесят целковых в месяц. Дык, ведь через его руки проходит товару чуть ли не на мильйон, а идет тот товар по всей Европе, и даже через океан, в Америку. А там глядишь, и почтительность его окупится. Большой человек Михаил Исаакович Зельдер. Все чего не коснется, превращает в золото.
– Ишь побежал, аки к крале, – усмехнулся Василий, темноволосый парень, с редкими, еще пробивающимися усиками, уже два года работающий на заводе.
– Не, – усмехнулся Николай, высокий и широкоплечий мужичек, с аккуратно подстриженной русой бородой, – барыни таких не любят. Вот я другое дело, – и он распрямил свои широкие плечи.
– Цыть там, – зашипел Савелий, – вот загрузите, тогда и зубоскальте. Не приведи господь ящик грохните, всех премии лишать. – Грузчики умолкли и, покряхтывая, продолжили работать уже молча и деловито.
Никифоров, подбежав к барскому экипажу, снял картуз, и немного подобострастно приветствовал хозяина:
– День добрый, Михаил Исаакович, мы как раз погрузку заканчиваем, аккурат к поезду успеем. Все как в заказе указанно. Уж я проследил.
Зельдер вышел из экипажа, кивнул Прокофию Афанасьевичу, сказал: – Спасибо, – и, уже не глядя на учетчика, поднялся по ступеням к массивной входной двери с чугунными, витыми ручками. Охранник у входа предупредительно открыл дверь и хозяин завода, мельком поблагодарив, прошел вовнутрь.
Михаил Исаакович Зельдер – один из первых людей Киева выглядел весьма солидно. Немного сухопарый (сказывалось голодное детство), с небольшой, аккуратно подстриженной эспаньолкой и густыми с проседью волосами, он походил на университетского профессора. Но это только с первого взгляда. Походка его – немного торопливая и пружинистая, выдавала в нем человека энергичного и деятельного, а черные, внимательно смотревшие глаза, скорее человека дела, чем мыслителя. Костюм тройка, тонкого английского сукна сидел на нем как влитой, и человек не знающий, никогда бы не подумал, что детство свое маленький Миша провел в небольшом еврейском местечке в Подольской губернии, в полуразвалившемся домике с еще семью братьями и сестрами. После отмены черты оседлости в 1829 году, семейство Зельдеров перебралось в Киев. Отец Михаила, мелкий портной, держал мастерскую по пошиву готовой одежды на Подоле. Мальца не интересовало портняжное дело, зато он с детства испытывал большой интерес к механизмам, и даже соорудил в сарае, позади дома примитивный насос. Отец не препятствовал его наклонностям, благо сыновей, готовых продолжить портняжное дело хватало. Проявивши блестящие способности к точным наукам, юный механик с помощью стипендии от общины смог поступить в Харьковский политехнический университет, окончив который, некоторое время работал инженером на Юго-Западной железной дороге.
Судьба его круто переменилась в 1847 году, когда он изобрел швейную машину. Точнее подобные машины были изобретены и до него – идея, так сказать, витала в воздухе, но именно Зельдер довел ее до ума, внедрив несколько простых, но необходимых улучшений. Успех пришел практически сразу. Простой, надежный и относительно недорогой агрегат требовался везде, в особенности на селе, где хозяйки брали на дом работу для дополнительного заработка. Михаил Исаакович проявил свою деловую хватку, запатентовав свое изобретение в Европе и в США. В России, а затем и в Германии он создал одну из первых франшизных сетей для сбыта. Таким образом, ему удалось всего лишь за несколько лет практически подмять под себя европейский и российский рынки. Конкурентов он старался безжалостно давить исками. Хотя иногда соглашался на выплату роялти, если видел, что судом дело не решить.
Разбогатев, заводчик начал жертвовать на благотворительность. На его средства возвели заводскую школу и больницу. Харьковский университет, альма-матер изобретателя, получил новый кампус для факультета механики. Он же ежегодно предоставлял стипендии для двадцати студентов, не имеющих средств продолжить образование. Неудивительно, что Михаил Исаакович считался одним из первых людей в городе, а его имя было широко известно в России. Как-никак, а через двадцать лет машинки Зельдера, с чугунным клеймом 'З' имелись, чуть ли не в каждом доме.
В приемной, у кабинета его уже дожидался стряпчий, Александр Федорович Луговский. Пожав ему руку и поприветствовав, заводчик пригласил его в кабинет. Сев за свой широкий, покрытый зеленым бархатом стол, он жестом пригласил визитера присесть напротив и сказал:
– Рад вас видеть, Александр Федорович. Как прошел ваш вояж через Атлантику?
– Уже думал молится пресвятой деве, – улыбнулся стряпчий, – штормило почти до самой Англии.
– А мне говорили, что пароходы чрезвычайно стойкие к штормам, – сказал Михаил Исаакович.
– Право, не верьте. На личном опыте убедился, что все это домыслы. На поезде вояж гораздо удобнее. Не чувствуешь себя таким беспомощным. Впрочем, с вашего позволения, я хотел бы перейти к делу. Вы получили мою телеграмму из Берлина?
– Да, еще неделю назад. Вижу, господин Зингер хочет войны? Да и господа Грув и Бейкер тоже бузят?
– Так точно, – ответил Луговский. – Господин Зингер подал на нас в суд, и оспаривает наш патент. А, Грув с Бейкером подали в суд и на нас и на Зингера, утверждая, что детали, используемые в вашем агрегате, на самом деле были изобретены ими еще в 1845 году.
– И что, они запатентовали свое изобретение?
– В том то и дело, что они запатентовали его в 1848 году, за месяц до того, как мы зарегистрировали ваш патент. Но я это оспорил, ибо за месяц вы никак не могли узнать об их изобретении и таким образом додумались до всех деталей вашего агрегата самостоятельно.
– Понятно. А что господин Зингер? Вы считаете, что у него есть шансы?
– Не думаю. Но затрудняюсь сказать наверняка. Дело в том, что мы начали продавать швейные машинки в США с июня 1851 года, хотя ваш патент я зарегистрировал в 1848 году. Вот Зингер и напирает на то, что раз продажи начались лишь в 1851 году, то и готового продукта у нас на тот момент еще не было. Мол, то, что указанно в патенте и то, что ныне продается разные вещи. А наш нынешний агрегат есть копия его машинки.
– Но это же полная ерунда. В патенте прямо описывается суть моего изобретения с приложением чертежей. Так что шиш ему, а не компенсацию, – Михаил Исаакович в волнении аж привстал и оперся руками о столешницу.
– Дело в том, Михаил Исаакович, что суд по патентному праву может длится долго, даже годами. А тем временем мы не имеем права продавать нашу продукцию в США. Вы же сами приказали вернуть последний груз направленный в США.
– Знаю, знаю, – нетерпеливо перебил Зельдер, – но что вы имеете предложить?
– Суды в США продажны, и если поднести барашка кому надобно, то дело может решиться быстрее и в нашу пользу. Есть у меня один знакомый сенатор, который знаком с нужным нам судьей. Он готов поспособствовать решению нашего вопроса. Но, конечно, я ничего не могу предпринять без вашего решения.
– О какой сумме идет речь?
– Думаю, тысяч тридцать помогут ускорить дело.
– Ого, у вашего сенатора отменный аппетит, – усмехнулся заводчик.
– Дело в том, что, насколько мне известно, господин Зингер уже успел подмазать кое-кого из патентного бюро. Ведь наши проблемы не возникли просто так. Даже если мы не проиграем, мы теряем продажи.
– А если доказать, что мы начали продавать в империи и в Европе с 1848 года? Это поможет делу?
– Не уверен. Как я уже упоминал, здесь, скорее всего не только вопрос приоритета, сколько его толкования. Пока мы не продаем, Зингер укрепляет свои позиции. Я поддал встречный иск, но опять же таки – время. – Стряпчий выразительно всплеснул руками.
– Чертов Зингер, – пробормотал Михаил Исаакович. – Что ж, попросите вашего сенатора помочь. Деньги я вам на это дам. Но мне нужен результат, и чем поскорее.
– Я приложу все усилия, Михаил Исаакович. Через два-три дня я отбуду обратно. Постараюсь известить вас при первой возможности.
– Спасибо, Александр Федорович. Я ценю ваше упорство в этом деле. – Зельдер встал и протянул руку для пожатия.
– Благодарствую, Михаил Исаакович. Надеюсь вскорости вас порадовать. – Гость пожал хозяину руку и вышел из кабинета.
Несмотря на оптимизм стряпчего, суд длился два года и закончился компромиссом. Зингер и Зельдер забирали свои иски обратно. Каждый получал право производить свои машинки, без уплаты роялти конкуренту. Правда эта договоренность распространялась только на территорию США, а в Европе Зельдер еще долго сохранял практически монополию на свое изобретение.
