Текст книги "Николай I - Попаданец (СИ)"

Автор книги: Петр Донцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Николай I – Попаданец. Книга 1.

Предисловие.

Что было бы с Россией, если бы не было тридцати «потерянных» лет Николая I, если бы вместо Александра II освободителя, был бы Николай I Освободитель, и крестьянская реформа действительно бы дала землю крестьянам, а промышленная революция началась в России на полвека ранее.

Глава 1.

Я закрыл книгу, и устало прикрыл глаза. Уже полночь, а завтра на работу. «Опять с утра буду как зомби» – подумал я. Есть у меня маленький фетиш: когда остается несколько станиц до конца книги, я обязательно должен их дочитать, даже если как сейчас, чувствую себя убитым после рабочего дня и, зная, что завтра с утра никакой кофе не поможет.

А что делать, если ты любишь читать. С детства глотаешь книги и привычка читать для тебя также естественна как для некоторых привычка курить. Так, что иногда заканчивая одну книгу, я автоматически начинал другую, а иногда почитывал несколько параллельно.

С утра действительно пришлось тяжело.

– По кофе? – спросил Сашок.

– Угу, – угрюмо ответил я, – без молока и много.

– Баба? – ехидно спросил Сашок.

– Если бы, – ответил я, – так, нездоровое увлечение литературой.

– Понятно, – протянул Сашок, но тему не продолжил. Мы с Сашком типичные рабочие приятели. С утра кофе вместе, в полдень обед тоже вместе или в компании еще нескольких коллег. В пятницу пиво после работы. Вообще-то ритуал распития пива предложил наш с Сашкой начальник в целях сплочения коллектива. Но традиция не прижилась, и упавшее знамя подобрали мы с Сашкой.

Вне работы мы с Сашком не общались. Читать Сашка не любил. Так что наши разговоры сводились к small talks, сериалам коих Сашок смотрел немеренно и Сашкиным же похождениям, реальным и мнимым.

За что он мне нравился, так это за оптимизм и жизнелюбие. Я относился к жизни более серьезно, был более тяжелым на подъем. Большинство моих друзей, тоже можно было причислить к «серьезным молодым людям». Поэтому мне импонировали беззаботные люди, даже если у нас не всегда было много общего.

Возвращался домой я как обычно на подземке. Был час пик, и вагон был набит под завязку, так что за поручни можно было не держаться. Я вспомнил о прочитанной давеча книге. Эта была биография Николая Первого. Спорная личность. Одни считают его деспотом, другие рыцарем самодержавия. Так получилось, что про Николаево царствие большинству известно по его началу и концу. То есть по восстанию декабристов и Крымской войне. Мало кто слышал про Русско-Персидскую и Русско-Турецкую (очередные) войны, про спасение Турции в борьбе против Али-Паши, про подавление Польского и Венгерского восстаний. Об этом в основном знают специалисты или те, кто специально интересуется.

Многим Николаева эпоха видеться как эпоха застоя между царствованием Александра Первого с его драматичной борьбой с Наполеоном и царствованием Александра Второго, царем освободителем, погибшим от рук террористов. Но я думал о другом: была ли у Николая I свобода выбора? Были ли его решения ошибочными или это послезнание потомков, и даже императоры не имеют свободы воли и скованны обстоятельствами.

Придя домой, я наскоро поужинал дежурной яичницей с бутербродом и засел за Интернет. Прочитав книгу я люблю проверить информацию из других источников. Из любопытства и объективности ради. За что я люблю Википедию, так это за ссылки. Начав читать одну статью, я мог очутиться в совершенно другой. Заодно это давало более полную картину эпохи, начиная политическими раскладами и кончая технологиями.

Про Крымскую войну и её героев Нахимова и Корнилова я читал еще, будучи школьником. Гораздо меньше я знал про Николаевских генералов Паскевича, Ермолова и Дибича. Вот и захотел восполнить пробелы. Зависнув в Интернете, я вынырнул в районе полуночи. Если бы я знал, как пригодится мне любая крупица информации о времени Николая I, то я бы всю ночь не спал. Но я уже упоминал о послезнании. Заснул я быстро, как будто свет в голове выключили и без особых сновидений.

Проснулся я с удивительно ясной головой и без будильника. Без будильника, потому что кто-то тряс меня за плечо. Этот кто-то оказался седовласым старичком с большими и мохнатыми бакенбардами.

– Ваше Высочество, – просительно сказал он, – вставайте, у вас классы в скорости, а вы еще не умывшимся. Сначала я подумал, что это розыгрыш, но быстро отогнал эту мысль. Во-первых, ни у кого не было ключей от моей квартиры, да и друзья у меня серьезные – такие не разыгрывают. А во вторых я знал этого старичка, да и обстановка комнаты выглядела знакомой.

Глава 2.

Прошел уже месяц с тех пор как я попал в прошлое. Мне казалось, что прошла целая жизнь. То, что я попал в ноябрь 1812 года и очутился в теле Николая Павловича, будущего императора Николая I я узнал еще в первый день. Разбудивший меня Андрей Осипович, мой камердинер помог мне умыться и сопроводил в классную комнату, где меня уже дожидался мой младший брат Михаил и Андрей Карлович Шторх, наш учитель политэкономии. Идея проводить урок политэкономии 16ти и 14ти летним подросткам в восемь утра была явно бредовой, плюс наш с Михаилом учитель делал это сухо и педантично, читая нам по своей печатной французской книжке, ничем не разнообразя этой монотонии.

Как оказалось, мое сознание наложилось на память реципиента, то есть Николая, что очень мне помогло. Так как я помнил события и людей из жизни настоящего Николая и только поэтому не спалился. Узнавание людей и событий с ними связанными приходили ко мне сами собой. Как будто кто-то мне подсказывал из-за плеча. Но все это происходило у меня в голове совершенно безотчетно. Странно, но я почему-то поверил в то, что произошло, практически моментально и меня охватил ужас. Не ужас быть разоблаченным, а ужас одиночества. Мои родные и друзья, вся моя прежняя жизнь, в один миг, без предупреждения, оказались в прошлом, то есть в будущем. Мир в одночасье изменился. Ведь уровень технологий значительно определяет бытие, а я переместился на двести лет в прошлое, в мир без интернета, телевизора, телефона да и вообще без многого того что составляет нашу жизнь в XXI веке. Я чувствовал себя как ребенок, так как многому мне предстояло учиться заново. Так, например, привыкнув к клавиатуре и практически отвыкнув писать рукой, я должен был научиться писать пером без помарок. Вместо автомобиля была лошадь. И хотя тело реципиента все это помнило и делало автоматически, у меня был диссонанс между моторикой и личными привычками. Со временем он сгладился, но первые месяцы это было довольно мучительно.

Я не знал, вернусь ли я когда-нибудь в свое время, и поэтому, предполагая худший сценарий, я решил максимально сжиться с этой эпохой и сделать мое пребывание здесь насколько возможно комфортабельным. Благо положение Великого князя, брата императора, весьма этому способствовало. Далеких планов, по преобразованию страны, даже учитывая тот факт, что я стану Императором Всероссийским у меня не было. Ведь я был простым человеком из будущего, который еще не чувствовал внутренней связи со временем в котором он очутился, и который не знал местных реалий, кроме как из книг. Но теория и практика это как говорят в Одессе: две большие разницы.

Первые дни я провел в каком-то оцепении, действуя на автомате, благо, как я уже упоминал, мне помогала память реципиента. Наши с Михаилом классные занятия были довольно интенсивными. Так как, по-видимому, настоящий Николай был довольно рассеян и не испытывал особой тяги к учебе, моя молчаливость была воспринята именно так. Мой младший брат Михаил пытался было узнать, что со мной, но я сослался на усталость и тревогу. Так как шла война с Наполеоном и потому как мы оба "хотели на фронт", а нас не пускали, эта тревога и разочарование показались Михаилу убедительными.

Хотя я попал в этот мир в разгар войны с Наполеоном, ту, которая Первая Отечественная, события, происходившие на фронте, проходили мимо нас. Самого понятия фронт еще не было, все же масштаб был не тот. Хотя люди гибли тысячами, и за победу над Наполеоном пришлось заплатить жизнями трехсот тысяч солдат и мирных жителей. В Гатчине же, где я очутился, все было тихо. Конечно, напряжение войны чувствовалось. Люди жадно ждали новостей из армии и возле приезжих офицеров всегда толпились люди, спеша узнать новости. В этой атмосфере я и Михаил продолжали ежедневные занятия под ретивым генеральским оком Ламздорфа – нашего с Михаилом воспитателя. Это был типичный солдафон, деспотичный и ограниченный. Поставленный нам в воспитатели еще Павлом I, моим (т.е. Николая) отцом, он оставался таковым и при брате моем, Александре I. Матери моей, Марии Федоровне, которая жила с нами в Гатчине, почему-то импонировал этот деспотичный стиль воспитания, хотя со временем мы стали все больше времени проводить с другими педагогами которые преподавали нам право, экономику, математику, физику и военные науки: стратегию, тактику, инженерное дело.

Здесь я хочу сделать отступление и сказать пару слов о моей родне. Мария Федоровна была довольно деспотичной мамашей. Она беззастенчиво лезла в политику и пыталась влиять на решения сына, Александра, тот который самодержец Всероссийский. Будучи осведомлена о заговоре против своего мужа Павла I, она и её сын Александр фактически санкционировали его убийство, не предприняв ничего, чтобы его предотвратить. Не известно могли ли они повлиять на заговорщиков, уж очень сильно не любили Павла при дворе, да и сам он, своим вздорным характером и сумасбродством, так сказать, не оставил себе шансов. Деньги и подстрекательство англичан легли на благодатную почву, но и без них у Павла было достаточно врагов. Он стоял на пути у больших денег, а это, как известно чревато.

Мой брат Александр, став императором, стал так же и главой семьи, заменив младшим Николаю и Михаилу отца. Будучи занятым государственными делами и армией во время непрерывных Наполеоновских войн, он редко навещал нас. Поэтому так сложилось, что единственным близким человеком в семье, мне был Михаил. Александр был человеком скрытным и непостоянным. Он, то увлекался масонством, то православием. То приветствовал либеральные идеи, то проводил консервативную политику. Мне казалось позже, когда я узнал его получше, что он разочаровался в либеральных идеях и возможности их реализации в тогдашних российских реалиях. По окончании войны он казался мне усталым и разочарованным. Но не буду забегать вперед.

Глава 3.

В этот ясный и морозный день звуки разносились далеко по округе. Густая и нестройная толпа скопилась на берегу реки, но лишь немногие из них смогли пробиться к двум понтонным мостам, построенным через реку. Сверху, где располагался полк Огюста Клермона, толпа походила на ручей набирающий силу, который вот-вот прорвет плотину. Несмотря на огромную толпу, заполнившую все пространство до горизонта, было довольно тихо. Были отчетливо слышны ругательства и окрики солдат охранявших переправу, да визг пил и стук топоров саперов, которые по грудь в воде, среди редких льдин, неустанно чинили расшатавшиеся опоры мостов.

Полк Огюста расположился на одной из возвышенностей, расположенной юго-восточнее переправы, и должен был прикрывать мост, в случае появления русских. Огюст, как и его однополчане понимал, что шансов выжить у них почти нет, потому как большинство способных держать ружье солдат сейчас переходят через мост, а гвардия уже перешла. Так что в случае появления русских, они должны были надеяться на себя и на те куцые батареи, что успели переправить на противоположный берег.

– Чертов мороз, – сказал сидевший с ним рядом капрал Удэ. Он был матерый вояка, этот Удэ, прошедший не одну компанию. Но теперь вместо бравого капрала-великана, на Огюста смотрел осунувшийся и оборванный нищий, со слезящимися от холода глазами и красным шелушащимся носом. Не то, чтобы такой холод нельзя пережить. Но месяц бесконечных переходов, без крыши на ночлег и со скудеющим рационом, когда дождь льет за шкирку, а ночью мягкий снег так обманчиво покоен, и закаленный ветеран может дать дуба. Первыми начали падать лошади, а за ними и люди. Их нынешний полк собрали с бору по сосенке из поредевших дивизий Великой Армии, но с Удэ, Огюст был знаком c начала компании, когда они оба служили под командованием маршала Виктора.

На реплику Удэ Огюст ничего ни ответил.

– Что говорит капитан? – спросил Удэ. Огюст пожал плечами и ответил:

– Оставаться здесь, пока все не пройдут. Удэ нахмурился:

– Половина и так здесь останутся, – сказал он, указывая вниз на толпу, скопившуюся у моста. Он был прав. Люди сидели у редких костров, пытаясь хоть как то согреться. Многие приваливались к телегам или к своим товарищам пытаясь обмануть холод. Апатия, предвестница смерти витала в воздухе. Вдруг, издалека, раздались звуки выстрелов.

– Началось, – мрачно заметил Удэ. Он выхватил свое ружье из пирамиды и побежал в колонну, которая строилась вокруг капитана Ожерона. Судя по отдаленному гулу, это были казаки или регулярная конница, а их лучше встречать в каре. В рассыпном строю против них много не навоюешь.

Люди внизу зашевелились, раздались крики, плач. В скорости появились несколько всадников, которые подскакали к палатке полковника. Оказалось, что передовые части русских, из армии адмирала Чичагова, находятся в двух милях от переправы. На подходе к мостам началось столпотворение. Все пришло в движение и охранявшие переправу солдаты и кирасиры с трудом сдерживали этот натиск. Началась давка.

На соседнем пригорке показалась линия всадников. Гул копыт нарастал, и оголенные клинки поблескивали на тусклом зимнем солнце. Огюст оглянулся назад в сторону ставшей столь далекой переправы и последнее, что он увидел перед боем, был слегка припорошенный снегом возок императора, пересекающий мост на запад. А гул копыт все нарастал.

Глава 4.

Рождество 1812 года я отмечал в Петербурге. Столица гудела Рождественскими балами. Настроение было приподнятое. Бонапарт покинул Россию и на глазах у изумленной Европы, непобедимый доселе полководец фактически бежал, а его армия не существовала более.

Двадцать пятого декабря, Александр издал манифест об окончании Отечественной войны. В манифесте предписывалось ежегодно, на Рождество, отмечать День Победы*^*. Прочитав манифест, я сначала был в шоке, ибо это очень походило на столь знакомый мне День Победы – 9 мая, который тоже праздновался в честь окончания Отечественной войны. И вообще, очень многое из происходящих событий напоминало мне о другой Отечественной войне – войне с немцами. В обоих случаях Россия воевала с завоевателем, покорившем большинство Европы, и в обоих случаях сначала никто не сомневался в поражении России, ибо захватчики доходили до Москвы. Но, как и сто тридцать лет спустя, страна выстояла, попросту поглотив орды завоевателей. Кстати, единственным европейским союзником в обеих войнах была Англия. И наконец, в обоих случаях, русская армия, наученная кровавым опытом, превратилась в грозную силу и жандарма Европы.

Под Рождество я впервые увидел старших братьев. Александр, будучи занят военными делами к нам не наведывался и, указывая на тревожные времена, настаивал, чтобы мы оставались в Гатчине. Впрочем, это было к лучшему. Тот месяц, что я провел в этом мире не прошел даром. Несмотря на память реципиента, мое поведение могло выдать меня. Не так уж это и легко, 32 летнему мужику попасть в тело 16 летнего пацана царских кровей и вести себя естественно. Добавьте 200 лет разницы во времени и понятиях, и вы поймете, что это практически невозможно. Ведь даже если я помнил, с кем я разговариваю, я не знал, что и как говорить. А жесты? Ведь разница в характере и темпераменте влияла на мою жестикуляцию. Да и к телу реципиента надо было привыкать. Разный возраст, рост, мускулы лица, звук голоса. Пришлось взвешивать каждое слово, делать физические упражнения и гримасничать, чтобы привыкнуть к новой оболочке. Мне очень помогло общее состояние тревоги и напряжения. Окружающие были более рассеяны, да и я мог ссылаться на обстоятельства, или уводить разговор на новости из армии.

На этой веренице торжеств, я успел познакомиться со всеми мало-мальски значимыми сановниками Империи. В первый раз я немного нервничал, но дальше все пошло как по маслу. Разговоры были в основном стандартными: о победе русского оружия, о мудрости моего брата, не желавшего вести переговоры с Наполеоном и о прекрасном бале, на котором мы сейчас находимся. Более старые из придворных, позволяли себе сказать, насколько я вырос и возмужал. Поэтому, поднаторев в светских беседах на первом балу, на остальных я чувствовал себя более уверенно, сводя беседу к знакомым штампам.

Вдобавок, я все еще был подростком, одним из великих князей, но не наследником престола, коим считался Константин. Поэтому никакой величины я собой не представлял, и от меня никто не ожидал откровений на военные или политические темы. Разговоры со мной вели в основном из вежливости, стараясь побыстрее переместиться к более значимым персонам, в первую очередь к моему старшему брату. Все это было мне на руку. Ибо позволяло воочию познакомиться со всеми значимыми фигурами в империи не подставляясь.

Из сверстников на балах присутствовали множество княжеских и графских фамилий. С ними мне было не особенно интересно, так как настоящий я был уже взрослым дядей, и переживания подростков меня особенно не волновали. Впрочем, большинство моих сверстников было более озабоченно противоположным полом или военной службой, что было вполне понятно, ибо балы зачастую служили трамплином для социального или карьерного роста. Так как на них у молодых людей имелась отличная возможность присмотреть себе невесту и быль представленным сильным мира сего. Да и их родители не сидели на месте, пытаясь всячески продвинуть свое чадо.

Первого января 1813 года в Петербурге служили молебен по случаю избавления России от иноплеменного нашествия. Перед тем как отправится в Казанский собор, Анна, моя сестра вручила мне выигранный рубль. В сентябре, когда пала Москва, и когда казалось, что война проиграна, я, то есть Николай, заявил что до начала 1813 в России не останется ни одного неприятеля. И вот теперь она вручила мне выигранную монетку.

– Помнишь? – улыбнулась она.

– Помню, – я тоже улыбнулся и бережно спрятал монетку за галстук.

Битва при Березине являлась окончательным разгромом Великой Армии. Французы потеряли около 30 тысяч убитыми, раненными и пленными. И хотя как оказалось впоследствии, на других направлениях французы и их союзники пострадали меньше, и часть из них избежала плена, тем не менее, из 600 тысячной армии Наполеона вернулись назад порядка 70 тысяч деморализованных солдат. Это сразу изменило европейский пасьянс. Было ясно, что недавние союзники повернуться против Наполеона и по весне война разгорится с новой силой.

На военном совете было принято решение присоединиться к коалиции против Наполеона и послать для этого войска в Европу. Кутузов категорически возражал против этого плана. Он считал, что русская армия свою задачу выполнила и не чего впутываться в европейские расклады и проливать русскую кровь. Как показали дальнейшие события; он был прав. Но Александр настоял на нашем участии. Что повлияло на его решение? Союзнические обязательства, страх перед новым усилением Бонапарта, личные счеты с Наполеоном или антифранцузская позиция Марии Федоровны, я не знал, но по весне, как только земля подсохла, русская армия, подтянув резервы, выступила в Заграничный Поход.

Глава 5.

1813 год прошел быстро. Я все больше привыкал к этому миру. В Европе громыхали сражения, а в Гатчине, я и Михаил продолжали классные занятия. Это пребывание в маленьком закрытом мирке, как ни странно, помогло мне приспособиться к повседневной жизни этого века, и бытовые неурядицы все реже возбуждали во мне раздражение и растерянность.

Как оказалось, более всего мне мешало отсутствие секса и туалетной бумаги. И если к местным заменителям туалетной бумаги я кое-как привык, то с исчезновением секса из жизни смириться было гораздо тяжелее. Привыкши к регулярному сексу и попав в тело 16 летнего подростка с его гормонами, меня чуть ли на стены не бросало. Но, увы, секс в моем положении был почти невозможен. Россия начала XIX века была страной патриархальной, где религия была частью повседневной жизни. Более того за моим поведением пристально наблюдали маман и цербер Ламздорф. Большую часть дня я проводил за занятиями или с братом. Так что я был на виду. Спать ложились здесь рано, ведь электричества еще не было. Как вы понимаете ни баров, ни дискотек, ни интернет чатов здесь тоже не было. Если я и бывал на балах, местного эквивалента дискотеки, то и там все было безнадежно. Вы когда-нибудь ходили на дискотеку с родителями? Если вы все-таки ответили да, то пытались ли вы соблазнить даму, под пристальным взглядом её и своей маман? Кроме этого, именно мое положение Великого князя и члена царствующей фамилии, создавало дополнительные препятствия. Ведь заведи я любовницу среди статс-дам, всегда был риск, что кто-то попытается улучшить свое материальное или социальное положение через постель, а этого моя деспотичная матушка не стала бы терпеть. Но как говорит народная мудрость: если очень хочется, то можно. Наиболее безопасным вариантом мне казались горничные. Благо Гатчина была этаким большим поместьем и, совершая пешие или конные прогулки, я заодно присматривался к женскому полу. В итоге все выгорело. Была безлунная ночь, был сеновал, была она, и был я, а остальное не ваше дело.

Надо сказать, что женщины в XIX веке не брились. Душевых тоже не было, ванные имелись, но это был удел богатых. Добавьте к этому плохое качество мыла и его недоступность большинству. Другая диета и другой запах парфюма. Так что с личной гигиеной было не очень. Все это значительно отличало женщин XIX века от их современниц века XXI. Так, что если бы не долгое воздержание, то я, быть может, перетерпел бы еще, пока не привыкну к местным реалиям.

Еще очень непривычным был факт быстрого старения. Люди в основном жили мало и плохо. Отсутствие медицины, лекарств, дантистов и пластических хирургов оптимизма не внушало. Люди старели очень быстро: в 35-40 лет мужчины выглядели стариками, с гнилыми зубами и морщинами. Женщины выглядели не лучше, особенно крестьянки, а ведь страна на 95 процентов была крестьянской. Средняя продолжительность жизни была 40-45 лет и жизнь эта для большинства была беспросветной.

За прошедший год я возмужал и обрел некоторую самостоятельность. Курс моего образования закончился, и мне предстояло проходить службу в одном из гвардейских полков. И хотя в моем времени мне исполнилось бы 33 года – явно не призывной возраст, я радостно ждал перемен. Жизнь под надзором матушки и Ламздорфа мне однасчертела. Плюс армейский опыт был мне необходим для приобретения практических знаний и для установления нужных связей.

В начале 1814 года маман наконец-то разрешила мне и Михаилу выехать в действующую армию, которая воевала в Европе и 5 февраля 1814 года мы в сопровождении неусыпного Ламздорфа покинули Петербург. Так закончилось мое детство в этом мире.

Глава 6.

Мелкий дождь, что моросил с самого утра, и солдатские сапоги превратили землю в чавкающее месиво. А от порохового дыма этот холодный октябрьский день казался еще более серым. Сквозь пелену дыма тут и там пробивались вспышки орудийных залпов, которые тонули в общей какофонии боя. И лишь отблески пожара горящей неподалеку деревни немного освещали горизонт.

Бой начался с самого утра артиллерийской перестрелкой. Вскоре орудия грохотали по всему фронту и с ними огромные людские массы пришли в движение. Разноцветные фигурки солдат стройными колоннами, под барабанный бой двигались навстречу друг другу. И хотя разрывы шрапнели оставляли глубокие прорехи в этих колоннах, строй смыкался вновь, и колонны продолжали свое, казалось неумолимое, движение. Полковник Ефремов, командующий Лейб-гвардии казачьего полка, наблюдал за началом боя, находясь в резерве, подле штаба, где пребывали их величества и главнокомандующий Шварценберг. Но вскоре пороховой дым заволок все долину, где разворачивалось сражение, и с высот, где находился резерв стали видны лишь отдельные фрагменты боя, там, где ветер разгонял дым и становились видны фигурки солдат, уже сошедшихся в рукопашной.

К десяти утра, через два часа после начала боя, деревня Вахау, где находились войска под непосредственным командованием Наполеона, была взята штурмом русскими и прусскими дивизиями, при содействии кавалерии генерала Палена. Но французы не думали отступать. Сосредоточив огонь сотни орудий на деревне, они вынудили союзников оставить с таким трудом занятую позицию. Превращенная в щебень деревня пылала, и отблески этого пожара слегка освещали поле боя, ибо хотя было немного за полдень, в низине у высот царили сумерки, в которые и вглядывался полковник, пытаясь определить по звукам артиллерии, где сейчас идет бой и что вообще твориться внизу.

Их величества и главнокомандующий были осведомлены, несомненно, лучше, ибо каждые пять минут к ним подскакивали адъютанты с известиями от командиров дивизий и бригад. Палатка для главнокомандующих едва вмещала их величества и начальников их штабов, ибо была рассчитана только на половину присутствующих. Но сейчас на карту было поставлено очень многое, и это генеральное сражение, которого так ждали и так опасались, должно было переломить ход компании и ежели повезет, то и вовсе сокрушить французов. Вот потому и решили императоры лично присутствовать на поле боя, дабы подстегнуть нерешительных и поднять мораль союзных войск. Подле палатки были сооружены несколько импровизированных столов, где и разместилась часть свиты.

Чтобы уберечь гвардейский резерв от излишних потерь, большинство солдат разместили за гребнем холма. Казаки стреножили коней и, усевшись возле, ожидали своего часа. Так как бой шел в четырех верстах от штаба союзников, ядра до них не долетали и казачки, в ожидании, травили байки и делились мнениями насчет хода битвы.

Однако в три часа после полудни шум боя усилился и начал приближаться к штабу союзников. Прискакавший лейтенант доложил, что французы под командованием Мюрата смяли русско-прусскую линию и что французские кирасиры и драгуны под прикрытием артиллерии мчаться прямо на высоты и вот-вот должны быть здесь.

– По коням, – рявкнул Ефремов, и казаки вмиг оседлав коней, образовали линию, выехав на гребень холма. Оттуда уже были видны закопченные кирасы французов и красные мундиры драгунов, а поблизости стала шипеть шрапнель полевых пушек.

Вынув саблю и указав клинком на ряды французских кирасир, он прокричал:

– За бога, царя и отечество, – и тронув коня, перешел в рысь. За ним лавиной тронулся весь полк, дабы остановить французов и продержаться до прибытия подкреплений. С ходу полк врезался в ряды кирасир, чтобы остановить их наступательный порыв. Проскочив первый ряд, полковник саблей сшиб оказавшегося сбоку француза, и, увидев орущего кирасира-великана с левой стороны, дал шенкеля коню, дабы уйти от удара и в свою очередь, чуть повернув коня в сторону, ударил другого кирасира в незащищенную спину.

Так как ряды русских и французов смешались, командовать разрозненными группами всадников стало невозможно. Ряды кирасир для атаки были построены довольно плотно, и свалка получилась очень тесной. Подчас люди соприкасались коленями, били друг друга локтями, рубили саблями, кое-где звучали выстрелы. Полковник был опытным воякой, с детства приученный к битве и дрался хладнокровно. Впрочем, кирасиры тоже дрались отчаянно, и за полчаса лейб-полк потерял треть своего состава. Никто из противников не собирался уступать, но французы начали давить массой, и положение стало совсем отчаянным, когда, наконец, подоспели подкрепления.

– Наши, – закричали казаки и с новой яростью набросились на французов. Ефремов оглянулся назад и увидел лавину всадников галопом скакавшим в их сторону. «Успели», – с облегчением подумал он. Подоспевшие уланы с криком навалились на уже порядком подуставших французов, а подошедшие за ними драгуны с полевой артиллерией отпросили их обратно на исходные позиции.

Вечером, когда наконец битва затихла, и стороны разошлись по бивуакам, император Александр лично поблагодарил полковника и оставшихся в строю казаков за свое спасение и наградил Ивана Ефремовича 3-й степени.

На следующий день сражение разгорелось заново, и пушки вновь грохотали до вечера, и смерть в который раз собирала обильную жатву. И лишь на третий день, побежденный Наполеон отступил, и с остатками своей армии начал отходить к границам Франции. Из полумиллиона солдат схватившихся в этой битве, пятьдесят тысяч навсегда остались на полях и высотах вокруг Лейпцига. Потомки назовут это сражение «Битвой народов».

Глава 7.

В Берлинском дворце февральским вечером было суматошно. Ожидался визит великих русских князей, Николая и Михаила. Лакеи расставляли серебряные и фарфоровые сервизы, до блеска протирали бокалы, а на кухне вереница поваров колдовала над яствами. В Зеркальной зале, где должны были принимать гостей, устанавливали свечи на люстре и стенах. Отражаясь в зеркалах, свет создавал причудливый танец, а мягко шедший снег за окном создавал поистине сказочную и торжественную обстановку.

Принцесса Шарлотта, полное имя которой было Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина, в свои пятнадцать лет была высока, стройна и изящна. Дочь королевы Луизы, признанной красавицы Европы, она была похожа на мать. За свои пятнадцать лет она успела пережить бегство с семьей в Восточную Пруссию, несколько лет лишений, которые свели в могилу её мать, и непрерывную череду войн. Несмотря на эти испытания, девочка отличалась жизнерадостностью и непосредственностью.

Сейчас же Шарлотта смотрелась в зеркало и с помощью служанки поправляла свои локоны. Родители Шарлотты уже задумывались о потенциальных женихах. И хотя вокруг еще шла война, это не было препятствием для политики. Великий князь Николай Павлович был братом императора Александра, союзника Пруссии, поддержавшего королевскую семью в тяжелое время. И хотя престол ему не светил, все же укрепление связей с Русским Императорским домом было политически выгодно. После разгрома Наполеона, престиж России и её императора взлетел до небес. Поэтому, Шарлотта была особо взволнованна; кто знает, может этим вечером она встретит своего будущего жениха.

Когда кареты с гостями подкатили к парадному крыльцу, король Фридрих Вильгельм со всей семьей встретил их в парадной зале. Встреча не была официальной, и гости хоть и были братьями императора, все же и возрастом были малы и влиянием не наделены. Поэтому, можно сказать, встречали по-семейному. «В такой обстановке и молодежь будет чувствовать себя раскованнее и будет легче присмотреться к Николаю»”, – думал Фридрих Вильгельм. Ведь, несмотря на политику, он был отцом, а Шарлотта была его любимицей. Поэтому он не менее дочери желал познакомиться с потенциальным женихом. Про себя он потихоньку вздыхал, понимая, что это, быть может, первый шаг, который разлучит его с дочерью.