Текст книги "Убийца полицейского [Подозревается в убийстве]"

Автор книги: Пер Вале

Соавторы: Май Шёвалль
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

XXII

Каспер и Лимпан сидели на кухне и ели кукурузные хлопья с малиной и молоком. Вошла Магган и сказала:

– Что-то будет. Возле дома стоят две машины, и, по-моему, в них сидят переодетые легаши.

Лимпан подошел к окну и выглянул.

– Точно, – сказал он. – Они.

Один сотрудник под видом монтера сидел за рулем оранжевой машины управления телефонной сети. Другой, в белом халате, прикатил на списанной карете «скорой помощи». И тоже сидел тихо, как мышь.

– Что ж, пора уходить, – заключил Лимпан. – Ты примешь их, Магган?

Она кивнула, но тут же возразила:

– А тебе-то зачем уходить? Они же на Каспера охотятся, ты тут при чем?

– Возможно, – ответил Лимпан. – Просто мне надоело, что они с утра до вечера таскаются за мной по пятам. Ну пошли, Каспер.

Он обнял Магган и поцеловал ее в нос.

– Только не зарывайся, – сказал он. – Я не хочу, чтобы ты при этом пострадала. Не вздумай оказывать сопротивление властям.

Если не считать хлебного ножа, в квартире не было ничего, что можно назвать оружием.

Лимпан и Каспер поднялись на чердак, открыли люк на скате, обращенном во двор, выбрались на крышу и проследовали на соседний дом, где тоже нашелся открытый люк. Пройдя таким способом через пяток чердаков, они спустились вниз, вышли через черный ход, перелезли через два забора и очутились на улочке, где стояла машина, предназначенная для побега.

Старое черное такси с фальшивыми номерными знаками; Лимпан даже припас форменный пиджак и фуражку, чтобы сойти за таксиста.

Выезжая на проспект, они услышали где-то позади сирены машин группы задержания.

Грандиозная полицейская акция не ладилась с самого начала.

Оцепление квартала завершилось лишь через четверть часа после того, как Лимпан и Каспер покинули этот район города.

Прибыв на штабной машине, Мальм первым делом задавил одну из ищеек.

Под жалобный вой пострадавшей Мальм вышел из кабины и погладил по голове раненую союзницу. Не иначе, подражал какому-нибудь высокому чину американской полиции из кинофильма. Жест эффектный, и он оглянулся, проверяя – где фоторепортеры. Однако они еще не подоспели. И слава Богу, потому что собака в ответ цапнула Мальма за руку. Очевидно, не научилась различать лиходеев и начальников канцелярии ЦПУ.

– Правильно, Грим, так и надо, – сказал проводник.

Он явно любил свою собаку.

– Молодец, – добавил он.

Мальм удивленно посмотрел на проводника, обернул кровоточащую рану носовым платком и приказал тем, кто стоял поблизости:

– Позаботьтесь о перевязке. В остальном акция продолжается по плану.

План был достаточно замысловатым. Сперва полицейские с автоматами входят в дом и эвакуируют жильцов из соседних квартир в подвал. Затем снайперы меткими выстрелами разбивают стекла в окнах квартиры, где укрылись преступники, после чего в разбитые окна можно бросать гранаты со слезоточивым газом.

Если бандиты и тут не сдадутся, квартиру штурмуют пятеро полицейских в противогазах, поддержанные проводниками с ищейками. Правда, теперь одна ищейка вышла из строя. Когда все это будет сделано, кто-нибудь из участников штурмовой группы подаст сигнал из окна, и сам Мальм войдет в дом в сопровождении двух других высокопоставленных чинов полиции. Тем временем сотрудники на вертолете следят с воздуха, на случай, если преступники попытаются покинуть здание.

Все шло как по писаному. Испуганных соседей загнали в подвал, снайперы разбили окна. Единственная осечка свелась к тому, что гранатометчикам удалось забросить в окна только одну гранату, да и та не сработала.

Магган стояла на кухне и мыла посуду, когда началась стрельба. Перепуганная насмерть, она решила сдаться и побежала к двери.

Только Магган шагнула в прихожую, как незапертая дверь распахнулась под натиском пяти вооруженных до зубов полицейских и одной собаки, которая тут же бросилась на женщину, сбила ее с ног и укусила за левое бедро.

Быстро убедившись, что ни Лимпана, ни Каспера в квартире нет, полицейские еще раз науськали собаку на Магган.

– Не зря же санитарную машину пригнали, – заметил один из них – доморощенный «юморист».

Инспектор Гюнвальд Ларссон и Колльберг подоспели к самому началу акции и никак не могли повлиять на ее ход. Они остались в машине, ограничившись ролью наблюдателей.

Они видели происшествие с первой собакой, как Мальм получил травму и как его затем перевязали. Видели также, как к подъезду подъехала санитарная машина и из дома вынесли Магган.

Ни тот, ни другой не вымолвили ни слова, только Колльберг мрачно покачал головой.

Когда акция, судя по всему, закончилась, они выбрались из машины и подошли к Стигу Мальму. Гюнвальд Ларссон спросил:

– Что, дома никого не оказалось?

– Только эта девушка.

– Как это вышло, что она пострадала? – осведомился Колльберг.

Мальм посмотрел на свою перевязанную руку и сказал:

– Похоже, ее укусила собака.

Мальму было уже под пятьдесят, тем не менее он сохранил стройную фигуру и щегольски одевался. Он обладал располагающей улыбкой, и для тех, кто не знал, что он полицейский (а впрочем, какой из него полицейский!), вполне мог сойти за кинопродюсера или преуспевающего бизнесмена. Мальм пригладил свои кудри и продолжал:

– Ронни Касперссон и Линдберг. Теперь нам предстоит охотиться сразу за двумя бандитами. И оба не остановятся перед тем, чтобы пустить в ход пистолет.

– Ты уверен? – спросил Колльберг.

Мальм пропустил его реплику мимо ушей:

– В следующий раз придется привлечь больше людей. Вдвое больше людей. И нужна быстрая концентрация сил. В остальном план себя оправдал. Все шло так, как я задумал.

– Ха, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Читал я этот дурацкий план. Хочешь знать, так это все на грани полного идиотизма. Неужели ты до того туп, что в самом деле думаешь, будто такой прожженный тип, как Лимпан, не опознает двух переодетых сотрудников, даже если они засели в машине телефонного управления и в «скорой помощи»?

– Меня всегда возмущали твои выражения, – обиделся Стиг Мальм.

– Еще бы. Потому что я говорю то, что думаю. Откуда ты взял эту идею концентрации сил? Пустил бы нас с Леннартом, мы одни уже взяли бы и Каспера и Линдберга.

Мальм вздохнул:

– Что-то шеф теперь скажет…

– А ты пошли собаку, которая тебя укусила, потом спроси ее, – предложил Гюнвальд Ларссон, – коли сам боишься.

– Ларссон, ты вульгарен, – сказал Мальм. – Мне это претит.

– А что тебе не претит? Давить служебных собак?

– Принцип концентрации сил – отличный принцип. – Мальм снова пригладил свои красивые кудри. – Сокрушить можно только превосходящими силами.

– Сомневаюсь.

– А мы верим в этот принцип. – настаивал Мальм.

– Я вижу…

– Что-то скажет о происшедшем начальник цепу, – произнес Мальм опять, почти по-человечески.

– Вряд ли он обрадуется. Будет пузыри пускать.

– Хорошо тебе острить, – мрачно сказал Мальм. – А мне отдуваться.

– В следующий раз не уйдут.

– Ты так думаешь? – неуверенно произнес Мальм.

Колльберг стоял молча, словно погрузился в размышления.

– Ты о чем это задумался, Леннарт? – спросил Гюнвальд Ларссон.

– О Каспере. Он у меня из головы не идет. За ним гонятся, как за зверем, ему страшно. А ведь он скорее всего ничего такого не натворил.

– Об этом нам неизвестно. Или ты знаешь что-нибудь?

– Да нет, просто интуиция, как говорится.

– Ф-фу, – выдохнул Мальм. – Ну ладно, мне надо ехать в цепу. Привет.

Он сел в штабную машину и покатил прочь. Но напоследок они еще раз услышали его голос:

– Постарайтесь, чтобы никто ничего не пронюхал, никому ни слова!

Колльберг сочувственно пожал плечами:

– Выходит, и начальником канцелярии быть не так уж сладко.

Они помолчали.

– Как самочувствие, Леннарт?

– Паршиво. Мне кажется, я что-то нащупал. Посмотрим. Но с какими людьми приходится работать!

Во вторник утром Леннарт Колльберг поднялся рано, надел халат, побрился, пошел на кухню и сварил себе чашку кофе. На этот раз он встал раньше детей, в комнате Будиль и Юакима было тихо. Гюн тоже спала, всего-то час назад уснула.

Накануне, после неудавшейся акции, он вечером никак не мог заснуть. Лежа на спине, пальцы сплетены на затылке, он смотрел во мрак и думал. Рядом тихо дышала Гюн. От станции метро доносился гул поездов, которые то останавливались, то снова набирали ход. Не первую ночь в этом году лежал он так, обдумывая одну и ту же проблему, но сегодня принял окончательное решение.

Около трех он вышел на кухню, достал банку пива, сделал себе бутерброд, и тут же следом за ним вышла Гюн. Потом они снова легли. И он поделился с нею своим решением, которое не было неожиданностью для Гюн. Они много раз обсуждали этот вопрос, и жена всецело его поддерживала. После возвращения из Сконе Колльберг ходил нервный, напряженный, и она чувствовала, что дело идет к развязке.

Часа два длился ночной разговор, наконец Гюн уснула, положив ему голову на плечо.

Когда проснулись Будиль и Юаким, он приготовил завтрак, покормил их, потом отправил обратно в детскую, строго-настрого велев не будить маму. Он не очень рассчитывал на силу своего запрета, дети слушались только Гюн, но надо же ей еще немного поспать.

Получив два поцелуя от сына и дочери, Колльберг отправился на работу.

В коридоре, на пути к своему кабинету, проходя мимо пустующей комнаты Мартина Бека, он, как и много раз до этого, подумал, что сотрудничество со старым другом – единственное, чего ему будет недоставать.

Повесил пиджак на спинку стула, сел, поставил перед собой пишущую машинку. Вставил в нее лист бумаги и отстучал:

«Стокгольм, 27 ноября 1973 года.

В Центральное полицейское управление.

Заявление об уходе…»

Подпер ладонью подбородок и уставился в окно. Как всегда в это время дня, магистраль была полна машин, которые в три ряда катили к центру. Глядя на кажущийся нескончаемым поток сверкающих легковых машин, Колльберг подумал, что, наверно, ни в одной стране владельцы не трясутся так над своими машинами, как в Швеции. То моют, то полируют; малейшая царапина или вмятина – целая катастрофа, скорей-скорей исправлять! Автомобиль стал важнейшим символом общественного положения, и, чтобы быть на уровне требований, многие без всякой нужды меняли старую модель на новую, даже если им это не по карману.

Внезапно Леннарта осенила какая-то мысль, он выдернул бумагу из машинки, разорвал на мелкие клочки и бросил в корзину. Живо надел пиджак и поспешил к лифту. Нажал кнопку с надписью «Гараж» – там стояла его машина, купленная семь лет назад, вся во вмятинах, – но передумал и вышел на первом этаже.

До Мидсоммаркрансена было недалеко; если бы окна его кабинета не выходили на Кунгсхольмсгатан, он мог бы, сидя за письменным столом, видеть район вчерашней неудавшейся операции.

За домом, где жила Магган, он увидел ее бежевую «вольво». Правда, номер не тот, который ему сообщил Скакке. Однако номерной знак старого образца нетрудно было поменять, и Колльберг не сомневался, что машина та самая. Он записал номер и вернулся в здание полицейского управления.

Вошел в свой кабинет, сел за письменный стол, отодвинул пишущую машинку и взялся за телефон.

Автоинспекция не заставила его долго ждать ответа: названного номера в картотеке нет и никогда не было. Рядом с буквами, присвоенными Стокгольму, стояли слишком высокие цифры, до каких на деле еще не дошло. И не могло дойти, поскольку стокгольмские машины снабжались теперь новыми номерными знаками, с другим кодом.

– Спасибо, – озадаченно произнес Колльберг.

Он не ожидал так быстро получить подтверждение, что знак на «вольво» фальшивый, – электронные машины не внушали ему доверия.

Ободренный успехом, он снова взял трубку, соединился с полицейским управлением Мальмё и попросил пригласить к телефону Бенни Скакке.

– Инспектор Скакке слушает, – тотчас ответил задорный голос.

Скакке еще не свыкся с новым званием и с явным удовольствием произносил слово «инспектор».

– Привет, Бенни, – поздоровался Колльберг. – Небось сидишь и в носу ковыряешь. У меня для тебя задание есть.

– Вообще-то я составляю рапорт. Но это не срочно. А в чем дело?

Голос его звучал уже не так задорно.

– Можешь сказать мне номера шасси и мотора на той «вольво», что угнали в Веллинге?

– Конечно. Сейчас скажу. Подожди минутку.

В трубке было слышно, как Скакке ищет в письменном столе. Стук ящиков, шелест бумаги, какое-то бормотание, наконец голос Скакке:

– Нашел. Прочесть?

– Конечно, черт возьми! Зачем же я тебе звоню!

Он записал номера, потом спросил:

– Ты будешь на месте в ближайший час?

– Ну да, мне же надо рапорт дописать. До обеда провожусь. А что?

– Я позвоню попозже, – объяснил Колльберг. – Мне надо задать тебе еще несколько вопросов, но сейчас некогда. Пока.

На этот раз Колльберг не стал класть трубку, а только нажал рычаг, дождался гудка и набрал нужный номер.

В этот день все сидели на месте и несли службу исправно. Шеф государственной криминалистической лаборатории сразу взял трубку.

– Криминалистическая лаборатория, Ельм.

– Колльберг. Привет.

– Привет, привет. Ну что тебе опять?

По его тону можно было подумать, что Колльберг только и делает, что звонит и отрывает его от дела и вообще отравляет ему жизнь, хотя на самом деле Колльберг больше месяца с ним не разговаривал.

– Речь идет о машине.

– Ясно, – вздохнул Ельм. – В каком она состоянии? Расплющенная, обгоревшая, затонувшая…

– Ни то, ни другое, ни третье. Обыкновенная, нормальная машина, находится на стоянке в Мидсоммаркрансене.

– И что ты хочешь, чтобы я с ней сделал?

– Бежевая «вольво». Адрес и номер известны, а также номера шасси и мотора. Ручка есть?

– Есть ручка, есть, – нетерпеливо ответил Ельм. – И бумага тоже есть. Говори.

Колльберг сообщил ему данные, подождал, пока Ельм все записал, и продолжал:

– Можешь ты послать кого-нибудь из твоих ребят, чтобы проверил, совпадают ли номера? Если номера на шасси и моторе те самые, пусть заберет машину в Сольну. Если не те – пусть оставит ее на месте и немедленно доложит мне.

Ельм ответил не сразу, и голос у него был недовольный:

– А почему ты сам не поедешь или не пошлешь кого-нибудь из своих? От вас туда рукой подать. Если машина не та, наш человек только даром проделает весь путь из Сольны. Будто у нас и без того дел не хватает…

Колльберг прервал тираду:

– Во-первых, я уверен, что это та машина, во-вторых, мне некого послать, и, в-третьих, криминалистическое исследование машин – ваше дело. – Он перевел дух, потом продолжал уже мягче: – И к тому же ваши люди лучше знают, как тут действовать. Мы только все испортим – насажаем свои отпечатки пальцев, уничтожим важные следы. Пусть уж с самого начала эксперты за дело берутся.

Собственный голос казался Колльбергу каким-то фальшивым.

– Ладно, пошлю человека, – ответил Ельм. – А что именно вам надо знать? Какие специальные исследования проводить?

– Пока пусть постоит у вас. Мартин Бек потом позвонит и скажет, что ему нужно.

– Ясно. Сейчас распоряжусь. Хотя, по правде говоря, у меня каждый человек на счету. И еще неизвестно, куда машину ставить. У нас тут пять машин ждут исследования. И в лаборатории лежит гора всевозможного хлама. Знаешь, что нам вчера подсунули?

– Нет, – уныло протянул Колльберг.

– Две бочки сельди. Каждая рыба разрезана и снова зашита, а внутри – по пластиковому мешочку с наркотиком. Как, по-твоему, пахнет от человека, который целую ночь копался в рассоле и чистил селедку?

– Не знаю, но могу представить себе. – Колльберг рассмеялся. – А что вы потом сделали с селедкой? Жареная сельдь в луковом соусе – чудо. Могу научить, как приготовить.

– Тебе хорошо шутить, – обиделся Ельм.

И положил трубку, не дожидаясь ответа; Колльберг все еще смеялся.

При одной мысли о жареной сельди он проголодался, хотя недавно позавтракал.

Несколько минут Колльберг рисовал в блокноте черточки, соображая, как действовать дальше, потом снова взялся за телефон.

– Инспектор уголовного розыска Скакке.

– Привет, это снова я. Ну как, дописал свой рапорт?

– Не совсем. Так о чем ты хотел меня спросить?

– Да все насчет той «вольво», которую Касперссон украл в Веллинге. Заявление о краже у тебя близко?

– Тут, в ящике лежит, – ответил Скакке. – Подожди минутку.

Он даже не стал класть трубку на стол и уже через полминуты достал нужную бумагу.

– Есть, – сказал он. – Вот оно.

– Отлично. Фамилия, имя владельца?

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Бенни Скакке нашел нужные данные.

– Кай Эверт Сюндстрём.

«Все правильно», – подумал Колльберг.

Он даже не удивился, только ощутил удовлетворение от того, что его догадка оправдалась.

– Леннарт? – спросил Скакке.

– Да, да, я слышу. Кай Эверт Сюндстрём. Но ведь заявление не он сделал?

– Его жена. Цецилия Сюндстрём.

– Кажется, ты был у них в Веллинге?

– Был. У них свой домик. Машина стояла в открытом гараже. Вор мог ее видеть с улицы.

– Ты с обоими говорил? – продолжал расспрашивать Колльберг.

– Главным образом с ней. Он больше помалкивал.

– Как он выглядит?

– Возраст – около пятидесяти. Рост – примерно метр семьдесят. Худой, причем худоба, я бы сказал, болезненная. Волосы светлые, с проседью. Почти белые. Очки в темной оправе.

– Профессия?

– Фабрикант.

– Что он производит?

– Вот этого я не знаю, – ответил Скакке. – Жена, когда заявляла, назвала его фабрикантом.

– Он как-нибудь объяснил, почему не заявил сам?

– Нет, но жена сказала, что собиралась обратиться в полицию уже в понедельник утром. А он возразил, что машина, может быть, еще найдется, незачем спешить.

– Припомни, о чем еще шла речь. Что они говорили друг другу?

– Да нет, только о машине и говорили. Я спросил: заметили они что-нибудь в воскресенье утром? Нет, не заметили. Собственно, я только с женой разговаривал, она дверь открыла, потом мы стояли в прихожей. Он вышел на минуту-другую, сказал, что обнаружил пропажу уже пополудни, и все.

Колльберг посмотрел на черточки, которые нарисовал в своем блокноте. Они должны были изображать карту Сконе, точками обозначены Веллинге, Андерслёв, Мальмё и Треллеборг.

– Тебе известно, где находится его фабрика? – Он соединил чертой Веллинге и Андерслёв.

– У меня сложилось такое впечатление, что он работает в Треллеборге, – нерешительно произнес Скакке. – Со слов жены.

Колльберг соединил линиями Андерслёв и Треллеборг, Треллеборг и Веллинге.

Получился треугольник с вершиной в Треллеборге; основанием служила линия Веллинге – Андерслёв на севере.

– Здорово, Скакке, – сказал Колльберг. – Отлично.

– А что, вы нашли машину? Я слышал, что Касперу удалось уйти?

– Ушел, – сухо подтвердил Колльберг. – А машину мы, кажется, нашли. Ты давно говорил с Мартином?

– Да уж порядком. Он все еще в Андерслёве?

– Вот именно, – сказал Колльберг. – И как только я положу трубку, ты созвонись с Мартином и расскажи все, что ты только что рассказал мне. Про этого Кая Эверта Сюндстрёма, его внешность и все такое прочее. И пусть Мартин позвонит в криминалистическую лабораторию Ельму и проверит, забрали они машину или нет. Не откладывай.

– Будет сделано, – ответил Скакке. – А что с этим Сюндстрёмом? Он что-нибудь натворил?

– Там будет видно. Твое дело только сообщить Мартину, а уж он решит, как быть. Ясно? Потом можешь дописывать свой рапорт. Если что, я еще некоторое время буду у себя в кабинете. Мне тут тоже надо кое-что написать. Передай привет Мартину. Пока.

– Пока.

Колльберг больше не стал никуда звонить. Он отодвинул телефон, засунул в ящик стола блокнот, пододвинул к себе пишущую машинку, вставил лист бумаги и снова отстучал:

«Стокгольм, 27 ноября 1973 года.

В Центральное полицейское управление.

Заявление об уходе…»

Леннарт Колльберг печатал медленно, двумя указательными пальцами. Он понимал, что письмо, над которым он столько размышлял, должно носить официальный характер, но ему не хотелось, чтобы оно вышло очень нудным, и старался избегать слишком уж сухих формулировок.

«После долгого и тщательного размышления я решил оставить службу в полицейском ведомстве. Мои мотивы личного свойства, но все же я постараюсь вкратце изложить их. Прежде всего считаю необходимым подчеркнуть, что в моем решении нет ничего от политики, хотя многие воспримут мой поступок как политический. Конечно, за последние годы полицейское ведомство все более приобретает политическую окраску и все чаще используется в политических целях. Я с большой тревогой наблюдаю эту тенденцию, но лично мне удавалось почти совсем не участвовать в акциях такого рода.

Дело в том, что за 27 лет моей службы организация, структура и характер работы ведомства изменились настолько, что я, по моему глубокому убеждению, уже не гожусь в полицейские, а может быть, и вообще никогда не годился. И уж во всяком случае, я не могу сохранять лояльность к такой организации. А потому в интересах полицейского ведомства и моих собственных, чтобы я оставил службу.

Один из вопросов, который мне уже давно представляется чрезвычайно важным, это вопрос о личном оружии полицейского. Я много лет придерживаюсь точки зрения, что полицейский не должен быть вооружен при несении обычной службы. Это относится как к постовым, так и к сотрудникам уголовного розыска.

В этой связи хочу подчеркнуть, что я уже много лет не брал оружие на задания. Часто это делалось вопреки приказу, и, однако, у меня никогда не было чувства, что отсутствие оружия мешает мне выполнять свои обязанности. Скорее необходимость носить оружие сильно сковывала бы меня, приводила бы к несчастным случаям и еще больше затрудняла бы контакт с людьми, не причастными к полицейскому ведомству.

В общем, я всем этим хочу сказать, что мне просто невмоготу и дальше быть полицейским. Возможно, общество имеет такую полицию, какую оно заслуживает, но я не собираюсь развивать этот тезис, во всяком случае не здесь и не теперь.

Я вижу себя поставленным перед свершившимся фактом. Вступая в ряды полиции, я не мог предположить, что моя профессия претерпит такое изменение и примет такой характер.

После 27 лет службы я до того стыжусь своей профессии, что совесть запрещает мне продолжать заниматься ею».

Колльберг повернул валик и перечел написанное. Он разошелся и мог бы еще долго продолжать писать в том же духе.

Ничего, хватит и этого.

Он закончил:

«А потому прошу немедленно освободить меня от моей должности.

Стен Леннарт Колльберг».

Сложил лист и засунул его в обычный коричневый служебный конверт.

Надписал адрес.

Бросил конверт в корзинку для исходящей почты.

Встал, осмотрелся кругом в кабинете.

Захлопнул дверь и ушел.

Домой.