Текст книги "Рассказы (1973-1977)"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Рауль так шмякнул чашкой по столу, что обрызгал кофе всю скатерть.

– Прошу вас, мама!

– Согласитесь хотя бы видеть ее почаще. Вы ее совсем не знаете. Как можно судить о человеке, не зная его. Она получила отличное образование. Весьма недурна собой. Если ее наставлять, она научится одеваться не так кричаще. Возможно, она не принадлежит к нашему кругу. Но и мы сами, бедное мое дитя, уже не принадлежим ни к какому кругу. И потом, она привязана ко мне.

– Мне хорошо так, как есть.

– Полноте. Мужчине в сорок лет пора уже обзавестись семьей.

Вечная тема для пререканий, длившихся годами.

– Ах! – продолжала графиня. – Была бы у меня сноха, и моя жизнь стала бы совсем другой. И, ваша тоже, впрочем… Потому что я пекусь о вашем благе. Мод скоро нас покинет. Я хотела было ее удержать, но она слишком деликатное существо. Она намерена вернуться к своей работе. Такая девушка, как она, и работа! Какие пошли времена, однако! Наконец, Рауль…

– Бесполезно, мама. Я дорожу своими привычками, как и вы.

И Мод ушла. Но недалеко. На соседней улице ее поджидала двухместная спортивная машина. Рука с бриллиантом на одном пальце и перстнем-печаткой на другом открыла переднюю дверцу.

– Ну так что? Садишься?

И поскольку она колебалась, рука подхватила ее и усадила.

– Что это еще за цирк? Мадам уезжает в отпуск! Мадам позволяет себя похитить!.. Если бы ты не позвонила мне, клянусь, без кровопролития бы не обошлось. Ведь я был с самого начала в курсе дела, представь себе. Благодаря Хозе. Красивый особняк! Знатное имя! Графиня Фрэньез! Извини! Но какого черта ты водишься с этими людьми? Объясни мне.

Мод объяснила ему. Мсье Робер не поверил своим ушам. Он завел Мод в бар на Елисейских полях, и ей пришлось поведать ему всю историю сначала.

– Чует мое сердце, ты от меня что-то утаила. (Мсье Робер знал женскую натуру лучше исповедника.)

– Ни Боже мой.

– А нет ли, случайно, в этом доме особы мужского пола?

– Там есть виконт.

– Ах! Там есть виконт, я уже и сам догадывался.

Мод была по-своему гордячка. Не станет же она признаваться в том, что Рауль ею пренебрег.

– Он выказывал мне всяческое внимание, – сказала она. – Он симпатичный, и все при нем.

Мсье Робер пришел в ярость.

– Он пригласил меня наведываться, – продолжала Мод. – И я не могла ему отказать.

Мсье Робер впервые в жизни познал чувство ревности, что было для него нестерпимо. Этот Рауль такой очаровательный, такой респектабельный, вполне мог иметь виды на Мод. Зло следует истреблять с корнем и без промедлений.

На следующий день, когда Рауль курил сигару в своей домашней библиотеке, рассматривая только что приобретенный альбом по искусству, Фирмен доложил ему о приходе визитера.

– Проси.

Мсье Робер облачился в самый строгий костюм своего гардероба: пиджак в клеточку, серые брюки, замшевые туфли. Преодолевая робость, Робер чопорно представился: «Мсье Робер». Но вскоре самоуверенность к нему вернулась. Виконт оказался маленьким мужчинкой, к тому же уродливым, и одет наподобие служащего похоронного бюро. Живой портрет респектабельного мужчины, подпорченный молью. Было над чем посмеяться…

– Я пришел по поводу мадемуазель Мод, – начал он.

Другой мирно курил, не уступая в хладнокровии игроку в покер.

– Я хорошо ее знаю… и даже очень…

В его тоне было полно намеков… Но виконт оставался невозмутимым.

– Как человек честный, – сказал мсье Робер, – считаю долгом вас предупредить… Мод – шлюха. О! Поймите меня правильно… Шлюха, но самая что ни на есть замечательная: манеры и остальное – все при ней. Но только…

Выпустив колечко дыма, виконт изрек:

– Слушаю вас.

Желая приободриться, поскольку партия начиналась вяло, мсье Робер прошел на цыпочках к двери и приоткрыл ее. За дверью никого. Он вернулся к письменному столу.

– Поймите меня правильно, господин виконт. Я сообщаю вам это исключительно в ваших интересах. Когда нерядовой клиент желает приятно провести вечер, ему рекомендуют общество Мод… И знаете почему? Потому, что она умеет все… Все!

Наклонившись к уху Рауля, Робер поверил ему нечто такое, что вывело виконта из состояния отрешенности.

– Ах! – пробормотал он. – Не может быть! Да не может быть!

– Но это еще цветочки! – заверил его мсье Робер.

Пока он нашептывал Раулю дополнительные подробности, лоб виконта покрывался испариной.

– Невероятно! Да нам бы это и в голову не пришло…

– Видите, – торжествовал победу мсье Робер, – какую особу вы приютили под своей крышей… Я вынужден вмешаться… Полноте, не стоит благодарности, господин виконт. Все это само собой разумеется… Для меня это дело чести.

Покидая библиотеку, Робер с удовлетворением отметил про себя, что Рауль, глубоко осев в кресле, прикрыл лицо ладонями.

Старая графиня, постучавшись в дверь, вошла в библиотеку, не дожидаясь ответа.

– Что с вами?.. Вы нездоровы?

– Нет, нет. Я размышлял… А ведь вы, пожалуй, и правы, мама… Я на ней женюсь.

Доверительные признания мсье Робера разожгли его плоть. Он твердил себе: «И такая женщина станет безраздельно принадлежать мне!» Ему с трудом удавалось прятать волнение, которое его охватило.

Арсен Люпен в волчьей пасти

У всех еще на памяти «дело на Мессинской авеню».

Его жертва – Жозеф Альмеер – из тех, кого принято называть типичными парижанами.

Альмеер был очень богат. На левом берегу он владел пользовавшейся известностью картинной галереей и ввел в обиход первых кубистов, что породило шумный скандал в Фобуре: в Турэне – замком, в Солони – охотничьими угодьями. Его наперебой приглашали в гости. Ему приписывали множество любовных приключений. Он сражался на дуэлях и внушал необъяснимый страх. И когда его нашли мертвым с пулей в сердце, не один обманутый муж втайне порадовался.

Альмеер возлежал посреди роскошной гостиной, из которой взломщики вынесли полотна и ценные предметы. По всей видимости, он засек грабителей в разгар работы, что и стоило ему жизни. Слуги, спавшие на первом этаже особняка, ничего не слыхали. Однако довершило разгоревшиеся страсти письмо, на следующий день опубликованное в «Эко де Франс».

«Господин директор, считаю долгом громогласно протестовать против действий злоумышленников, напрочь лишенных совести. Я смирюсь с кражей, если в ней проглядывает рука художника. Мне претит убийство – убивать мерзко и глупо. Однако я уверен, что ваши читатели меня поняли – не преминув приписать трагическую смерть Жозефа Альмеера мне, в особенности, если на месте преступления они обнаружат мою визитную карточку. Ибо, как это ни прискорбно, нынче любой бандит заказывает себе визитки с моим именем. Весьма наивная военная хитрость, способная обмануть лишь предупрежденных заранее.

Столь драматическое исчезновение Жозефа Альмеера действует мне на нервы. Проживи он дольше, возможно, заметил бы, что его Коро[1]1
  Коро Жан-Батист (1796–1875) – французский пейзажист. (Здесь и далее примеч. перев.)


[Закрыть] – подделка, а Вермейер[2]2
  Вермейер Жан Дельфтский (1632–1675) – голландский художник.


[Закрыть] – весьма сомнительного происхождения. Можно было бы также немало сказать и о его мебели… Если бедняга потерял при этом ограблении жизнь, то люди, посетившие его особняк, оставили там много иллюзий. Стоит ли мне добавить, что я предприму свое расследование этого ограбления и по мере его продвижения стану держать прессу в курсе дела. Примите и пр…

Арсен Люпен».

– Это он, – сказал инспектор Ганимар. – И никто другой. Он считает, что, опережая события, сумеет всех перехитрить. Но визитная карточка выдает его с головой.

Мсье Дюдуи, глава сыскной полиции, качал головой в знак сомнения.

– Послушайте, – продолжал Ганимар. – Ошибка невозможна. Негодяй уже приступил к вывозу вещей из гостиной. И, как обычно, положил свою визитку на камин. Но вот тут появился Альмеер, тогда как считали, что он находится в театре. Попав в ловушку, Люпен выстрелил в упор. А теперь желал бы заставить нас поверить в свою непричастность и в то, что его автограф под преступлением якобы подделка. Расскажите кому-нибудь другому!

– Успокойтесь, Ганимар!

– Ах! Прошу, прощения. Но он способен хоть кого довести до белого каления, этот бандит. «Близорукий полицейский»… Поживем – увидим, голубчик!

Комната была погружена во тьму. Пахло сыростью и увядшими цветами. Слышалось дыхание одного, другого, и тишина делала более странным, более пугающим присутствие людей в засаде.

– Думаете, он явится? – прошептал чей-то голос.

– Наверняка, – прозвучал ответ из другого угла.

– Мадам… Вам не страшно?

– Еще как… Я на пределе, – ответил голос женщины – молодой женщины.

– Замечательно придумано! – сказал кто-то вроде бы рядом с дверью. – Ковчежец XVI века! Он должен кусать себе локти от бешенства при одной только мысли, что от него ускользнул самый лакомый кусочек.

– Тсс!.. Слушайте… Машина.

Часы на церкви Святого Августина пробили двенадцать ударов. Затем почти неуловимое царапанье и легкое дуновение воздуха возвестило о приближении ночного визитера. Он находился в прихожей и двигался с гибкостью кошки, но его выдавало шуршание материи. На пороге гостиной он заколебался. Может, он инстинктивно насторожился? Но вот он сделал шаг, второй.

– Свет!

Приказ донесся из правого угла гостиной. Слева протянулась рука и повернула выключатель.

Внезапно люстра засияла всеми огнями. От неожиданности мужчина замер на месте. Он увидел, как некто, по виду бродяга, преградил ему путь к отступлению, целясь в него из револьвера. Над креслом появилась голова. Из– за фортепиано возник силуэт. Наконец, покидая укромное местечко, из-за ширмы появилась женщина в черном с красивым бледным лицом и села на кушетку.

– Я полагаю, Арсен Люпен, – сказала она.

– Я полагаю, мадам Альмеер, – сказал Люпен.

Они смотрели друг на друга. Люпен улыбался. Она пыталась расшифровать ироническую улыбку визитера, прочитать в карих глазах, затаивших хитрость и в то же время нежность его намерения.

– Ковчежца не существует в природе, – продолжала она. – Я упомянула о нем журналистам для того, чтобы раздразнить вашу алчность… И вот вы явились собственной персоной… Марио, обыщите этого господина.

– Напрасный труд. Я не вооружен.

И все-таки Марио обыскал Люпена.

– Куда ты подевал револьвер, которым убил хозяина? – спросил он.

Люпен отряхнулся, как если бы руки Марио измарали его красивый костюм в стиле принца Уэльского.

– Кто эти господа? – спросил он. – Обезьяна – это Марио, знаю. А вот кто все прочие охранители?

Мужчины с угрожающим видом подошли к Люпену вплотную.

– Сохраняйте спокойствие! – приказала им вдова. – Вы же видите, что он готовится разыграть перед вами очередной номер из своего репертуара. Привяжите его к стулу.

– Поаккуратней, вы. У меня нежная кожа.

– Раз уж мы тебя интересуем, – сказал Марио, ловко орудуя веревкой, которой предусмотрительно запасся, – то верзила – это Бебер.

– Какое оригинальное имя.

– А другого зовут Ле Грель.

– Как же я не догадался сам!.. Готово?.. Ладно. По– говорим-ка о деле, дорогая мадам. Мне некогда – в полночь у меня свидание. Итак, в двух словах, вы сообщили журналистам, что собираетесь уехать и отпустили слуг, а по возвращении объявите о продаже не только картинной галереи мужа, но также уникальной драгоценности – ковчежца. Прекрасно. И что же теперь?

– Вы вернете мне все, что себе присвоили.

– Черт побери! Как же вы требовательны, однако. А если я не соглашусь?

– Мы сдадим тебя в руки твоего дружка Ганимара, – ответил Марио. – На сей раз тебе крышка.

– Даже если я сошлюсь на право законной самозащиты?

– Для вора права законной самозащиты не существует.

– Ладно. Я все возвращу.

– Что?

– Вы поражены, да? Люпен уступает по первому требованию! Люпен капитулирует в открытом поле – да позволено мне так выразиться… Люпен вывешивает белый флаг… Конец легенды! Идол падает с пьедестала, что за вид у вас, однако!

– Мне не нравятся твои шуточки, – пробормотал Бебер.

– Дорогая мадам! Да объясните же своим лакеям, что у меня нет выбора. На что вы рассчитывали, заманивая меня в ловушку? Что я верну награбленное? Я согласен. И если бы я мог заодно воскресить вашего мужа… Заметьте себе, честные люди от этого ничего бы не выиграли.

– Хватит болтать! – проворчал Ле Грель. – Что будем делать?

– Все проще простого. Вы уедете втроем.

Марио подошел к пленнику:

– Сиди спокойно – это в твоих же интересах. Мстить за хозяина мы не намерены. Альмеер был сволочью. Но она…

Возвращение мадам Альмеер помешало ему закончить фразу. Она держала в руках большой револьвер армейского образца.

– Нет! – возразил Марио. – Так дело не пойдет. Вам с ним не справиться. Дайте-ка его мне и возьмите мой… А теперь садитесь перед ним и не спускайте с него глаз. От него можно ждать чего угодно. И если он пошевелится, стреляйте. Ни малейшей жалости. Ведь этот человек – убийца вашего мужа!.. Если мы через час не вернемся, звоните сами знаете куда.

– Да, договорились, – заверила его вдова.

Трое заговорщиков вышли, и дверь особняка за ними захлопнулась.

Люпен и молодая женщина сидели лицом к лицу. Некоторое время спустя Люпен пробормотал:

– Режина!

Мадам Альмеер так и подскочила:

– Что?.. Запрещаю вам…

– Не сердитесь, – смущенно сказал Люпен. – Вас смущает, что я знаю ваше имя… Но мне известно о вас все. Послушайте, неужели вы думаете, что перед визитом в этот дом я не изучил жизнь Альмеера, а заодно и вашу под лупой. Какой жалкий тип этот Альмеер… Я от души жалел вас, Режина… Такое тонкое создание, и стало добычей этого субъекта. Как по-вашему, почему я пришел сегодня вечером? Полноте! Будьте другом – не думайте, что меня так легко обвести вокруг пальца. Бросаясь в волчью пасть, я знал, что делаю.

Револьвер дрожал в руке Режины, но она продолжала целиться в грудь Люпена. Смущаясь все больше и больше, она внимала этому странному мужчине, говорившему с чувством нежного почтения, как чуточку влюбленный друг, который решился на признание.

– Мне хотелось вас встретить, – продолжал Люпен. – И сказать, что вы вне опасности. Я знаю, если вы убили Альмеера…

Он осекся. Глаза его видели, как палец Режины белеет на курке. Его жизнь висела на волоске, но он был уверен, что этот волосок не порвется. Игрушка в ее руках, однако игру вел он. И спокойно закончил свою фразу.

– …значит, вас довели до крайности.

Режина не выдержала. Уронив оружие, она укрыла лицо в ладонях.

– О! – простонала она. – Если бы вы только знали…

– То-то и оно, что я знаю. Его галерея, его картины – всего лишь фасад, который не замедлит растрескаться от множества долгов, о которых вы наверняка и не подозревали. Темные делишки! Я предпочитаю о них умолчать. А в довершение, он позволял себе вас ревновать… Не плачьте, Режина… Все, что вы претерпели… Грубые окрики, дикие сцены, рукоприкладство… О да… Рукоприкладство… Наводить справки – часть моего ремесла. Все это позади… Позвольте мне рассказать вам последний акт, поскольку то, чего я не видел, я хочу себе вообразить. Итак, вы были в театре. Я выбрал тот вечер, чтобы нанести вам короткий визит на дому. Вы почувствовали утомление. Муж привез вас домой. Он был взбешен, поскольку намеревался ужинать «У Максима», как обычно. Вы поссорились… в курительной, кажется.

– Он влепил мне пощечину, – сказал Режина.

– И тут вы берете его револьвер, тот самый, за которым только сейчас ходили, и стреляете… Он хочет убежать. Добирается до гостиной и валится на паркет… Тут вы обнаруживаете, что в гостиной побывали грабители. Счастливое совпадение обстоятельств! Преступление можно свалить на них. Вы звоните в полицию.

Режина подняла голову.

– Я что-то не приметила вашей визитной карточки, – сказала она.

– О! Не извиняйтесь. Ганимар и без нее заподозрил бы меня… Дорогая Режина, не думаете ли вы, что пора уже меня развязать? Возьмите нож для бумаги на ломберном столике… Вот… осторожно… Вы меня оцарапали… К чему спешить, черт возьми!

– Но они сейчас возвратятся!

– Я бы этому удивился.

Люпен встряхнулся, потер запястья, сделал несколько шагов, чтобы обрести прежнюю самоуверенность.

– А что вы скажете насчет маленького дивертисмента, разыгранного сегодня вечером? Кто его организатор? Марио, несомненно?

– Да! Он был правой рукой моего мужа. Будьте осмотрительны – он опасен. Он меня терроризировал. Он смотрел на меня такими глазами… как будто я была его вещью… Боже мой! Когда же закончится этот кошмар?

Подняв руку, Люпен медленно опускал ее перед глазами Режины, как гипнотизер, пробуждающий пациента.

– Режина. Забудьте все. Я этого хочу.

Обняв ее за плечи, он легким, благородным жестом распростился с ней – жестом артиста, обращенным к публике.

– А теперь, – вскричал он, – представление окончено. Пошли. Давайте перейдем к делам серьезным.

Он увлек Режину в кабинет и схватил трубку:

– Мадемуазель… Алло? Полицейскую префектуру, пожалуйста. Да. Срочно… Алло? Инспектора Ганимара, пожалуйста… Ганимар? Это ты? Так рано уже на посту? У вас ведь работа идет допоздна… Как это «кто говорит»? Послушай! Ты делаешь мне больно… Люпен, черт подери! Твой старик Люпен… Прошу тебя быть повежливей! Со мной тут дама… Но дай мне сказать хоть слово, черт возьми! Говоришь только ты!.. Тебе улыбается поимка убийцы Альмеера?.. Как же до тебя иногда медленно доходит!.. Нет, не я… Захвати с собой Гуреля, Дьези, братьев Дудвиль… Словом, самых надежных ребят, понял? Вам придется иметь дело не с малышней. Немедленно отправляйтесь на бульвар Инвалидов, 21-бис… Старый нежилой особняк. Справа, в помещении бывшей конюшни, я держу взаперти сообщников Альмеера… Марио, Бебера и Ле Греле… Ага! Заинтересовался-таки наконец? Да, они работают на него… Сможешь прочесть в завтрашних газетах. Объясню тебе потом… Только примите все меры предосторожности – они вооружены. И, полагаю, злы как сто чертей, потому что, представь себе, заперли сами себя… Старый фокус: стреляешь в кольцо, думая, что повернется часть стены, а блокируешь забронированную дверь. Марио тебе объяснит… Ах! Совсем забыл. В его кармане ты найдешь револьвер, которым он убил Альмеера… Если ты не веришь Люпену, мне придется заняться честным трудом… Нет, послушай. Я спешу. На бал в Елисейском дворце. Передайте мое почтение господину Дюдуи и еще раз поздравляю с отличным чутьем… С тобой Люпену не остается ничего иного, как быть паинькой.

Он вешает трубку, хохочет и на радостях подпрыгивает.

– Улыбайтесь, Режина!

– А что, если они ускользнут от полиции?

– Вы не знаете Ганимара. Но допустим. Так вот, они вас не найдут.

– Почему?

– Потому что вы покинете этот дом, с которым у вас связано слишком много ужасных воспоминаний.

– Но куда же я денусь?

– Нет проблем. На углу улицы вы увидите красный лимузин марки «мерседес-бенц». Передадите эту карточку шоферу… Сядете в машину, и Оскар отвезет вас прямиком в Енервиль.

– Енервиль?

– Да. Это деревенька в сторону Кийбефа. Там живет старушка, которая примет вас как родную дочь. О вашем приезде она предупреждена.

Режина провела по лбу тыльной стороной ладони.

– Я сплю и вижу сон, – пробормотала она. – А вы не поедете со мной?

– Нет… Вы ведь слышали… Я приглашен на бал в Елисейский дворец.

– Значит, это не просто слова? Неужели вы так любите почести?

– Нет.

– Танцевать?

– Нет.

– Хорошеньких женщин?

– Я не могу любить одновременно больше одной.

Режина зарделась:

– Значит?..

– На балу присутствует сеньора Иньес де Карабахос, жена испанского посла.

– Она красивая?

– Страшна как смертный грех. Но на ней будет знаменитое жемчужное ожерелье. Впрочем… если вы будете вести себя хорошо, я вам покажу его завтра, в Енервиле.

Рассказы
(1975–1976)

Убийца с букетиками

Полиция сбилась с ног. Четверо убитых менее чем за три месяца! Четыре женщины – молодые, хорошенькие, серьезного поведения. Невозможно установить между ними хотя бы отдаленную связь. Похоже, садист выбирал свои жертвы наугад, в домах муниципальной застройки по берегу Луары. В них проживали тысячи людей, бок о бок, но незнакомых между собой. Подобно хорьку, забравшемуся в крольчатник, ему оставалось только следовать собственной прихоти. Крови он не проливал; он душил свою жертву с помощью чулка черного цвета. И не насиловал, довольствуясь тем, что складывал их руки на букетике полевых цветов.

Комиссар Шеньо перестал спать. Он допросил соседей, долго изучал места, где были обнаружены трупы: один – в подвале, другой – у подножия лестницы, которая вела на террасу, два последних – в однокомнатных квартирах, которые занимали молодые женщины. Преступления были совершены либо примерно в час дня, либо среди ночи. Комиссар поставил на плане четыре крестика, рассчитал расстояния, подошел к тайне со всех возможных сторон. Случается, психопаты действуют с бредовой логикой, но все же уловимой. Здесь же – ровно никакой. Разве что все жертвы – блондинки, но это могло быть и простым совпадением. Как обеспечить наблюдение за всеми жилыми кварталами с новостройками по берегу реки? У душевнобольного было широкое поле деятельности.

«А что, если мне выдать себя за этого психа?» – думала Мадлен.

Вот уже несколько дней, как она переживает эту идею… С тех самых пор, как заприметила Эдуара с этой Сюзанной. Она сразу же поняла, что не в силах сносить измены. Тем не менее, унимая свой пылкий темперамент, она вела наблюдение за мужем, и мелкие доказательства ее подозрения множились. Конечно же Эдуар находился в выигрышном положении: он разъезжал за счет парфюмерной фирмы, что позволяло ему отсутствовать всякий раз, когда ему это требовалось: немного осторожности, и он легко обезоруживал подозрительность Мадлен. Но, поглощенный своей страстью, не видел, что за ним ведут слежку, что его одежду обыскивают, обнюхивают; что волосок блондинки, прилипший к подкладке, а в особенности рассеянность и неразговорчивость выдавали неверность больше анонимного письма.

Как те больные, у которых в состоянии перенапряжения гудит в ушах, Мадлен испытывала на почве ревности головокружения, в глазах рябило, она дышала часто, внезапно прикладывая руку к сердцу. Единственным успокоением была для нее мысль о грядущей мести.

Выследив соперницу, Мадлен выяснила, что та живет в недавно достроенном корпусе на шестом этаже, окнами во двор; на почтовом ящике значилось имя – Сюзанна Фольбер, сотрудница префектуры. Собирая информацию, она при этом внимательно следила за ходом следствия, которое вел комиссар Шеньо. Одна у себя в квартирке, где время, казалось, остановило свой бег, она могла не спеша следить за газетами! Ей случалось завидовать такому ловкому психу, которому, должно быть, как и ей, приходилось долго выслеживать свою очередную жертву, фиксировать ее малейшее передвижение, прежде чем отправиться как любителю природы на берега Луары якобы гулять, попутно собирая васильки или маргаритки для прощального букетика. Она представляла себе его безликую тень, но в перчатках; легкий бессловесный силуэт, скользящий вдоль стен… Быть может, он страдает от надругательства, как она, и тоже жаждет разрушить все, что как-то походило на неверную. Но он-то доводил дело до конца! Тогда как она… Нет, она все еще колебалась.

Мадлен приняла решение внезапно, обнаружив на связке ключей своего мужа лишний ключ – треугольный сейфовый, не иначе как от двери его красотки. Ей потребовалось много времени и изворотливости, чтобы, овладев им, заказать дубликат, а в промежутке убийца объявился еще раз. Он задушил очередную жертву в последнем доме города – невзрачную горничную, которая возвращалась к себе в комнатку под крышей. Как всегда, она была блондинка; как всегда, сжимала застылыми пальцами букетик – маки и маргаритки. Ни одного отпечатка, ничего наводящего на след. Газеты требовали от общественных властей принять экстренные меры. Мадлен жалела этого преступника, выставляемого чудовищем, маньяком, злодеем, тогда как он был так несчастен! Никто не может знать, сколько панических страхов и внутренней борьбы вызывает подготовка к преступлению. Она чуть не упала в обморок, покупая резиновые перчатки, которые… Это было ужасно!

«Вам следовало бы примерить наши перчатки для мытья посуды», – рекомендовала ей продавщица. Тоже блондинка. Бедняжка! Все женщины нынче красились под блондинку. Как будто достаточно стать блондинкой, чтобы соблазнить и удержать мужчину! Разве же это помешало ее Эдуару…

Прежде чем перейти к действию, Мадлен посетила жилье Сюзанны. Та обедала в ресторане неподалеку от префектуры. Мадлен не подвергала себя ни малейшему риску. Спальня находилась в глубине, справа. Дверь открывалась бесшумно. Мебель не стояла на пути. Приходилось только ступать так, чтобы не поскользнуться на медвежьей шкуре, заменявшей прикроватный коврик. Осталось выбрать чулок, который потребуется для удушения. Мадлен практиковалась с чулками различных марок. Некоторые слишком растягивались, другие скользили под пальцами. Мадлен обнаружила, что перед употреблением их следует скручивать. Для своих опытов она использовала один из медных шаров, украшавших ножку ее кровати. По мере того как она душила этот шар, ее страхи постепенно рассеивались, и сочла себя готовой.

Эдуар продолжал жить как во сне и, случалось, бессмысленно улыбался. «Я покажу вам, голубчики вы мои, где раки зимуют», – в бешенстве думала Мадлен, когда муж объявил ей, что отправляется в свое ежемесячное турне и будет отсутствовать дольше недели.

– Ты не очень соскучишься? – лицемерно поинтересовался он.

– О! – без всякой иронии ответила она. – Я найду, чем мне заняться.

И стала почти что с удовольствием собирать свой букет.

Мадлен ушла из дому незадолго до полуночи. Квартал спал. Ни одного освещенного окна на этажах, лишь высокие уличные фонари освещали как бы вымершие дома и машины, выстроившиеся в ряд вдоль тротуаров. Она бесшумно ступала в мягкой обуви. Ей предстояло пересечь только две площади и пройти одну улицу. Ей не повстречался ни один запоздалый прохожий, ни один полицейский. Она не стала подниматься на лифте, который создавал много шуму, и медленно поднялась пешком на шестой, останавливаясь на каждой площадке перевести дыхание. Она так разволновалась, что уже готова была отказаться от своего намерения отпереть дверь, будучи не в состоянии унять дрожь в руках.

Соперница спала. Слышалось ее легкое, мерное дыхание. Мадлен подошла с удавкой в руке. Она проделала все задуманное быстро и без труда. После нескольких конвульсий тело блондинки обмякло. Выходит, все кончено. Мадлен собрала воедино столько энергии, что ее переизбыток вылился в рыдания. Она долго плакала, стоя на коленях у кровати. Если бы Эдуар не… Подлинным виновником был он. Несколько недель он погрустит, подавленный, жалкий. А потом… найдет себе другую. Тот, кто предал однажды, никогда больше не станет соблюдать верность. Выходит, ей придется убивать еще и еще. Станет ли она таким же чудовищем, как тот, кого полиция тщетно пытается схватить? Чудовище – это легко сказать, легко сделаться им! Руки затягивают чулок немного сильнее, и внезапно наступает конец – ты уже оказался на другой стороне, на стороне психов, отщепенцев. А между тем в глубине души ты не перестал оставаться невиновным! Обессилев, Мадлен поднялась с колен. Ах! Букет! Не забыть бы про букет. Она положила цветы в руки мертвой, потом тщательно закрыла дверь и, оказавшись на улице, бросила ключ в водосток.

Ночной воздух успокоил нервы Мадлен. Она восстановила в памяти все принятые предосторожности. Нет, она ничем не рисковала. Преступление спишут на счет душителя-призрака. Ах! Как же она станет теперь наслаждаться томлениями Эдуара! «О чем ты думаешь, Эдуар?..» – «Да ни о чем, милая». – «У тебя озабоченный вид». – «Нет, уверяю тебя». Мадлен поклялась себе, что отныне Эдуар будет принадлежать ей одной.

Свет в прихожей она не зажгла, предпочитая не видеть своего лица в зеркале прихожей.

Сняв обувь, она ощупью пошла выпить большой стакан воды. Потом толкнула дверь в спальню, но еще не успела взмахнуть руками для самозащиты, как что-то гибкое, нервное обхватило ее шею и стало душить, сильнее и сильнее. Чулок… Это было чудовище… Это…

Обмякнув, Мадлен рухнула в объятия Эдуара.

Тот отнес ее на кровать. «Сожалею, – думал он. – Я огорчен… Но у меня не было выбора».

Он вложил в пальцы мертвой букетик полевых цветов, в которых еще бегал муравей.

«Тебя убил не я. Разумеется, убийца – тот, другой. А я нахожусь в служебной командировке… Через несколько месяцев я женюсь на Сюзанне. Ты была препятствием, бедняжка Мадлен… Сюзанна никогда не догадается, что я сделал ради нее!»

Бедняжка Эдуар! Он тоже предвидел не все, а главное, что чудовище, подлинное, в ту же ночь попадет в руки полиции. А это придаст делу об убийстве Мадден новый оборот.