Текст книги "Рассказы (1973-1977)"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Буало-Нарсежак
Рассказы

Рассказы
1973–1974

Рождественский сюрприз

– Холодно-то как! – проворчал Дед Мороз.

– Заткнись ты! – ответил Гюстав. – Не нравится – вали раздавай свои проспекты.

Ожидание тянулось уже три четверти часа. Туан, сидя за рулем, нервно курил. Все трое не сводили глаз с особняка банкира, некого Северуа, откуда доносились веселые ребячьи голоса. В саду перед богатым домом стоял недолепленный снеговик. Время от времени с крыльца сбегали девочки и, наспех набрав в ладошку снега, шлеп-шлеп, прилепляли его к боку снежного человечка. Голову оставили на потом. Ребятишки заливались смехом, забавно дули на замерзшие руки и вновь взбегали на крыльцо.

– Так можно прождать и целый вечер, – ворчал Дед Мороз.

– Вот зануда-то!

Туан нагнулся, чтобы в свете приборного щитка глянуть на часы.

– Скоро шесть, – объявил он.

– Ну а что, если… – начал было Дед Мороз.

– Хватит! – взбеленился Гюстав. – Осточертело. «А что, если… А что, если…» Сказано тебе – она обязательно выйдет. Неужто до тебя не доходит? Это ее снеговик! Ее дом! Ее снег! Ее рождественский праздник с елкой! Девчонке тут принадлежит все. Так что можешь не сомневаться – она выйдет посмотреть на снеговика и показать подружкам, что не прочь дать им поиграть, но снеговик – это ее собственность. В свои пять годков она уже занимается благотворительностью. Можешь не сомневаться – завтрашние газеты распишут это событие: «Малышка Гислен Северуа устроила щедрое угощение сироткам из приюта Сент-Женевьев…»

Туан зловеще улыбнулся:

– Вряд ли… скорее они напишут про то, что с ней стряслось потом…

– Смотри-ка, вот и она, – прервал его Гюстав. – Беленькая… платьице из «шотландки»… Я приметил это платье еще давеча.

– Ну что ж, – пробормотал Туан, – дело за тобой.

Гюстав выскользнул из машины. Ноги его увязли вснегу, и он чертыхнулся сквозь зубы. Перед ним весь в снегу совершенно безлюдный в свете фонарей проспект Анри-Мартен. Девочка разглядывала незаконченную фигуру снеговика перед домом. Когда Гюстав перешел дорогу, Туан завел мотор.

– Гислен! – позвал Гюстав.

Подняв глаза, девочка разглядела за чугунной решеткой ограды тень и, движимая любопытством, подошла к ней:

– А зачем вам Гислен?

– У меня для нее поручение… от самого Деда Мороза… Ведь Гислен – это вы?

– Я.

– Дед Мороз находится там… в машине.

Он подал знак. Дверца приоткрылась ровно настолько, чтобы разглядеть клочок красной ткани и длинную белую бороду под капюшоном.

– Он хочет у вас что-то попросить.

– У меня? – недоумевала девочка.

Она задумалась. Привычнее казалось просить Деда Мороза… Гюстав открыл калитку:

– Идите скорее!

Взяв девочку за руку, он увлек ее к мужчине в красном. Туан уже нажал на газ, когда Дед Мороз обнял ребенка за плечи.

– Как раз вы-то мне и нужны, чтобы помочь выбрать игрушки. Детишкам этого квартала стало трудно угодить. Бывало, мальчики были рады-радешеньки коробке конфет. А теперь им машину подавай!

Девочка прыснула:

– Мне тоже подарят маленькую машинку. Всамделишную, с мотором.

Она пыталась заглянуть в глаза Деду Морозу под капюшоном. Его глаза показались ей одновременно молодыми и очень старыми. Жестом взрослой женщины она поправила его отклеившуюся бороду.

– У тебя лезет шерсть, как у моей собаки, – заметила она. – Какой смешной у тебя автомобиль! А меня возят в школу на «роллсе».

Гюстав слушал, сжимая в карманах кулаки.

– Ваш папа очень богат? – спросил он.

– Когда я вырасту большая, он отправит меня в кругосветное путешествие. Он мне обещал. У него большой дом в Лондоне и еще один в Риме – с колоннами и статуями. Может быть, в один прекрасный день он тоже станет Дедом Морозом.

Гюстав наклонился к Туану:

– Она меня просто бесит своей трескотней. Надо будет запросить сто миллионов старыми.

Туан кивнул в знак согласия. Они пересекли Булонский лес, переехали на правый берег Сены и выехали на узкую, скудно освещенную улицу. Машина остановилась перед особнячком с закрытыми ставнями.

– Приехали! – объявил Дед Мороз.

– Мне дверцу открывает Люсьен, – сообщила девочка. – И при этом приподнимает фуражку.

– Мы сейчас позвоним ему и скажем, чтобы приезжал за вами.

Войдя в помещение, они провели ребенка в скудно обставленную комнату с завешенным окном. Она разглядывала их безжалостным взглядом.

– Вы какие-то неопрятные. Когда я замараю платьице, мама его отдает бедным… Я хочу посмотреть на игрушки.

– Сейчас принесем, немного терпения, – сказал Дед Мороз, – садитесь вот сюда… и смотрите картинки.

Все трое вышли. Дед Мороз сорвал бороду и снял плащ. Они закурили.

– Я готов ее убить, – заявил Гюстав. – Клянусь, если старик не клюнет, с удовольствием сверну ей шею.

Туан глянул на часы.

– Через час мы атакуем. К этому времени они спохватятся. Считай, сто миллионов у нас в кармане. Дадим им двое суток сроку.

Похитители ждали, все больше нервничая при мысли, что полиция перевернет небо и землю. Но ведь у них надежный план побега. И потом… волков бояться – в лес не ходить!

…В семь часов Гюстав, подняв ворот пальто и опустив поля фетровой шляпы, вошел в маленькое бистро, где царила праздничная обстановка. Он заперся в телефонной будке и набрал номер.

– Алло… Это квартира господина Северуа?

Ответил девчачий голосок:

– Да… Да… Правильно.

– Я хотел бы поговорить с ним.

– Кажется, папа занят.

Гюстав почувствовал, как его прошиб пот.

– Но… послушайте… кто у телефона?

– Гислен… Гислен Северуа… Пойду позову папу.

– Не надо… Гм… Я перезвоню.

Гюстав на ощупь повесил трубку. На ощупь отыскал ручку двери. А ведь только сейчас эта девочка сказала им, что…

Гюстав задержался в баре и заказал коньяку. У него подкашивались ноги. Он залпом выпил рюмку и тут обратил внимание, что по телевизору передают последние новости.

«… Во время праздника, устроенного для детей в доме известного банкира, господина Северуа, исчезла пятилетняя девочка – Мартина Бертье. Блондинка с голубыми глазами, она была в платье из шотландской шерсти, недавно подаренном мадам Северуа… Может быть, она сбежала из дома?.. Обеспокоенность тем сильнее, что Мартина Берье – неуравновешенный ребенок, патологическая фантазерка и последнее время находилась под наблюдением врача».

– Еще один коньяк, – заказал Гюстав.

Черт побери! Какая ошибка! Блондинка… в клетчатом платье…

Кто угодно бы ошибся. И в довершение ко всему, девчонка-то чокнутая… Невеселое Рождество!

…Полчаса спустя полицейская машина подобрала бредущую по улице девочку.

Когда с бурными излияниями чувств было покончено, мсье Северуа подвел Гислен к крупному мужчине с усами, скромно державшемуся в сторонке.

– Поблагодари-ка господина комиссара за его потрясающую мысль использовать передачу новостей. Какая изобретательность!.

Затем он толкнул Гислен в объятия скромно одетой девчушки, казавшейся совсем оробевшей.

– И поцелуй свою подружку, которая так умненько отвечала за тебя по телефону, когда эти подонки позвонили мне.

Последнее искушение

Мюриель выбрала в шкатулке для драгоценностей простенькое колье. Изяществу она училась у Луиджи Палестро, а изысканности – у лорда Чэлтема. В свои сорок шесть она была еще очень хороша и к тому же богата. И скучала, как скучают одни лишь богачи, переезжая из одного роскошного отеля в другой. Порою она с сожалением вспоминала о временах, когда она была, как пишут в газетах, «гостиничной воровкой». Теперь все это в прошлом – святилище тайных воспоминаний, куда посторонним вход заказан. Но как раз сегодня вечером она приоткрыла его, со знанием дела любуясь своим колье, которое наденет, переодеваясь к ужину. Восемь лет приключений… невообразимых переживаний… радужного счастья… небывалой ловкости. Тогда она была гибкой, как акробатка… Умела пробраться куда угодно. За какой-нибудь бриллиант без колебаний поставила бы на карту жизнь…

Потом на ней женился Луиджи Палестро… а точнее, купил ее… Старый, привередливый, несносный, он создал ей обеспеченную жизнь. После его смерти Мюриель много путешествовала и повстречала лорда Чэлтема. Любовь с первого взгляда. К несчастью, лорд утонул. И Мюриель стала тем, о чем только можно мечтать: титулованной богатой вдовой, за ней напропалую увивались мужчины, она наверняка вызывала зависть, а между тем ее жизнь была пресна как чашка чая.

Увы! Где вы, веселые попойки прежних времен! Она посмотрелась в зеркало. Для полного ажура ей, пожалуй, недоставало браслета… Она раскрыла футляры, подумала, прежде чем выбрать… Может, вот этот – из золота и платины, неброский… а между прочим, цена ему – пятьсот тысяч ливров – отдай не греши… Защелкнув браслет на запястье, Мюриель снова посмотрелась в зеркало. Она бесспорно красивей маленькой баронессы Люкэр – этой дурнушки, ужинавшей за соседним столом в обществе мужа, лет на десять моложе ее.

Как будет занятно отбить у нее Роже… его звали Роже. Барон Роже… Звучит глупо и даже немного смешно. Но сам он казался таким очаровательным, немного грустным, всегда такой угрюмый в присутствии жены… Да, это будет занятно… О! Всего на одну ночь… В жизни Мюриель не существовало «завтра»… Но даже одна ночь стала бы ее реваншем за драгоценности этой дамы – маленькая баронесса выставляла напоказ свои несметные богатства…

Мюриель тщательно заперла за собой дверь, и лифт, в котором витали ароматы роскошных духов, доставил ее на бельэтаж. В окна столовой виднелось море. Приглушенный свет… нежная музыка… Один из тех чудных вечеров, когда хочется не то любить, не то умереть.

Барон приветствовал Мюриель неприметным кивком. Чуть старше тридцати. Белокурые, с платиновым отливом волосы викинга. Похоже, сегодняшний вечер у супружеской четы протекал не гладко… Они то ссорились, то замыкались в молчании, обмениваясь разъяренными взглядами, судорожно сжимая кулаки. Посреди трапезы баронесса вышла из-за стола, и ее рука в кольцах пригвоздила барона к месту. Проводив ее глазами, он встретился со взглядом Мюриель.

– Обойдется, – произнес он. – Такое случается с ней через день.

Лед был сломан. Они обменялись несколькими пустячными репликами. Но глаза барона выражали иные чувства. «Рыбка попалась на крючок! Стоит мне пожелать…» – подумала Мюриель. Они танцевали вместе. Узнав, что супруги занимают апартаменты рядом с ее номером, Мюриель не удержалась от улыбки. Ей случалось проходить и по карнизу. Проникать через окно… Добрые старые времена!

В полночь она сказала барону с укоризной:

– Вы не пойдете проведать жену?

– Никакого смысла. Она спит. Без снотворного она не ложится.

Несколько минут спустя, сидя перед бокалом апельсинового сока со льдом, он поведал ей свою жизнь. Как умело он играл свою роль! Как был несчастлив! Все они несчастны, после полуночи изливая душу хорошенькой женщине! Разумеется, во всем повинна баронесса. Какой у нее жесткий характер… Ему приходилось ходить по струнке… И самое унизительное в том, что деньги-то ее, и она непрерывно напоминала ему об этом… А в довершение ко всему, здоровье у нее просто никуда не годится…

Еще больше понизив голос, Роже потупил взор. Отработанная мимика давала понять, что его жене недостает темперамента.

Все это мы уже проходили, малыш!.. А теперь ты возьмешь меня за руку и скажешь: «Увидев вас, я сразу понял: вы – единственная женщина, которая…»

Такое заявление действует без промаха. Он так хорош собой, очарователен и отлично справляется с ролью соблазнителя! Ему было невдомек, что в тот момент, когда он подносил губы к руке красивой незнакомки, улыбавшейся ему с меланхоличным видом, та думала о перстнях баронессы и о ее бриллиантовом ожерелье, которым так восхищалась накануне, о подвесках, серьгах и всех прочих драгоценностях, хранившихся у той в спальне.

– Ведь мы соседи, не правда ли?

– Да. Номера 126 и 127! – вскричал он. – Вы согласились бы…

Торопится! Забыл всякую сдержанность. В его глазах уже мелькнула радость победителя. Он лукаво добавил:

– Каждый спит в своей спальне, которые разделены туалетной комнатой… Как видите, невесело мне приходится.

– Чудовище!

Заранее уверенный в победе, он заважничал.

– Плохое здоровье вынуждает жену злоупотреблять снотворным, – извиняющимся тоном поведал он Мюриель.

Прозрачное пояснение, равносильное словам: «По ночам я свободно располагаю собой».

Мюриель были с давних пор знакомы мимолетные связи в роскошных отелях – вспыхивающие и гаснущие в мгновение ока. Право, почему бы и нет? Роже – всего лишь мальчик, непримечательная особь мужского пола; однако тут есть чем поживиться… Это было так соблазнительно… еще один раз… последний… Эта кража станет для нее глотком эликсира молодости. И риска – никакого.

Мюриель уже разработала план. Встав из-за стола, она кончиками пальцев касается виска Роже.

– Завтра, – шепчет она. – Оставьте ключ в своей двери… Да… Зайду к вам на бокал шампанского по-соседски… и только…

Однако ее глаза уже обещали все. Она удалилась как и подобает настоящей леди, но гораздо более взволнованная, чем хотелось бы. В ту ночь она почти не сомкнула глаз. Приключение ее пьянило. Какой подарок судьбы! Она мысленно взвешивала на ладони колье баронессы, примеряла кольца к своим пальцам. Ее трофею придется век вековать в сейфе, но она вновь переживет непередаваемую радость… радость обладания. «Это – мое. У меня еще достало решимости на то, чтобы…» Счастье говорить себе: «На мне рано еще ставить крест. Меня еще можно любить, и я еще способна увлекать…»

Следующий день тянулся бесконечно. Мюриель без труда раздобыла все необходимое, чтобы осуществить свой план. Барон ужинал в одиночестве. Выходя из ресторана, он шепнул Мюриель:

– Она не покидает спальни. Страшное переутомление. До вечера.

Желая успокоить нервы, Мюриель отправилась в казино. Проиграла с сотню франков, так и не сумев отвлечься от одолевавших ее мыслей. Впервые в жизни она испытывала угрызения совести. Как же трогателен этот мальчик в своей неловкой поспешности! По ее наблюдениям, он еще напрочь лишен способности легко переходить от любовного томления к любви. И ради чего она погубит это милое любовное приключение? Ради того, чтобы завладеть несколькими камешками, в которых не сможет показаться в свете до конца дней своих! Она увидит его, бледного, расстроенного. Разумеется, он ничего не скажет. Он не из тех, кто способен открыть жене всю правду. Полиция будет убеждена, что вор забрался в их номер по карнизу. Однако ей придется пережить его откровенное презрение. Не может же она съехать из отеля или пересесть за другой столик. Еще несколько дней они так и будут сидеть визави. И все же Мюриель знала, что пойдет на все: презрение, злобу, оскорбления, ради того, чтобы испытать сладострастное ощущение текущих меж пальцев алмазов, рубинов, опалов… Тут уж она не могла совладать с собой. Как знать, почему ее чаруют блестящие камни? Так повелось еще с детских лет. Может, от нищеты?.. А может, тут что-то другое, понятное только врачу-психиатру? Мюриель приняла решение.

И в одиннадцать вечера, когда поскреблась в дверь номера 127, она уже вновь обрела уверенность в себе. На тумбочке стоял зажженный ночник. Осмелев в царившем полумраке, барон заключил гостью в объятия:

– Благодарю! О, как же я вам благодарен!

– Тсс. Тише…

– Но ведь она спит… Не верите? Пойдите посмотрите.

Схватив Мюриель за руку, он потащил ее через комнату и ванную. Дверь в спальню была открыта. Баронесса спала. Одна рука свисала с кровати. В изголовье лежала раскрытая книга, которую она читала перед сном. Взгляд Мюриель по давней привычке быстро охватил обстановку: стакан, графин, смятая коробочка от снотворного… а на журнальном столике, рядом с парой перчаток и сумочкой, шкатулка… Мюриель позволила отвести себя обратно в спальню, раздеть. Кто бы поверил, что этот маленький барон окажется отличным любовником? Бедняжка! Как же он, должно быть, изжаждался любви при хворой жене! Мюриель отдавалась волнениям почти позабытой страсти. Главное – никаких угрызений совести. Разве ее вина, что он набросился на нее! Подождав из вежливости, она спросила:

– Тебе не хочется пить?

Шампанское стояло наготове в серебряном ведерке. Роже с победным видом извлек пробку и рассмеялся над испугом Мюриель:

– Повторяю, она спит… Хоть из пушки стреляй!

– И все-таки, ступай убедись! Сделай одолжение.

Когда он исчез за дверью, Мюриель подсыпала в его бокал порошок, который принесла с собой. Он вернулся. Нагим он был хорош, как мраморная статуэтка. Какая жалость! Они весело чокнулись и снова улеглись в постель. Занятный парень – он был неутомим. Наркотик утихомирил его любовный пыл далеко не сразу. Из предосторожности Мюриель повременила. Потом тихонько оделась. Все в порядке. Она направилась в спальню баронессы. Ее драгоценности наверняка хранились в шкатулке. Какое разочарование! Их оказалось совсем немного: колье, кольца, серьги. У баронессы было только то, в чем она спускалась к столу. Следует ли обобрать ее подчистую? Или же удовольствоваться одним колье? Ведь, в конце концов, она пришла только за сувениром на память. Повесив колье себе на шею, она повернула обратно. Но остановилась у кровати. Она забирала с собой драгоценность, но у Роже оставалась его чудесная молодость. Вздохнув, она припала губами к его опущенным векам.

– Вор – это ты, – шепнула Мюриель.

Четверть часа спустя, уже у себя в спальне, при полном освещении, ей пришлось признать очевидное: камни оказались фальшивыми! Она разбиралась в этом не хуже профессионала. Сомнений нет. Подделка налицо! Чтобы пустить другим пыль в глаза… «И поделом тебе, кретинка!» Какое жестокое разочарование. Как она могла дать себя так провести? Эти современные супруги! Карманы пусты, а блистать охота: они разъезжают по роскошным отелям! Мюриель пришла в бешенство. Ах, этот барон, может, такой же барон, как портье, – хорош у него будет завтра вид, когда он напустит на себя важность…

Однако назавтра, когда Мюриель открыла свою шкатулку, чтобы выбрать украшение, способное уничтожить баронессу, она обнаружила, что шкатулка пуста. Мюриель упала на кровать. Вся махинация открылась ей в своей ослепляющей очевидности. Пока она находилась в спальне Роже, куда тот хитроумно ее заманил, мадам, которая вовсе не находилась под воздействием снотворного, оставалось только выйти из своего номера, проникнуть в соседний с помощью отмычки и похитить все ее драгоценности.

Мюриель глянула на свои дрожащие руки. Леди Чэлтхем стала просто пожилой женщиной.

Дичь

Милу остановился на краю тротуара, сделал вид, что смотрит направо, потом налево, чтобы убедиться, успевает ли он перейти дорогу. А сам краем глаза засек мужчину в синем габардиновом плаще, который закуривал сигарету. Грузовик-цистерна приближался, преграждая путь пяти или шести машинам, следовавшим за ним. Момент подходящий.

Милу рванул вперед и, перейдя улицу под самым носом у грузовика, деловой походкой зашагал вперед. Он вошел в универсальный магазин, где суетилась субботняя толпа, и огляделся в поисках бара. На сей раз он был уверен, что все же улизнул от «хвоста». Он взгромоздился на табурет у стойки и заказал полкружки пива.

Погоня измотала его. Вот уже больше получаса ему никак не удавалось, несмотря на всевозможные хитрости и уловки, оторваться от мужчины в синем габардине. У него колотилось сердце, дрожали пальцы. По профессиональной привычке он оглядел сидевших за стойкой длинноволосых парней, одетых как бродяги. Он заметно выделялся среди них своей зеленой фетровой шляпой с бурым перышком, длинными ухоженными усами, в строгом плаще, а главное – перчатками, в которых так удобно прятать пакетики с героином, зажимая их между подкладкой и ладонью. Он заколебался. А не спрятать ли ему дозу, которую он перевозил, прямо здесь? Его клиент не явился, несмотря на то, что встреча была определена предельно точно:

Баланс – четыре тридцать – собор – первая исповедальня справа. Осторожность диктовала Милу в случае опасности избавиться, и как можно быстрее, от пакетика, который был пострашнее гранаты.

И в самом деле, опасность заявила о себе напрямую. Если клиента арестовали, то сыщик задержал бы его… При всем том, что Милу являлся всего лишь незаметным винтиком, пешкой в иерархии наркобизнеса, хитростью он не уступал лисе. Наверное, они задумали схватить не его, а поставщика товара, с которым ему предстояла встреча в Тулоне. Его намеренно «ведут», чтобы схватить позже. Вполне вероятно, что бригада по борьбе с наркотиками поручила слежку за ним своему самому ушлому агенту. А тот просто потерял его след, так что избавляться от компрометирующего пакетика, стоившего немалых денег, ему уже не было необходимости. Он вручит этот пакетик господину Эмилю в знак своей доброй воли. Клиент не явился. Он тут ни при чем.

Милу допил пиво. Мало-помалу к нему возвращалось спокойствие. В его распоряжении был еще целый час до того, как прыгнуть в экспресс «Мистраль». Ему нравилось воображать смятение, какое в этот момент царит в рядах противника: телефонные звонки, перебранка. Неприятно то, что они подадут сигнал тревоги своим коллегам в Тулоне, и по приезде его будут ждать свежие легавые, не говоря уже о так называемых контролерах в пути. Однако настоящему риску он подвергнется там! И все-таки отложить свидание с господином Эмилем ему никак нельзя – его могли бы заподозрить во всех смертных грехах!

Милу расплатился с барменом. Упаковка под перчаткой скрипела. Темнота сгущалась. Несколько дождевых капель – тяжелых, крупных – звездами рассыпалось по тротуару. К счастью, до вокзала рукой подать. Вокруг ничего подозрительного. Он ускорил шаг, замедлив его лишь на привокзальном дворе. Ничего подозрительного и на стоянке такси. Зал ожидания полупустой. Внезапно спина покрылась испариной. У табло с расписанием стоял мужчина и пялился на него. «Он стоит здесь неспроста!» – подсказал ему инстинкт. Милу опознавал «их» по едва уловимым приметам… Подчеркнуто отрешенный вид… слишком спокойно прохаживаются они там, где люди обычно суетятся, спешат. На этом типе – пальто-реглан. Без головного убора, волосы подстрижены бобриком, что говорит само за себя…

Милу купил билет до Тулона. Тип в реглане не спеша вышел на перрон. Классическое правило! Опытные «хвосты» по возможности опережают свою жертву. У Милу еще было время припрятать товар. Тайников хоть отбавляй. Листаешь газеты в книжном магазине, притворяясь, что никак не решишь, что бы почитать в дороге, и суешь пакетик между двумя журналами… Но этого пакетика ждал господин Эмиль!

Прокомпостировав билет, Милу тоже вышел на перрон. Мужчина в синем габардине стоял у контрольной будки. Выходит, их двое! Второй мирно прохаживается по платформе, опустив голову, руки в карманах. «А что, если я ошибаюсь?» – подумал Милу и тут же попрекнул себя за такую мысль, способную усыпить его бдительность. А тем временем «реглан», поравнявшись с «синим габардином», успел ему что-то сказать, не разжимая губ, на манер чревовещателей или заключенных. Милу и сам научился этому, сидя в тюрьме.

Сомневаться не приходится. Только не расслабляться. «Мистраль» торжественно выехал на вокзал, напоминая игрушечный поезд. Милу сел в вагон в середине состава, чтобы, в случае чего, иметь простор для маневра. Двое мужчин поднялись в тот же вагон, но из противоположной двери тамбура.

Милу прошел по вагону, заглядывая в купе. Пассажиров очень мало. И вдруг он остолбенел – в углу одного одиноко сидел его знакомый… Милу вернулся назад удостовериться. Какая удача! Конечно же это Макс!.. Расселся с «Фигаро», словно буржуа.

Милу толкнул дверь. Пассажир поднял глаза и всем своим видом дал понять, что удивлен:

– Милу!

– Тсс. Ты меня никогда в глаза не видел!

Милу уселся в противоположном углу купе.

– Легавые? – прошептал Макс.

– Да… двое. Если тебя это смущает, я могу…

– Ничуть. Меня полиция теперь оставила в покое.

«Реглан» как ни в чем не бывало вышел в проход и пошел в другой конец вагона.

– Они будут подкарауливать меня у обоих выходов. Выйти из вагона незамеченным будет невозможно… Послушай-ка, Макс. Тебе-то я могу довериться. В Тулоне у меня встреча с человеком, у которого куча денег. – Для наглядности он широко расставил руки. – И эти двое метят в него. Если я сорву нашу встречу, то потеряю кучу денег.

– Ясненько! Но это твоя проблема. А я сейчас в порядке. Теперь я при деле, старик. Каждую неделю спускаюсь из Парижа в Канн. Вот почему, кстати, ты меня тут и встретил. И я вовсе не желаю засвечиваться.

Поезд мерно набирал крейсерскую скорость. Милу снял шляпу, плащ, перчатки и сунул пакетик в карман. Его бросило в жар. Он тревожился больше, нежели хотел себе в этом признаваться. Макс прикрыл глаза. Ну и что с того, если они делили камеру на двоих в тюрьме Брен? В ту пору Макс был закоренелым бандюгой, а в голове полно идей. И вот тому доказательство: в один прекрасный день по дороге в госпиталь он смылся. Он никогда ни в чем не нуждался, этот Макс! В тюряге получал шикарные передачки. Направо-налево угощал американскими сигаретами небрежным жестом заправилы. Смехота, да и только. Но он стал другим человеком. Теперь он скорее похож на состоятельного фирмача. Темный костюм из английского твида, элегантные туфли, галстук, подобранный в тон костюму, никаких тебе больше перстней. Дородная фигура выдает отменное здоровье, а слегка лоснящаяся кожа лица свидетельствует о хорошем питании лучшими продуктами. Милу почувствовал, что рядом с Максом он глядится так непрезентабельно, что тот был вправе вычеркнуть его из своей памяти.

– Спишь? – робко шепнул он.

– Нет, – ответил Макс, не открывая глаз. – Я как раз кумекаю, как нам с тобой быть. А может, все-таки существует способ вызволить тебя из…

– Ах! Так я и знал! – обрадовался Милу.

Он чуть было не взял руки Макса, чтобы в избытке чувств их пожать. Нет, Макс не изменил прежней дружбе. Макс – парень что надо.

– Дело твое заковыристое, – заметил Макс.

– Выхода у меня нет… Требуй все, что угодно… Что прикажешь мне делать?

– Погоди. Мне еще нужно время, чтобы все обмозговать.

С надеждой в сердце Милу обмяк на спальной кушетке. Если на всем белом свете и существовал хоть один человек, способный вызволить его из беды, то это был Макс. И потом, что тут такого особенного! Ведь Макс остался у него в долгу! Кто предупредил его тогда, что Пасторелли разыскивает его, намереваясь прикончить. Пасторелли так до сих пор из тюряги не выходил. Все это было, да быльем поросло… А Макс с тех пор преуспел в жизни.

– К слову, – сказал Милу, – а куда подевались два братца Пасторелли?

Макс пропустил сквозь смеженные веки проницательный взгляд:

– Почему ты задаешь мне такой вопрос?

– Просто так… Думая о тебе, я вспомнил о них.

– Они подались куда-то в сторону Кальви… А ну-ка, встань.

– Но…

– Встань, тебе говорят. Как ни в чем не бывало.

Милу послушался его и подошел к окну. Он угадал за ним в Темноте укрепленные стены Авиньонского дворца, сортировочную станцию. Поезд с грохотом промчался мимо.

– Мы с тобой одного роста, – констатировал Макс. – Ты наденешь мое пальто, мою шляпу. Но перво-наперво, сбреешь усы. Я прихватил бритвенные принадлежности. И пройдешь у них под носом совершенно спокойно. Они тебя нипочем не узнают… Только тебе следует дождаться самой последней минуты. Будем надеяться, что в Марселе к нам никто не подсядет.

– Спасибо тебе, – сказал Милу. – Ты просто спасаешь мне жизнь.

Макс снова уселся в позе пассажира, которого непреодолимо клонит ко сну. О том, чтобы продолжать разговор, не могло быть и речи. Милу пытался унять нервное перевозбуждение. Он едва глянул на ослепительную иллюминацию на нефтеочистительных сооружениях вокруг Беррского озера… «Только бы никто не подсел к нам в вагон, – молил он. – Только бы никто нам не помешал!»

В Марселе к ним в купе никто не подсел. Макс, не расставаясь с радушной миной, вышел в проход поразмять ноги.

– Оба стоят как пришитые, – сообщил он по возвращении. – Ты был прав. Они уверены, что ты уже попался им в лапы.

Марсель остался далеко позади.

– Спокуха. Я подам тебе сигнал, – невозмутимо продолжал Макс.

Милу стал считать минуты.

– Пора, – наконец распорядился Макс.

Несколькими точными движениями он открыл дорожный несессер, протянул Милу ножницы, и тот, подрезав усы, с помощью бритвы на батарейках привел лицо в полный порядок, хотя состав и трясло на стрелках.

– Быстренько!.. Мое пальто!

Милу натянул на себя дорогое пальто Макса из верблюжьей шерсти.

– Кашне.

Макс протянул ему великолепное шелковое кашне кремового цвета.

– Приподними воротник… надвинь шляпу… Ниже… Эта мне ваша мода отращивать патлы!

«Мистраль» въезжал под скрип тормозов на тулонский вокзал.

– Ступай, – сказал Макс. – Чао!

Приближаясь к платформе Кронштадт, Милу заметил, что за ним по-прежнему следует «хвост». Однако не те двое, что было куда тревожнее. Хитрость Макса не сработала. Он не сумел вызволить его из беды. Конечно же идти на намеченное свидание невозможно. Разве что… В прежние годы, когда Милу еще занимался спортом, он отличался в спринтерском беге на 800 метров. Он бросился бежать. И сумей он затеряться в темных торговых улочках…

Раздались три выстрела. Милу упал на колени.

«Это не легавые. Эти люди охотятся за Максом… И Максу было об этом известно!» – с этой последней мыслью Милу упал, перевернулся на спину и испустил дух.

…Несколько минут спустя братья Пасторелли сидели вокруг стола и потягивали пастис.

– Ну что же. Наконец-то мы его пришили в отместку за предательство. Сколько времени он от нас ускользал.

– А ведь мы чуть было не потеряли его из виду, начиная с Лионского вокзала. Я считал его хитрее.

В Ницце двое полицейских обыскивали вагон.

– Ведь мы караулили его исправно – из купе он не выходил, – сказал один. – Он не мог от нас ускользнуть.

– Гляди! – вскричал второй. – Вот его шляпа и плащ!..

– Ума не приложу, как ему удалось бежать. Он просто-напросто обвел нас вокруг пальца.

Мадемуазель Мид

После того как старая дама, дав задний ход, сбила Мод с ног, она прониклась к жертве своего легкомыслия заботливым, дружеским чувством. По правде говоря, Мод почти не пострадала, но старая дама, настояв на своем, водворила ее в синюю спальню своего просторного особняка и вызвала домашнего врача. Рауль, ее сын, чуть ли не взбеленился.

– Дорогой мой, – сказал ему доктор, – филантропия подобна краснухе. Она проходит сама по себе… А ваша матушка-графиня на время оставит вас в покое!

В этом он не ошибался! Отныне графиня пеклась только о Мод. Она перестала посещать кружок любителей бриджа, забросила занятия рукоделием; большую часть времени проводила в обществе «этой бедняжки, достойной всяческих похвал, такой хорошей во всех отношениях».

А как-то вечером, когда слуга Фирмен вышел из столовой, она даже присовокупила, что вот на такой женщине, как Мод, ему и надлежало бы жениться.