Текст книги "С сердцем не в ладу"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Глава 2

Ева нащупала руку Лепра.

– Жан… тебе грустно?

Она зажгла ночник и, как всегда в эти минуты, подперев голову рукой, посмотрела на Жана.

– У, зверюга ты мой!

Она провела рукой по его лбу, и он замер, освобожденный от своей муки, от самого себя этой умелой лаской.

– Я люблю тебя, – сказала она.

– Надолго ли!

Они говорили тихо, с паузами. Для них любовь была не только горячечной страстью, бросавшей их в постель. Их объятия были своего рода ритуалом, предвестником транса, который рушил между ними границы. Потом они словно плавали в одной субстанции, в какой-то небесной туманности, где формируются мысли, принадлежащие им обоим, но тем не менее чуждые им. И слова, которые они произносили, уже не могли их задеть. Они теряли чувство индивидуальности, становились просто мужчиной и женщиной, слившимися воедино и противостоящими друг другу. Это было наивысшее счастье, самое восхитительное и самое чудовищное.

– В сущности, ты куртизанка.

Ева кивнула, не открывая глаз.

– Да, я была бы не прочь стать ею – служанкой любви.

Он слушал ее с каким-то мучительным восторгом. Каждое ее слово взрывалось в нем острой болью, которая была сродни счастью.

– Куртизанка… – сказал он, – та же проститутка.

Он любил наблюдать за ней, когда она думала. Она смотрела куда-то поверх его головы, вдаль, очень серьезно, ибо серьезна она была всегда, даже когда шутила.

– Ты в этом никогда ничего не поймешь. Во-первых, куртизанка не берет денег.

Она повернулась на спину, притянула его руку к себе на грудь.

– Послушай. Я мечтала быть свободной женщиной, жить, как мне заблагорассудится, как мужчина.

– Ну и?

– Мужчины считают, что иметь любовниц – это в порядке вещей. А если у женщины есть любовники?.. Вот видишь, ты молчишь.

– Это не одно и то же.

– Нет, именно одно и то же. Только при условии: женщина всегда должна говорить правду. Женщина, которая не врет и не продается, никогда не станет проституткой, ясно? Если бы я тебя обманывала… даже в мелочах… просто чтобы не причинять боль… я бы злилась на тебя. И любила бы тебя меньше.

– Почему?

– Да потому, что считала бы: из-за твоей слабости я вынуждена притворяться. По твоей вине я бы утратила какую-то частицу своего мужества. Я превратилась бы в шлюху, и ты стал бы моим злейшим врагом.

– Ну ты и гордячка! Ты всегда стремишься найти опору в себе самой. И пытаешься любить того, кого любишь, вопреки ему, так?

В их словах не было ни гнева, ни жестокости. Изо всех сил они пытались проникнуть в таинство любви, которая делала их пленниками друг друга. Лепра нежно провел рукой по ее груди. Ева поглаживала его руки. Ночной ветер раздувал занавески на окнах, закручивал перехватывавшие их шнуры. Начинался прилив, шум моря становился все слышнее.

– Нет, не вопреки, – сказала Ева, – а ради него… Ради его же счастья.

– Даже если ты его потеряешь?

– Ради того, чтобы его потерять.

– А взамен ты требуешь покорности. И поскольку твой муж отказался подчиняться, ты его бросила.

– Он никогда во мне не нуждался.

– А я в тебе нуждаюсь?

– Да.

– А вдруг ты ошибаешься? Может, ты мне не нужна.

Они оба почувствовали, что блаженный покой сейчас покинет их, и умолкли. Почему вокруг их счастья всегда рыскала ненависть?

– Я тебе нужна, – сказала Ева, – для страданий. А потом в один прекрасный день ты перестанешь меня любить. Станешь мужчиной. Хозяином самому себе. Будешь творить в одиночестве, как все настоящие самцы.

– Но я не хочу страдать, – сказал он. Он тоже задумался, не решаясь выразить свои самые сокровенные мысли. – Я не хочу, чтобы ты обращалась со мной как с ребенком, – продолжал он. – Меня тошнит от твоей опытности. Она меня уничтожает. Разрушает. Я уже не Жан Лепра. Я просто очередной мужик в твоей постели. И ты думаешь, я могу принять это одиночество?

Она приблизилась к нему, обвила его своим телом, и это была сейчас единственная правда, в которую он верил. Любовь вела их к искренности, а искренность возвращала к любви. День, разлучив их, даст ядовитый ответ на все вопросы, которые они задавали себе ночью в любовном угаре. Так они и лежали, щека к щеке, в теплом гнездышке сплетенных тел.

– Давай жить вместе, – предложил Лепра. – Бросай Фожера.

– Ты слишком молод, Жанно.

– Что тебя держит возле него? Деньги? Ты богата. Слава? Ты звезда. Любовь? Ты его ненавидишь. Так что? Я молод, но и ты не старуха.

– Если я уйду от него, получится, что я взяла всю вину на себя. А этому не бывать, уж извини.

– Вот увидишь, гордыня тебя погубит.

– А иначе я превращусь в его рабыню.

– Но сейчас-то речь идет обо мне… о нас.

– Нет, поверь мне, это невозможно. Во-первых, он способен на все.

– Ну! – сказал Лепра. – Способен на все… Не надо преувеличивать. Он знает о наших отношениях, но, по-моему, это не особенно его и волнует.

– Ты его не знаешь. Он страдает… Да, если говорить о мужчинах, у меня были увлечения. Ты еще не вошел тогда в мою жизнь, миленький. Перед тобой я чиста… Он закрывал глаза на мои загулы. Фожер прекрасно понимал, что он сильнее, что я всегда к нему вернусь. Но на сей раз он чувствует, что это серьезно. Вот и страдает… и может разозлиться.

– Разозлиться! – воскликнул Лепра.

– Да, на свой манер, то есть не в открытую. Ты принимаешь его за этакого добродушного толстяка. А он, напротив… сложный, подозрительный, недоверчивый. Обожает интриги. Чтобы добиться преимущества, он может месяцами строить козни. Мы из породы нетерпеливых, особенно ты. А он никогда не торопится. В этом его сила.

– Послушай… – сказал Лепра.

Поднялся ветер. Глухо ворчало море. Листья скользили по посыпанной гравием аллее, и тихо шуршал плющ, обвивающий стены. Лепра протянул руку к ночнику и повернул к себе будильник со светящимся циферблатом. Четверть третьего.

– Мне показалось… – начал он.

– Это ветер, – сказала Ева и тут же вернулась к занимавшим ее мыслям: – Нам нечего его бояться, я не про то… Но лучше бы его не провоцировать.

– Знаешь, я ему когда-нибудь врежу, ей-богу.

Она, смеясь, пощупала мускулистую руку своего любовника, они расхохотались и еще теснее прижались друг к другу.

– Повредишь себе руки, – сказала она. – А я этого не хочу. Они так прекрасны… Скажи… а если бы тебе предложили сыграть на одном праздничном вечере?

– Я бы отказался.

– Да нет же, дурачок. Такой шанс грех упускать… Жан, серьезно, я собираюсь сделать тебе одно предложение… Я не хотела тебе говорить об этом, ну да ладно… Так вот: через три недели ты играешь в гала-концерте на радио. Я обещала.

Ева ждала. Она дотронулась кончиками пальцев до его груди, может быть, чтобы ощутить рождающееся в нем волнение. Лепра отодвинулся от нее, как будто ему было слишком жарко, и бесшумно встал.

– Ты куда?

– Попить… Такая новость… Я как-то не ожидал…

Он пытался казаться радостным. Но впал в ярость.

Внезапно. Сохраняя при этом хладнокровие. Ярость придавала почти болезненное ускорение его мыслям. Играть на гала-концерте, между клоуном и пародистом. Она пообещала. Он, конечно, всего лишь дебютант. У него нет права даже на свое собственное мнение.

– И что же я буду играть? – спросил он издалека.

– Что хочешь. Шопена, Листа… Главное, чтобы это было доступно публике.

Он молча стал собирать с пола одежду. Внезапно Ева зажгла верхний свет.

– Жан… Что с тобой?

Скрывшись в ванной, он не отвечал. Если он пойдет сейчас на разговор с ней, то – слово за слово – они обязательно поссорятся. Ева обожала ссоры, ей доставляло удовольствие анализировать доводы противника, доказывать ему, как они мелочны и ничтожны. Она могла вывести на чистую воду любого. А Лепра не собирался публично каяться.

– Жан! – позвала она. – Жан! Ты же не откажешься? Мне стоило такого труда уговорить Маскере!

«Ну естественно, – подумал он. – Этот тоже ни в чем не может ей отказать. Ладно, беру пиджак – и привет. Играть перед сборищем сытых кретинов, пожирающих сэндвичи и печенье! Нет, всему есть предел».

Ева замолчала. Уже обиделась.

Лепра рывком открыл дверь.

– Послушай…

Но Ева не смотрела на него. Она уставилась на что-то в глубине комнаты. Лепра проследил за ее взглядом. На пороге, сунув руки в карманы плаща, стоял Фожер.

– Прошу прощения, – очень спокойно сказал он. – Я могу войти?

Он вытащил носовой платок, вытер лоб, потом губы.

– Очень сожалею, что мне пришлось прервать вашу беседу. Ты ищешь свой галстук, малыш? Вот он.

Он подобрал с пола галстук и кинул Лепра, но тот не поднял его.

– Что вам надо? – спросила Ева.

– Мне… да ничего, – сказал Фожер тем же ровным голосом. – Я пришел к себе домой. Полагаю, я имею право. Предположим, я устал. Просто перепил.

И он непринужденно усмехнулся. Все это его очень забавляло.

– Вы простудитесь, детка, – заметил он весело. – Мне кажется, вы слишком легко одеты.

Он не спеша подошел к окну и закрыл его. Ева воспользовалась этим, чтобы встать и накинуть халат.

– Иди сюда, – сказала она Лепра. – Раз уж он сам хочет, поговорим.

Фожер, стоя спиной к окну, пристально смотрел на них. Глаза под тяжелыми веками были почти неразличимы.

– Ну? – начала Ева. – Вы хотели застать нас врасплох. Прекрасно. И что дальше?.. Вы не удивлены, я полагаю?

Фожер неторопливо закурил тонкую черную сигару.

– Удивлен. И даже чувствую некоторое омерзение.

– Вспомните наш уговор, – сказала Ева. – Полная свобода каждому.

– При условии соблюдения внешних приличий.

– Не надейтесь, что вы сбили меня с толку с этой Брунштейн!

Ева и Фожер говорили, не повышая голоса, словно обсуждали какое-то дело. Они уже давно вели эту смертельную схватку. Пристально глядя друг другу в глаза, они надеялись нащупать слабину, предугадать ловушку или удар. Они восхищались друг другом, чувствуя, что силы их равны и что оба готовы ранить противника.

– Признайтесь, у вас своеобразная манера пользоваться моим отсутствием, – продолжал Фожер.

– А у вас – входить в мою спальню! Прошу, загасите эту мерзость.

Фожер раздавил в пепельнице сигару, словно стукнул кулаком. Лепра схватил пиджак и направился к двери.

– Не уходи, артист, – сказал Фожер. – Я из-за тебя вернулся. – Он схватил стул и сел на него верхом. – Теперь говорить буду я. Видите, я не сержусь. Я уже не одну неделю наблюдаю за вами. Я хочу удержать вас от глупости. Вы меня ненавидите. Это видно невооруженным глазом. Вы вбили себе в голову всякую чушь, например, что будете счастливы, если меня не станет.

– Черт знает что! – сказала Ева.

– Я вас вижу насквозь, я знаю вас лучше, чем вы сами. Мне случалось иметь дело с мужчинами, которые считали себя хитрецами, и с женщинами, считавшими себя красотками. А у вас, простите за выражение, переходный возраст. Великая страсть, скажите на милость! Так что, старина Фожер, вали отсюда! Не мешай! Ты нам сбиваешь ритм! Какие у него острые зубы, у твоего Лепра!

– И долго еще это будет продолжаться? – прервала его Ева.

– Подождите! Я просто хочу предупредить вас обоих. Не играйте с огнем! Вы не забыли, малышка Ева, откуда я вас вытащил?

– Я была статисткой. И не стыжусь этого.

– В то время вы этим вовсе не гордились. А ваш протеже еще совсем недавно подвизался в кафе на бульваре Клиши.

– Но вы-то, – вскричал Лепра, – тоже, прямо скажем, не с высот начали…

Фожер обхватил руками спинку стула, его лицо пошло красными пятнами.

– Мне, – сказал он, – никто не был нужен, чтобы пробиться!

Ева как-то странно смотрела на своего мужа. «Она все еще им восхищается, – подумал Лепра. – Боже мой, когда же она выбросит его из головы!»

– Послушайте меня хорошенько, – продолжал Фожер. – Я могу уничтожить вас одним мизинцем. Но думаю, что, трезво все взвесив, вы любви предпочтете успех. Так что будьте послушными детками, расстаньтесь, и кто старое помянет…

– Так вот в чем ваш план… – сказала Ева. – Плевать я хотела на успех.

– Вы – может быть, но не он.

– Вы отвратительны, Фожер.

– Я просто защищаюсь. Если я предоставлю вам свободу, то вскоре обнаружу у себя в кофе мышьяк.

Лепра шагнул вперед.

– Не суетись, малыш, – посоветовал Фожер. – Я в курсе того, что касается Маскере. Ты уже спишь и видишь, как бы там мелькнуть. Ну признайся… Нет, ты вроде не горишь желанием. Это тоже Евина идея. Тебе нужны большие концерты, и сразу. Ты прав. Я могу тебе помочь… прямо сейчас… мне достаточно набрать номер… Поклянись, что больше не увидишься с ней – и дело в шляпе. Ну давай!

Ева молчала, и Лепра понял, что она предоставляет ему сделать выбор, что она пошла на это испытание, и даже не без тайного удовольствия. Она обожала такие моменты истины: бросить кости… любовь, разлука, жизнь, смерть… орел или решка. Он мог освободить себя одним словом. Но у него была всего одна секунда. Минутная заминка – и он пропал. Она уволит его, как лакея.

– Встаньте, господин Фожер, – сказал он.

Удивленный, Фожер поднялся.

Лепра было достаточно лишь чуть наклониться вперед, и он с размаху влепил ему пощечину.

– А теперь извольте выйти.

Эти слова внезапно выпустили наружу всю непреодолимую ярость, которая в нем накопилась. Он бросился на Фожера, но получил ответный удар, от которого у него перехватило дыхание. Опрокинутые кресла отлетели к столу. В комнате творилось что-то невообразимое. Лепра наносил беспорядочные удары, отмечая про себя несвязные кадры: струйка крови у губ Фожера, разобранная постель, телефон, голос, который раздавался у него в голове: «Она смотрит на тебя… судит тебя… любит тебя…» Сам не зная как, он очутился у камина. Фожер, выставив кулак вперед, ринулся на него, но Лепра успел подумать: «Китайская ваза… нет, она слишком легкая… канделябр…»

Страшный удар – и вдруг наступила полнейшая тишина. Лепра смотрел на тело, распростертое на ковре. Собственное дыхание обожгло ему горло. Ева, схватившись руками за голову, уставилась на Фожера. Наконец она сделала шаг вперед и осторожно опустилась на колени.

– Он мертв, – прошептала она.

Уродливая гримаса исказила лицо Фожера, обнажив зубы. Лепра был уверен, что Ева права, и от внезапной слабости у него вспотели ладони. Он опустил канделябр на пол, как драгоценный хрупкий предмет. Ева сделала ему знак не двигаться. Они ждали, что Фожер пошевелится, что у него дрогнет мускул, моргнут ресницы, ждали чего-нибудь, что положит конец этому невыносимому страху. Но его глаза превратились в тонкую белую полоску под опущенными тяжелыми веками.

– Как, оказывается, легко убить человека… – проговорил Лепра.

Ева посмотрела на него, потом дотронулась до иссиня-черного кровоподтека на лбу Фожера. Она встала, подняла канделябр, поставила его на место.

– Ты взял самое тяжелое, – проговорила она.

– У меня не было времени размышлять.

– Знаю.

Она не плакала, но голос ее дрожал и прерывался и был начисто лишен тембра, словно она говорила во сне.

– Я очень сожалею… – начал Лепра.

– Замолчи. Умоляю тебя, молчи.

Ева посмотрела на труп, и ее плечи дернулись от рыдания. Она сжала кулаки.

– Какого черта вы все меня любите! – прошептала она. – Это я должна была умереть.

Внезапно решившись, она пересекла комнату и сняла телефонную трубку.

– Что ты собираешься делать? – спросил Лепра.

– Звонить в полицию.

– Подожди минутку.

Она посмотрела на него блестящими от слез глазами.

– Минутку, – повторил он. – Не будем спешить.

Лепра приходил в себя с быстротой, которая поразила его самого. Мысли, все еще лихорадочные, казалось, бежали впереди него, он перескакивал с одной на другую, располагая события по порядку, так, как он их видел, прежде чем нанес удар.

– Кто докажет, что я не нападал, а только защищался? – медленно проговорил он. – Твоего свидетельства будет недостаточно.

– Особенно потому, что первым ударил ты.

– Он довел меня. Ты упрекаешь меня в том, что…

– Нет…

– Представь себе, как будут рассуждать полицейские… Легко догадаться, что за этим последует… Не звони, а то мы оба пропали.

– Так что же делать?

– Подожди.

Своими длинными гибкими пальцами он начал медленно растирать себе щеки, лоб, веки.

– Никто не видел, как входил твой муж, – продолжал Лепра. – Он заранее подготовил свой приход. Принял все меры предосторожности… Брунштейн, Флоранс и все люди, бывшие в баре, уверены, что он едет в Париж… Понимаешь, куда я клоню… Завтра они будут свидетельствовать одно и то же… Почему бы нам…

– Рано или поздно все откроется, – устало сказала Ева. Она так и не повесила трубку.

– Мы будем защищаться. Он заставляет нас защищаться. Я не хочу, чтобы ты стала жертвой скандала… по моей вине… Твой муж слишком много выпил, ты сама видела… Он нервничал, и все это заметили. Он прекрасно мог не проскочить вираж., вот-вот, это именно то, что надо: он сорвался на вираже…

Ева повесила трубку. На лбу у нее пролегли глубокие морщины, сразу состарившие ее. Лепра подумал, что сейчас она выглядит вполне на свой возраст.

– Не доезжая Ансени, полно крутых поворотов, – продолжал он. – Я просто положу тело в машину… Я буду там через час-полтора… И успею на «скорый» в Ансени.

– Это высоко? – спросила Ева.

– Метров двадцать, насколько я помню. Там нет даже парапета. Машина разобьется внизу о валуны.

– Жан… Ты меня пугаешь.

– Я?

– Можно подумать, ты все рассчитал заранее.

– Ева, дорогая моя, послушай… Разве я напоил твоего мужа? Я посоветовал ему вернуться? Угрожать, шантажировать нас?

– Нет, но… когда он говорил… у тебя было время подумать… обо всем, что ты мне сейчас объясняешь.

Лепра подошел к Еве, снял телефонную трубку.

– Лучше позвонить в полицию, – сказал он.

Она взяла его за запястье и опустила руку с трубкой на рычаг.

– Прости меня. Ты знаешь, какая я… Ты прав… Для него все кончено, это уже ничего не изменит, а мы…

Она приникла к нему, и он почувствовал, как ее руки обвили его и начали сжимать, сжимать в каком-то исступлении. Так она плакала – на свой манер.

– Я очень сожалею о том, что произошло, – произнес Лепра так нежно, как только мог. – Я так тебя люблю сейчас! И не хочу тебя терять. Я сделаю что угодно, лишь бы тебя не потерять.

Его голос задрожал. Слова всегда волновали его. Он еще не до конца осознал, что убил Фожера, но на самом деле готов был на все, лишь бы удержать Еву подле себя.

– Ты ведь мне доверяешь? – спросил он, поглаживая ее по волосам. – Надо, чтобы ты всегда мне верила… Мне необходимо твое уважение.

Решившись, она отстранилась от него.

– Давай я тебе помогу.

– Дотащи его со мной до машины. Дальше я справлюсь сам.

Они подошли к телу. Поскольку между ними вновь установилось доверие, переполнявший их страх исчез. Фожер был теперь просто трупом. Они взяли его за ноги и за плечи с каким-то чувством скорбной дружбы и молча перенесли, словно раненого. На минуту остановились на крыльце. Сверху глядели звезды.

– Пошли, – выдохнул Лепра.

Аллея казалась бесконечной. Их мог заметить поздний прохожий. Они старались ни о чем не думать, призывая на помощь остатки сил. Никто из них не имел права пасть духом раньше другого. Ева была еле жива, когда они положили тело на траву около машины. И тем не менее именно она открыла дверцу и села, чтобы помочь Лепра. Они усадили Фожера на переднем сиденье.

– Вытяни ему ноги, – сказал Лепра. – Он скоро окоченеет, и тогда мне не усадить его за руль.

Фожер, казалось, спал, приткнувшись в уголке. Голова больше не кровоточила. Из предосторожности они надели на него фетровую шляпу, которую он оставил в машине вместе с перчатками.

– Надеюсь, все будет хорошо, – сказал Лепра.

Ева в ответ поцеловала его в щеку.

– Удачи, дорогой. Я буду думать о тебе.

Машина тронулась. Ева заметила, что дрожит.

Глава 3

– Я сражен, – сказал Мелио, – буквально сражен. Это невероятно.

– Он выпил лишнее, – заявил Лепра.

– Мне это известно. Он вообще слишком много пил. Я не раз говорил ему об этом. Но он же не был пьян!

– Почти, – сказала Ева.

Мелио покачал головой, указывая на кипу газет на столе.

– Ему устроили достойные похороны… Бедный Морис! Такая глупая смерть… Я как сейчас его вижу! Он стоял там же, где стоите вы, мы виделись недели три назад. Он работал над новой песней. Был весел, как всегда. Впрочем, все-таки не так, как раньше. Но если бы что-то его тревожило, он бы со мной поделился. Фожер ничего от меня не скрывал. А что вы думаете? Мы дружим тридцать лет. Я, впрочем, спрашивал его. Помню, я поинтересовался, как его дела, здоровье. Он рассмеялся. Мне кажется, я до сих пор слышу его. «Новая песенка не дает мне покоя, – это его собственные слова, – но ничего, увидишь, это будет моя лучшая песня!» Такой уж он был, Фожер! Всегда полон сил, уверен в себе… Извините, мадам.

Мелио поднялся, прошелся по кабинету, с трудом сдерживая волнение. Лепра с любопытством наблюдал за ним. Он несколько раз видел его в мюзик-холле и у Фожеров, но они никогда не разговаривали. И вот он здесь, в этом кабинете, где чередой проходили знаменитые композиторы, признанные звезды. В один прекрасный день он положит на широкий стол, напротив которого сейчас сидит, текст своей первой песни. И тогда этот коротышка, который сейчас протирает стекла очков, будет держать в своих руках его жизнь… Какой он, право, незаметный, робкий, тщедушный… Детские запястья, шея тощая, лицо дохляка, оттопыренные дурацкие уши… И одет как клерк. Но диски Сержа Мелио известны во всем мире.

– Может, удалось бы его спасти, найди они его чуть раньше.

– Нет, – сказала Ева. – Он умер сразу. Машина превратилась в груду металлолома.

Она отвечала спокойно, не пытаясь изображать волнение, которого не испытывала. Поскольку Мелио знал все о жизни Фожера, то и ни к чему притворяться.

– И все-таки странное происшествие, – продолжал Мелио.

– Вовсе не странное! – оборвал его Лепра. – По заключению полиции, в тот вечер был густой туман, а виражи там крутые. Я их знаю. Уверяю вас, ездить там крайне опасно. Это не первый несчастный случай на том месте.

Мелио присел на угол стола, чтобы быть поближе к Еве. На Лепра он не смотрел. Не исключено, что само присутствие здесь пианиста казалось ему неуместным.

– Что вы теперь собираетесь делать? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Ева. – Сначала мне надо отдохнуть. Смерть моего мужа влечет за собой много проблем.

– Если я могу быть вам полезен… – начал Мелио.

В его словах не прозвучало и толики тепла. Он был слишком большим другом Фожера, чтобы быть другом Евы.

– Да, конечно, – с достоинством сказала Ева отрешенным голосом. – Может, вы и смогли бы мне помочь. К моему величайшему удивлению, муж не оставил завещания. Он вам не давал никакого документа?..

Мелио прервал ее жестом.

– Нет, ничего, абсолютно ничего… Но, однако…

Лепра делал вид, что его крайне занимает последняя модель электрофона Мелио, которая стояла открытой на низком столике. Затем он медленно пошел вдоль книжного шкафа, остановился перед большим концертным роялем на небольшом возвышении. Отблески света играли на его лакированной поверхности. Он уже не слышал Мелио, который, склонившись к Еве, что-то тихо ей говорил. Ему хотелось уйти отсюда на цыпочках и смешаться с толпой на бульваре. Он увидится с Евой позже, когда у нее найдется время подумать о своей любви. Последние пять дней она как чужая. «Я что же, дни считаю?» – этот вопрос Лепра задавал себе постоянно. Нет, его любовница не думала о нем. Ей хватало хладнокровия, чтобы говорить о делах, принимать людей, болтать по телефону, писать, писать! Кому она писала часами? Друзьям, рассеянным по разным странам. Иногда она просто ставила его перед фактом: «Сегодня я обедаю с Мюриэль, она проездом в Париже. До вечера, дорогой». Но вечером она перезванивала ему: «Увидимся чуть позже. Сейчас не могу. Я все тебе объясню».

Он ужинал один в первом попавшемся ресторане и не мог избавиться от какого-то смутного огорчения, от саднящей боли в груди. Она любила его – в этом он был уверен, – как, быть может, никогда никого не любила. Но стоило ей отдалиться от него, он исчезал из ее жизни. Она принадлежала всем остальным. Она им себя предлагала. Она так смотрела на мужчин, что те невольно начинали за ней ухаживать… без всякой задней мысли! Она делала это специально, чтобы возникло некое напряжение – ее излюбленная атмосфера. А также, чтобы можно было перейти на дружеский, фамильярный тон и тут же рассказать незнакомым людям о самом сокровенном и обращаться с ними как с близкими приятелями. Мужская дружба была нужна ей как воздух. С первого взгляда она проникала в самую душу, догадывалась об огорчениях, провалах, еще не зажившей ране. Она улавливала аромат этих чужих жизней, которые соприкасались с ее собственной, и жадно вдыхала его, пьянея. Ее всегда тянуло испытать на себе все невзгоды, о которых ей рассказывали, справиться с ними, услышать в них какой-то человеческий патетический резонанс, подобный музыкальному аккорду. Лепра, уставившись на огромное черное крыло рояля, видел перед собой только вереницу Ев, населявших его память. Какая из них была подлинной? Та, которая порой рыдала у него на груди и которую приходилось утешать, как девочку? Или та, что говорила ему: «Я встретила Ларри. Он не изменился» – и тут же замыкалась в себе и сидела молча, погрузившись в свои далекие мысли? Та, что восклицала: «Как бы я хотела жить с тобой!» – или та, что шептала: «Мы всегда одиноки!»? Неуловимая Ева! В данный момент она исполняла роль вдовы в комедии соболезнований. Бывшая статистка тщательно соблюдала приличия. Чтобы забыть прошлое, может быть, но какое прошлое?

Ева встала, и Мелио пошел за ней к дверям. Лепра присоединился к ним и холодно кивнул на прощание.

– Лицемер, – сказала Ева на лестнице. – Странно, что Мориса всегда окружали подобные люди. Возьми Брунштейна, его импресарио! Этот пройдоха, вечно он сидел у него на шее…

– Мы тоже, – тихо сказал Лепра, – составляли его окружение.

– На тебя опять нашла хандра, Жанно.

Она остановилась перед гигантским магазином Мелио. В витрине в обрамлении пластинок стоял портрет Фожера, вокруг его властного лица порхали бесчисленные названия песен.

– Пошли, – сказал Лепра.

Она последовала за ним, но обернулась. Фожер по-прежнему смотрел на них из витрины, и Лепра пришлось снова повторить про себя все ту же фразу, которая, впрочем, уже не успокаивала: «Это была законная самозащита». Иногда он верил в нее, иногда жестко говорил себе: «Ладно, я его убил. Теперь надо об этом забыть». Он был уверен, что забудет. Он слишком поглощен Евой. А может, Ева была поглощена Фожером? Надо было найти удобный момент и поговорить с ней так же откровенно, как раньше. После Ла-Боля они почти не виделись, и Ева принадлежала скорее мертвому Фожеру, чем живому Лепра.

– Мелио думал, что я откажусь от своих контрактов. Не пойму, что он тут химичит. По-моему, хочет протолкнуть малютку Брунштейн.

Лепра не ответил. Он шел рядом с Евой. Ему хотелось обнять ее, прижать к себе, толкнуть в какую-нибудь подворотню и нацеловаться с ней наконец всласть. Ему было наплевать на Мелио, и на Флоранс, и на карьеру Евы, да и на свою тоже. Он просто мальчик, который слишком много работал, страдал, нуждался и теперь хочет жить, просто жить! Препятствие исчезло. Нельзя терять ни минуты. Он остановил такси и назвал адрес Евы.

– Спасибо, – сказала она, – очень мило с твоей стороны, а то я уже изнемогаю от всех этих визитов.

Лепра придвинулся к ней и взял ее за руку.

– Не надо, – сказала она, – будь паинькой.

– Мне кажется, ты на меня сердишься.

– Я? Котик мой, с чего бы мне на тебя сердиться? Просто надо пережить этот период, вот и все. И потом, ведь я и вправду не была Морису хорошей женой. Он был… невыносим, но по-своему любил меня.

Лепра прекрасно знал эту сторону характера Евы, то, что он называл «оборотной стороной луны». Женщину, живущую такой бурной жизнью, всегда потакавшую своим желаниям, женщину, которая так гордилась своей независимостью, могли уничтожить только угрызения совести. И не просто какие-нибудь банальные переживания. Она винила себя в том, что не была до конца самой собой, не смогла удивить человека, который ее любил.

– Я знаю, о чем ты сожалеешь, – сказал Лепра. – Теперь, когда он мертв, ты хотела бы стать его служанкой, да?

– Нет, не служанкой – подругой. Почему между мужчиной и женщиной невозможна дружба? Я не могу это правильно выразить, но очень хорошо ощущаю.

– Мы с тобой друзья.

– Ты еще слишком молод, Жанно.

– Прошу тебя, – проворчал Лепра. – Говоришь обо мне, как о собачонке. Сюсюкаешь с ней, а потом…

Ее рука в тонкой черной перчатке легла ему на губы.

– Смотрите, пожалуйста, он злится!

Лепра резко отстранился.

– Все, хватит. Ты хотя бы иногда пытаешься встать на мое место? Ты догадываешься, что мне пришлось перенести? И в такой момент, когда я так нуждаюсь в тебе, ты…

Он заикался, с яростью сознавая, что его лицо искажается от волнения. Ева терпеть не могла эти взрывы, проявления слабости. Она любила людей бесстрастных, тех, кто улыбается под дулом ружья. Когда он хотел позлить ее, он говорил: «Ты героиня, только тебе не в чем себя проявить». Но еще он знал, что она обожает залечивать раны, которые сама же нанесла. Поэтому ему достало хладнокровия, чтобы прижаться к ней.

– Ева, милая, прости… Ты права. Но я так нуждаюсь в тебе. Я все время думаю о том, что произошло. Мне кажется, ты стала какая-то другая.

– Замолчи, нас могут увидеть.

– Ответь мне, что изменилось?

Запрокинув голову, она рассмеялась и тут же стала прежней кокеткой, такой желанной в своем трауре, и Лепра понял, что она снова принадлежит ему. Он уловил в ее глазах влажный отблеск любви. Сжав ей запястье, он большим пальцем провел по ладони под перчаткой.

– Ева…

Иногда, неожиданно для самого себя, он начинал говорить чужим хриплым голосом, но Ева знала этот голос и впитывала его всей кожей, как жгучие солнечные лучи.

– Ева… я люблю тебя еще сильнее. Теперь я могу в этом признаться. Нас уже ничто не разделяет. Мы же не хотели того, что случилось. Мы ни в чем не виноваты. Понимаешь?

– Ну конечно, Жанно.

Он нагнулся к ней и, прильнув губами к любимой ложбинке за ухом, куда она всегда слегка брызгала духами, прежде чем раздеться, горячо прошептал:

– Можно, я пойду с тобой?

Такси замедлило ход. Лепра начал шарить в карманах в поисках мелочи, расплатился и быстро обошел машину, чтобы открыть дверцу. Он хотел внести ее в дом на руках. Он был страшно горд, что имеет над ней такую власть. Она-то думала, что он слабак, а он оказался сильнее ее. Благодаря своей красоте, таланту. А еще и потому, что прекрасно умел быть именно таким мужчиной, какого она хотела видеть рядом с собой. Он был чувствительным, открытым, легким. Играл он виртуозно, привык вызывать интерес, а потом и полное восхищение публики, но только Ева была его настоящей публикой. Она сочинила себе ностальгического, страстного, великодушного Лепра. И была не прочь, чтобы жизнь походила на роман.