Текст книги "Последний трюк каскадера"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Как? Вам угрожали, Марсель?

– И до сих пор угрожают.

– Но почему? Почему?

– Вот именно. Мне это неизвестно. Никаких темных делишек, никаких сплетен никогда не было. Иза встает, делает шаг по направлению к Шамбону.

– Марсель, я ругаю себя… Ваше отношение ко мне казалось неуместным. Я не понимала, что…

Я удаляюсь к двери. Теперь надо предоставить событиям идти своим чередом. На Шамбона можно положиться. Он говорит взволнованно:

– Не исключено, что дни мои сочтены. В любой момент можно получить пулю в лоб. Со смерти дяди не проходило дня, чтобы я не боялся. Он забыл, что я все еще здесь. Берет руку Изы, подносит ее к губам.

– Я не цепляюсь за жизнь, поскольку безразличен вам, – продолжает он.

Иза ловит мой взгляд. Дает понять, что сцена становится ей в тягость. И все же отвечает:

– Нет, Марсель, вы не умрете, вы найдете убежище.

– Это не имеет значения.

– Вы хотите огорчить меня.

– Значит, вы хоть немного дорожите мною?

Он ведь такой, Шамбон, прилипчивый. Занудный. Не отвяжется. Я не выдерживаю, вмешиваюсь:

– Марсель, старина, тебе надо было нас предупредить. И давно тебе угрожают?

– С тех пор, как умер дядя. Грозятся убить. Мне не хотелось бы разделить его участь.

– Конечно, Марсель, конечно. Но сейчас не время.

И вдруг он выкидывает номер, о котором мне не проронил ни звука: достает из кармана футляр, открывает его. Кольцо с крупным бриллиантом. Иза пятится.

– Марсель, вы с ума сошли!

– Нет, – говорит он. – Просто, если со мной что-нибудь случится, я буду счастлив при мысли, что этот сувенир у вас.

Вот ведь как провел меня. Не исключено даже, что он понял, почему я хотел его удалить. Бросает на меня через плечо иронический взгляд. Впрочем, нет. Вряд ли он настолько хитер. Иза в полном замешательстве.

– Очень мило с вашей стороны, – говорит она.

– Примите, – настаивает он. – Это не обручальное кольцо. Я не посмел бы. Это всего лишь маленький подарок на память обо мне. На лице его появляется жалкая улыбка обреченного.

– Поживем – увидим. Во всяком случае, я не собираюсь уезжать. Ничего не бойтесь, Иза. Он решительно сует ей в руку футляр и подвигает к себе телефон.

– Что вы собираетесь делать? – спрашивает она.

– Звонить в полицию, черт возьми. Если бы мой дядя предупредил полицию, он, конечно, не умер бы. Я хочу жить ради вас, Иза, или, по крайней мере, попытаться. Алло… Марсель де Шамбон. Мне хотелось бы поговорить с комиссаром Дре… Алло? Ах, занят… Не откажите в любезности передать ему, что я хотел бы увидеться с ним как можно скорее – в деле Фромана появился новый факт… Как? Да, мы его ждем. Благодарю вас.

Все произошло так быстро, что я не успел вмешаться. Тем не менее не теряю самообладания. По-прежнему контролирую положение.

– Дре сейчас приедет, – говорит Шамбон. – Я попрошу его защиты.

– Вашей матери известно… что это за телефонные звонки? – спрашивает Иза.

– О, нет! Дядя даже рта не открывал по поводу этих писем. Не буду же я первый поднимать шум.

– А почему вы до сих пор не поставили комиссариат в известность? Он колеблется. Я спешу подсказать ему:

– У Марселя не было доказательств. Он пускается в разглагольствования.

– Верно. Ведь писем в качестве улик нет. Телефонные звонки следов не оставляют. Комиссар мог не принять мои слова всерьез.

– И все же, – замечает Иза, – нам было бы спокойнее, если бы вы на время уехали. Из-за выборов страсти разгорелись, но все утрясется.

– Не уверен, – возражает он. – И потом почему я должен бежать?.. Послушайте меня, Иза.

Он увлекает ее в коридор и что-то шепчет на ухо. Теперь уж мне нечего миндальничать… Не исключено, что я оставил бы ему шанс на спасение. Но теперь это невозможно. Иза в конце концов пошлет его к черту, а он, вне себя от ярости, все выболтает. Этот идиот еще и псих в придачу. Есть ведь такие сумасшедшие, которые не колеблясь пойдут на самоубийство и других за собой потащат. Один номер с кольцом чего стоит! Ну и подписал себе смертный приговор! Слышу, как во двор въезжает машина.

– А вот и комиссар, – восклицает Иза. – Пойду встречу его. Она оставляет Шамбона, а тот направляется ко мне, сияя во весь рот.

– Я, кажется, был на высоте. Комиссар не откажет мне выделить кого-нибудь из своих людей для охраны замка. А у Изы вернется вкус к жизни. Я позабочусь о ней, вот увидите. Я привык владеть собой. Руки, сжимая костыли, не дрожат. Я выстреливаю в него взглядом, но улыбаюсь в ответ.

– Ты был великолепен. Остается убедить Дре. Комиссар уже на пороге, сразу видно – торопится, раздражен.

– Что еще случилось? – спрашивает он довольно грубо.

– Посмотрите, что мы тут нашли, – начинает Шамбон. Он протягивает ему оба письма – Дре довольно одного взгляда.

– Ну и что? Шамбон в смущении.

– Они лежали в папке. Там… Не хотите ли взглянуть? Дре пожимает плечами.

– У меня на письменном столе гора таких писем, – говорит – Если все принимать всерьез!

– Но мне тоже угрожают, – протестует Шамбон.

– Вам пишут?

– Нет. Звонят.

– И что же вам говорят?

– Например, что прикончат меня… что я стою не больше своего дяди. В таком роде.

– Это все?

– Разве этого мало?

– Любезный мой господин, вы даже представить себе не можете, скольким людям угрожают по телефону или в письмах в это самое время, которое мы только что пережили. Дело в том, что подобные глупости остаются без последствий, уверяю вас.

– Вы забываете, что моего дядю довели до самоубийства. Наш Шамбон смертельно уязвлен. А Дре все это кажется забавным.

– Не надо драматизировать, – говорит он. – Пока что мне известно одно: никто вашего дядю не доводил до самоубийства. А вот вам доказательство. Господин Фроман не придавал никакого значения этим письмам; он никогда не обращался по этому поводу в суд.

– Зато я подам жалобу в суд, – восклицает Шамбон. – Я прошу, чтобы мой телефон подключили к прослушиванию.

– Это ваше право, месье.

– Я требую также, чтобы поместье взяли под охрану.

Комиссар смотрит на меня и на Изу так, словно призывает в свидетели, затем сует оба письма в карман.

– Вы многого хотите. Во-первых, у меня не хватает сотрудников. И кроме того, кое о чем вы забываете… Вам известны результаты выборов? Ваши друзья потерпели поражение. Извините за откровенность, но в вышестоящих инстанциях полагают, что делу господина Фромана уделено достаточно внимания.

– Президента Фромана, – поправляет в ярости Шамбон.

– Пусть так. Президента Фромана.

– Это преступление! – бросает Шамбон.

– Банальное самоубийство, – невозмутимо возражает Дре.

– Так вы ничего не будете предпринимать?.. И если в меня выстрелят, умоете руки?

– Никто в вас стрелять не будет, – уверяет Дре. – А сейчас, если позволите… У меня много работы. Он раскланивается со всеми и делает шаг к выходу.

– Вы пожалеете, господин комиссар, – кричит вслед Шамбон.

– У нас есть поддержка.

– Рад за вас.

Дре уходит. Иза провожает его. Шамбон, вне себя от ярости, возвращается в кабинет.

– Номер не пройдет, – орет он. – Плевать я хотел на этого кретина.

– Успокойся, Марсель.

– О, вам-то что?!

– Ей-богу, ты и в самом деле веришь, что тебе угрожают. Эй, проснись! Ты что, забыл, что все это липа? Мы ведь хотели всего-навсего обмануть Изу.

Он растерян. Трет пальцами глаза.

– Я сам не знаю, на каком я свете, – бормочет он. – У меня нет ни малейшего желания хоронить себя в Гавре или где-нибудь еще. Что вы скажете?

– Ну, конечно. Мне нужно немного времени. Ты не должен показывать, что возмущен выходкой комиссара. Надо быть выше этого. Осторожно, вот и она. Иза входит в кабинет. Протягивает футляр Шамбону.

– Мы все немножко потеряли голову, – говорит она. – Это очень мило с вашей стороны. Марсель, но я не могу принять.

– Прошу вас.

Движением век я даю ей понять, что все это не имеет больше значения. Она не знает, куда я клоню, но повинуется и, разыгрывая смущение, взволнованно говорит:

– Спасибо, Марсель. При одном условии. Берегите себя. Открывает футляр, еще раз любуется драгоценностью.

– Безумие!

– Да нет, – отвечает Шамбон. – Вы рассуждаете, как моя мать, милая Иза. Так вот, мне надоело благоразумие. Если бы вы знали, что я уже сделал для вас!… Спросите брата. Он не сдерживает себя. Берет ее за руку.

– Хватит болтать всякую ерунду, малыш Марсель. Раз уж Дре тебя бросил, примем собственные меры. Жду тебя у себя.

– Послушайтесь Ришара, – говорит Иза. – Он осторожен.

– Согласен. До скорого… Иза, я счастлив, – он посылает ей воздушный поцелуй.

– Оставь, не сердись, – шепчет Иза. Наконец-то мы одни.

– Ты что-нибудь придумал? Тот же вопрос, что и у него.

– Конечно, но мне потребуется немного времени.

На самом деле, все давным-давно продумано. Я знаю, где моя пушка. Рядом с подшивкой рецензий и биноклем – реликвиями прошлого. Я всегда хранил его в исправности.

Когда-то в фильмах о гангстерах из него стреляли только холостыми патронами. А я думал: «Как жаль! Великолепное оружие и будто в наморднике». Что ж, на этот раз мы вместе поиграем с огнем. До сих пор выигрывал всегда я, а не Дре. Комиссар, вам до меня никогда не добраться. Я поджидаю Шамбона и ищу в глубине шкафа пистолет.

Натыкаюсь на мотоциклетные краги. Боже, а я и забыл о них. Даже присел – нервная судорога скрутила живот. Сколько украденной радости, безвозвратно утерянного счастья!

Я задыхаюсь. Когда входит Шамбон, он видит, что я держу на коленях краги и нежно, как кошку, глажу их.

– Что это – игра? Что это?

– Сам видишь. Возьми, подержи. Он недоверчиво берет их в руки.

– Я вот тут разбирался и наткнулся на них. Они кое-что значат для меня… Возьми их себе. Ты даришь бриллианты. Я дарю, что могу. Ладно, не будем об этом говорить.

Он благоговейно ставит краги у спинки кровати и раскуривает свою жуткую сигару. Я, как всегда, трубку. Потом продолжаю:

– Ты заметил, он не бросил письма в корзинку. Положил в карман.

– Ну и что?

– А вот что. По-моему, он собирается сдать их на экспертизу. Уверен, что обнаружит отпечатки пальцев. Он только притворился, что смеется над нами, на самом деле, он дотошный, этот тип. Может, я ошибаюсь, но почти уверен, что он не воспринял эти угрозы легкомысленно. Только чего ты добиваешься? Чтобы он прослушивал твои телефонные разговоры? У него нет на это права. Не так-то просто установить подслушивающее устройство. Он предпочел нас грубо одернуть, чтобы вернее успокоить.

– Пожалуй, – бормочет Шамбон. – Но в результате твоя сестра уже не принимает меня всерьез.

– Отнюдь. Конечно, если мы будем сидеть сложа руки, Иза решит, что наши страхи были преувеличенными.

– И отшатнется от меня, – заключает он.

– Ты дашь мне закончить?.. Нужно, чтобы она испытывала по отношению к тебе нечто вроде признательности, понимаешь?

А пока что она разрывается между своими угрызениями совести и любовью, в которой не признается. Я-то ее знаю. Она уже разволновалась, когда подумала, что тебе угрожает опасность.

Оценила твою преданность. Потянулась к тебе. Но пока она чувствует только пробуждение любви. Чтобы любовь расцвела, тебе действительно должна угрожать опасность. Если она по-настоящему испугается за тебя, – твоя победа.

Он слушает меня с таким вниманием и добродушием, что мне стыдно. Будто я собираюсь убить безумное, страшное, непредсказуемое, но в то же время преданное животное.

– Что вы предлагаете? – спрашивает он. – Чтобы я подстроил нечто вроде покушения на самого себя?

– Вот именно. Сработало.

– Я не очень понимаю, – продолжает он. – Что за покушение? Кто будет на меня покушаться?

– Не спеши. Начнем с того, согласен ли ты со мной? Я ведь не собираюсь подталкивать тебя. Ты сам решаешь.

– Я люблю Изу, – говорит он.

Дурак. Это он меня толкает. Я умолкаю, чтобы не спеша раскурить трубку. Преимущество трубки в том, что она то и дело гаснет, и если вы умеете раскуривать ее не спеша, можно дать себе время все обдумать, разобраться, принять наилучшее решение.

– Оставим Изу, – предлагаю я. – Как думаешь, ты можешь поработать в кабинете дяди?

– Почему бы нет?

– Будет ли выглядеть естественным, что ты притащишь с собой досье, какие-нибудь незаконченные дела?

– Я ни перед кем не обязан отчитываться. А потому…

– Но все вокруг должно быть в ажуре. У тебя есть секретарша?

– Конечно.

– Ты ей сможешь сказать, например: «Оставьте эти бумаги, я посмотрю их дома»? Что-нибудь в таком духе?

– Разумеется. А что вы задумали?

– Подожди. Скажи, есть ли в заводском управлении секретные материалы?.. Например, какие-нибудь досье с грифом «Совершенно секретно»? Он смотрит на меня, как собака, завороженная мячом, который ей вот-вот бросят.

– «Строго секретно» – такого, может, и нет. Но есть текущая корреспонденция с голландской группой, которую мы уже давно интересуем.

– О, прекрасно! Ты принесешь сюда корреспонденцию. Он, того гляди, подпрыгнет от возбуждения.

– Говорите яснее.

– Иди в гардероб. На самой верхней полке найдешь синий чемоданчик. Он повинуется. Стоит мне напустить туману, как он уже в моих руках.

– Нашел?

– Да.

– Давай сюда… Или, пожалуй, положи-ка его на стол и сам открой.

– Зачем?

– Давай, открывай. Найдешь предмет, завернутый в слегка засаленную замшу. Довольно тяжелый. Догадываешься? Он суетится и внезапно замирает.

– Можешь взять его в руки. Он не кусается.

Он неловко берет мой револьвер довоенного образца, рассматривает его с завистью и изумлением. Я продолжаю:

– 38. S.W. Специальный. Пять выстрелов. Целиком из стали. Вес: пятьсот тридцать восемь граммов. Не заряжен, но, поверь, когда он выстрелит, будет не до шуток. Он осторожно заворачивает оружие.

– Вот из этой штуки я и буду в тебя стрелять. Не бойся! Я притворюсь. Слушай меня внимательно. Сейчас – главное. Детали обсудим потом. Скажем, в один прекрасный день, около десяти вечера, ты будешь работать в кабинете. И вдруг услышишь шум за балконной дверью. Каким-то предметом начнут взламывать ставень. Ты не вооружен. Бежать? Об этом не может быть и речи. Ты не трус. Ты бросаешься к телефону, вызываешь Дре: конечно, он дома. Тем временем воры фомкой открывают замок. Ты зовешь комиссара на помощь. Некто из-за балконной двери замечает это, теряет хладнокровие, всаживает две-три пули, не задев тебя, и спешит скрыться.

– Неплохо, – восхищенно замечает Шамбон.

– Затем на всех парах примчится Дре. Ты покажешь им взломанный ставень, и Дре обнаружит пару пуль в панели. На этот раз сомневаться не приходится. Дело Фромана вспыхнет с новой силой. Общественное мнение сразу же на вашей стороне. Будь уверен, бедный мой Марсель, отбою не будет от людей, прессы, телевидения…

– Выпутаюсь, – утверждает он решительно.

– А Иза!… Ей нравятся мужественные мужчины… Она жила среди них. Человек, встречающий опасность лицом к лицу, вызывающий полицию с риском для жизни… словом, это человек ее породы. Главное, – и ты уж не забудь сказать, – ты зовешь на помощь не ради себя, а ради матери, ради Изы, ради меня.

– Потрясающе, – шепчет он. – Потрясающе… А вы?

– Я… со мной нет проблем. Мне вполне хватит времени, чтобы успеть добраться до своей комнаты. Придется меня будить, чтобы сообщить о случившемся.

– Да, да, – соглашается он. – Дайте мне немного подумать. А револьвер?

– Он снова будет в чемоданчике, а чемоданчик – на полке.

– А почему воры убегут, не взяв ничего?

– Да потому, что они увидят, как ты звонишь, и поймут, что ты зовешь на помощь. В конце концов выводы – дело полиции.

– Согласен. Пожалуй. Но не кажется ли вам, что будет более естественно, если они смоются, не стреляя.

– Разумеется. Вот это-то и будет непонятно Дре. Это остервенение… Подумай-ка… Таким образом возникнет связь между самоубийством Фромана и попыткой покушения. Знаешь, о чем он подумает? Что речь идет о промышленном шпионаже. Ты, конечно, помалкивай. А в присутствии Изы не отрицай… Поверь мне… Не нужно много времени, чтобы ты стал для нее большим человеком… Есть возражения?

– Что я скажу комиссару?.. Ведь надо выглядеть насмерть испуганным.

– Верно… Ну, может, не насмерть, – но весьма взволнованным. Это нетрудно. Вспомни, как ты облапошил типа из Братской помощи. Ты прекрасно умеешь ломать комедию, когда захочешь. И потом, не забывай, что я выстрелю, пока ты будешь звонить. Дре услышит выстрелы, и этого будет достаточно, чтобы убедить его.

– Короче говоря, все произойдет, как с моим дядей.

– Ну да, почти.

От смертельной тревоги его прошибает пот. Он вытирает лоб и глаза платочком из верхнего кармана, представляет сцену, слышит выстрелы. В то же время чувствует, что, быть может, не посмеет больше… То, что он сделал уже один раз, не осмелится сделать во второй. Прикидывает, осторожничает.

– Это уж слишком, вы не находите? – говорит он наконец.

– Промышленный шпионаж в производстве цемента… Если бы мы еще работали в электронике. Широким жестом я отметаю возражение.

– Неважно. Пусть Дре думает что угодно. Он собственными ушами услышит выстрелы, это первое. Убедится, что ставень был взломан, это второе. И третье: вытащит две пули из стены позади письменного стола. Вывод: при покушении ты чудом уцелел. А теперь что тебе не нравится?

– Ничего… Ничего…

– Страх перед скандалом, признайся.

– Мать – такое хрупкое существо.

– Ладно. Хватит.

– Да нет, не в этом дело.

Он мысленно оценивает меня. Чувствует себя несчастным, не знает, на что решиться.

– Тебе бы хотелось быть уверенным в отношении Изы, не так ли?

– Да… Вот именно! Какие гарантии, что… – он почти кричит.

– Если бы ты не прерывал меня на каждом шагу… Можешь быть уверен, я все предусмотрел. Так вот… Начнем сначала… Тебе угрожают. Ты не можешь положиться на полицию. Рядом с тобой женщина, которая начинает дрожать от страха. Совершенно естественно, что влюбленный по уши мужчина, который вынужден, кстати, ожидать худшего… Как бы он поступил?.. Какой высший жест бескорыстия, а?.. Не понимаешь?

– Нет, – жалко мямлит Шамбон.

– Ну, напрягись! Если он готов отдать жизнь, может ли он отдать что-то другое?

– Состояние?

– А долго же ты думал. Состояние – да, но в каком виде?

– Завещание? Дружески хлопаю его по колену.

– Разумеется, завещание. Заметь, это чистая формальность. Зато, когда Иза узнает, что ты сделал для нее… Щедрость всегда вызывает признательность и любовь… Тебе останется только заключить ее в свои объятия… Нет?.. Еще что-то не нравится? Тебя пугает слово «завещание»? Нетерпеливый жест.

– Это вы уладите… Хотя… не так-то просто…

Вот мерзавец! Держится за свою кубышку. Пока надо притворяться, он согласен. Анонимные письма – будьте любезны. Кольцо – пустяки. Но как только дело доходит до письменного обязательства, тут уж извините: стоит на земле обеими ногами.

– Вы не знакомы с мэтром Бертайоном? – продолжает Шамбон. – Когда он… Я резко прерываю его:

– Завещание – это прекрасно. Но никто тебя не неволит.

– С чего я должен начать?

– С документов, которые надо принести с завода. Скажем, неделя на подготовку. Жермена надо предупредить, что в кабинете будет допоздна гореть свет. Изу, само собой, надо окружить всяческим вниманием, с матерью не валяй дурака.

Он подскакивает. Мне нравится злить его грубыми словечками – мое влияние на него вернее.

– Действовать надо в субботу вечером, как тогда, с дядей. Самое удобное время. Дре, конечно, будет дома. Надо отрепетировать. Все будет гораздо проще, чем в прошлый раз.

Он жмет мне руку. «Чао!» – бросает этот дурень, желая показать, что начинает играть всерьез. Честное слово, таких, как он, ненавижу всей душой.

Наконец я один. Звонок Изы. «У меня мигрень, но все в порядке», – говорю ей. Что касается завещания… Нет. Не надо перебарщивать.

В который раз я изучаю все, что нагородил. Ни к чему не придерешься. В истории с самоубийством комар носу не подточит. Конечно, при желании можно утверждать, что все в этой драме странно. Кстати, Дре ведь не дурак, а смирился.

К анонимкам подкопаться трудно. Я бы даже сказал, анонимки подтверждают версию самоубийства. Разного рода предположения, домыслы, все эти психологические штучки, которые начнутся после смерти Шамбона, – здесь я бессилен.

Однако от того факта, что ставень и застекленная дверь были взломаны и что Шамбон убит, никуда не денешься. Снова неумолимые факты… Одни вытекают из других.

Поздно. Глотаю снотворное. Еще минута, и мне будет сниться, Как я взлетаю с трамплина и рассекаю пространство. Несчастный! На следующий день достаю клещи для выдергивания гвоздей.

Чего-чего, а всякого барахла в замке хватает. Затем короткий визит к Изе. Как хороша! Чуть встревожена – чувствует, что я от нее что-то скрываю.

– К чему все это приведет? – спрашивает она. – Ты выглядишь все хуже и хуже. Я беру ее правую руку.

– Кольцо?.. Тебе нужно его носить. Понимаю, что противно. Мне тоже. Но теперь ты знаешь Шамбона. Как всегда, кидается в крайности. Или заносится, или пресмыкается. Вечно ему надо исповедоваться. Или ради хвастовства, или ради самоуничижения. Так ты осторожно им управляй… Действовать предоставь мне. Согласна? Она прислоняется ко мне. Долго стоим, не шелохнувшись.

Когда она уходит, остается ее аромат, запах ее духов, ее тень – пища моего воображения. Надолго погружаюсь в мечты.

Когда все кончится, мы подыщем себе другое жилье, настоящее убежище – теплое, уютное. С Ля Колиньер будет покончено.

Тут слишком просторно. Слишком переполнено дурными воспоминаниями. Быть может, вырвавшись из плена моего бунта, я попытаюсь смешаться с другими, стать тем мимолетным прохожим, которого не замечает никто. А пока я направляю свою коляску в кабинет Фромана. Застекленная дверь открыта.

Я изучаю ставни. Вечером их закрывают на металлический стержень поворотом ручки. Запор простой и малоэффективный.

Достаточно просунуть металлическую пластинку под шпингалет и посильнее надавить. Дерево треснет, дальше надо повернуть задвижку. Затем выбить стекло, и вы у цели. Работы на несколько минут. Но шуму будет много. Поразмыслив, я остаюсь доволен. Дре услышит все собственными ушами. Я пройду через парк на костылях. До своей комнаты доберусь по коридору. Это мое второе преступление без единой улики. Мой последний трюк каскадера. Остается подготовить Шамбона.

Мы начинаем в кабинете Фромана в тот же вечер, после того как все улеглись. Он внимателен и встревожен. То и дело почесывается. Суетится.

– Долго разговаривать нет нужды, – говорю я ему. – Я постучу в ставни, а ты вызовешь комиссара. То и другое одновременно. Если, к несчастью, его не окажется дома, повесишь трубку. Я услышу и не буду продолжать. Отложим все до завтра. А теперь посмотри на меня. Я не кричу. Я слишком взволнован. Но говорю очень быстро, нервно… Господин комиссар… Говорит Шамбон… Из Ля Колиньер… Вы слышите их?.. Там несколько человек… Со стороны парка… Взламывают застекленную дверь… Приезжайте скорее… Мне нечем защищаться… Затем ты передохнешь… Дре воспользуется этим, чтобы вставить слово… Ты сделаешь вид, что не понимаешь, так как слишком испуган. Будешь то и дело повторять: «Что?.. Что?..» А затем умолять: «Сделайте же что-нибудь… меня убьют…» Я разобью стекло и дважды выстрелю в стену… Ты выпустишь телефонную трубку, будто падаешь в обморок… Дре к тому моменту уже выедет. Тебе останется только ждать. Нетрудно, правда?

Он смотрит на меня испытующе.

– Ты не согласен?

– Да… то есть я думаю, что получится, но…

– Но что?

– Я предпочел бы стрелять сам. Я притворяюсь, будто не понимаю.

– Ты хочешь… Это усложнит дело. Тебе придется выпустить телефонную трубку, подбежать к двери, выстрелить… Вижу, что сцену можно прекрасно разыграть так, как он предлагает. Если я заупрямлюсь, смутное подозрение, которое заставляет его осторожничать, вмиг окрепнет. Какая гарантия, что я буду целиться в стену? Но я умею обходить неожиданные препятствия.

– Как хочешь. Мне лично все равно. Самое главное, действовать молниеносно.

Проходит секунда, полная напряжения, тайных мыслей. Мы смотрим друг другу прямо в глаза, изучаем друг друга, как два игрока в покер. Если он мне скажет: «Зачем тебе револьвер? Я сам его принесу, прежде чем звонить», – все пропало. Гоню эту мысль. Он говорит первый:

– Ладно. Я быстро. Я невинно улыбаюсь и добавляю:

– Все будет в порядке, старик. Доверься мне.

Он сияет. Любит, когда я называю его «старик». Труднейший рубеж позади. Я продолжаю:

– Твоя очередь… Нет, стой у письменного стола. Я буду на пороге. Без пауз. Начинай: «Господин комиссар… Говорит Шамбон».

Он сразу находит верный тон. Актер от рождения, он поразительно органичен. Когда говорит: «Они в парке… Взламывают дверь», – даже дышит прерывисто. «Боже, я пропал… Если бы у меня было оружие… Ничего… ничего… Помогите, комиссар!» Я его останавливаю.

– Отлично. Нет нужды заучивать текст наизусть. Достаточно импровизации. Жаль, что ты не пошел по актерской части.

– Я неплохо защищаюсь, – скромно признает он. И тут же добавляет в порыве мелочного критиканства:

– Концы с концами не сходятся. Смотрите… Шпингалет не так-то легко оторвать. Как это вам удастся?

– Да я его развинчу на три четверти еще днем… Это пустяки.

С ним всегда надо разговаривать повелительным тоном. Я оставляю костыль, кладу ему руку на плечо и говорю увлеченно:

– А теперь за дело.

* * *

Я притворился спящим, когда услышал стук в дверь. Крикнул, подавив зевок:

– Что надо?.. Кто там?

– Инспектор Гарнье.

– В такое время, инспектор! Ведь за полночь.

– Поторопитесь.

– Хорошо, хорошо. Сейчас.

Нарочно натолкнулся на столик, с шумом рассыпав стопку журналов. Выругался. Когда открывал дверь, лицо мое выглядело злым.

– Что случилось?

– Умер господин Шамбон. Его только что убили.

– Как?.. Марсель?

– Да. В кабинете дяди. Вас ждет комиссар. Я изобразил потрясение, продолжая застегивать пижаму. Инспектор выкатил мою коляску. Помог мне сесть.

– Придется поторопиться. Вы ничего не слышали? – сказал он.

– Нет. Почему вы спрашиваете?

– В него всадили две пули, а среди ночи два выстрела трудно не услышать.

– Я сплю со снотворным, как вы знаете. Когда это случилось?

– Около одиннадцати часов.

– Сестре сказали?

– Нет еще. Он был явно не в духе, отвечал резко.

– Напрасно комиссар не принял всерьез эти угрозы, – заметил я. – Вы в курсе?

– Разумеется.

– Племянник отправился вслед за дядей. Согласитесь, это черт знает что.

Дре был в кабинете – руки в карманах, шляпа сдвинута на затылок, – осматривал труп. Взглянул на меня устало.

– Вот так работа, – прошептал он. – Две пули в упор, и это… Подбородком указал на взломанную дверь и осколки стекла.

– Я все слышал. Беднягу убили в тот момент, когда он разбирал бумаги на письменном столе. Он позвонил мне буквально в панике. Напрасно я кричал ему: «Бегите!… Что поделаешь!…»

Сцену я знал в мельчайших подробностях, но старательно разыгрывал изумление, смешанное с ужасом.

– Их было несколько?

– Да, думаю, да.

– Они что-нибудь украли?

– Вряд ли. Они должны были услышать шум… Совершенно очевидно, им помешали и пришлось срочно смываться.

– Профессионалы?

– Сам хотел бы знать.

– Мое мнение: они пришли убрать его, – сказал инспектор за моей спиной.

– Подойдите, – приказал Дре и помог мне опереться на костыли.

– Видите… Он стоял лицом к убийцам… Можете ли вы спокойно, хладнокровно смотреть на его лицо?

– Попробую.

Я наклонился, глядя на тело Шамбона. Во мне шевельнулось подобие жалости и отвращение. К нему? К самому себе? Какая разница?

– Видите, на его лице застыло вовсе не выражение ужаса, – продолжал Дре. – Я не забыл, как звучал его голос в трубке. Как у смертельно испуганного человека. И что я вижу? Лицо умиротворенное. Я бы даже сказал: смерть с иронией на устах. Что скажете?

Он был прав. Бедняга Шамбон, стараясь превзойти самого себя, хотел выглядеть мужественным, и это выражение застыло на его обычно подвижном лице. До последнего мгновения он путал мои карты.

– О, если хотите, – заметил я. – Не так-то просто сказать что-либо определенное.

Я выстрелил в ту минуту, когда он повернулся ко мне с обычной самодовольной улыбкой. И вот он лежал на спине, навеки удовлетворенный и снисходительный. Я отпрянул.

– Он был убит наповал, – продолжал Дре. – Судебно-медицинская экспертиза даст свое заключение, но мне и так все ясно. Когда вы видели его в последний раз?

– В полдень. Мы вместе позавтракали. Мне не показалось, что он сколько-нибудь озабочен. После кофе он поднялся к матери… Госпожа де Шамбон знает?

– Сейчас узнает. Успеет, бедная женщина. Когда врач и эксперты уедут, я займусь ею и вашей сестрой. Мне хотелось бы незамедлительно знать, что он вам рассказывал со времени нашей последней встречи. Ведь у вас были самые добрые отношения, не правда ли?

– И да, и нет. С какой-то точки зрения, мы были товарищами – и даже очень. С другой стороны, как бы настороже друг с другом. Если говорить откровенно, он ухаживал за Изой, а мне это не очень нравилось.

– Представьте себе, я в этом не сомневался. Весьма интересно, весьма! – воскликнул Дре.

Он несколько раз покачал головой, словно поздравляя себя, затем, услышав шум в коридоре, слегка меня оттолкнул.

– Это моя бригада. Подождите в библиотеке, мы продолжим беседу.

– Мне ничего не известно, комиссар. Я не очень представляю, чем могу быть вам полезен.

– Напротив… может, хотите курить?.. Гарнье, сходи за его трубкой… Садитесь рядом и не волнуйтесь. Через пять минут я подойду к вам.

Я доковылял до библиотеки. Тревожиться было незачем, но, несмотря ни на что, я был настороже.

Люди из судебно-медицинской экспертизы вели себя в кабинете шумно, переговаривались во весь голос, словно не замечая убитого. Я узнал врача, расслышал слова: «Крупного калибра… Прямое попадание в сердце». Гарнье принес мне мою трубку и табак. Я чувствовал слабость, словно выполнил рискованный акробатический трюк. Однако все, казалось, было в порядке. Все меры предосторожности приняты. Клещи положил на место, предварительно их вытерев. На гравии аллеи костыли не оставили следов. Наконец, обе анонимки выглядели достаточно недвусмысленными. Разумеется, у Дре были подозрения. До такой степени драма выглядит инсценированной… даже две драмы… и почти одинаковые… и каждый раз свидетель с телефонной трубкой в руке… Кто угодно заподозрил бы неладное, тем более Дре!… Однако ни одну деталь нельзя вменить мне в вину. Мать Шамбона возопит, пустит в ход связи. И что дальше? Ее сын имел право влюбиться в Изу. Под Изу нельзя подкопаться, ведь я предусмотрительно подсказал Шамбону: «Они в парке… Взламывают дверь…» Они! Злоумышленники, взломщики, подонки – откуда Изе знать о них! О, таинственные смерти в замке взбаламутят любителей сплетен. Но мы не станем долго ждать, чтобы переселиться куда-нибудь подальше.

Я ничего не боялся. Люди шумно сновали взад-вперед, ходили по парку. Пришел потрясенный Жермен.

– Какое горе! Что такое мы сделали Господу?

– Вы ничего не слышали?