Текст книги "Мистер Хайд"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– А это не так? – еле слышно спросил Жантом.

– Нет. Не так. Надо сначала вылечиться.

– А если я не вылечусь?

– Полноте, дорогой друг, не станете же вы утверждать, что для вас важнее писать, чем излечиться, пусть даже вашему мистеру Хайду удастся вдохновить вас на несколько страниц. Я понятно изъясняюсь?.. Не совсем… Что вас еще мучает?

Жантом бессильно поднял руки.

– Согласен, – проговорил он. – Вы, вероятно, правы. Я сумасшедший. Нет, не возражайте. Это слово меня не шокирует. Но кто пользуется моим безумием? Кто его подпитывает? А? Как я могу излечиться, пока рядом со мной находится некто, пьющий мои соки, использующий то, что я храню в самой глубине души? Некто дьявольски хитрый, по вашим словам. А почему он не может быть таким же сумасшедшим, как и я? Может, мы – двое сумасшедших в состоянии симбиоза, и безумие одного распаляет безумие другого. Ну, подумайте сами. Я сохранил воспоминание о том, как мать грозила расправиться с котом. А тот, кто читает мои мысли, воспринял эту угрозу всерьез. Но он пошел дальше. Он перещеголял меня в безумии. Что тогда? Как я могу лечиться, пока рядом ходит неуловимая личность, словно вышедшая из меня самого?

Бриюэн подошел к Жантому и, взяв его за плечи, осторожно усадил в кресло.

– Посидите, передохните… Мое дело – объяснять, а не решать. Знаете, что я вам посоветую… настоятельно… Обратитесь в полицию.

– Невозможно, доктор. Меня же арестуют. Это очевидно. Я же для них – идеальный преступник.

– Я имел в виду частного полицейского. Среди них есть очень хорошие, черт побери.

– Одного я знаю. Агентство Рюффена. Я вам о нем не говорил, потому что… Не знаю… Помешал какой-то стыд. Но о чем, по-вашему, я должен его попросить?

– Просто чтобы он понаблюдал за вами, поискал в вашем окружении. Ведь очевидно, что в какие-то моменты вы общаетесь с тем, кто вас преследует. Если это не так, мне придется поменять профессию. Попросите его, чтобы при случае он зашел ко мне. Встреча может оказаться полезной. Вы согласны? Ладно. Я поговорил с вами как мужчина с мужчиной. Теперь уступаю место врачу. Разговор – это хорошо, но лекарства тоже приносят пользу. – С этими словами он выписал рецепт. – Вот. Приходите послезавтра, и мы продолжим разговор. Вам не хватает общения. Могли бы завести подружку… Не хотите! Я не призываю вас изменять жене, но в вашем положении такой аскетизм делу не помогает. Желаю удачи, дорогой друг.

Жантом медленно шел от Бриюэна. «Почему врач не любит Хайда? Как только речь заходит о мистере Хайде, он сразу начинает раздражаться, как будто речь идет о сопернике, о некой личности, неизменно стоящей между мною и миром реального. Он не хочет понять, что мистер Хайд помогает мне переносить себя. Если его убрать, остается только…»

Он остановился возле большого оружейного магазина на площади Сен-Мишель. В витрине искусно выставлено всевозможное оружие, от пистолетика, который можно спрятать в ладонь, до громадного револьвера. Там и сям пучки ножей, блестящие лезвия, разложенные розетками, звездами, вся эта бижутерия смерти. Жантом посмотрел на свое отражение, наложившееся на пирамиду карабинов. Так просто войти, показать на любое из этих ружей и сказать:

– Хочу его купить.

– Зачем?

– Чтобы застрелиться.

Смешно! И все же… Он не посмел подать Бриюэну мысль, что серия убийств, вероятно, не закончилась. После баронессы де Вирмон последуют другие жертвы… по его вине. Пока его посещают кошмары – не только змеи, крысы, пауки или летучие мыши, все эти мерзкие обитатели мельницы, – угрозе подвергаются несчастные старушки. И ни Бриюэн, ни комиссар Маркетти, ни Рюффен никогда не узнают почему. Потому что объяснения нет. Потому что я лишний. Потому что никогда не напишу шедевр, который ношу в себе.

Жантом посмотрел на руки. Скоро они покроются шерстью, как у несчастного доктора Джекила, когда демон украл его душу.

Жантом купил не все газеты – не стоит навлекать на себя подозрения, – только главные, те, что специализируются на выявлении и смаковании происшествий, интересующих публику. Судя по бодрым заголовкам, ясно, что следствие топчется на месте, и замечательно, ведь журналисты в погоне за материалом могут использовать любую деталь. Один из них заметил, сравнивая три дела, что в них есть что-то общее. В первом – зловещий обряд со свечками, во втором нелепое боа, в третьем – непонятная смерть кота. Их объединяют проявления черного юмора. «Все выглядит так, – писал журналист, – как будто убийца хочет извлечь из этих преступлений какое-то эстетическое наслаждение». Эта фраза поразила Жантома в самое сердце. В другой газете сообщалось, что кота не силой затолкали в крысоловку и что хвост у него до этого был защемлен пружиной мышеловки, из чего газета делала вывод, что преступник, убив старуху, потом просто поразвлекся. «Более того, – добавлял автор статьи, – следует признать, что он все спланировал заранее и принес крысоловку с собой». А в заключение он писал: «Над полицией просто издеваются. И этого опасного маньяка не поймать, просеивая квартал частой гребенкой». За этим следовало интервью известного психиатра с пустопорожними разглагольствованиями в духе фрейдизма. Из всего этого вороха Жантом вынес только слова «эстетическое наслаждение». Как хорошо сказано!

Знаток понял и оценил его! Бессмысленно говорить:

«Это не обо мне, это о другом», все равно он принимает комплимент на свой счет. Но в то же время он ищет, ищет не переставая, кому он мог рассказать о коте. В этом Бриюэн прав. Кто-то знает. Если эта уверенность его покинет, ему придет конец. И напротив,?если он найдет связующее звено, то сможет продолжить свой автобиографический рассказ. Размышляя, он осознал то, на что раньше никогда не обращал внимания: великолепные постановки убийцы становятся все более точными, как будто он все более настойчиво обращается к нему. Свечи у изголовья кровати – это еще можно было представить себе как какую-то фантазию… а вот боа уже – да, это как бы условный знак. Ну а кот в крысоловке – это уже без всякой игры означает подпись: «Жантом». А в следующий раз его назовут уже по имени. А зачем? Ответ напрашивается сам собой. Чтобы его арестовать и бросить в тюрьму. Чтобы помешать ему рассказать то, что он когда-то видел. Прием простой. Его опять охватывает дрожь. Неужели задуманная им книга настолько компрометирующая, что ему во что бы то ни было хотят заткнуть рот? Внимание! Он должен упредить удар!

Прежде всего надо поговорить с Мириам. Он позвонил ей. Она в гневе.

– Знаете, кто только что от меня вышел?.. Легавый, вот так. Пришел спросить меня, знала ли я баронессу де Вирмон. Старуху, которую на днях удушили. И в чем же я замешана!.. Видишь ли, полиция обнаружила книгу «Тело с сердцем», которую я ей посвятила. Но я ведь пишу посвящения кому угодно. Как выяснилось, я Написала: «Одинокой женщине от такой же. С любовью». Сами понимаете, ни к чему не обязывающая фраза. Я всегда пишу примерно такие слова, чтобы побыстрее отделаться. И из-за этого попала в переплет. Идиот полицейский увидел в этом какую-то между нами связь. Да, уж с вами такого никогда не произойдет. Вам везет.

– Мириам, вы позволите?.. Хотелось бы переговорить. Можно спуститься?

– Если только быстро. Я и так опаздываю.

И она смеет говорить: опаздываю. Куда? Когда монашка опаздывает к заутрене, это понятно. Но ведь у нее-то впереди целый пустой день… Тем не менее Жантом поторопился. Она ждет его, усевшись на своем артистическом стуле. Перед ней – предмет труда, одновременно стол, пианино и верстак. Она курит, а это не очень хороший признак.

– У вас что-то срочное? – спросила она.

– И да и нет. Дело вот в чем. Я вам когда-нибудь рассказывал о своем детстве?.. О моих кошмарах, кризисах вы, конечно, в курсе. А вот о родительской мельнице…

– Возможно, не обращала внимания.

– А о пожаре?.. Я вам никогда рассказывал о пожаре? Меня теперь мучат воспоминания.

– Так обратитесь к врачу.

– Не надо. Не так быстро. Я ведь наверняка рассказывал вам об этой ужасной ночи. Неужели между нами никогда не возникало искреннего общения, откровенности?

Мириам от окурка прикурила новую сигарету, покачала головой, как бы взвешивая «за» и «против».

– Бедняжка, – проговорила она наконец, – из всего, что вы мне наговорили, как можно различить, что правда, а что вымысел? Память – вот ваш лучший роман.

– Спасибо. Но я вынужден проявить настойчивость. Изредка вы разговариваете обо мне с Клер. Я знаю, что все обсуждают меня за спиной. Так что же вы ей говорите?

– Что это ты вбил себе в голову, бедный Рене? Как будто весь мир вращается только вокруг тебя? Извини. Уверяю, на тебя не обращают особого внимания. Хватит! Оставь меня! Я занята.

Она склонилась над столом, и ручка сразу же забегала, как сороконожка. Жантом посмотрел на нее с отвращением. Нет, конечно же этой женщине он не мог доверить воспоминания, излить свою душу. Но кому же тогда? Вот уже многие годы подряд он общается с себе подобными. Сама профессия обязывает его встречаться с разными людьми, выпивать с ними, болтать, обмениваться шутками, говорить на обязательные темы, но не более того.

Он бесшумно вышел, приветливо махнул рукой Клер, печатавшей в своем углу, и вернулся к себе. Впрочем, у него есть ориентир. Когда же начались галлюцинации? С того момента, когда Дельпоццо предложил ему написать фантастический роман. Начав копаться в глубине памяти, он вызвал к жизни духов и всю эту гниль. Значит, это длится всего несколько недель. И именно тех недель, когда он жил уединенно. Поэтому не составит труда определить, с кем он общался. Кто же они, его собеседники, если не считать Бриюэна? И Рюффена. У Жантома ничего не получается. Он вспомнил, что Рюффен должен представить ему отчет. Вдруг его охватило желание узнать содержание этого отчета. Он схватился за телефон.

– Это Жантом. Я уже начал волноваться.

– Извините, – ответил Рюффен. – Много работы. Отчет получите завтра.

– Если в нескольких словах, вы нашли что-нибудь интересное?

– Практически ничего нового. Заключение вашего отца в тюрьму вызвало у вашей матери серьезную нервную депрессию. Как и вас, ее лечил доктор Лермье, а он считался отличным психиатром. Но однажды она покончила с собой, вскрыв вены. Медсестры недосмотрели. Не заметили у нее бритву. Так уж случается, знаете.

– А в загоне для животных у тетки?

– Короткое замыкание. Простейший случай. Но, конечно, он вас потряс. Алло! Вы слышите меня, мсье Жантом? Алло!

– Да, да. Прекрасно слышу. Я просто размышляю. Не могли бы зайти ко мне?.. Да, как можно быстрей.

– Сегодня утром, если вас устроит. У меня как раз дело в вашем районе.

– Прекрасно. Жду вас. Расскажу вам удивительные вещи.

Жантом положил трубку и принялся наводить в квартире подобие порядка. Увидел, что кровать не разобрана. В середине небольшая вмятина. След лежавшего тела, черт побери. Значит, из-за жары он спал просто на покрывале… Или же… Посмотрим. Жантом пытается вспомнить. Когда он проснулся, на нем была пижама или верхняя одежда? Конечно же пижама. И все же в ужасном смятении он принялся шарить по карманам брюк, пиджака… Ключи, бумажник, носовой платок, почти полная пачка сигарет, зажигалка, ничего больше. А что еще он думал там найти? Сам не знает, но ему стало страшно. Подошел к книжному шкафу. Он уже давно приобрел небольшой медицинский справочник. Не то чтобы он принадлежал к тем маньякам, которым кажется, что они подвержены всем мыслимым болезням, просто это нечто вроде какого-то защитного средства, прикрытия, как аптечка первой помощи. Он принялся лихорадочно листать: «Шизофрения». Хоть Бриюэн и утверждает, что она ему сейчас не грозит, но из-за неразобранной кровати он хочет убедиться сам.

Статья очень длинная. Жантом пробежал ее глазами по диагонали.

«Наблюдается распад целостной личности… Больной впадает в полную апатию… Происходят физические и моральные изменения личности…»

Жантом резко захлопнул книгу. Порылся в бумажнике. Рецепт Бриюэна… Галоперидол. Вот! Он так и знал. «Транквилизатор, применяемый при галлюцинациях и т. п. Побочные действия: импотенция, фригидность и т. п.».

– Что я и говорил! – воскликнул Жантом.

Он упал в кресло. Бриюэн обманул его. Болезнь у него гораздо серьезнее. На самом деле он страдает раздвоением личности. Бриюэн не решился произнести это слово, но ведь… Доказательство налицо. Он не ночевал дома или просто прилег ненадолго. Где же он тогда был? Где был Хайд? Теперь это уже не игра в прятки. Из лунатика он превратился в оборотня.

Он закрыл лицо руками. Надо сделать, да, он знает, что надо сделать. Он поговорит об этом с Риффеном. Но прежде всего, чтобы его убедить, следует предъявить ему улики: рецепты Бриюэна. Они красноречивы. И потом, стоит щедро ему заплатить, чтобы он оставался как бы в его распоряжении по меньшей мере неделю. В случае необходимости он может ночевать в кабинете. Главное – чтобы не покидал свой пост.

Жантом позвонил в банк. Сколько у него на счету? Всего-то! Маловато. А если попросить денег у Мириам? Она не откажет. Такое уж случалось. Но сколько ему придется выслушать саркастических замечаний! И ведь никак не объяснишь, зачем Жантому понадобились деньги. Дура, она не понимает, что сама находится в опасности и что красный свет у нее под дверью не помешает однажды ночью сумасшедшему войти, если его подтолкнут к этому бредовые образы… Что сказал Бриюэн? Что дважды два – четыре. Конечно, бывает и так, если правильно считать. А если вообще не считать? Или, вернее, если считать по-своему… Тогда сразу же получается, что дважды два – двадцать два. Что?.. Ах да, звонят. Наконец-то пришел Рюффен.

Жантом мгновенно становится другим человеком, приветливым, любезным, здраво разбирающимся в своих проблемах. Он усадил частного сыщика в кресло, предложил рюмку мутного портвейна со дна бутылки.

– Алкоголь не употребляю, – отказался Рюффен.

– Я тоже, – сказал Жантом.

Предельно ясно, не стесняясь, он принялся объяснять, почему попал в руки психиатра. Показал рецепты.

– Я дошел до нервоуспокаивающих средств, – внешне бесстрастно заметил он. – Это значит, что в любой момент я могу окончательно сойти с ума, если не будет доказано, что кто-то, начав издалека, все ближе подходит ко мне, пытаясь загнать меня в угол, убеждая, что именно я и есть – убийца стариков. Это ужасно. Сейчас вот, разговаривая с вами, я твердо убежден, что рядом со мной есть человек, стремящийся погубить меня. Но за несколько минут до вашего прихода я равным образом был убежден, что убийца – это я. Понимаете? Сам с собой играю в «орла» или «решку».

Рюффен довольно долго хранил молчание. Удивлен? Не верит?

– Это очень необычный случай, – наконец проговорил он.

– Если вы мне не верите, – отозвался Жантом, – доктор Бриюэн готов принять вас. Он был бы даже очень рад встретиться с вами. Он сам посоветовал мне обратиться за помощью к полицейскому.

– Но чего вы хотите от меня? – с сомнением в голосе попытался возразить Рюффен.

– Хочу, чтобы вы наблюдали за мной. Двадцать четыре часа в сутки.

– Но не по ночам же.

– Да нет же. Именно по ночам. Это очень важно. Надо посмотреть, выхожу ли я из комнаты. Куда иду? Встречаюсь ли с кем-нибудь? Не происходит ли так, что в определенный час я меняю личность? Заплачу столько, сколько вы скажете, в каком-то смысле это вопрос жизни или смерти. И не только для меня.

Жантом поднял руку, предупреждая возможное возражение.

– Разумеется, – продолжал он, – вы скорее всего установите, что я веду правильный образ жизни без малейших подозрительных эпизодов… Но в таком случае, если произойдет еще одно преступление, вы будете знать, что это не я. Понимаете? Даже если в этом преступлении возникнут какие-то особенные детали, которые смогу объяснить только я, вы, зная правду, пресечете мои самообвинения. Ваше свидетельство не позволит мне впасть в окончательную депрессию. И обезоружит моего преследователя… То, что я говорю, вполне разумно, ведь так?

– Вроде бы так, – пробормотал Рюффен. – Но, признаю, никогда не слышал ничего более необыкновенного. Что вы предлагаете практически? На несколько дней я смогу освободиться, но чтобы все получилось, как задумано, я должен следить за вами, как бы. без вашего ведома. Если вы будете чувствовать меня рядом в качестве телохранителя, ничего не произойдет: либо вы откажетесь от перевоплощения, либо ваш враг не станет больше ничего предпринимать.

– Что ж, – ответил Жантом, – живите здесь как друг, как гость, свободный в своих передвижениях. Если у вас возникнет желание выйти, выходите. Но, разумеется, для пользы дела, чтобы удобнее наблюдать за мной. Если вам хочется посидеть здесь, почитать или что-то написать, пожалуйста. Но следите за телефоном. Отмечайте всех, кто мне звонит. И еще внимательно наблюдайте за мной и обо всем рассказывайте доктору. Ну, например, принесите магнитофон и записывайте все, что я говорю ночью во сне.

– Все это нелегко сделать, – констатировал Рюффен. – Главное, вам это обойдется дорого при сомнительных результатах. Когда мне надо начать?

– Если можно, прямо сейчас.

– Ну уж нет. Мне надо принять кое-какие меры. Начнем с того, что один я не справлюсь. Мне нужен помощник, но не волнуйтесь, этим займется агентство. У меня есть нужные люди. Кроме того, дайте мне время завершить два-три небольших дела. Через четыре дня. Согласны?

Жантом вдруг принял озабоченный вид.

– Мсье Рюффен, – спросил он, – полагаю, что вы связаны профессиональной тайной?

– Разумеется. А что?

– То, что я безоглядно доверился вам… Мне стыдно. Не хочу, чтобы вы начали расспрашивать врача: «Этот Жантом… Все ли у него в порядке с головой? Стоит ли делать то, о чем он просит?

Рюффен дружески взял его за руки.

– Успокойтесь. Наше ремесло приучило нас работать с самыми разными клиентами.

– Но ведь я, – продолжал настаивать Жантом, – особый случай. Поймите, что это особый случай. Я не обычный клиент. Поэтому, прошу вас, не обсуждайте меня с доктором Бриюэном. Просто послушайте его.

– Не волнуйтесь. И ждите. Четыре дня – это не так долго, всего четыре дня. Ваш друг окажется слишком уж хитер, если проявит себя за это время… Подождите. Еще несколько вопросов. Нет ли у вас впечатления, что кто– то сюда приходил? Что здесь что-то искали? Что какие– то вещи находятся не на своем месте?

– Откровенно говоря, не знаю. Хотя да, порой у меня возникает такое ощущение.

– Вы проверяли состояние одежды, обуви? Нет? Тогда займитесь этим. Ведь чтобы выйти из дома…

– Я обычно пользуюсь служебной лестницей. Но иногда спускаюсь к жене, она живет этажом ниже, а потом еду на лифте.

– Она вас часто посещает?

– Никогда. К ней хожу всегда я.

– Хорошо. Я принял к сведению. Вы храните здесь важные бумаги? У писателя обычно целые папки с заметками, записями, набросками работ.

– Только не у меня. Я никогда ничего не храню. Нигде.

– И у издателя?

– То же самое. – Жантом постучал себя по лбу. – Все здесь.

– Вы знали жертвы?

– Нет. Никогда даже их не видел.

– У вас есть друзья или близкие, с которыми вы ведете переписку?

– Я никому не пишу.

– Любовной связи нет? Вынужден спросить это,

– Нет.

– Ни с женщиной… ни с мужчиной?

– Прошу вас.

– Короче, несмотря на свою профессию, в парижской толчее вы живете отшельником.

– Да. Я с самого детства был одинок. Сам этого хотел. Мой брак – совершенно непонятная вещь, но можете его рассматривать как абсолютно нелепую попытку найти общение.

– А ваша жена не злится на это?

– Нисколько. Свои чувства и сентиментальные переживания она отдает читательницам. И поверьте, это ей приносит доход.

Рюффен прервал разговор.

– Ну что ж, начнем, пожалуй, с понедельника, – предложил он. – А пока отдохните. Погуляйте. Дайте своей болезни передышку. Помните, что я займусь вами серьезно.

У Жантома на глазах вдруг выступили слезы.

– Спасибо, – пробормотал он. – Видите, как глупо, при малейшем переживании… Я так не привык, что мне помогают. Спасибо. Что бы я ни делал в прошлом, вижу, что вы меня прощаете. И еще, хотелось бы… но вы, наверное, откажете.

– Все равно говорите.

– Так вот… Хотелось бы… Знаю, мое желание сущий идиотизм, но это придало бы мне уверенности, я ведь вроде бы спокоен, но все равно боюсь. Хотелось бы иметь револьвер… разумеется, небольшой… И даже незаряженный. Я просто чувствовал бы его у себя в кармане. Ощупывал бы его… как связку ключей. Возвращаясь домой, не испытывал бы перед дверью такой тревоги. А вдруг там кто-то прячется?.. Может, я сам. Нет? Вы не хотите.

Детектив помолчал, ища слова.

– Дорогой мой, – проговорил он наконец, – если узнают, что я дал вам оружие, у меня тут же отберут лицензию.

– Когда я был мальчишкой, – проговорил Жантом, не слушая его, – на мельнице у меня было духовое ружье со стрелами. Как же я с ним играл! Чувствовал себя таким сильным. Сейчас мне этого не хватает. Во мне сидит некто, чувствующий, что я безоружен. И галоперидол не избавил меня от него.

– Послушайте, – сказал Рюффен. – Если вам действительно так хочется иметь револьвер, купите пугач. Он продается в любом оружейном магазине. Никакого разрешения не требуется. Его покупают даже женщины. Выглядит он как настоящий револьвер, но стреляет совершенно безобидными патронами.

– А документы потребуют?

– Возможно, спросят удостоверение личности. Ничего больше. Разумеется, не ссылайтесь на меня. Как я буду выглядеть? Ведь частный детектив должен защищать лучше, чем дамский пистолет… Итак, договорились, с понедельника за вами начнет следовать ангел– хранитель, а здесь вас охранять буду я. Вам лучше?

– Намного. Спасибо.

Жантом проводил Рюффена. Никогда раньше он не испытывал столь опьяняющего чувства освобождения. Он вышел прогуляться по бульвару, где еще играл утренний свет, вызывавший в нем возбуждение, как в лучшие дни. У него есть цель, и он неспешно к ней направляется. Торопиться некуда. Мистер Хайд забыт. Впрочем, рядом с частным детективом он ничего не стоит. На площади Сен-Мишель Жантом уверенно вошел в магазин «Гастин-Ренет». Продавец сразу же одобрил его выбор. В наше время надо принимать меры предосторожности. Пугачи хороши тем, что на первый взгляд ничем не отличаются от настоящих пистолетов. Такие же на вид, тот же вес, значит, выглядят столь же опасными. Потенциальный бандит не станет разбираться. Просто убежит. Жантом, чтобы доставить себе удовольствие, попросил показать несколько моделей, ощупал их, взвесил на руке, прицелился. Это чертовски занятно. Гораздо приятнее, чем покупка браслета или кольца. Сделал вид, что колеблется, как будто он – профессиональный стрелок. В конце концов выбрал короткоствольный револьвер, показавшийся ему более грозным по сравнению с другими, длинноствольными пистолетами, как будто бы пришедшими из вестернов. К тому же рукоятка деревянная, медового цвета. Приятная и гладкая на ощупь. Располагает к себе.

– Прекрасная модель, – одобрил его выбор продавец. – Зарядить?

– Пожалуйста.

Продавец покрутил барабан, вставил патроны.

– Кобуру не надо, – сказал Жантом. – Буду носить так.

Пневматическое ружье забыто. Теперь у него в кармане брюк револьвер. Да, он тяжел, но вес его успокаивает. Придает Жантому равновесие, удерживает его на правильной стороне жизни. Он как бы настраивает на нужный тон, становится чем-то вроде дополнительного «я», прилепляясь к мысли, успокаивая ее, мешая ей распылиться, устремиться на призыв мистера Хайда. Но мистера Хайда нет. Есть мерзкий преступник, на которого Рюффен наложит руку. В кармане револьвер понемногу нагревается. Жантом больше не одинок.

Жантом угостил себя хорошим обедом влюбленного в «Лаперузе». В обычные дни, из-за постоянного напряжения, все эти блюда перевариваются плохо. Но сегодня, благодаря Рюффену, он почувствовал освобождение и сам себя пригласил. И принял приглашение без церемоний. И вот теперь, когда он сидит за столиком в приятной обстановке, в голову приходят только радостные мысли. В одну из следующих ночей, когда какую-нибудь старушку постигнет трагическая участь, Риффену не составит труда доказать, что его клиент не выходил из дома. «А когда я сам ясно увижу конкретный факт, установленный профессионалом, – подумал он, – закончится весь этот кошмар. Мистер Хайд станет для меня просто великолепной литературной темой, которую я смогу развивать по своему усмотрению, и он не будет больше терроризировать меня». Правда, тут же возникло возражение. А если в новом преступлении Жантом обнаружит символы, обращенные именно к нему и непонятные никому другому? Ну что ж, тогда Рюффену придется раскрыть планы преступника и выяснить причины его ненависти.

Жантом с наслаждением потягивает вино. Рюффен придет через каких-нибудь двадцать четыре часа, и от него в тысячу раз больше пользы, чем от Бриюэна, ведь он занимается не постановкой диагноза, а конкретными делами. Кусочек торта «татен»? Почему бы нет. И может, даже небольшую сигару с кофе.

Ресторан понемногу пустеет. У Жантома нет никакого желания возвращаться ни к Дельпоццо, ни домой. Не знал он, что жизнь – такая приятная штука, но как это выразить поярче? Расплатился по счету, не взяв сдачу, и пошел по набережной Сены, с головой, полной слов, ищущих друг друга, порхающих, как задиристые воробьи. Долго ходил по улицам, перекресткам, тротуарам, гораздо лучше знакомым его ногам, чем ему самому. Остановился перед стеллажами Ломона.

– Это вы, мсье Жантом. Я думал, вы заболели. Давно вас не видно.

– Нет. Я работал.

– О! Приятно слышать. Очень жаль, когда писатель вашего уровня перестает творить. Заходите. Можете себе представить, недавно я нашел письмо Эдмона де Гонкура. Это должно вас заинтересовать. Его забыли в ящике секретера. Старики часто забывают осмотреть свою мебель перед продажей. Идемте… Что скажете об этом полном собрании Бюффона? И что только жалкий человечек, продавший мне его, мог делать с книгами Бюффона? Но, знаете, старики не перестают удивлять меня. Подумайте только, старушка Жоржетта Лемерсье в свои восемьдесят два года… Впрочем, она жила неподалеку от вас, на улице Расина…

Жантом насторожился.

– С ней что-нибудь случилось?

Ломон в сильном удивлении обернулся.

– Как, вы не в курсе?

– Не в курсе чего?

– Ее убили, как и других.

Он поднес руку к горлу, показывая, что ее задушили. Жантом облокотился на столик.

– Когда?.. Когда это произошло?

– Этой ночью. Вы что, не слушаете радио? Да уж, все писатели одинаковы. Голова вечно занята другим. Об убийстве полиции сообщил человек, не пожелавший назвать свое имя. Это случилось около двух часов ночи, тревогу вроде бы подняли из-за сильного запаха гари. Точно не– знаю. Она курила в постели, и, естественно, от сигареты вспыхнул огонь. Уснула, ну а дальше, сами понимаете. Хотя… Знаю, что вы хотите сказать. Возможно, сигарету подсунул убийца, чтобы обставить преступление как несчастный случай. В полуденной передаче полиция упомянула и о такой версии. Мне кажется, здесь все окутано сплошной тайной. Вы любуетесь часами? Великолепная вещь.

– Нет, – пробормотал Жантом, – я думал об этой бедной женщине. Вы ее знали?

– Как вам сказать! Так себе… В нашем квартале я ведь немного знаю всех. Иногда она покупала у меня книги. Она была очень начитанной. Я узнал, что она работала директором лицея в Версале. Особенно ее привлекали мемуары. Вот почему я очень удивился, когда по радио сообщили название полуобгоревшей книги, валявшейся на коврике возле ее кровати. Угадайте, мсье Жантом, как писатель, что это была за книга.

– Может, мемуары Сен-Симона.

– Нет. Не угадали. «Письма с моей мельницы». А закладка лежала на странице: «Тайна деда Корниля». Помните, история мельника?

– Как же, помню, – хрипло отозвался Жантом.

Он закрыл глаза и подумал: «Я проклят. Рюффен опоздал».

Кто-то вошел в магазин.

– Извините, – сказал Ломон.

Он оставил Жантома одного среди столов, сервантов, старинных часов. Неподвижный, застывший, бледный, Жантом стал похож на подержанный манекен. Где-то вдалеке Ломон отчаянно спорит. Без борьбы он не уступает ни гроша. Вернулся очень сердитый.

– Ну и люди, – проворчал он, – клянусь, с ними нужно терпение и терпение. Да, я продал ему игровой столик, но не моя вина, что ножка отвалилась. Со старинной мебелью такое часто случается. Вы уже уходите? Не хотите. посмотреть письмо? Вы же знаете, какими злыми на язык были эти Гонкуры. А теперь за их сплетни очень хорошо платят. Желаю вам такой же удачи, чтобы когда-нибудь записка за подписью Жантома стоила на аукционе очень дорого.

Жантом больше не может сдерживаться. Ему нужны подробности, мельчайшие подробности, и он должен осмотреть свою квартиру. Хотя он почти уверен, что прошлую ночь спал хорошо. Что касается «Писем с моей мельницы», то эта книга всегда вызывала у него отвращение. В школе он по необходимости читал отрывки. Но в его библиотеке этой книги никогда не было. Этот факт – солидная опора. Но единственная, поскольку в голове вновь началась настоящая сумятица. И еще мучает назойливая мысль: кто мог знать, что Рюффен начнет действовать только через четыре дня? У него в квартире установлены микрофоны? Ужасающее предположение. Он вдруг увидел на стенах маленькие кругленькие черные штуковины, похожие на гроздья винограда, которые подслушивают его и наблюдают за ним. И бесшумно обмениваются между собой: «Готов. Теперь он во всем признается. Или повесится, или вскроет вены, как мать».

Он бежит по лестнице, а кровь бросается ему в, голову и стучит в висках. Обессилев, он рухнул в кресло, но у него нет времени перевести дыхание. Прежде всего, необходимо переговорить с Летелье. Он в этом разбирается лучше всех. Увы, секретарша ответила, что Летелье нет на месте. Тогда Рюффен… Рюффен еще не вернулся. Может, Бриюэн? Но Бриюэн в конце концов пошлет его подальше.

В полном отчаянии Жантом вынул из кармана револьвер и начал медленно водить им вокруг себя, как Мишель Строгоф, удерживающий на расстоянии окруживших его волков. Ему на память приходят отрывки когда-то прочитанного, они проплывают перед ним, на какое-то время захватывают, понемногу успокаивая. Что за комедию он ломает? Бросил на стол безобидный револьвер и прошел в ванную смочить виски холодной водой. Микрофоны! Надо же такое придумать! Слава Богу, он еще способен отличать болезненный вымысел от просто смешного. В доказательство этого он направился к настольной лампе, вывернул лампочку, потом встал на стул и вывернул одну за другой лампы из люстры, затем посмотрел за висящей на стене репродукцией «Нимф», приподнял край паласа, все время про себя повторяя: «Доказательство! Доказательство!» Наконец вслух произнес: «Я утверждаю, что микрофонов здесь нет». Стоит перекреститься или сделать еще какой-нибудь искупительный жест. Успокоившись, он уселся у телефона.