Текст книги "Совещание"

Автор книги: Пьер Бельфон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Пьер Бельфон
Совещание

Пьеса

Перевод с французского Нины Кулиш.

Действующие лица

Жан-Поль Готье-Монвель – председатель жюри премии Бенжамена Констана, постоянный автор издательства "Вожла".

Александр Шариу – генеральный секретарь жюри премии Бенжамена Констана, постоянный автор издательства "Гранадос".

Клодина Ле Галлек – член жюри премии Бенжамена Констана, постоянный автор издательства "Пресс дю Шеналь".

Микаэль Фоссер – член жюри премии Бенжамена Констана, публикуется в разных издательствах...

Отдельный кабинет на втором этаже парижского ресторана. Два окна выходят на улицу; пасмурное, дождливое осеннее утро. Горят две люстры. На стенах висят картины. Сбоку дверь. По одну сторону двери – книжный шкаф, по другую – шкаф для одежды. На сервировочных столиках – батареи бутылок с различными напитками, несколько ведерок со льдом, вазочки с закусками к аперитиву и т. п. В углу – большой телевизор. На мольберте стоит грифельная доска. В центре – овальный стол, кресло и стулья.

Готье-Монвель входит, почти согнувшись пополам. Видно, что каждый шаг стоит ему громадных усилий. Следом за ним входит Шариу. Готье-Монвель с шумным вздохом падает в кресло.

Готье-Монвель. Как всегда, мы первые!

Шариу(взглянув на часы). Ну, еще бы! Жди от них пунктуальности!

Готье-Монвель. И так каждый год! Впрочем, это не имеет ни малейшего значения. Могли бы вообще не приходить!

Шариу. Если они вообще не придут, у нас будут большие проблемы! (Достает из пoртфeля неcкoлькo книг и клaдет иx на cтoл.)

Готье-Монвель. Не такие уж большие... В этот раз голосование – простая формальность. Мы ведь уже пришли к единому мнению...

Шариу. Такое утверждение несколько преждевременно...

Готье-Монвель. Да ничуть! Мне даже жалко: по натуре я боец и с наслаждением ввязался бы в драку! (Берет одну из книг и торжествующе потрясает ею.) "Трудные роды" – вне конкуренции. Что за книжка! Что за книжка! Такой уровень... (Взмахивает рукой и издает звук, похожий на шум взлетающего самолета.)

Шариу (встает и открывает бутылку шампанского). Если ты так на это смотришь, можно и не голосовать!

Готье-Монвель (скорбно). Понимаешь, остальные романы, которые мы включили в шорт-лист, на самом деле никуда не годятся. (Пауза.) А сколько всего книг выдвинуто?

Шариу. Двести десять. Нет, двести одиннадцать.

Готье-Монвель. Это рекордное количество, верно?

Шариу. Для нашего жюри – да.

Готье-Монвель. Издатели взбесились!

Шариу подходит к нему с двумя бокалами.

Шариу. За твое здоровье, дорогой председатель! (Садится.)

Готье-Монвель. За твое здоровье, дорогой генеральный секретарь! (Снова берет в руки "Трудные роды".) Нет, но какая книжка! И какой стиль!

Шариу. Извини, пожалуйста, но тут я не могу целиком и полностью с тобой согласиться. На мой взгляд, стиль Рекуврера нельзя назвать его сильной стороной. Сплошные клише, масса повторов, нанизывание эпитетов, нагромождение наречий: в общем, это не Шатобриан!

Говоря это, достает из кейса несколько листков бумаги. Затем встает, подходит к мольберту и кладет возле доски кусок мела и тряпку.

Готье-Монвель. Но ведь это ты настоял, чтобы "Трудные роды" возглавили шорт-лист?

Шариу. Да, для контраста! (Садится.)

Готье-Монвель (пожимая плечами). А я вот уверен, что читатели будут без ума от "Трудных родов"!

Шариу (повернув книгу). Сто двадцать франков ВВН?

Готье-Монвель. Что?

Шариу. "Трудные роды" стоят сто двадцать франков, включая все налоги? (Протягивает книгу Готье-Монвелю.)

Готье-Монвель. Триста двадцать страниц, сто двадцать франков – это нормально.

Шариу. Гораздо выгоднее получить Констановскую премию за книгу, которая стоит сто двадцать франков, чем за ту, что стоит восемьдесят!

Готье-Монвель. Лично я никогда не принимаю в расчет подобных соображений.

Шариу. Я тоже. Но прикинь: авторский гонорар составляет пятнадцать процентов с экземпляра. А пятнадцать процентов от ста двадцати франков – это получше, чем пятнадцать процентов от восьмидесяти! Пятнадцать процентов от ста двадцати, это будет... восемнадцать франков, а если эти восемнадцать франков умножить на триста тысяч – обычный тираж книги, получившей Констановскую премию – будет пять миллионов четыреста тысяч. Этих денег Рекувреру хватит на новую машину. (Пауза.) А ведь будут еще гонорары за улучшенное издание и за издание карманного формата, отчисления с продажи прав в другие страны, за права на кино– и телеверсию... В общей сложности, больше семи миллионов.

Готье-Монвель. А издатель – примерно вдвое больше.

Шариу. Можешь смело округлить до двадцати!

Готье-Монвель. Мы помогаем им наживать состояния, а сами не имеем с этого ни гроша.

Шариу. Ни гроша!

Готье-Монвель. И при этом именно нас обвиняют в нечистоплотности... а проще говоря, в продажности!

Шариу. Должны же озлобленные неудачники как-то выпускать пар, вот они и кричат, что в жюри литературных премий сидят коррупционеры. Но мы не одиноки: у министров и у руководителей крупных фирм репутация ничуть не лучше.

Готье-Монвель. Что касается меня, то я до сих пор жду своего первого чека!

Шариу. Дорогой мой председатель, я все же не думаю, что с тобой расплатятся чеком!

Готье-Монвель. Очень остроумно! А я больше не желаю весь год слушать разговоры о том, что нас субсидируют издатели.

Шариу. Ну почему же, это такое хорошее слово: "субсидировать". Происходит от латинского subsidium и означает: оказывать помощь нуждающимся. Тебя это смущает?

Готье-Монвель (пожав плечами). Не мы нуждаемся в издателях, а они нуждаются в нас! Что такое издатель? Пустое место. Ты помнишь, как звали издателя Вольтера, Руссо или Мериме? Ты знаешь издателя мадам де Сталь или нашего святого покровителя Бенжамена Констана? Нет. Это мумии, призраки. От них ничего не осталось. Только позабытые имена и пожелтевшие обложки.

Шариу. Точно! Издатели не оставляют следа в истории.

Готье-Монвель. А на нас они наживаются. Если когда-нибудь мне в "Вожла" сделают хоть одно замечание, если вздумают диктовать, как себя вести, поверь, я заберу все мои книги и свалю от них. Помимо Вожла, есть десятка два издателей, которые будут рады сотрудничать со мной. И притом на более выгодных условиях!

Шариу. На более выгодных условиях?

Готье-Монвель. От издателя всегда можно добиться более выгодных условий... Молодому Вожла это послужит уроком. А то смотрит на меня, как на мебель. "Как дела, Жан-Поль? Привет, Жан-Поль!" Я стал незаметным, превратился в часть обстановки, вроде торшера! А ведь я когда-то держал его на коленях! (Пауза.) Я бы выпил еще. (Пытается встать, опираясь на стол.)

Шариу. Пожалуйста, не вставай. (Берет со столика бутылку.) Сильно болит?

Готье-Монвель. День – сильнее, день – слабее. Совсем проходит, только когда я ложусь. Кончится тем, что мне поставят протез вместо тазобедренного сустава.

Шариу. Это теперь делают сплошь и рядом. Моему отцу уже почти восемьдесят...

Готье-Монвель (перебивает). Да что там твой отец! У меня, между прочим, не только артроз, у меня еще и гипертония, и повышенный холестерин, и проблемы с дыханием. Не говоря уж о простате.

Шариу. Это не помеха для операции на бедре...

Готье-Монвель. Напрасно думаешь! К тому же мне пришлось бы отказаться от выпивки...

Шариу. А заодно – от жареного гуся, от запеченной курицы с фасолью, от оссобуко, от тушеного мяса...

Готье-Монвель. Лучше сразу сдохнуть, а? Если можно, поговорим о чем-нибудь другом! (Выпивает бокал.)

Шариу. Например, о Шёнбрунне? Слышал на прошлой неделе его выступление по радио?

Готье-Монвель. Ох!

Шариу. Вздохами тут не отделаешься. Надо поставить его на место.

Готье-Монвель. Пускай нас оскорбляют: это бесплатная реклама! Есть поговорка: больше помета, лучше урожай.

Шариу. Этот Шёнбрунн – опасный тип. Мне не нравятся его нападки на "Банду трех" – на наших с тобой издателей! Он заявил, что – цитирую по памяти – "эти трое вступили в сговор и при пособничестве послушных им – послушных им! – членов жюри распределяют все основные литературные премии"! Надо поставить его на место.

Готье-Монвель. "Банда трех"! Ха-ха-ха! Глупее не придумаешь! Конечно, Шёнбрунн – это особо тяжелый случай, но ведь таких, как он, полно. Только дорвутся до микрофона, сразу начинают поливать всех грязью. Лучше бы издавали приличные книги. (Пауза.) Моя мечта – открыть молодого романиста, которого выдвинул никому не известный издатель. Вот уже много лет я работаю на износ, въедливо, строчку за строчкой изучаю десятки нудных графоманских опусов – и хоть бы раз кто-то меня порадовал.

Шариу. И со мной то же самое!

Готье-Монвель. А в этом году Шёнбрунн может орать сколько угодно: премию получит роман, вышедший в "Вожла". (Шариу досадливо кривится.) Знаешь, я получил письма от Бенаму и Вилькье, в которых они выражают свое мнение. Вот эти письма. Они присланы на твое имя, дорогой мой генеральный секретарь. Я не вскрывал их, но заранее знаю, что Бенаму и Вилькье проголосовали за "Трудные роды". Итак, у нас есть два голоса. Добавь мой… Получается уже три... Конечно, это голоса трех членов жюри, которые публикуются в "Вожла", но они весомее многих других! Могло бы быть даже четыре, если бы в уставе премии был пункт по которому голос председателя жюри считается за два.

Шариу. Да, но ведь там нет такого пункта.

Готье-Монвель. Смею надеяться, что и вы с Клодиной в итоге примкнете к партии здравого смысла!

Шариу. Поживем – увидим! Если, предположим, прибавить нас с Клодиной, получится пять голосов. А где взять шестой?

Готье-Монвель. Это будет голос Микаэля. Во время первого, а может быть, и второго тура он для виду поупирается, станет навязывать нам какого-нибудь никому не известного автора. А потом вольется в наши ряды. Это лучшее, что он сможет сделать. Ты не нальешь мне еще шампанского?.. Спасибо. Как ты считаешь, сколько нас будет сегодня?

Шариу. Если кто-то не ввалится в последний момент, четверо: мы с тобой, Клодина и Микаэль.

Готье-Монвель. Четверо! Ну, Вилькье – это понятно, он никогда не приходит. А вот у Бенаму есть уважительные причины.

Шариу. Еще какие уважительные, черт возьми! Позавчера я заезжал к нему в больницу...

Готье-Монвель. Я тоже собирался, но не смог вырваться.

Шариу. В лучшем случае он протянет месяц-два. Это ужасно... Он высох как скелет...

Готье-Монвель. Я так тепло отношусь к нему... Мы с ним переписываемся. Его последнее письмо нельзя читать без волнения. У него такой отточенный стиль. (Пауза.) Думаю, лучше писать ему, чем навещать. Некоторые больные не очень-то хотят, чтобы их навещали. Посетители утомляют их и нервируют... Вдобавок им тяжело видеть здоровых людей. Другое дело – письма... Кстати, из-за Бенаму у меня большая проблема.

Шариу. Из-за Бенаму?

Готье-Монвель. Да. (Пауза.) Надо подыскивать ему замену.

Шариу. Но он еще не умер.

Готье-Монвель. Ты сам только что сказал: больше месяца-двух он не протянет.

Шариу. Рак желчного пузыря с обширными метастазами...

Готье-Монвель. Бедный Бенаму...

Шариу. Бедный Бенаму...

Готье-Монвель. Я подумал о Фейю...

Шариу. Я могу предложить тебе с десяток имен.

Готье-Монвель. Предлагай! Предлагай! Я подумал о Фейю, но я ничего не имею против Лемерсье, Кафареля, Ван-Дейка...

Шариу. Они все издаются в "Вожла"!

Готье-Монвель. Разумеется! Бенаму тоже издавался в "Вожла".

Шариу. Издается.

Готье-Монвель. Издается, издавался, будет издаваться... это всего лишь грамматика. Я думаю вот о чем: в жюри нельзя допускать дисбаланса. Если выбывает член жюри от "Вожла", его должен заменить член жюри от "Вожла". Таково правило. Есть поговорка: верблюды под смоковницами не ложатся.

Шариу. Ха-ха-ха! (Пocле кaждoй пoгoвoрки cтaрaетcя cмеятьcя как можно дольше.) Замечательно, замечательно! И как тонко! (Пayзa.) Конечно же, я ничего не имею против Фейю. Но на нас наверняка обрушатся с обвинениями, что мы тут устроили закрытый клуб с бессрочным членством – нас ведь избирают пожизненно. Вот в Англии состав литературных жюри подвергается ежегодной ротации.

Готье-Монвель. Меня не волнуют английские литературные жюри, меня волнуют французские. И их сба-лан-си-ро-ван-ность. Посмотри, что получается. В жюри премии Севинье у "Пресс дю Шеналь" четыре голоса из десяти. Это подавляющее большинство.

Шариу. Пожалуй...

Готье-Монвель. Ни для кого не секрет, что премия Эмиля Жирардена – собственность издательства "Гранадос"; и почему-то никто не возмущается, когда премию Жирардена прямо называют премией "Гранадоса". Конечно, "Гранадос" распоряжается ею, как хочет, ведь у него в жюри шесть голосов из десяти.

Шариу (ворчливо). Ну, положим...

Готье-Монвель. А мы, даже если заменим Бенаму другим автором "Вожла", все равно будем здесь в меньшинстве: три голоса из десяти.

Шариу (обиженно). Пусть издательство "Гранадос" и располагает поддержкой шести членов жюри из десяти, но оно ведь не злоупотребляет этим. (Готье-Монвель жестами выражает удивление.) Нет, "Гранадос" присуждает премию Жирардена своим авторам только раз в два года. (Пауза). Раз в два года, не чаще.

Готье-Монвель. Это отнюдь не означает, что он остается с пустыми руками! Известно, как это делается: "Я тебе уступаю "Жирардена", а ты мне даешь "Севинье"!" Или: "Я отказываюсь от "Жирардена" и от "Севинье", а ты мне обеспечь "Констана"!" Или: "Жирардена" я оставлю себе, а мои люди в жюри "Севинье" проголосуют за одну из твоих книг".

Шариу (неуверенно). Брось, такого не бывает...

Готье-Монвель. Оправдания могут быть любые: кто-то говорит, что надо восстановить справедливость, кто-то – что он печется об интересах друга...

Шариу. Ты всегда умел анализировать события.

Готье-Монвель. Мы все состоим в одном братстве. Единственное требование, которое предъявляется к желающим вступить в него, – это талант...

Открывается дверь, и в комнату стремительно входит Клодина Ле Галлек, нагруженная пакетами. Готье-Монвель делает слабую попытку подняться с места. Шариу встает. Поцелуи, объятия.

Готье-Монвель. Дорогая Клодина! Как это мило с вашей стороны – не забыть о старых дружках!

Клодина Ле Галлек (поморщившись). Дружках! Можно подумать мы шайка преступников!

Шариу. Преступников! Преступников...

Готье-Монвель. Что у вас в пакетах?

Клодина Ле Галлек. А-а, вам интересно! Я не решилась сдать их в гардероб. (Развязывает один из пакетов.) Вот! (Достает четыре или пять кашемировых пуловеров, разворачивает их и по одному прикладывает к себе.) Нравятся? Удобные, правда? Пощупайте, не стесняйтесь! Мягкие, нежные, правда? Могу сказать, где купила: на углу авеню де л'Опера и улицы Сент-Анн. Магазин почему-то называется "Головной убор". Скажите, что вы от меня, и вам сделают пятнадцатипроцентную скидку – это при том, что цены уже снижены! Полная ликвидация, немыслимая дешевизна! (Начинает развязывать второй пакет.) Сейчас я вам покажу другие пуловеры, они еще лучше, просто чудо! Из альпаки... И достались мне почти даром!..

Готье-Монвель. Нет-нет, не искушайте нас! Пора приступить к голосованию, если мы хотим попасть в дневные новости... Сейчас (смотрит на часы) уже две минуты первого.

Шариу (он открыл окно). Телевизионщики уже приехали. (Пауза.) Только бы дождь не пошел.

Готье-Монвель. Тебе-то что?

Шариу. Верно. Мне-то что! (Закрывает окно, идет к столу и садится.)

Клодина Ле Галлек (тоже садится). Вот письмо и бюллетень нашего дорогого Баталидеса. (Протягивает конверт Шариу.)

Шариу. Большое вам спасибо. (Вскрывает конверт.) Удивительно! Член жюри, автор издательства "Пресс дю Шеналь", голосует за книгу, вышедшую в "Пресс дю Шеналь"...

Клодина Ле Галлек. И кто бы это говорил!

Шариу. Клодина, вы о чем? Как он поживает, наш дорогой Баталидес?

Клодина Ле Галлек. До весны уехал в Кабри, это возле Грасса. Он утверждает, что климат Парижа вреден для его здоровья... А кого мы ждем?

Шариу. Микаэля.

Клодина Ле Галлек. Один, два (показывая на себя), три... и Микаэль. Нас будет только четверо?

Шариу. В прошлом году нас было только пятеро. Впрочем, это не имеет значения, раз мы получили голоса отсутствующих. Нам только легче будет обсуждать...

Готье-Монвель. Перед вашим приходом я говорил Александру, что на предварительных заседаниях явное большинство отдавало предпочтение Франсуа Рекувреру и его роману "Трудные роды". Этот факт отраден вдвойне, поскольку он избавляет меня от необходимости напоминать вам, что издательство "Вожла" уже три года не получало Констановской премии...

Шариу (протестующе). Но...

Клодина Ле Галлек (тем же тоном). Но...

Готье-Монвель. Знаю, "Вожла" не на что жаловаться: ему предложили достойную компенсацию – три премии Севинье, одну премию Жирардена, две премии Французской академии. Но "Констан" – это "Констан". И в этом году настала наша очередь получить его. (Повернувшись к Клодине Ле Галлек.) У вас в "Пресс дю Шеналь" в этом году нет выдающейся книги.

Клодина Ле Галлек. Нет выдающейся книги? А "Праздник у Капулетти", по-вашему, не выдающаяся книга? Этот роман тронул меня до глубины души. В нем столько нежности, благородства, целомудренной сдержанности...

Готье-Монвель. Дорогая Клодина, мы с Александром полностью разделяем ваше мнение. Это чудесный роман, он такой благородный, сдержанный, целомудренный, нежный... Вот почему в понедельник ему наверняка дадут премию Севинье.

Клодина Ле Галлек. Это все меняет! Вы уверены?

Готье-Монвель. Уверен... Уверен... Ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным. Но до меня дошли кое-какие слухи, кулуарные разговоры...

Клодина Ле Галлек. Дай-то Бог!

Готье-Монвель. Бог? Ну, таких связей у меня нет! Но сегодня утром я говорил по телефону с его правой рукой, главным редактором "Гранадоса", нашим общим другом Шарлем-Эдуаром. И он подтвердил мне, что в этот раз не будет выдвигать на "Севинье" никого из своих авторов... Так что ваш "Праздник у Капулетти" просто не может остаться без премии.

Шариу. Ты сегодня утром говорил по телефону с Шарлем-Эдуаром? В котором часу?

Готье-Монвель. Около девяти.

Шариу. Странно. Вчера вечером мы с ним долго беседовали в баре "Пон-Руаяль". И он несколько раз повторил: "Если мы не добудем для "Что с лица, то и с изнанки" Констановскую премию, я буду биться, как лев, чтобы он получил "Севинье".

Готье-Монвель. Наверно, за ночь он передумал.

Шариу. Тут что-то кроется...

Клодина Ле Галлек. Может быть, вы сказали нам не всё...

Готье-Монвель (поколебавшись). А что, необходимо расставить все точки над "и"?

Шариу, Клодина Ле Галлек. Давайте, давайте!

Готье-Монвель. Шарль-Эдуар сейчас работает над своим вторым романом, который выйдет в будущем году. Все, кто читал отрывки, уверяют, что это шедевр. А раз это шедевр, ему обязательно дадут Констановскую премию... Логично?

Клодина Ле Галлек. Логично, логично...

Готье-Монвель. А потому Шарль-Эдуар, с его проницательным умом и трезвым взглядом на вещи, рассудил, что его издательству "Гранадос" в этом году стоит уйти в тень... в порядке компенсации за будущий год. Вы следите за ходом моей мысли?

Клодина Ле Галлек. Еще бы!

Готье-Монвель. В этом году Шарль-Эдуар нам не соперник. "Что с лица, то и с изнанки" выбывает из борьбы!

Шариу. Ну это уж слишком!

Готье-Монвель. С тех пор как Шарль-Эдуар поступил на работу в "Гранадос", он забыл о собственных писательских амбициях и занялся литературной карьерой своих авторов. По-моему, это нормально, что он решил наконец подумать о себе. (Клодине.) Разве вы на его месте не поступили бы так же?

Клодина Ле Галлек. Ну... по-человечески это понятно!

Шариу (Клодине). Что же получается: Шарль-Эдуар режет без ножа писателя, которого обязан защищать, душит его...

Клодина Ле Галлек. Так режет или душит?

Шариу. И это все, что вы считаете нужным сказать? Ну и ну!

Клодина Ле Галлек. Дорогой Александр, если вас смущает такая резкая смена позиции, вам надо просто позвонить ему и попросить, чтобы он все объяснил...

Шариу. Нет! Только не во время заключительного совещания. Вдруг об этом узнают? Телефону доверять нельзя...

Готье-Монвель. Да кто станет прослушивать наши переговоры? Ни президенту, ни правительству до нас нет дела...

Шариу. Тогда я звоню! (Подходит к телефону, стоящему на маленьком столике, и начинает набирать номер.)

Готье-Монвель. Делай, что хочешь... Тебе же будет хуже... Еще раз повторяю: Шарль-Эдуар решил снять с дистанции своего кандидата. (Пауза.) Но сказал, что для одного из своих верных гвардейцев он приберегает премию Жирардена.

Шариу. Этот вариант мне нравится больше. (Кладет трубку.) А для кого именно из своих верных гвардейцев?

Готье-Монвель. По-моему, он еще не определился. Ведь он уже обещал "Жирардена" стольким авторам! (Пауза.) В особенности тем. кого переманил...

Шариу. Переманил! Какое мерзкое слово! Шарль-Эдуар в жизни никого не переманивал. Просто иногда он говорит какому-нибудь автору, который прозябает во второсортном издательстве, что, если тот перейдет в более приличное место, например в "Гранадос", у него появятся реальные шансы на литературную премию. Но это совсем другое дело.

Готье-Монвель (со смехом). Совсем другое дело!

Клодина Ле Галлек (oнa шокирована). Жан-Поль, вас заносит! Явно заносит! Как тут можно говорить "переманил"?

Готье-Монвель. Ладно, ладно... Признаю, "переманил" – это чересчур. Излишняя резкость...

Клодина Ле Галлек. И потом, если Шарль-Эдуар...

Готье-Монвель. Дорогая Клодина, если бы Шарля-Эдуара не было, его следовало бы придумать. Это гениальный дипломат, это Фуше и Талейран Сен-Жерменского предместья [1]1
  Район, в котором расположены крупнейшие парижские издательства (Прим. перев.)


[Закрыть].

Клодина Ле Галлек. Перестаньте! Перестаньте! Хватит поносить Шарля-Эдуара. Ведь он воспитаннейший, умнейший человек... и отличный музыкант! Божественно играет на рояле. Вы знаете, что он учился у Ива Ната? (Пауза). И еще он такой приятный внешне...

Готье-Монвель. Вы случайно не влюбились? Может, перейдете к нему в "Гранадос"?

Шариу. Дорогая Клодина, я буду счастлив принять вас...

Клодина Ле Галлек. Мне хорошо в "Пресс дю Шеналь", и я не имею ни малейшего желания уходить оттуда. Начальство меня любит, ласкает и балует. Но я считаю, что вы несправедливы к Шарлю-Эдуару. Вы просто завидуете ему. В интересах своего издательства (повернувшись к Шариу) – вашего издательства он занимается связями с общественностью и работает не жалея сил. Он по очереди приглашает членов жюри основных премий на ужины и обеды, а между нами, некоторые из них почти что выжили из ума, так что вряд ли он получает удовольствие от этих встреч. И он использует любой повод – семейное торжество, день рождения, награждение орденом, – чтобы послать кому-то коробку конфет, а кому-то цветы или просто теплое письмо с поздравлениями. Это же адский труд! Мне остается только жалеть, что в "Пресс дю Шеналь" нет своего Шарля-Эдуара!

Готье-Монвель. Дорогая Клодина, вы одна стоите десятка Шарль-Эдуаров!

Клодина Ле Галлек. Вы гадкий льстец, вам должно быть стыдно.

Шариу. Жан-Поль говорит чистую правду.

Клодина Ле Галлек. Но я не заслужила...

Готье-Монвель. Нам несказанно повезло, что у нас в жюри такая очаровательная женщина – протестуйте, краснейте, но это факт...

Шариу. А также самая необычная и смелая романистка со времен Колетт – великой Колетт...

Клодина Ле Галлек. Тут я уже не просто краснею, я пылаю!

Готье-Монвель. Но этот яркий румянец так идет к цвету вашего платья! (Наклоняясь к Клодине.) Так идет!

Клодина Ле Галлек (изображая смущение). Жан-Поль, Жан-Поль!

Готье-Монвель (совсем другим тоном). Давайте подытожим. Итак, "Празднику у Капулетти" достается "Севинье", "Трудным родам" – "Констан", а роману, вышедшему в "Гранадосе" – премия Жирардена. Вас это устроит?

Клодина Ле Галлек. Бог ты мой, ну конечно, почему же нет? По-моему, это разумное распределение наград... (Пауза.) Может, прямо сейчас и пообедаем?

Готье-Монвель. Прошу вас, давайте соблюдать формальности. Надо же все-таки проголосовать. А чтобы проголосовать, надо дождаться Микаэля. (Смотрит на часы.) Ничего себе! Выпьем по бокалу шампанского?

Клодина Ле Галлек. С удовольствием. (Пауза.) Как себя чувствует Фердинан?

Готье-Монвель. Фердинан?

Клодина. Фердинан Бенаму.

Шариу. Правда, он же Фердинан! Все почему-то называют его по фамилии.

Клодина Ле Галлек. Как он?

Готье-Монвель. Сносно. На прошлой неделе мы с Александром были у него в больнице...

Шариу. Кхм... (Прокашливается.) Кхм...

Готье-Монвель. Александр был у него в больнице... Он совсем плох, бедняга.

Шариу. Да, это конец.

Клодина Ле Галлек. Я так ценила его.

Шариу. Мы все его ценили.

Клодина Ле Галлек. Вы уже думали о... о ком-нибудь?

Шариу. Клодина, он еще не умер, а вы уже подыскиваете ему...

Клодина Ле Галлек. Что? Ничего я не подыскиваю. Просто размышляю вслух...

Готье-Монвель. Дорогой Александр, нельзя упрекать Клодину за то, что она... размышляет. (Клодине.) Мы, как и вы, пока еще ничего не подыскиваем...

Шариу. Это преждевременно.

Готье-Монвель. Явно преждевременно.

Шариу. Да, явно преждевременно.

Готье-Монвель. По ходу разговора мы назвали несколько имен... (Пауза.) В частности, мы подумали о Фейю...

Шариу. Ты подумал! А я тебе сказал, что не это имя назвал бы среди первых!

Готье-Монвель. Верно. А я тебе ответил, что мы должны сохранить некий баланс...

Шариу. Жан-Поль хочет сохранить процентный состав нашего жюри: три автора "Вожла", три автора "Гранадоса", два автора "Пресс дю Шеналь" и два независимых выборщика. Поскольку Бенаму – автор "Вожла", его преемник тоже должен быть автором "Вожла".

Клодина Ле Галлек. Насколько я знаю, в нашем уставе такого правила нет.

Готье-Монвель. Верно. Но так... целесообразнее.

Клодина Ле Галлек. Скажите, помимо этих... тонкостей, вас ничего не смущает в составе нашего жюри?

Готье-Монвель. Да вроде бы...

Клодина Ле Галлек. Девять мужчин и одна-единственная женщина – это вас не смущает?

Готье-Монвель. В жюри премии Жирардена вообще ни одной женщины, в жюри академической премии – тоже только одна...

Клодина Ле Галлек (перебивает). Меня не интересует состав других жюри. Вы бы еще напомнили мнe, чтo во Французской академии первая женщина появилась только через триста пятьдесят лет после основания.

Готье-Монвель. Французская академия – это Французская академия. В эпоху ее основания...

Клодина Ле Галлек. Но у нас давно уже не правит кардинал Ришелье. Чтобы присуждать литературные премии, не нужны ни особая спортивная подготовка, ни могучие бицепсы: тут легко справится обычный человеческий мозг, даже со средним количеством извилин.

Готье-Монвель. Если нам дорог авторитет нашего жюри, мы просто обязаны включить в его состав такого видного писателя, как Огюстен Фейю. И вдобавок расстелить перед ним красную дорожку. (Пауза.) Я не знаю ни одного автора – мужчину или женщину, – которого можно было бы поставить рядом с ним.

Клодина Ле Галлек. Да бросьте вы! Если уж так необходимо сохранить процентное соотношение, кто вам мешает выбрать среди авторов "Вожла" какую-нибудь авторшу, писательницу – вас коробит, когда я произношу эти слова в женском роде! – которая по таланту не уступала бы – почти не уступала бы! – вашему Огюстену Фейю?.. Например, Пьеретту Деланд...

Готье-Монвель. Пьеретту Деланд? (С глумливым смехом.) Низкопробное бульварное чтиво!

Шариу. Дорогая, вы же повелеваете нами, так зачем вам делить власть с мадам Икс или с мадемуазель Игрек?

Клодина Ле Галлек. Не с мадам Икс и не с мадемуазель Игрек. Я упомянула Пьеретту Деланд потому, что она вызывает у меня не просто уважение, а восхищение. У нее бездна таланта.

Шариу. У нее бездна таланта... а, кроме того, она – жена вице-президента и генерального директора одного из крупнейших частных телеканалов!

Клодина Ле Галлек. Но замужняя женщина всегда чья-то жена!

Шариу. Ну конечно! Только в данном случае – не чья-нибудь, а Филиппа Деланда... и вряд ли вы в обиде на Филиппа Деланда за то, что его канал купил права на экранизацию четырех ваших романов. Четырех сразу – Деланд явно не мелочится.

Клодина Ле Галлек. Зато вы придираетесь к мелочам!

Готье-Монвель (пытается утихомирить их). Успокойтесь, успокойтесь, прошу вас...

Клодина Ле Галлек. Жан-Поль, разве можно спокойно слушать такое? Александр позволяет себе...

Готье-Монвель (перебивая). Александру за эту неделю довелось столько пережить. Визит к умирающему Бенаму совсем выбил его из колеи... Вы должны простить его...

Клодина Ле Галлек. Я его прощаю, но...

Готье-Монвель. Неужели вас не радует, что вы здесь в центре внимания, что у ваших ног – девять мужчин? Почему же вы тогда не требуете, чтобы в жюри было поровну мужчин и женщин – в последнее время только и разговору, что о равенстве полов? Почему бы нам не ввести квоты? В этом году дали премию мужчине, так на следующий год дадим женщине – пусть даже на следующий год не будет ни одной, как вы выразились, авторши, достойной этой награды. (Пауза.) Это просто смешно.

Клодина Ле Галлек. Смешно или нет, но Фердинана должна заменить женщина. И даже тогда до равенства будет еще очень далеко.

Готье-Монвель. Вам бы на демонстрацию суфражисток в девятьсот первом году!

Клодина Ле Галлек. Почему бы и нет? Если мы добились права голоса, то это явно не заслуга таких мачо, как вы. Меня вполне устраивает, что я женщина: вы, господа, можете и впредь водить нас в ресторан и платить по счету, можете открывать перед нами дверь и целовать нам руку – я не против. Но я категорически не согласна с тем, что ваш грубый голос, колючая борода и волосатая грудь дают вам право считать нас умственно отсталыми, годными лишь на то, чтобы поддакивать вам, когда вы произносите очередную банальность за столиком кафе. (Достает из сумочки сигару и спички.) Теперь хозяйками этих кафе станем мы, женщины! Итак, возвращаясь к Пьеретте Деланд... (Разрывает бумажный ободок на сигаре и чиркает спичкой.)

Готье-Монвель. Нет-нет, умоляю вас! Только после обеда. Не сейчас. Вы нас насквозь прокурите. И я не почувствую вкус шампанского.

Клодина Ле Галлек. Две затяжки. Только две, не больше. А потом я ее погашу. (Прикуривает.)

Готье-Монвель (отмахиваясь от дыма). Хоть бы пожалели несчастного астматика! (Пауза.) Когда Фейю узнает, что ему утерла нос женщина...

Клодина Ле Галлек. Надо же когда-то начинать. Мужчины утирают нам нос уже двадцать столетий.

Готье-Монвель. Ну, тогда лишние две-три недели ничего не значат. Давайте дождемся более подходящего момента для вашей революции...

Клодина Ле Галлек. Жан-Поль, вы должны дать мне слово. Иначе я не проголосую за "Трудные роды".

Шариу. Если бы я не старался избегать громких слов, дорогая Клодина, то сказал бы, что ваша угроза сильно напоминает шантаж.

Клодина Ле Галлек. А вы и не избегайте!

Готье-Монвель (помолчав). Это будет очень сложно. (Пауза.) Я так далеко зашел, что не знаю, можно ли еще дать задний ход... Я уже обещал Фейю... Ваша сигара...

Клодина Ле Галлек. Сейчас погашу.