Текст книги "Дядя Фред посещает свои угодья"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Пэлем Гринвел Вудхауз
Дядя Фред посещает свои угодья

Чтобы попить после ленча кофе в тишине и в мире, один Трутень повел приятеля в клуб, а там – в ту комнату, где можно курить, но реже бывают люди. В другой, побольше, пояснил он, беседы поражают блеском, но не так спокойны.

Гость его понял.

– Молодость!

– Она самая.

– Жеребята на лугу.

– Они.

– Но не все.

– Pardon?

Гость указал Трутню на молодого человека, только что появившегося в дверях. Глаза у него сверкали, изо рта торчал пустой мундштук; словом, если у него была душа, на ней лежала какая-то тяжесть. Когда наш первый Трутень его окликнул и пригласит подойти, он покачал головой, а там – исчез, словно грек, которого преследуют мойры.

– Ах, Мартышка, Мартышка!.. – вздохнул Трутень.

– Мартышка?

– Да. Твистлтон. Страдает из-за дяди.

– Неужели умер?

– Куда там! Приезжает в Лондон.

– И он страдает?

– А как же! После всего, что было…

– Что же было?

– Ах!..

– Так что же было?

– Не спрашивайте!

– А я спрошу.

– Тогда я отвечу.

– Старый добрый Мартышка, – сказал Трутень, – часто говорил со мной о своем дяде, и если в глазах у него не стояли слезы, я просто не знаю, где им стоять. Граф Икенхемский живет круглый год в деревне, но иногда ему удается сбежать в Лондон. Там он направляется в Олбени, к племяннику, и подвергает его невыносимым пыткам. Дядя этот, переваливший на седьмой десяток, обретает в столице свой настоящий возраст (22 года). Не знаю, встречалось ли вам слово «эксцессы», но именно оно приходит в голову Все это было бы не так страшно, если бы он ограничивался клубом – мы не ханжи, и, если не разбить рояль, делайте, что хотите, никто не шевельнется. Но он тащит Мартышку на улицу и разворачивается вовсю при совершенно чужих людях.

Теперь вы поймете, почему племянник посмотрел на него, как на порцию динамита, когда, набитый его обедом, окутанный дымом его сигары, сытый граф бодро и весело сказал:

– Ну что ж, пора заняться чем-нибудь приятным и полезным.

– Каким? – проблеял Мартышка, бледнея под загаром.

– Приятным и полезным, – со вкусом повторил дядя. – Положись на меня, не подведу Денежные дела не позволяют Мартышке применить особую твердость, но тут и он ответил решительно:

– Только не на собачьи бега!

– Ну, что ты!

– Надеюсь, ты не забыл, что там случилось?

– Как это забудешь! Хотя судья поумнее ограничился бы внушением.

– Я ни за что на свете…

– Конечно, конечно. Мы поедем в родовое гнездо.

– Разве оно не в Икенхеме?

– Их много. Предки жили и поближе, в Митчинг-хилле.

– Под Лондоном?

– Теперь там пригород. Луга, где я играл ребенком, проданы и застроены. Но прежде то была деревня твоего двоюродного деда. Он носил бакенбарды, а душа у него была такая, что ты со своей чистотой просто бы не поверил. Мне давно хочется посмотреть, что там творится. Наверное, черт знает что. Значит, едем.

Мартышка повеселел – в конце концов, даже такой дядя не очень опасен в пригороде. Масштаб не тот.

– С удовольствием, – сказал он.

– Тогда бери шляпу, подгузник – и в путь, – сказал граф. – Наверное, туда ходит автобус.

Мартышка не ждал особых красот от Митчинг-хилла, не ждал – и не дождался. Когда выйдешь из автобуса, рассказывал он, видишь ровные ряды обшарпанных и одинаковых домиков. Однако он не роптал. Стояла ранняя весна, которая так часто обращается в позднюю зиму. а он не взял ни пальто, ни зонтика, но все равно испытывал тихую, трезвую радость. Время шло, дядя еще ничего не выкинул. Тогда, на собачьих бегах, он уложился в десять минут.

Мартышке казалось, что удастся обойтись без эксцессов до вечера, а там

– поужинать и уснуть. Лорд Икенхем подчеркнул, что жена его, а для Мартышки

– тетя, освежует их тупым ножом, если они не вернутся к часу, так что все могло пройти без особых потрясений. Примечательно, что, думая об этом, Мартышка улыбался, – больше ему улыбаться не пришлось.

Надо заметить, что пятый граф поминутно притормаживал, словно собака на охоте, и говорил, что именно здесь он пустил стрелу сапожнику в зад, а тут его тошнило после первой сигары. Наконец, он остановился перед коттеджем, который по каким-то причинам назывался «Кедры».

– На этом самом месте, – умиленно вздохнул он, – пятьдесят лет назад, тридцать первого июля… А, черт!

Последние слова были вызваны тем, что наконец хлынул дождь, густой, как душ. Дядя и племянник прыгнули на крыльцо и встали под навес, откуда и переглядывались с серым попугаем.

Висел попугай в клетке, она стояла на окне, но важно не это; важно то, что дождь ухитрялся брызгать сбоку. Когда Мартышка поднял воротник и вжался в дверь, она отворилась. Поскольку на пороге стояла служанка, он вывел, что дядя нажал на звонок. Заметим, что она была в макинтоше. Лорд Икенхем смущенно улыбнулся.

– Добрый день, – сказал он. Она с этим согласилась.

– Это «Кедры», если не ошибаюсь? Она согласилась и с этим.

– Хозяева дома?

Тут она сказала: «Нет».

– А? Ничего, ничего, – утешил ее лорд Икенхем. – Я пришел, чтобы подстричь коготки попугаю. Мой ассистент, мистер Уолкиншоу. Дает наркоз, – и он указал для ясности на Мартышку.

– Из ветеринарной лечебницы?

– Вы угадали.

– А мне никто не сказал.

– Скрывают? – посочувствовал граф. – Нехорошо, нехорошо.

С этими словами он направился в гостиную. Мартышка шел за ним, служанка

– за Мартышкой.

– Что ж, – сказала она, – я пойду. У меня выходной.

– Идите, идите, – сердечно откликнулся граф, – мы все приберем.

Когда она удалилась, он зажег газовый камин и пододвинул к нему кресло.

– Ну вот, мой друг, – сказал он, – немного такта, немного выдумки – и мы в тепле и холе. Со мной не пропадешь.

– Нельзя же тут сидеть! – сказал Мартышка. Лорд Икенхем удивился.

– Нельзя? Ты считаешь, лучше идти под дождь? Все гораздо сложнее. Утром, еще дома, мы с твоей тетей поспорили. Она полагала, что погода обманчива, и пыталась всучить мне шарф. Победил, конечно, я. Теперь представь себе, что будет, если я простужусь. В следующий раз мне дадут набрюшник и респиратор. Нет! Я останусь здесь, у камина. Не знал, что газ так согревает. Я даже вспотел.

Вспотел и Мартышка. Он изучал право и, хотя изучил не все, полагал, что врываться в чужие дома преступно и подсудно. Кроме юридической стороны, была и нравственная: он отличался особой щепетильностью, пекся о приличиях (т. наз. «comme il faut»), а потому —потел, кусая губы.

– А вдруг хозяин вернется? – спросил он. Только он это произнес, в дверь позвонили.

– Вот видишь!

– Не говори так, дорогой, – упрекнул его граф. – Эти слова любит твоя тетя. Зачем волноваться? Ну, кто-то зашел. У хозяина есть ключ. Выгляни в окно, кто там.

Мартышка осторожно выглянул.

– Розовый тип.

– Какого оттенка?

– Малиноватого.

– Прекрасно. Это не хозяин. В таких домах живут люди, изнуренные работой в конторе. Пойди спроси его, чего он хочет.

– Лучше ты пойди.

– Пойдем вместе, – предложил граф.

Они открыли дверь и увидели молодого человека, спереди – розового, сзади – мокрого.

– Простите, – сказал гость, – дома мистер Роддис?

– Нет, – отвечал Мартышка.

– Да, – отвечал его дядя. – Вечно ты шутишь! Прошу, прошу! Мой сын, Дуглас.

– Робинсон…

– Простите, я – Роддис.

– Это я Робинсон.

– Ах, вы! Теперь все ясно. Очень рад. Заходите, разувайтесь. Они пошли в гостиную. Лорд Икенхем развлекал гостя беседой, Мартышка пыхтел от горя. Ему не хотелось быть ни птичьим анестезиологом, ни Роддисом-младшим. А главное – он видел, что дядю понесло.

В гостиной, стоя на одной ноге, гость спросил:

– Джулии нету?

– Нету? – обратился граф к Мартышке.

– Нету, – ответил тот.

– Ее нет, – перевел граф.

– Она прислала телеграмму, – объяснил гость, вставая на другую ногу.

– Едет к вам. Что-то у них случилось.

– Да, да, – подтвердил лорд Икенхем.

– Ваша племянница… или вашей жены?

– Неважно. У нас все общее.

– … хочет за меня выйти.

– Это хорошо.

– А они не разрешают.

– Кто именно?

– Родители. И дядя Чарли, и дядя Генри. Я для них плох.

– Действительно, нравственность младших поколений…

– Нет, я чином не взял. Они гордые.

– Да? Странно. Разве они графы?

– Ну. что вы!

– Тогда какая может быть гордость? Вот графы – другое дело. Встретишь графа…

– Потом, я поссорился с ее папашей. Слово за слово, и я его назвал… Ой!

Гость отпрыгнул от окна, перепугав нежного Мартышку, который не ждал таких движений.

– Идут!

– Вы не хотите их видеть?

– Не хочу.

– Прячьтесь за диван.

Взвесив этот совет, гость исчез. Звонок надрывался. Граф и его племянник снова вышли в переднюю. Чуткий наблюдатель заметил бы, что племянник дрожит.

– Ты их впустишь? – спросил он.

– Конечно! – отвечал дядя. – Роддисы гостеприимны. Однако с ними лучше вернуться к прежней версии. Точнее, ты к ней вернешься. Видимо, они знают, есть ли у них молодой родственник по имени Дуглас. Итак, ты – ветеринар. Иди к клетке, смотри на птицу. Постукивай палочкой по зубам. Йодоформом пахнуть не можешь? Жаль, это было бы картинно.

Мартышка подошел к попугаю и смотрел на него, когда вошли неприветливая женщина, обычный мужчина и прелестная девушка.

В девушках он разбирался, и если, обернувшись, определил ее именно этим словом, мы можем на него положиться. Одета она была так: черный берет, темно-зеленый жакет, твидовая юбка, тонкие чулки, изящнейшие туфли. Глаза у нее были большие и светлые, лицо – как роза на рассвете. Вряд ли Мартышка видел такую розу, на рассвете он спит, но суть ясна.

– Мы не знакомы, – сказала женщина. – Я – сестра Лоры. Это Клод, мой муж. Это – Джулия. Лора дома?

– К сожалению, нет, – ответил лорд Икенхем, Женщина на него посмотрела.

– Я думала, вы моложе, – сказала она.

– Моложе кого?

– Себя.

– Это невозможно, – сказал граф. – Но стараюсь, стараюсь…

Женщина заметила Мартышку и тоже не обрадовалась.

– Кто это?

– Ветеринар. Стрижет когти попугаю.

– Я не могу при нем говорить.

– Можете, – утешил ее лорд Икенхем. – Он глухой. Намекнув знаками Мартышке, что смотреть надо на птицу, он пригласил гостей сесть. Все помолчали. Кто-то тихо всхлипнул, видимо – девушка. Уточнить Мартышка не мог, он смотрел на попугая, и тот смотрел на него без особой приветливости.

Наконец, женщина сказала:

– Хотя сестра не соизволила пригласить меня на свадьбу, я вынуждена войти в этот дом. Взываю к вашим чувствам!

Мартышка с попугаем растрогались – и ошиблись.

– Приютите Джулию на недельку, – продолжала гостья. – Через две недели у нее экзамен по классу рояля, а пока пусть будет у вас. Ей кажется, что она влюбилась.

– Кажется? – возроптала Джулия. – Я его люблю! Мартышка невольно обернулся, пытаясь понять, чем же так хорош розовый тип.

– Вчера, – говорила тем временем гостья, – мы приехали к ней из Бексхилла, хотели сделать сюрприз. Приходим в гостиницу, и что же мы видим?

– Тараканов? – предположил граф.

– Письмо. Какой-то субъект хочет на ней жениться. Я послала за ним. Вы не поверите! Он заливает угрей.

– Pardon?

– Служит в заведении, где продают заливное.

– Это хорошо, – одобрил граф. —Я бы в жизни не залил угря. Какой ум! Да, не каждый, не каждый… Уинстон Черчилль, и тот…

Гостья с ним не согласилась.

– Как вы думаете, – спросила она, – что сказал бы Чарльз Паркер?

Муж вздохнул. Заметим к слову, что он был длинный, хлипкий, с рыжими усами того вида, который окунают в суп.

– А Генри Паркер?

– Или Альф, – прибавил муж.

– Именно. Кузен Альфред умер бы со стыда.

Джулия икнула так пылко, что Мартышка едва не кинулся к ней.

– Мама, – сказала она, – сколько тебе говорить! Уилберфорс служит там временно, пока не найдет чего-нибудь получше.

– Что лучше угря? – воскликнул лорд Икенхем. – Для заливного, конечно.

– Вот увидишь, – продолжала Джулия, – он быстро выйдет в люди.

И не ошиблась. Из-за дивана, словно лосось в брачную пору, выскочил ее жених.

– Джулия!

– Уилби!

Мартышка в жизни не видел более мерзкого зрелища. Посудите сами: такая красавица обвилась вокруг типа, как плющ вокруг шеста. Нет, тип был не так уж плох, но девушка!..

Опомнившись от испуга, который испытает всякий, когда из-за дивана выскакивают заливщики угрей, несчастная мать разняла влюбленных, как рефери

– боксеров.

– Джулия, – сказала она, – мне стыдно!

– И мне, – прибавил муж.

– Какой позор!

– Именно. Обнимать человека, который назвал твоего отца носатой рожей…

– Прежде всего, – вмешался граф, – надо выяснить, прав ли он. На мой взгляд…

– Он извинится!

– Да, да! Я себя не помнил.

– Прекратите, – сказала мать. – Если вы меня слушали…

– Да. да, да! Дядя Чарли, дядя Генри, кузен Альфред. Снобы собачьи!

– Что?!

– Собачьи снобы. Подумаешь, загордились! А чем? Деньги есть, вот чем. Интересно, как они их добыли?

– Что вы имеете в виду?

– Неважно.

– Если вы намекаете…

– Он прав, моя дорогая, – вмешался лорд Икенхем. – Ничего не попишешь.

Не знаю, доводилось ли вам видеть бультерьера, который вот-вот схватится с эрделем, но тут кэрри-блю кусает его в зад. Бультерьер смотрит на пришельца именно так, как смотрела на графа сестра хозяйки.

– Наверное, – продолжал граф, – вы не забыли, как разбогател наш Чарли.

– О чем – вы – говорите?

– Да, это тяжко, это скрывают, но помилуйте! Давать деньги под 250%! Так нельзя все-таки.

– Я ничего не знала! – воскликнула дочь.

– А, – заметил граф, – дитя не в курсе? Правильно. Одобряю.

– Это ложь!

– Теперь – Генри. Как мы спасали его, как спасали! Между нами говоря, вправе ли банковский клерк брать чужие деньги? Видимо, нет. Понимаю, понимаю. Взял он пятьдесят фунтов, выиграл – пять тысяч, но вернул? Ни в коей мере. Изящно, ничего не скажу, – а вот честно ли? Что до Альфреда…

Несчастная мать издавала странные звуки, вроде бутылки шампанского, если его взболтать. То ли бульканье, то ли пальба.

– Это ложь, – повторила страдалица, когда ей удалось распутать голосовые связки. – Вы ненормальный.

Пятый граф пожал плечами.

– Что ж, дело ваше, – сказал он. – Конечно, судью подкупить нетрудно, но мы-то знаем. Я никого не виню. В конце концов, что такое наркотики? Можешь провозить – провози. Но не нам смотреть свысока на честных людей. Спасибо, что берут. Да и чем плох этот молодой человек?

– Да, чем? – поддержала Джулия.

– Надеюсь, – спросила мать, – ты не веришь дяде?

– Верю, верю.

– И я, – присоединился Уилберфорс.

– Видит Бог, – сказала старшая гостья, – я никогда не любила сестру, но т а к о г о мужа я ей не желала.

Все помолчали, если не считать птицы, которая предложила погрызть орехов.

– Фиг вы теперь запретите, – сказала Джулия. – Уилби слишком много знает. Милый, ничего, что я из такой семьи?

– Ничего.

– В конце концов, мы не будем с ними видеться.

– Вот именно.

– Не в дядях счастье.

– То-то и оно.

– Уилби!

– Джулия!

Повторив свой номер «Плющ на шесте», они забыли обо всем. Мартышке это не понравилось, равно как и матери.

– На что вы будете жить? – сказала она.

– Он разбогатеет!

– Ха-ха!

– Будь у меня сто фунтов, – сказал Уилберфорс, – я бы завтра же купил долю в самой лучшей фирме. Разносят молоко.

– Бы! – сказала мать.

– Ха! – сказал отец.

– Где вы их возьмете?

– Ха-ха!

– Где, – повторила гостья на бис, – вы их возьмете?

– Как это где? – удивился граф. – У меня, конечно. Когда он захрустел бумажками, племянник жалобно вскрикнул.

– Доктор хочет со мной поговорить, – истолковал его крик дядя. – Да, доктор?

Жених, теперь – нежно-вишневый, немного растерялся.

– Это же ваш сын!

Граф обиделся.

– Мой сын был бы красивей. Нет, это – врач. Конечно, м н е он – как сын, это вас и смутило.

Подойдя к Мартышке, он глядел на него, пока тот не вспомнил о своей глухоте и не задрожал. Не знаю, связаны ли глухота и дрожь, но бывают минуты… Словом, не будем его судить. Задрожал – и все.

– Видимо, – сообщил лорд Икенхем, – у птицы что-то такое, о чем не говорят при дамах. Мы на минутку отлучимся.

– Это мы отлучимся, – сказал жених.

– Да, – согласилась невеста, – надо пройтись.

– А вы как? – осведомился граф у гостьи, напоминавшей Наполеона в Москве.

– Выпью чаю. Надеюсь, вы разрешите?

– Конечно, конечно! У нас – полная свобода. Идите, готовьте.

Когда они вышли, Джулия, совсем уж похожая на розу, кинулась к нему, крича: «Спасибо!» Жених ее поддержал.

– Не за что, мои дорогие, – сказав граф.

– Какой вы добрый!

– Ну, что вы!

– Добрее всех на свете!

– Ну, ну, ну!

Он поцеловал ее в обе щеки, правую бровь и кончик носа. Мартышка печально на это глядел. Все, кроме него, целовали прекрасную Джулию.

Когда бесчинства кончились и граф с племянником проводили влюбленных до крыльца, он заговорил об этих фунтах.

– Где ты их взял?

– И правда, где? – задумался граф. – Вообще-то, тетя дала, но для чего? Вероятно, оплатить какой-то счет.

Мартышка немного приободрился.

– Ух, что будет! – сказал он, зная тетину чувствительность. – А когда она услышит, что девица – прямо с конкурса красоты… Возьмет фамильную алебарду, это уж точно.

– Успокойся, мой друг, – сказал ему дядя. – Я понимаю, у тебя нежное сердце, но – успокойся. Я объясню, что тебе пришлось выкупать письма у коварной испанки. Разве можно оставить племянника в когтях низкой женщины? Да, тетя посердится, на тебя. Что ж, какое-то время не будешь к нам ездить. Собственно, ты мне пока не нужен.

Тут у калитки показался крупный, краснолицый мужчина.

Граф окликнул его:

– Мистер Роддис!

– А?

– Мистер Роддис?

– Да.

– Булстрод, – представился граф. – А это – зять моей сестры, Перси Френшем, сало и масло.

Краснолицый спросил, как дела с салом, и, узнав, что они идут прекрасно, выразил радость.

– Мы не встречались, – сказал граф, – хотя живу я неподалеку. Предупрежу, как сосед соседа: там у вас кто-то есть.

– Кто же их впустил?

– Видимо, влезли в окно. Посмотрите сами. Краснолицый посмотрел и если не взбеленился, то был к этому близок.

– Верно, – сказал он. – Сидят в гостиной, пьют мой чай.

– Так я и думал.

– Открыли варенье. Малиновое.

– Что ж, идите туда, а я позову констебля.

– Иду. Спасибо, мистер Булстрод.

– Рад служить. Как хорошо после дождя! Пошли, Перси. Ну, вот, – продолжал он в пути. – Посещая столицу, мой друг, я распространяю свет и сладость. Даже такая дыра становится лучше, счастливее. Смотри-ка, автобус! В нем мы и обсудим наши планы на вечер. Если «Лестер» еще существует, можно зайти… Ровно тридцать пять лет, как меня оттуда выставили. Интересно, кто же там вышибалой?

– Теперь, – сказал Трутень, – вы поймете, почему Мартышка дрожит, получив телеграмму от графа. Ситуация, по его словам, исключительно сложна. Хорошо, что дядя живет в деревне, иначе просто спасу бы не было, но там он набирается сил, которые и должен разрядить, когда посещает Лондон.

Конечно, лучше всего держать старого психа на привязи с 1.I по 31.XII. Но это – мечта, утопия. Уж как старается леди Икенхем – и что же?