Текст книги "Шалости аристократов"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ГЛАВА 9. Рекомендательное письмо

Знаете, чем больше я живу на свете, тем сильнее убеждаюсь, что половина неприятностей в мире происходит оттого, что одни типы легкомысленно пишут рекомендательные письма другим типам, которые вручают их третьим типам. Это одна из причин, по которым можно пожалеть, что мы не живём в каменном веке. Я, как вы понимаете, имею в виду, что если б в те времена один тип захотел написать рекомендательное письмо другому типу, ему пришлось бы провести месяц, а то и больше, высекая его на булыжнике, и я не сомневаюсь, что тот, другой тип пронёс бы булыжник не более мили, а потом плюнул бы на все рекомендации и бросил бы его посередине дороги. Но в наши дни рекомендательные письма пишет каждый, кому не лень, а в результате страдают безобидные парни вроде меня.

Заметьте, всё, что я говорил выше, испытано мной на собственном опыте. Я не стану кривить душой и честно признаюсь, что перво-наперво, так сказать, когда Дживз сообщил мне – это произошло недели через три после моего прибытия в Америку, – что какой-то придурок по имени Бассингтон-Бассингтон явился ко мне с рекомендательным письмом от тёти Агаты… о чем это я? Ах, да… Я честно признаюсь, что перво-наперво я воспрял духом. Видите ли, после довольно неприятных событий, заставивших меня покинуть Англию, я никак не ожидал получить от тёти Агаты весточку, потому что она не могла написать мне ничего, что прошло бы цензуру. И для меня явилось довольно приятной неожиданностью прочитать её довольно любезное послание. Возможно, несколько холодное, но в общем достаточно вежливое. Я стал думать о будущем с надеждой. Она протягивала мне оливковую ветвь, знаете ли. Или цветок апельсина? Я всегда их путаю. Короче, я имею в виду, раз тётя Агата написала мне пристойное письмо, значит, она сделала первый шаг к примирению.

А я хотел мира всей душой, и чем скорее, тем лучше. Поймите меня правильно, я слова худого не скажу о Нью-Йорке. Мне он даже понравился, и я неплохо проводил здесь время. Но факт остаётся фактом: парень, всю жизнь проживший в Лондоне, начинает тосковать по дому на чужбине, и я мечтал очутиться в своей старой, доброй квартире на Беркли-стрит, а такая возможность могла представиться мне только в том случае, если бы тётя Агата угомонилась и простила бы мне историю с Глоссопами. Лондон, конечно, большой город, но поверьте мне на слово, он недостаточно велик, чтобы жить в нём вместе с тётей Агатой, если она имеет на тебя зуб. Поэтому, должен признаться, этот самый Бассингтон-Бассингтон был для меня всё равно что Голубь Мира. Он прибыл в Нью-Йорк в семь сорок пять утра, совершенно непристойный час. Дживз очень вежливо указал ему на дверь и предложил прийти часа через три, таким образом дав мне реальный шанс проснуться и радостно приветствовать наступивший день. Должен признаться, Дживз поступил благородно, так как совсем недавно между нами возникла некоторая напряжённость, так сказать, лёгкое трение; одним словом, пробежала черная кошка из-за шикарных лиловых носков, которые я носил вопреки его желанию; и человек менее великий, чем Дживз, наверняка ухватился бы за возможность отомстить мне и запустил бы Сирила в мою спальню, когда я и двух слов не смог бы сказать даже своему лучшему другу. Пока я не выпью чашку чая и не погрущу в полном одиночестве, я не в состоянии вести светские разговоры.

Итак, Дживз поступил крайне благородно, вытурив Сирила на свежий воздух и вручив мне его визитную карточку вместе с утренним чаем.

– Это ещё кто такой, Дживз? – спросил я, не совсем соображая спросонок.

– Насколько я понял, джентльмен прибыл из Англии, сэр. Он заходил к вам утром.

– Великий боже, Дживз! Неужели утро начинается не сейчас, а ещё раньше?

– Он просил передать, что зайдёт позже, сэр.

– Никогда о нём не слышал. А ты, Дживз?

– Мне известен род Бассингтон-Бассингтонов, сэр. Я знаю три ветви Бассингтон-Бассингтонов: шропширские Бассингтон-Бассингтоны, хэмпширские Бассингтон-Бассингтоны и кентские Бассингтон-Бассингтоны.

– Похоже, Англия завалена Бассингтон-Бассингтонами.

– Совершенно верно, сэр.

– Вряд ли они внезапно закончатся, что?

– Должно быть, так, сэр.

– А этот откуда?

– Не могу знать, сэр. Я недостаточно хорошо с ним знаком.

– Судя по твоим впечатлениям, Дживз, ты не хочешь заключить со мной пари, два к одному, что он не какой-нибудь придурок или псих?

– Нет, сэр. Шансы слишком неравны.

– Так я и думал. Что ж, нам остаётся надеяться, что он не полный придурок.

– Время покажет, сэр. Джентльмен принес вам письмо, сэр.

– Да ну? – спросил я и взял конверт. А затем я узнал почерк. – Послушай, Дживз, письмо от тёти Агаты.

– Вот как, сэр?

– Напрасно ты говоришь таким легкомысленным тоном. Разве тебе не понятно, что это означает? Она пишет, чтобы я присмотрел за этим психом, пока он будет жить в Нью-Йорке. Прах меня побери, Дживз, если только мне удастся ублажить этого придурка и он благосклонно обо мне отзовётся, я смогу вернуться в Англию к гудвудским скачкам. Дживз, ты должен мне помочь. Нам необходимо поднапрячься и угодить этому парню во что бы то ни стало.

– Да, сэр.

– Он пробудет в Нью-Йорке недолго, – сказал я, продолжая читать письмо. – Какие-то важные шишки в Вашингтоне должны устроить его на дипломатическую службу. Я считаю, нам удастся заслужить его любовь и уважение, если мы дадим в его честь хороший обед и пару раз пригласим на ленч. Как ты думаешь?

– Мне кажется, вы абсолютно правы, сэр.

– С тех пор, как мы уехали из Англии, я в первый раз вздохнул свободно. Тучи рассеиваются, Дживз!

– Весьма вероятно, сэр.

Он начал раскладывать мои вещи. Наступило неловкое молчание.

– Другие носки, Дживз, – сказал я, судорожно вздохнув, но стараясь говорить небрежным тоном. – Я надену лиловые.

– Прошу прощенья, сэр?

– Подай мои шикарные лиловые носки.

– Слушаюсь, сэр.

Он достал их из ящика комода, словно был вегетарианцем, выудившим из салата гусеницу. Я видел, что он сильно переживает. Жутко неприятно, и всё такое, но человек должен уметь изредка постоять за себя. Двух мнений быть не может.

* * *

Я ждал Сирила сразу после завтрака, но он всё не появлялся, поэтому около часа я отправился в клуб «Ягнята», где у меня была назначена встреча с одним деятелем, Гаффином, которого я обещал угостить ленчем. С Джорджем Гаффином, автором пьес и ещё чего-то, я познакомился сразу по прибытии в Нью-Йорк. По правде говоря, я много с кем подружился в Нью-Йорке, городе, битком набитом богемными парнями, всегда готовыми радостно приветствовать новичка, ничего не понимающего в искусстве.

Гаффин немного опоздал, объяснив, что задержался на репетиции своей новой музыкальной комедии «Попроси папу». Мы отменно перекусили и принялись за кофе, когда официант сообщил, что меня хочет видеть Дживз.

Дживз ждал в гостиной. Он бросил на мои носки взгляд мученика и отвёл глаза.

– Только что звонил мистер Бассингтон-Бассингтон, сэр.

– Да ну?

– Да, сэр.

– Где он?

– В тюрьме, сэр.

Если б я не стоял у стены, я бы упал. Чтобы такое произошло с протеже тёти Агаты в первый же день, как он, так сказать, попал под моё крылышко!

– В тюрьме?!

– Да, сэр. Он сообщил мне по телефону, что его арестовали, и попросил вас прийти и внести за него залог.

– Арестовали! За что?

– Он не почтил меня своим доверием, сэр.

– Тяжёлый случай, Дживз.

– Совершенно справедливо, сэр.

Я прихватил старину Джорджа, который благородно вызвался меня сопровождать, и мы быстро доехали на такси до полицейского участка. Некоторое время мы сидели на деревянной скамье в приёмной, а затем появился полицейский, ведя за собой Сирила.

– Привет! Привет! Привет! – сказал я. – Что?

Насколько я могу судить, ни один парень не выглядит лучшим образом сразу после выхода из тюремной камеры. Когда я учился в университете, мне приходилось раз в год ходить туда как на работу, чтобы внести залог за одного своего приятеля, которого полицейские с тупым постоянством хватали каждую ночь после лодочных гонок между Оксфордом и Кембриджем, и когда он выходил из камеры, то был похож на нечто неприличное, провалявшееся сутки на свалке. Сирил выглядел примерно так же. У него был разорван воротничок, подбит глаз, и вообще о его внешнем виде не стоило говорить вслух, тем более писать тёте Агате. Высокий худой парень с копной соломенных волос и бледно-голубыми глазами навыкате, делавшими его похожим на какую-то редкую рыбу.

– Мне передали вашу просьбу, – сказал я.

– А, так вы Берти Вустер?

– Точно. А это – мой приятель, Джордж Гаффин. Пишет пьесы и всё такое, знаете ли.

Мы пожали друг другу руки, и полисмен, отковыряв кусок жевательной резинки из-под сиденья стула, куда он прилепил её на чёрный день, уселся в углу и принялся работать челюстями.

– Дурацкая страна, – заявил Сирил.

– О, ну, не знаю, знаете ли! – сказал я.

– Мы стараемся, – заметил Джордж.

– Старина Джордж – американец, – объяснил я. – Пишет пьесы и всё такое, знаете ли.

– Само собой, страну придумал не я, а Колумб, – сказал Джордж. – Но если вы хотите внести в неё изменения к лучшему, я с удовольствием передам ваши предложения в надлежащие инстанции.

– Для начала скажите, почему полицейские в Нью-Йорке не одеваются должным образом?

Джордж бросил взгляд на жующего в углу полицейского.

– По-моему, всё на месте, – сказал он.

– Я имею в виду, почему они не носят шлемов, как полисмены в Лондоне? Почему они выглядят как почтальоны? Это нечестно. Любой бы на моём месте оконфузился. Я стоял себе спокойно на мостовой, никого не трогал, когда парень, похожий на почтальона, подошёл ко мне и ткнул меня дубинкой под рёбра. Я не понимаю, почему я должен терпеть, когда почтальон тыкает меня под рёбра. Я не для того проплыл три тысячи миль, чтобы какой-то почтальон тыкал меня под рёбра.

– В том, что вы говорите, есть смысл, – согласился Джордж. – Как вы поступили?

– Я его отпихнул, знаете ли. У меня, знаете ли, жутко вспыльчивый характер. Все Бассингтон-Бассингтоны, если вы знаете, обладают жутко вспыльчивыми характерами! А затем он поставил мне фонарь под глазом и отволок в этот омерзительный участок.

– Я сейчас всё устрою, старина, – сказал я и, вытащив пачку банкнот, отправился на переговоры, оставив Сирила с Джорджем. Должен признаться, я чувствовал себя немного не в своей тарелке. Чело моё было покрыто морщинами, и вообще я воспринял происшедшее как дурное предзнаменование. Пока этот придурок жил в Нью-Йорке, я за него отвечал, а у меня сложилось такое впечатление, что он относится к тем придуркам, за которых приличный человек не согласится отвечать и двух минут.

Вечером, когда я вернулся домой и Дживз подал мне виски, я довольно долго размышлял о Сириле.

Я никак не мог избавиться от ощущения, что его визит в Америку отразится на мне далеко не лучшим образом. Я ещё раз перечитал рекомендательное письмо тёти Агаты и снова убедился, что она квохчет над придурком, как курица над яйцом, и считает делом моей жизни охранять его от всяких бед, пока он живёт в одном со мной городе. Мне стало легче на душе при мысли о том, что Сирил сошёлся с Джорджем Гаффином, потому что старина Джордж был человеком серьёзным, без всяких там экивоков. После того, как я заплатил за Сирила штраф, они отправились на дневную репетицию «Попроси папу», болтая, как два закадычных друга. Насколько я понял, они договорились вместе пообедать. Пока Сирил находился под неусыпным оком Джорджа, мне не о чем было беспокоиться.

Мои размышления прервал Дживз, который принёс мне телеграмму. Вернее, это была каблограмма от тёти Агаты, и вот что в ней было написано:

«Сирил Бассингтон-Бассингтон уже прибыл? Ни в коем случае не вводи его в театральные круги. Жизненно важно. Подробности письмом».

Я перечитал текст несколько раз.

– Странно, Дживз!

– Да, сэр.

– Жутко странно и совсем непонятно!

– Сегодня вечером я вам больше не нужен, сэр?

Само собой, если он даже не желал мне посочувствовать, с этим ничего нельзя было поделать. По правде говоря, я намеревался показать ему каблограмму и спросить у него совета. Но если он дулся на меня из-за лиловых носков, noblesse oblige Вустеров не позволял мне опуститься до униженных просьб.

– Нет, спасибо, можешь идти.

– Спокойной ночи, сэр.

– Спокойной ночи.

Он исчез, а я продолжал сидеть, обдумывая сложившуюся ситуацию. Я напрягал свою бедную черепушку не менее получаса, стараясь разобраться, что к чему, когда раздался звонок. Я открыл дверь и увидел на пороге Сирила, который, по всей видимости, находился в приподнятом настроении.

– Если не возражаете, я зайду на минутку, – весело сказал он. – Мне надо сообщить вам одну изумительную новость.

И он скользнул мимо меня и исчез в гостиной. Когда я запер дверь и присоединился к нему, он стоял у окна и читал каблограмму тёти Агаты, хихикая самым непотребным образом.

– Наверное, мне не следовало читать чужих телеграмм, но я увидел своё имя и не удержался. Знаете, Вустер, мой старый друг, всё это смешно, спасу нет. Не возражаете, если я выпью? Огромное спасибо, и прочее, и прочее. Хотите, посмеёмся вместе? Гаффин дал мне небольшую роль в его музыкальной комедии «Попроси папу». Блеск, знаете ли! Я, знаете ли, чувствую себя на седьмом небе!

Он залпом опрокинул виски и продолжал говорить. Казалось, он не обратил внимания, что я не заплясал от радости.

– Знаете ли, я всегда хотел стать актёром, знаете ли, – сообщил он, – но мой добрый, славный папан не соглашался ни за какие деньги. Стоило мне заикнуться на эту тему, он начинал вопить как резаный. Вот почему я приехал в Америку, если хотите знать. Если б я пошёл на сцену в Лондоне, кто-нибудь тут же настучал бы на меня папану, поэтому я всё обмозговал и сказал, что поеду в Вашингтон подучиться на дипломата. Здесь мне никто не помешает!

Я попытался вразумить придурка.

– Но рано или поздно ваш отец всё узнает.

– Подумаешь! К тому времени я буду доброй, славной звездой. У него язык не повернётся меня ругать.

– Зато со мной он не станет церемониться.

– Вы-то здесь при чём? Какое отношение вы имеете к моей театральной деятельности?

– Я познакомил вас с Джорджем Гаффином.

– Это верно, старичок, это верно. Совсем забыл вас поблагодарить. Ну ладно, мне пора. Завтра с утра репетиция «Попроси папу», так что мне надо выспаться. Чудно, что я собираюсь играть в «Попроси папу», когда именно этого я не собираюсь делать. Вы поняли, что я имел в виду? Что? Что? Ну, пока-пока!

– До свидания, – сказал я и проводил придурка до двери. Затем я кинулся к телефону и позвонил Джорджу Гаффину.

– Послушай, Джордж, как насчёт Бассингтон-Бассингтона?

– Что насчёт Бассингтон-Бассингтона?

– Он говорит, ты дал ему роль в твоей пьесе.

– Ах, да. Несколько строк.

– Но я только что получил пятьдесят семь каблограмм из дома, где меня просят и на пушечный выстрел не подпускать его к сцене.

– Прости, но Сирил именно тот, кто мне нужен. Ему просто придётся сыграть самого себя.

– Послушай, Джордж, старина, для меня это – нож острый. Моя тётя Агата прислала ко мне этого придурка с рекомендательным письмом, и она решит, что во всём виноват я.

– Она лишит тебя наследства?

– Дело не в деньгах. Но… Видишь ли, ты не знаешь мою тётю Агату, поэтому мне трудно объяснить. Она самый настоящий вампир в юбке и не даст мне покоя, когда я вернусь в Лондон. Она съест меня со всеми потрохами и не подавится.

– В таком случае не возвращайся в Лондон. Оставайся здесь и стань президентом Америки.

– Но, Джордж, старина…

– Спокойной ночи.

– Но послушай, Джордж, дружище!

– Ты не уловил моей последней фразы. Я сказал «спокойной ночи». Вы, праздные богачи, может, и не нуждаетесь в сне, но мне завтра утром надлежит быть бодрым и весёлым. С богом!

У меня возникло такое ощущение, что меня все бросили. Мне стало так тоскливо и одиноко, что я не выдержал и постучал в дверь к Дживзу. Я редко так поступаю, но сейчас я решил, что мне необходима поддержка и Дживзу следует подбодрить своего молодого господина, даже если это нарушит его сладкий сон.

Дживз вышел ко мне в длинном коричневом халате.

– Сэр?

– Прости, что разбудил тебя, Дживз, но у меня куча неприятностей, и я не знаю, как выкрутиться.

– Я не спал, сэр. Перед сном я всегда читаю несколько страниц какой-нибудь познавательной книги.

– Прекрасно! Я имею в виду, если ты только что упражнял свои мозги, тебе легче будет решить всякие сложные проблемы. Дживз, мистер Бассингтон-Бассингтон записался в актёры!

– Вот как, сэр?

– Ах! Тебя не потрясло это известие? Ты просто не знаешь, в чём тут дело! Понимаешь, вся его семья категорически возражает против его выступлений на сцене. Я не оберусь неприятностей, если он станет актёром. И, что самое важное, тётя Агата обвинит меня во всём, что произошло. Ты понимаешь, о чём я говорю?

– Безусловно, сэр.

– Ну, ты можешь придумать какой-нибудь способ, чтобы остановить его?

– Должен признаться, в данный момент нет, сэр.

– Тогда думай, Дживз, думай!

– Я сделаю всё, что в моих силах, сэр. Я могу быть чем-нибудь ещё вам полезен?

– Надеюсь. Если ещё что-нибудь случится, а просто не выдержу. Это всё, Дживз.

– Слушаюсь, сэр.

И он удалился к себе.

ГЛАВА 10. Лифтёру неожиданно везёт

Роль, которую старина Джордж написал для придурка Сирила, умещалась на двух машинописных страницах, но безмозглый тупица, видимо, решил, что будет играть Гамлета, и зубрил её на разные лады с утра до вечера. Мне кажется, первые несколько дней он читал мне текст не менее двух десятков раз. Почему-то он вбил себе в голову, что я отношусь к нему с почтительным восхищением и готов поддержать его во всех начинаниях в любую минуту. Всё время думая о том, что скажет мне тётя Агата, и одновременно выслушивая по ночам излияния Сирила, я превратился в тень самого себя. Дживз продолжал держаться от меня, так сказать, на почтительно-вежливом расстоянии из-за лиловых носков. Такая обстановка кого угодно могла состарить в считанные дни, а о joie de vivre нечего было и думать.

Вскоре пришло письмо от тёти Агаты. Примерно на шести страницах она описывала чувства отца, когда тот узнал, что Сирил собирается стать актёром, и ещё на шести страницах вкратце излагала, что она скажет, подумает и сделает, если я не сберегу Сирила от дурного влияния театральных кругов, пока он находится в Америке. Письмо пришло днём, и, прочитав его, я ещё раз убедился, что послания тёти Агаты нельзя держать в секрете. Я находился в таком состоянии, что, не нажимая на кнопку звонка, бросился на кухню, хрипло призывая Дживза на помощь. Рывком открыв дверь, я неожиданно увидел, что попал на чаепитие. За столом сидели печальный тип, скорее всего камердинер, и мальчик в брюках и курточке.

Печальный камердинер пил виски с содовой, а мальчик уплетал джем.

– Э-э-э, послушай, Дживз, – сказал я. – Прости, что нарушил твой покой, и приятного аппетита, но…

В этот момент мальчик скосил на меня один глаз, и я почувствовал, что мне пронзили грудь. Это был холодный, тяжёлый, обвиняющий во всех смертных грехах взгляд, от которого хочется проверить, правильно ли завязан галстук. Он был довольно полным ребёнком с кучей веснушек на лице, измазанном джемом.

– Привет, привет, привет! – сказал я. – Что? – Ничего другого мне в голову не пришло.

Паренёк посмотрел на меня, как на ненужное пополнение, которое принесла кошка, нагулявшись по крышам. Может, я тайно понравился ему с первого взгляда, но он явно дал мне понять, что был обо мне самого невысокого мнения, которое не могло измениться после нашего знакомства. Видимо, я пользовался у него таким же успехом, как остывшее жаркое.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Меня? О, Вустер, знаете ли.

– Мой папка богаче, чем ты!

И, сказав обо мне всё, что хотел, он вновь уткнулся в джем, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я повернулся к Дживзу.

– Послушай, Дживз, ты не мог бы уделить мне минутку? Я хочу кое-что тебе показать.

– Слушаюсь, сэр.

Мы прошли в гостиную.

– Кто твой маленький друг, Дживз?

– Молодой джентльмен, сэр?

– Довольно смелое высказывание, но я тебя понял.

– Надеюсь, я не позволил себе вольность, угостив его чаем, сэр?

– Конечно, нет. Если тебе нравится проводить время подобным образом, я ничего не имею против.

– Я случайно встретил молодого джентльмена вместе с камердинером его отца, которого когда-то близко знал в Лондоне, и поэтому осмелился пригласить их обоих на чай.

– Хватит об этом, Дживз. Лучше прочти письмо.

Он просмотрел его за несколько секунд.

– Весьма неприятно, сэр, – сказал он, как будто я сам этого не знал.

– Так что же делать?

– Возможно, со временем мы найдём ответ, сэр.

– А может, не найдём?

– Всё может быть, сэр.

На этом месте нас прервал звонок в дверь. Дживз мгновенно исчез, и через минуту в гостиной появился Сирил, как всегда весёлый и жизнерадостный.

– Послушайте, Вустер, старый пень, – сказал он. – Мне нужен ваш совет. Я имею в виду свою славную, добрую роль, знаете ли. Во что мне одеться? Я хочу сказать, действие происходит в своего рода отеле, примерно в три часа пополудни. Что мне надеть, как вы думаете?

Я не был расположен обсуждать костюмы, которые надлежит носить джентльменам.

– Посоветуйтесь с Дживзом, – предложил я.

– Что за славная, добрая мысль! Где он?

– Скорее всего на кухне.

– А где ваш славный, добрый звонок? Я нажму на кнопку, да? Нет?

– Действуйте.

Дживз вплыл в комнату.

– О, Дживз, послушай, – бодро произнёс Сирил. – Я хотел перекинуться с тобой парой слов. Понимаешь… Привет, это кто?

Только теперь я заметил, что полный ребёнок просочился в гостиную вслед за Дживзом. Он стоял на пороге, глядя на Сирила так, словно его худшие опасения подтвердились. Наступило молчание. Мальчик впился в Сирила взглядом и примерно через полминуты вынес вердикт:

– Рыбья Морда.

– А? Что? – растерянно спросил Сирил.

Ребёнок, которого, видимо, мама с детства научила говорить правду, пояснил:

– У тебя лицо, как у дохлой рыбины.

Он говорил таким тоном, словно ему было ужасно жалко Сирила, и, должен признаться, я счёл это благородным и великодушным с его стороны. Честно говоря, лично у меня при взгляде на придурка каждый раз возникало чувство, что он сам виноват в том, что таким уродился. Этот мальчик нравился мне всё больше и больше. Прекрасный ребёнок. Очень чётко выражал свои мысли.

Сирилу потребовалось несколько мгновений, чтобы разобраться в ситуации, а затем в нём вскипела кровь Бассингтон-Бассингтонов.

– Прах меня побери! – вскричал он. – Будь я проклят, пропади всё пропадом!

– Я бы не согласился иметь такую харю, – убеждённо заявил мальчик, – даже если б мне предложили миллион долларов. – На мгновение он задумался, потом исправился. – Два миллиона долларов!

Что произошло дальше, я не могу описать с точностью, но следующие несколько минут скучать мне не пришлось. По-моему, Сирил прыгнул на ребёнка, и в воздухе замелькали руки, ноги и прочие части тел. Я неожиданно получил удар в районе третьей пуговицы жилета, после чего свалился на кушетку и перестал воспринимать окружающий мир. Когда я пришёл в себя, Дживз уводил мальчика за руку, а Сирил стоял посреди комнаты и фыркал, как лошадь.

– Кто этот маленький наглый негодяй, Вустер?

– Понятия не имею. Первый раз вижу.

– Я всыпал ему по первое число. Кстати, Вустер, мальчик сказал жутко странную вещь. Представляете, он крикнул, что Дживз пообещал дать ему доллар, если он обзовёт меня… э-э-э… тем, кем обозвал.

Мне это показалось неправдоподобным.

– Зачем Дживзу заниматься подобными глупостями?

– Вот и я так подумал.

– С какой стати?

– Вот именно.

– Я имею в виду, не всё ли Дживзу равно, какое у вас лицо?

– Да, – сказал Сирил, как мне показалось, довольно холодно. – Непонятно. Ну, я пошёл. До свидания.

– Пока-пока!

* * *

Примерно через неделю после этого чудного эпизода Джордж Гаффин позвонил мне и пригласил на последнюю репетицию своей комедии «Попроси папу», которая должна была пойти в следующий понедельник в Шенектаде. Последняя репетиция, объяснил мне Джордж, ничем не отличалась от генеральной, но являлась куда более увлекательной, так как все, кому не лень, могли прерывать пьесу в любом месте и делать соответствующие замечания, таким образом давая выход своим чувствам.

Репетиция начиналась в восемь часов утра с просмотра костюмов, поэтому я приехал в десять пятнадцать и не опоздал. Джордж стоял на сцене, разговаривая с каким-то типом в рубашке с короткими рукавами и ещё одним деятелем, кругленьким лысым толстячком в огромных очках. Этого последнего я несколько раз видел с Джорджем в клубе, его звали Блуменфилд, и он был директором театра. Я помахал Джорджу рукой и уселся в заднем ряду, чтобы не оказаться в гуще событий, когда дело дойдёт до драки. Через несколько минут Джордж освободился и присоединился ко мне, а спустя некоторое время занавес опустился. Парень за пианино лихо ударил по клавишам, и занавес вновь поднялся.

Я не помню точно, в чём заключался сюжет «Попроси папу», но смело могу утверждать, что он оказался вполне доступен моему пониманию, несмотря на отсутствие Сирила. Сначала я был в недоумении. Я имею в виду, Сирил не только десятки раз читал мне свою роль, но и беспрерывно говорил о том, что следует и чего не следует делать, и, должно быть, у меня в черепушке засела мысль, что он – душа пьесы, а остальные исполнители просто вынуждены выходить на сцену, когда он с неё уходит. Я ждал появления Сирила не менее получаса и вдруг понял, что он присутствовал на сцене с первой минуты. По правде говоря, я просто не узнал его в расфранчённом уроде, который прислонился к кадке с пальмой и старался с умным видом слушать, как героиня поёт о Вечной Любви, уж не помню что. После второго куплета он принялся отплясывать вокруг неё вместе с дюжиной точно так же одетых уродов. Тягостное зрелище для того, кто видел своим внутренним взором тётю Агату, точившую нож, и старикана Бассингтон-Бассингтона с охотничьим хлыстом в руке.

Танец закончился, и Сирил с своими дружками упорхнули за кулисы. В эту минуту рядом со мной послышался голос.

– Папка!

Старикан Блуменфилд хлопнул в ладоши, и герой, сотрясавший воздух очередной руладой, мгновенно заткнулся. Я прищурился, всматриваясь в темноту. Так и есть, это был не кто иной, как маленький веснушчатый друг Дживза! Он стоял в проходе, засунув руки в карманы, с таким видом, будто театр принадлежал ему одному. В зале воцарилось молчание; присутствующие почтительно ожидали дальнейшего развития событий.

– Папка, – повторил ребёнок, – этот номер не пойдёт.

Блуменфилд-старший расплылся в улыбке.

– Тебе он не понравился, мой мальчик?

– Меня от него мутит.

– Ты абсолютно прав.

– Здесь нужно что-нибудь похлеще. Чтоб было позабористей.

– Совершенно верно, мой мальчик. Так и запишем. Ладно, можете продолжать.

Я повернулся к Джорджу, который что-то невнятно бормотал себе под нос.

– Послушай, Джордж, старина, кто этот мальчик?

Старина Джордж глухо застонал, словно у него разболелся зуб.

– Сын Блуменфилда. Я понятия не имел, что он сюда проник. Теперь начнётся!

– Он всегда так себя ведёт?

– Всегда.

– Но почему старикан его слушает?

– Этого никто не знает. Может, тут дело в отцовской любви, а может, Блуменфилд считает, что сын приносит ему удачу. Лично мне кажется, старик убеждён, что ума у мальчика не больше, чем у среднего зрителя, и поэтому пьеса, которая понравится ребёнку, не сможет не произвести впечатления на публику. Соответственно, то, что ему не понравится, никто не пойдёт смотреть. Этот мальчик – чума, проказа и отрава. Его следовало удушить при рождении!

Репетиция продолжалась. Герой допел свою арию. Затем произошла перепалка между режиссёром и Голосом по имени Билл, который гремел откуда-то сверху. Потом на сцене вновь началась толкотня, и, наконец, настало время выхода Сирила.

Я так и не разобрался до конца, в чём заключался сюжет, но помню, что Сирил был каким-то английским лордом, приехавшим в Америку по определённым причинам. До сих пор он произнёс всего две фразы: «Эй, послушайте!» и «Да, клянусь своими поджилками!», но так как я много раз слышал его роль, я знал, что скоро он начнёт заливаться соловьём. Откинувшись на спинку кресла, я приготовился слушать.

Он стал заливаться соловьём минут через пять. К этому времени страсти разгорелись. Голос и режиссёр разругались в пух и прах по поводу какого-то прожектора. А как только они немного угомонились, цветочный горшок упал с подоконника, чуть было не отправив героя в больницу. Короче, когда Сирил, стоявший как столб у пальмы, выбежал на середину сцены, чтобы оживить представление, атмосфера накалилась до предела. Героиня что-то говорила – забыл, что именно, – а певцы хора во главе с Сирилом беспокойно топтались на месте – так всегда бывает перед исполнением номера.

Первая фраза Сирила была: «Эй, послушайте, знаете ли, вы не смеете так со мной говорить, знаете ли!», и, по-моему, он заставил свою гортань работать с энергией и je ne sais quoi. Но, разрази меня гром, прежде чем героиня успела ему возразить, наш маленький веснушчатый друг вновь решил высказать протест.

– Папка!

– Да, мой мальчик?

– Этот тип никуда не годится.

– Какой тип, мой мальчик?

– С лицом как у дохлой рыбины.

– Но у них у всех лица как у дохлых рыбин, мой мальчик.

Казалось, ребёнок понял справедливость сделанного ему замечания. Он высказался более опредёленно.

– Этот урод.

– Какой урод? В середине? – спросил старикан, указывая на Сирила пальцем.

– Угу. Дрянной актёришко.

– Я тоже так считаю.

– Зануда!

– Ты абсолютно прав, мой мальчик. Я давно за ним наблюдаю.

Когда разговор отца с сыном закончился, Сирил, до сих пор стоявший с отвисшей нижней челюстью, встрепенулся. Даже с заднего ряда, где я сидел, было видно, что уязвлённая гордость Бассингтон-Бассингтонов приготовилась к битве. Сначала у Сирила покраснели уши, затем нос, потом щёки, и через четверть минуты он стал похож на спелый помидор.

– Какого хрена вы имеете в виду?

– Какого хрена вы имеете в виду? – проревел Блуменфилд. – Не смейте кричать со сцены!

– У меня руки чешутся отделать этого маленького негодяя!

– Что?!

– Руки чешутся!

Старикан раздулся как мыльный пузырь и стал похож на воздушный шарик.

– Я вам, мистер!!! Как вас там!!!

– Я Бассингтон-Бассингтон, а добрые славные Бассингтон-Бассингтоны… я хочу сказать, Бассингтон-Бассингтоны не привыкли…

Блуменфилд в нескольких словах выразил своё мнение о Бассингтон-Бассингтонах и о том, к чему они не привыкли. Его сочную, яркую речь сбежалась послушать вся труппа. Счастливые лица выглядывали из-за кулис и кадок с пальмами.

– Ты не должен халтурить, когда работаешь на моего папку, – заявил веснушчатый ребёнок, укоризненно качая головой.