Текст книги "Что-нибудь эдакое"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

3

Мы, умные, ученые романисты, сменяем романы на сценарии потому, что сценарий намного приятней и проще.

Скажем, если бы я писал сейчас для кино, на экране возникла бы надпись:

МИСТЕР ПИТЕРС ОБНАРУЖИЛ ПРОПАЖУ

А зрители бы увидели, как сердитый человечек все это изображает. Минутное дело.

Печатное же слово требует большего.

Вынести бурю довелось той же Эйлин. Страдает всегда невинный.

– Старый гад! – кричал мистер Питерc.

– Папа!

– Что «папа»? Ну что «папа»? Да лучше бы он дом у меня отнял! Понимает, мерзавец, что почем! Казалось бы, можно оставить на секунду будущего родственника! Куда там! Коллекционер – хуже разбойника. Я бы скорей доверился синдикату Джесси Джеймс – Дик Тарпин – капитан Кидд [10]10
  Джесси Джеймс(1847–1882) – американский авантюрист. Ричард Тарпин(1705–1739) – английский разбойник. Уильям Кидд(ок. 1645–1701) – шотландский пират.


[Закрыть]. Хеопс четвертой династии! Он больше пяти тысяч стоит!

– Папа, напиши ему. Он такой милый. Это он не нарочно.

– Не на-роч-но?! А как, по-твоему? Взял на сохранение? Старый клептоман! Нарочно, нарочно, не волнуйся. У него в замке музей. Я бы пять тысяч дал, если там найдется хороший взломщик! Взял бы он скарабея, стукнул заодно твоего лорда…

– Папа, скажи ему, он отдаст.

– Прямо сейчас! Отдаст он! Он помолвку расторгнет. Только намекни, он такую отмочит фамильную честь!..

– Я не подумала.

– Ты вообще не думаешь, то-то и плохо, – заключил беседу мистер Питерc.

Эйлин не заплакала, она плакать не любила, но, при всей своей кротости, обиделась – такие сцены всегда огорчали ее – и, воспользовавшись минутным затишьем, выскользнула из комнаты.

Ей очень хотелось, чтобы ее утешили. Кто же? Джордж Эмерсон? Он может перейти от слов к действиям. Вероятно, он считает, что лучший способ утешения – посадить ее в такси и отвезти в регистратуру.

Тогда к кому же ей пойти?

Перед ней встал образ Джоан Валентайн – сильной, уверенной, веселой, несокрушимой. Она надела шляпку и пошла к ней.

Как ни странно, на четверть часа раньше туда же отправился мистер Джонс.

4

После бурной, тяжелой сцены приятно перенестись в обитель мира и счастья; и я рад, что летопись наша уводит далеко от мистера Питерса, в курительную комнату Бландинга, известную своим уютом.

Когда Эйлин шла к подруге, в комнате этой находились три человека. Поближе к дверям, в кресле, сидел и читал Фредерик Трипвуд. Неподалеку распластался молодой человек, смотревший сквозь очки в роговой оправе на спинки игральных карт (Руперт Бакстер, бесценный секретарь лорда Эмсворта, недостатков не имел, но пасьянсом баловался). Дальше находился сам граф, тихо куривший сигару.

Книга, которую читал Фредди, привлекала красно-бело-желтой обложкой, украшенной вдобавок чернобородым человеком, светлобородым человеком, безбородым человеком и дамой, состоящей из глаз и волос. Чернобородый человек из каких-то своих соображений привязал даму к сложной машине, светлобородый помогал ему, а вот безбородый, вылезая из люка, целился в них обоих.

Под картинкой была подпись: «Руки вверх, негодяи!», а наверху – надпись: «Феликс Кловли. Похождения Гридли Квэйла, сыщика». Фредди читал с упоением. Лицо его пылало, волосы встали дыбом, глаза вылезли. Он переживал то же самое, что герои.

В наше время всякий, если постарается, найдет словесность, соответствующую его умственному уровню. Серьезные ученые люди терзали Фредди латынью, греческим и английским, но он с овечьим постоянством отвергал все шедевры, созданные на этих языках, предполагая, что, кончив школу, читать ничего не будет.

Однако он ошибся. Через годы он стал читать о Гридли Квэйле, сыщике. Только Гридли вносил свет в его унылую жизнь, был оазисом в пустыне. Хорошо бы, думал Фредди, познакомиться с человеком, который это пишет…

Лорд Эмсворт курил, прихлебывая виски с содовой, опять курил, опять прихлебывал и наслаждался миром. Разум его был пуст настолько, насколько может быть пустым человеческий разум.

Левую руку граф рассеянно сунул в карман, и пальцы его стали рассеянно играть каким-то небольшим предметом.

Постепенно он понял, что предмет этот какой-то новый – не карандаш, не ключи, не мелочь.

Он его вынул и рассмотрел. Предмет оказался достаточно противным жуком.

– Откуда он взялся? – сказал граф.

Фредди не ответил. Аннабел, героиня, совершенно измоталась – то ее похищали, то сажали в темницу. Гридли Квэйл шел по следу, непрестанно верша суд. Словом, младшему сыну было не до бесед с отцом.

Руперт Бакстер получал деньги за беседы с хозяином и оторвал взгляд от пасьянса.

– Да, лорд Эмсворт?

– Я тут что-то нашел, Бакстер. Что это, а?

Руперт Бакстер едва не охнул от восторга.

– Великолепно! – вскричал он. – Нет, просто поразительно!

Граф с любопытством взглянул на него.

– Это скарабей, – пояснил Бакстер, – по-видимому… смею сказать, я разбираюсь в таких делах… Хеопс четвертой династии.

– Правда?

– Несомненно. Простите за нескромность, вы были у Кристи?

Граф покачал головой:

– Нет-нет, я не мог. Я обещал зайти к мистеру Питерсу, посмотреть… Что он собирает?

– Скарабеев, лорд Эмсворт.

– Скарабеев! Да, их. Помню, помню. Он мне это дал.

– Дал?

– Конечно. Помню как сейчас – рассказывал всякие вещи, а потом дал. Значит, он очень дорогой?

– Бесценный.

– Ой, Господи! Вы подумайте, Бакстер, какие они добрые эти американцы! Буду хранить, буду хранить, хотя что в нем хорошего? Но дареному коню…

Вдалеке зазвенел чистый голос гонга. Лорд Эмсворт поднялся.

– Уже обед? Как бежит время… Бакстер, вы будете проходить мимо музея. Положите его туда, сделайте одолжение! Вы в них лучше разбираетесь. Только там скользко, я красил вчера стул и немножко разлил краску.

Граф бросил на сына менее приветливый взгляд.

– Фредерик, – сказал он, – иди и оденься. Что ты такое читаешь?

– А? Что?

– Иди и оденься. Бидж звонил в гонг пять минут назад. Что ты читаешь?

– Да так, отец. Книжку.

– Гадость какую-нибудь…

Граф направился к двери. Лицо его снова осветилось.

– Нет, какой добрый человек! – сказал он. – В этих американцах есть что-то восточное…

Р. Джонс разыскал адрес Джоан за шесть часов, что свидетельствует о его энергии и его системе розыска. Вывалившись из кеба, он нажал на звонок; вскоре появилась служанка.

– Мисс Валентайн дома? – спросил он.

– Да, сэр.

Р. Джонс вынул карточку.

– Скажите, по важному делу. Минутку. Я напишу.

Начертав что-то на карточке, он воспользовался передышкой, чтобы тщательно все оглядеть – выглянул во двор, заглянул в коридор и сделал лестные для Джоан выводы.

«Если бы она была из тех, кто вцепится в письма, – подумал он, – она бы в таком месте не жила. Значит, она их сразу выбрасывала».

Да, так размышлял он, стоя перед дверью, и мысли эти были важны, определяя его дальнейшее поведение. Видимо, здесь надо вести себя деликатно, по-джентльменски. Тяжело, ничего не скажешь, но иначе нельзя.

Служанка вернулась и выразительным жестом указала, где комната Джоан.

– Э? – спросил он. – Наверх?

– И прямо, – отвечала служанка.

На лестнице было темно, гость спотыкался, пока путь ему не осветил свет из раскрывшейся двери. У стола, чего-то ожидая, стояла девушка, и он отсюда вывел, что цель достигнута.

– Мисс Валентайн?

– Заходите, пожалуйста.

– Темновато у вас.

– Да, садитесь.

– Спасибо.

Предположения подтверждались. Р. Джонс научился читать по лицам, иначе в большом городе пропадешь, и понял, что девушка – не из щучек.

У Джоан Валентайн были пшенично-золотистые волосы и глаза того самого цвета, какой мы видим в зимнем небе, когда солнце освещает морозный мир. Сверкал в них и морозец, Джоан много вынесла, а испытания по меньшей мере создают вокруг нас стенку. Синева могла обрести атласный оттенок Средиземного моря, мурлыкающего у французских селений, могла – но не для всякого. Сейчас Джоан глядела просто, прямо, с вызовом и казалась именно такой, какой была, – и сдержанной, и беззаботной. Она тоже умела читать по лицам.

– У вас ко мне какое-то дело? – осведомилась она.

– Да, – отвечал гость. – Да… мисс Валентайн, поймите, я не хотел бы оскорбить вас.

Джоан подняла бровь. На мгновение ей показалось, что незнакомец напился.

– Что-что?

– Сейчас объясню. Я пришел к вам, – Р. Джонс становился все деликатней, – по исключительно неприятному делу. Для друга, только для друга… Надо человеку помочь…

Оставив прежние мысли, Джоан предположила, что этот толстый субъект собирает пожертвования.

– Меня просил зайти к вам Фредерик Трипвуд.

– Кто?

– Вы с ним не знакомы. Когда вы играли на сцене, он несколько раз писал вам. Может быть, вы не помните?

– Да, не помню.

– Может быть, вы уничтожили письма?

– Конечно, я писем не храню. А что?

– Видите ли, Фредерик Трипвуд собрался жениться и опасается… э…

– Что я его буду шантажировать? – спокойно и грозно спросила Джоан.

– Ну что вы! Дорогая мисс Валентайн!..

Джоан встала. Беседа явно подошла к концу.

– Передайте мистеру Трипвуду, – сказала она, – чтобы он не беспокоился. Опасности нет.

– Конечно, конечно, конечно! Так я и думал. Значит, передать, что письма выброшены?

– Да. До свиданья.

– До свиданья, мисс Валентайн.

Дверь закрылась, Р. Джонс остался в полной темноте, но не захотел вернуться, чтобы Джоан ее не приоткрыла. Он был рад, что унес ноги. Его часто встречали неприветливо, и все-таки во взгляде этой барышни было что-то особенно неприятное. Насчет писем он ей поверил, хотя и собирался сказать Фредди, что едва-едва справился с делом, истратив пятьсот фунтов. Но это так, деловая мелочь.

Когда он добрался до последней ступеньки, внизу позвонили; и внезапное озарение побудило его мгновенно взобраться наверх, почти к самой двери. Там, в углу площадки, он притаился.

Внизу раздался женский голос:

– Мисс Валентайн дома?

– Дома, только занята.

– Скажите ей, пожалуйста, что к ней пришла мисс Питерc. Эйлин Питерc.

Р. Джонс вцепился в перильца. Он все понял. Людям доверять нельзя. Вот, он ей поверил, а она все время вела свою хитрую игру. Ну и девица! Пригласила эту невесту, а теперь посмотрит, кто больше даст. Если бы не счастливый случай, Фредди и его Эйлин оказались бы на аукционе. Он знал такой трюк, им пользовался, но чтобы особа женского пола… Времена, однако, пошли!

Думая все это, он отступал к стене, в самый угол. Дверь открылась. Служанка сказала:

– Ой, он ушел!

– Да. А что?

– Там к вам одна дама, мисс Питерc.

– Пускай зайдет.

Служанка, человек простой, крикнула вниз:

– Она говорит, идите!

По лестнице зацокали каблучки. Потом послышались голоса:

– Эйлин, что случилось?

– Джоан, я не помешала?

– Нет-нет. Заходи. Просто очень поздно. Что-нибудь случилось?

Дверь захлопнулась, служанка нырнула во тьму, Р. Джонс осторожно пополз вниз. Он совсем растерялся. По-видимому, Джоан не щучка, они давно знакомы. Ничего не понять!

Поступью индейца он снова подкрался к двери и обнаружил, что слышимость прекрасная.

5

Тем временем Эйлин, уже в комнате, быстро успокаивалась от одного присутствия Джоан. Надо сказать, та глядела теперь совсем иначе, мягче, хотя к мягкости примешивалось не только сострадание, но и снисхождение. Жизнь компенсирует свои удары тем, что их жертвы обретают способность смотреть снисходительно, если не презрительно на мелкие горести счастливцев. Джоан помнила, что ей вечно приходилось утешать и защищать подругу; кротость притягивала мелкие стрелы судьбы, и людям определенного типа хотелось стать ей щитом. Именно это желание лишило сна Джорджа Эмерсона, а сейчас шевельнулось в Джоан! Она, считавшая счастливым тот день, когда удавалось заплатить за жилье, чувствовала, что все ее заботы – ерунда перед заботами гостьи. Вероятно, та потеряла брошку или кто-то был с ней невежлив, но ведь для нее это трагедия. В сущности, беда, как и красота, субъективна, и для Эйлин утрата брошки значит больше, чем для нее, Джоан, утрата той жизни, когда ты не голодаешь.

– Что с тобой? – спросила хозяйка. – Расскажи мне.

Эйлин села и огляделась. Самый вид комнаты успокоил ее, как успокаивает нашу странную душу зрелище чужих несчастий. Она не могла бы изложить свои мысли, но получалось, что есть беды похуже дурного пищеварения. Окинув взглядом вытертый ковер, старые обои, несвежие занавески, она даже смутилась.

– Да ничего, – сказала она. – Наверное, расстроилась по пустякам.

– Ну, расскажи пустяки, – предложила Джоан.

– Понимаешь, папа…

– Опять на тебя кричал?

– Не совсем на меня. Скорее, при мне.

Джоан стало полегче. Она вспомнила, что парижские шляпки и дорогие костюмы связаны с большими неудобствами. Сама она хотя бы свободна. Может быть, ей не к лицу одежды из лондонской лавки, но никому не придет в голову сорвать на ней гнев.

– Ужас какой! – сказала она. – Как же это было?

Повторив для порядка, что «это» пустяки, Эйлин поведала подруге недавние события. Подруга слушала ее, подавляя желание хихикнуть. Она не понимала, что для мистера Питерса какой-то древний жук дороже бриллиантового ожерелья. Однако последняя фраза привлекла ее внимание.

– Папа говорит, – сказала Эйлин, – что не пожалеет за него тысячи фунтов.

– Он пошутил? – проверила Джоан.

– Ну что ты!

– Тысячу фунтов!

– Для него это не так много. Он давал своему университету по сто тысяч долларов в год.

– За какого-то скарабея?

– Ты не понимаешь, он просто на них помешан. Это же коллекция! В газетах вечно пишут о людях, которые платят дикие деньги за всякую чепуху.

Приникнув ухом к двери, Р. Джонс жадно впитывал ее слова, но отскочил, когда где-то выше мелькнул свет и кто-то стал спускаться по лестнице. Мигом скатившись к выходу, он с неожиданной ловкостью выскочил на улицу и спокойно направился к Лестер-сквер, раздумывая об услышанном. Большая часть его доходов рождалась от таких размышлений.

Тем временем Джоан смотрела на Эйлин так, словно ей явилось видение. Она встала. Есть случаи, когда говорить надо стоя.

– Твой отец, – сказала она, – даст тысячу фунтов тому, кто вернет скарабея?

– Конечно, – отвечала гостья. – Но кто его вернет?

– Я.

Эйлин беспомощно смотрела на нее. Со школьных времен она поклонялась Джоан; и сейчас ей казалось, что она сама привела в ход какой-то могучий механизм.

– Ты?!

– Да это очень просто. Этот ваш граф увез скарабея в замок. Ты едешь туда в пятницу. Возьми меня с собой.

– Тебя?!

– А что такого?

– Как же я тебя возьму?

– Вот так.

– Нет, как…

– Что тут трудного?

– Ты же моя подруга… Если ты его украдешь, граф рассердится на папу…

– М-да… Хорошо. Сделаем иначе. Так, так, так… Минутку… Вот! Возьми меня как горничную.

– Ой, что ты!

– Возьми, возьми.

– Я не могу…

Джоан подошла к ней и твердо взяла ее за плечи.

– Эйлин, – сказала она, – не спорь. Ты меня не убедишь. Убедила бы ты волка, когда он гонится за хорошим, откормленным крестьянином? Вот так и тут. Эти деньги мне нужны, и я получу их. С этой минуты я – твоя горничная. Прежнюю можешь на время отпустить.

– Джоан, – сказала Эйлин, – это смешно, какая ты горничная? Слуги сразу тебя разоблачат. У горничных столько всяких дел, столько правил…

– Я их все знаю. Я была горничной.

– Не может быть!

– Была, была. Три года назад, когда совсем сидела на мели. Пошла по объявлению и служила.

– Чего ты только не делала!

– Да, я делала почти все. Хорошо вам, сытым, можете размышлять над жизнью, а нам приходится работать.

Эйлин засмеялась.

– Знаешь, – сказала она, – ты всегда меня побеждала. Спорить незачем?

– Конечно. Да, запомни, я тебе не Джоан, я Валентайн. Нет, нет. Три года назад меня так называли, но сейчас выберем что-нибудь другое. Тебе ничего не приходит в голову?

Эйлин задумалась:

– Может быть, Симеон?

– Замечательно! Ну, репетируем. Скажи это мягко, но отрешенно, как будто я червь, который тебе скорее нравится.

– Симе-он…

– Неплохо. Еще раз, повысокомерней.

– Симеон… Симеон… Симеон.

– Прекрасно!

– Чему ты смеешься?

– Да так, вспомнила. Наверху живет один человек, я вчера учила его предприимчивости. Интересно, что бы он сказал, если бы увидел, как я осуществляю свои советы на практике?

Глава IV

1

На следующее утро Эш сидел дома и пытливо читал объявления в «Морнинг пост». Привычные филантропы продолжали свое дело. Брайан Макнил приманивал народ золотом, равно как и Энгус Брюс, Данкан Макфэрлан, Уоллес Макинтош и Дональд Макнэб. Молодой христианин по-прежнему жаждал тысячи. Однако было тут и новое:

«Требуется молодой человек приятной наружности, бедный, предприимчивый, смелый. Работа опасная и тонкая. Плата высокая. Обращаться с 10 до 12 в юридическую контору „Мейнпрайс, Мейнпрайс и Бул“, Денвер-стрит, 3».

Пока он читал, небольшие часы, стоявшие на столике, пробили 10.30. Вероятно, именно это все и решило. Если бы он мог пойти туда попозже, барьеры лени преградили бы ему путь; а так – он мигом вскочил.

Обувшись и кинув взгляд в зеркало (да, наружность приятная), он схватил шляпу, выбежал на улицу и схватил такси, ощущая, что готов на все, кроме убийства. Ему всегда нравились книги, где рыцари вскакивают на коня и скачут к дракону. Такси и юристы – практически то же самое. С такими чувствами он и входил в контору.

– Я по объ… – начал он, обращаясь к рассыльному.

– Займите очередь, – сказал тот, и Эш заметил, что в приемной полно народу. Объявления, начинающиеся со слова «требуется», быстро вытягивают с лондонского дна очень странных тварей, приносящих с собою весь темный ужас глубин. Нет сомнения, что никому на свете они не требуются, но, выйдя на поверхность, да еще сбившись в кучу, они обретают какую-то безнадежную надежду.

Эш вошел последним, когда стрелки на корпулентных часах показывали 10.20. Наспех отряхнув костюм, пригладив волосы, чтобы подчеркнуть приятную наружность, он миновал врата судьбы.

Комната отличалась той неприютностью, которую умеют создавать юристы. Так и казалось, что ее не подметали с 1786 года. Окно было маленькое и мутное, как и положено юридической конторе. Быть может, беспечный Мейнпрайс или ветреный Бул открыл его на радостях, услышав весть из Ватерлоо, но с той поры это не повторялось.

В окно, а точнее – на окно, ибо взгляд не пробил бы грязи, смотрел невысокий человек. Когда Эш вошел, он обернулся, и так, словно его ударили в особенно нежное место. Глаза его с истинной мукой глядели из-под сивых бровей. Отчасти это объяснялось недавними беседами, отчасти – болью в животе.

Вынув изо рта сигару, он проглотил таблетку. Лицо его превращалось из перекошенного в удивленное.

– Что вам нужно? – спросил он.

– Я по объявле…

– А, это ко мне! Я уж совсем отчаялся. Что за типы, нет, что за типы! Когда я пишу «молодой человек приятной наружности», это значит «молодой» и «приятной», а не бродяга лет за пятьдесят.

Соболезнуя своим предшественникам, Эш тем не менее признал, что описание удачно.

– Больше не могу, – продолжал незнакомец. – Есть там кто еще?

– Вроде не было.

– Тогда – к делу. Не подойдет, черт с вами. Садитесь.

Эш сел, хотя тон ему не понравился.

– Что ж, – сказал загадочный человек. – С виду вы годитесь. Вылитый лакей. Высокий, худой, незаметный. Да, тут все в порядке.

– Простите, – сказал Эш, – если вам нужен лакей, обратитесь к кому-нибудь другому. Мне это не подходит. До свиданья.

Он встал, сожалея о том, что нельзя швырнуть в незнакомца очень хорошую чернильницу.

– Сядьте! – рявкнул тот.

Эш снова сел. Весной, да еще когда вам двадцать шесть, надежда живуча.

– И не дурите. Просто лакей мне не нужен.

– А, вы хотите, чтобы он шил и стряпал?

– Острота, а?

– Вероятно.

Незнакомец немного помолчал.

– Ладно, – сказал он наконец. – Оно и лучше, только нахал выдержит такое дело. Я думаю, мы сработаемся.

– А какая у вас работа?

Незнакомец пытливо вгляделся в Эша. Тот ответил улыбкой.

– Прямо не знаю, как объяснить… Я собираю скарабеев. С тех пор как я оставил бизнес, я только ими и живу. У меня – лучшая частная коллекция. Ясно?

– Ясно, босс.

– Не называйте меня «босс»!

– Я так, по-дружески. А как вас называть?

– Мистер Питерc. Я Дж. Престон Питерc.

– А я Эш Марсон. Так вы говорили?..

Шекспир и Поуп уверяют, что дважды рассказанная повесть наводит тоску. Поэтому мы не сделаем этой ошибки, хотя и заметим, что версия мистера Питерса весьма отличалась от спокойной, беспристрастной летописи, которую вы читали. Графа Эмсворта, в частности, он назвал пронырой и чучелом.

– Значит, – подытожил Эш, – надо украсть скарабея. Хорошо, но при чем тут лакей?

– А кто еще? Взломщик, да? Секретаря у меня нет, это все знают.

– Ясно. А если я попадусь, тогда что?

– Ничего. Выкручивайтесь как можете. Мы с вами понимаем, что это не кража, а судьи с присяжными не поймут. Да, риск большой, но и плата немалая. Пять тысяч долларов!

Эш чуть не подскочил.

– Пять тысяч! Тысяча фунтов?

– Да.

– Когда начинаем?

– Вы согласны?

– Еще бы!

Мистер Питерc расплылся от радости и даже похлопал Эша по плечу.

– Молодец! – сказал он. – Ждите в пятницу в четыре часа на Паддингтонском вокзале.