Текст книги "Том 10. Дживс и Вустер"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

– Тебе можно позавидовать, – сказал я лицемерно.

– Я сам себе завидую.

– Она очаровательная девушка, – продолжал я лицемерить.

– Вот именно.

– Умна к тому же.

– На редкость. Романы пишет.

– Один за другим.

– Ты читал «Морские брызги»?

– Просто из рук не выпускал, – соврал я: на самом деле я и не брал его в руки.

– Ты видел пьесу?

– Дважды. Жаль, что она не пошла. Инсценировка Горринджа – детище глупца.

– Да, и непроходимого: я как первый раз его увидел, так сразу и раскусил.

– Жалко, что Флоренс не раскусила.

– Да. Кстати, какова судьба Горринджа? Когда я слышал о нем в последний раз, он был еще женихом Флоренс.

– Она разорвала помолвку.

– И очень мудро поступила. У него были длинные бакенбарды.

– Она считала его виновным в провале пьесы и прямо так ему и сказала.

– Да уж, она не из тех, кто смолчит.

– Что ты имеешь в виду?

– Что искренность, честность и прямодушие у нее в крови.

– Да, это правда.

– Она открыто высказывает свое мнение.

– Всегда.

– Прекрасное свойство.

– В высшей степени.

– Такая девушка, как Флоренс, никому спуску не даст.

– Точно.

Воцарилось молчание. Он сплетал и расплетал пальцы, и я чувствовал по каким-то признакам в его поведении, что он хотел бы что-то сказать, но не может решиться. Помню, такую же робость выказывал его преподобие Пинкер (он же Свинкер), когда собирался с духом, чтобы пригласить меня в Тотли-Тауэрс; или взять собак – они кладут вам лапу на колено и заглядывают в лицо, тихо, без всякого тявканья, но давая понять, что есть тема, на которую у них язык чешется высказаться.

– Берти, – произнес он наконец.

– Ау.

– Берти.

– Да.

– Берти.

– Да здесь я. Прости, но не в родстве ли ты с какой-нибудь испорченной граммофонной пластинкой? Может быть, ею была напугана твоя мать?

И тут слова полились потоком, как будто кто-то вынул затычку.

– Берти, я должен сказать тебе кое-что о Флоренс, хотя ты ее двоюродный брат и, наверное, все это и без меня прекрасно знаешь. Она чудесная девушка и в общем безупречная во всех отношениях, но у нее есть одна черта, довольно неудобная для тех, кто ее любит и помолвлен с ней. Не подумай, что я ее осуждаю.

– Что ты, что ты.

– Я говорю об этом так, между прочим.

– Конечно.

– Так вот, она не прощает поражений. Чтобы она не разочаровалась в тебе, ты должен выйти победителем. Она ведет себя, как сказочные принцессы, которые заставляли добрых молодцев исполнять желания: то заберись им на хрустальную гору, то добудь волосок из бороды татарского хана, а не справился – катись колбаской.

Я припомнил, что это за принцессы, о которых говорил Медяк: я всегда считал их дурехами. Почему, собственно, умение жениха забираться на хрустальные горы – залог счастливого брака? Вряд ли это умение будет требоваться чаще, чем раз в десять лет.

– Горриндж, – продолжал Медяк, – потерпел неудачу, и она стала для него роковой. Мне рассказывали, что когда-то Флоренс была помолвлена с жокеем-аристократом, и забраковала его, потому что он упал с лошади, беря препятствие на скачках «Гранд нэшнл». Она очень требовательна к людям. Разумеется, я восхищаюсь этим.

– Ну, разумеется.

– Такая девушка имеет право высоко держать планку.

– Несомненно.

– Но, как я уже сказал, ее требовательность ставит меня в затруднительное положение. Бог знает почему, она вбила себе в голову, что я должен победить на этих выборах в Маркет-Снодсбери (мне-то всегда казалось, что она равнодушна к политике), так что если я проиграю, то прости-прощай наша любовь. Поэтому…

– Настал момент, когда все люди доброй воли должны прийти на помощь партии?

– Вот именно. Ты будешь за меня агитировать. Так агитируй и в хвост и в гриву и позаботься, чтобы Дживс от тебя не отставал. Я просто обязан победить.

– Можешь на нас положиться.

– Спасибо, Берти, я всегда знал, что ты настоящий друг. А сейчас пойдем пообедаем.

4

Обогатив клеточный материал отличным обедом, который всегда подают в отеле «Баррибо», и условившись, что Медяк заедет за мной ближе к вечеру (мой собственный спортивный автомобиль слег с нервным расстройством), мы двинулись в разные стороны: он – на поиски Магнолии Гленденнон, а я – обратно в фамильную цитадель.

Понятно, что я шел по лондонским улицам в глубоком раздумье. На днях я читал приключенческий роман, где про героиню было сказано, что от удара в глаз у нее мысли разбежались в разные стороны, и я подумал, что мы с ней два сапога пара.

На душе у меня было муторно. Тяжело узнать, что твой старинный приятель, и притом закадычный, стал женихом Флоренс Крэй. Я вспомнил, что ощущал я сам, оказавшись в этой неприятной роли. Я тогда чувствовал себя замурованным в подземелье узником «Тайной девятки».

Хотя скажу справедливости ради, что ее облицовка была просто загляденье. В кладовой моей памяти сохранилась картина, относящаяся ко времени жениховства Стилтона Чезрайта: высокая пепельная блондинка с гибкой фигурой и потрясающим профилем. Девушка с такими внешними данными вполне могла стать украшением гарема одного из султанов, что посолиднее. Я хоть и давно ее не видел, но предлагал, что все эти достоинства по-прежнему при ней. Недаром Медяк, говоря о своей возлюбленной, с такой легкостью перевоплотился в воркующего голубка!

Но смазливая внешность – еще не все. Взвешивая все «за» и «против», надо учитывать, что Флоренс – командирша по природе и видит своего суженого этаким расторопным мальчиком на побегушках. С самого детства она была… как это… начинается с «д»… нет, вылетело слово… но сейчас вы поймете, что я хочу сказать. Еще в школе я выиграл конкурс на лучшее знание библейских текстов, для чего мне, естественно, потребовалось как следует изучить Священное Писание, и во время своих занятий я как-то наткнулся на рассказ про военного, который говорил одному: «пойди», и тот шел; и другому: «приди», и тот приходил.[61]61
  …«приди», и тот приходил. – Евангелие от Матфея, 8, 9.


[Закрыть] Ну, в точности как Флоренс. Уж она бы задала жару тому, кто осмелился бы прийти, когда она сказала: «пойди», или наоборот. Деспотичная – вот слово, которое я пытался вспомнить. Она была деспотичной, как уличный регулировщик. Неудивительно, что на душе у меня было муторно. Я считал, что Медяк сорвал в саду любви лимон, по ошибке приняв его за персик.

Но потом мои мысли приняли менее мрачное направление. Такое частенько случается после хорошего обеда, даже если за ним вы не выпили ни капли. Я напомнил себе, что многим мужьям даже нравится, когда жены заставляют их крутиться, и, возможно, Медяк был как раз из таких. Не исключено, что он придерживался той точки зрения, что если жена учит тебя сидеть смирно, служить и по команде брать кусочки сахара, положенные тебе на нос, этому надо радоваться, ведь, значит, она проявляет к тебе интерес.

Приободрившись, я потянулся за портсигаром, но не успел я открыть его, как уже – растяпа этакий! – выронил на мостовую. Я сошел с тротуара, чтобы поднять его, но тут за моей спиной раздался автомобильный гудок, и, начав делать пируэт, я увидел, что через какие-нибудь две секунды борт мне протаранит мчащееся такси.

Сложность пируэта – говорю это для непосвященных – состоит в том, что если вы не танцовщик, у вас могут заплестись ноги; как раз это со мной и произошло. Мой левый ботинок зацепился за правую лодыжку, я потерял равновесие, покачнулся и через долю секунды повалился, словно какое-нибудь величественное дерево под топором дровосека; я сидел на мостовой с разбежавшимися мыслями в голове, и тут чья-то незримая рука вцепилась в мой локоть и вытащила меня на безопасный берег. Такси проехало и свернуло за угол.

Разумеется, первое, что делает в таких случаях человек, наделенный тонкими чувствами, это благодарит своего храброго спасителя. Я повернулся, чтобы так поступить, и увидел, что мой храбрый спаситель – вот так сюрприз! – не кто иной, как Дживс. Свалился как снег на голову. Я понятия не имел, что он тут делает, и в первый момент даже подумал, что это не он, а его астральное тело.

– Дживс! – выпалил я. Я почти уверен, что это слово сюда подходит. В общем, пусть будет так: выпалил.

– Добрый день, сэр. Надеюсь, вы не пострадали. Вы были на волосок от гибели.

– Вот именно. Не скажу, что целая жизнь промелькнула в этот миг перед моим мысленным взором, но уж добрая ее половина – точно. Но вы…

– Не стоит благодарности, сэр.

– Если бы не вы, завтра мое имя фигурировало бы в колонке некрологов.

– Рад был помочь, сэр.

– Удивительное дело, вы как американская морская пехота: всегда словно из-под земли вырастаете в критический момент. Помню, как вы появились в тот раз, когда А. Б. Филмер и я выясняли отношения с лебедем, и подобным случаям несть числа. Когда буду в следующий раз молиться, обязательно распишу в красках ваши благодеяния. Но что вас занесло в эти края? Кстати, где мы находимся?

– На Керзон-стрит, сэр.

– Да, конечно. Я бы сам сообразил, если бы не погрузился в размышления.

– Вы были погружены в размышления, сэр?

– С головой. Я расскажу об этом после. Кажется, здесь неподалеку находится ваш клуб?

– Да, сэр, за углом. В ваше отсутствие я упаковал вещи и решил пойти туда пообедать.

– На мое счастье. Если бы вы не пошли в клуб, я был бы сейчас… Как там в вашей прибаутке? Где про колесо.

– «Всего лишь пыль под колесом твоей повозки»,[62]62
  …под колесом твоей повозки. – Цитата из стихотворения Лоренс Хоуп (1865–1904) «Всего лишь пыль».


[Закрыть] сэр.

– Или, скорее, повозки таксиста. Почему вы так испытующе на меня смотрите, Дживс?

– Мне кажется, что после этого неприятного происшествия у вас несколько взъерошенный вид, сэр. Если вы позволите, я бы предложил вам сейчас направиться вместе со мной в клуб «Подручный Ганимеда».

– Понял. Вы меня там умоете и почистите.

– Именно так, сэр.

– И, может быть, дадите виски с содовой?

– Разумеется, сэр.

– Мне это будет очень кстати. Медяк без пяти минут трезвенник, так что коктейлей мы до обеда не пили. И знаете, почему он не пьет? Потому что девица, с которой он помолвлен, неразумно толкает его к воздержанию от спиртного. И знаете, кто эта девица? Моя двоюродная сестра Флоренс Крэй.

– В самом деле, сэр?

Разумеется, я не рассчитывал, что он выпучит глаза и запрыгает по тротуару: он сдержанно реагировал на любую новость, какой бы сногсшибательной она ни была; но я понял по тому, как изогнулась и поднялась на три миллиметра его бровь, что мое сообщение его заинтересовало. И его реплика «В самом деле, сэр?» несла, что называется, большую смысловую нагрузку. Он подразумевал под этим, что такой поворот событий мне на руку, потому что как только бывшая невеста заключает новую помолвку, она перестает представлять потенциальную угрозу для бывшего жениха, и можно больше не опасаться, что она вдруг передумает. Я разгадал подтекст и полностью согласился с Дживсом, хотя, естественно, не заявил об этом вслух.

Дело в том, что Дживс всегда помогает мне выпутываться из недоразумений с прекрасным полом, и он знает всю подноготную про разнообразных женщин, которым время от времени едва не удается затащить меня под венец; но, разумеется, мы с ним не обсуждаем их. Обсуждать женщину, на наш взгляд, значит трепать ее имя, а трепать имя женщины не в правилах Вустеров. И Дживсов тоже. Не поручусь за Чарли Силверсмита, но думаю, что и он не нарушает в этом отношении моральный кодекс. Подобные неписаные правила впитываются с молоком матери.

Словом, я просто сообщил Дживсу, что Флоренс заставила Медяка баллотироваться в парламент и что мы будем агитировать за него избирателей, и попросил его не жалеть сил, чтобы сформировать у них надлежащее мнение. После того, как он ответил: «Да, сэр», «Слушаюсь, сэр» и «Понимаю, сэр», – мы проследовали в клуб «Подручный Ганимеда».

В клубе было как нельзя уютней. Неудивительно, что Дживс предпочитает проводить здесь большую часть свободного времени. По сравнению с клубом «Трутни» этот клуб, конечно, был пресноват. Я справедливо предполагал, что не увижу здесь в обеденное время ни разбросанного хлеба, ни рассыпанного сахара: это никак не вязалось бы с тем, что здешняя публика – пожилые дворецкие и камердинеры в летах, однако в отношении комфорта пожаловаться было не на что. Грохнувшись на мостовую, я ушиб мягкие места, и я почувствовал себя лучше только после того, как, умытый и почищенный, снова в полном параде, погрузился в глубокое кресло в курительной комнате.

Потягивая виски с содовой, я вернулся к разговору о баллотировке Медяка, которая, естественно, была темой дня.

– Думаете, он имеет шансы, Дживс?

Он ответил не с кондачка, а все взвесив, как будто решался на вложение денег.

– Трудно сказать, сэр. Маркет-Снодсбери, как и многие другие провинциальные городки Англии, можно назвать чопорным. Там придают большое значение респектабельности.

– Медяк достаточно респектабелен.

– Вы правы, сэр, но вам же известно: он человек с прошлым.

– Так, мелкие грешки.

– Однако узнай о них избиратели – и он лишится их поддержки.

– Но ведь узнать им неоткуда. Правда, он есть в клубной книге…

– Одиннадцать страниц, сэр.

– Но вы уверяете, что ее содержание никогда не будет разглашено.

– Никогда, сэр. На этот счет мистер Уиншип может быть совершенно спокоен.

От слов Дживса я вздохнул свободнее.

– Дживс, – сказал я, – от ваших слов я вздохнул свободнее. Вы же знаете, я всегда тревожусь из-за клубной книги. Ее ведь хранят под замком?

– В общем, нет, сэр, но она надежно пристроена в кабинете секретаря.

– Тогда не о чем беспокоиться.

– Я бы так не сказал, сэр. У мистера Уиншипа, наверное, были товарищи по проделкам, и они могут по неосторожности поделиться с кем-нибудь воспоминаниями, которые попадут в светскую хронику крупных газет и оттуда – в газеты Маркет-Снодсбери. По-моему, их всего две, и одна из них – непримиримый противник консерваторов, которых представляет мистер Уиншип. Такое может произойти, и последствия будут катастрофическими. В данный момент я не имею возможности узнать, кто именно соперник мистера Уиншипа, но я уверен, что он – образец респектабельности и что его прошлое можно без ущерба для него подвергнуть самому дотошному расследованию.

– Что за мрачность, Дживс? Почему вы не рвете розы? Поэт Геррик осудил бы вас.

– Простите, сэр. Я не знал, что вы принимаете судьбу мистера Уиншипа так близко к сердцу, иначе я был бы более осторожен в высказываниях. Для него очень важно победить на выборах?

– Жизненно необходимо. Флоренс укажет ему на дверь, если он проиграет.

– Вы шутите, сэр?

– Он сам так говорит, и думаю, он прав. Его доводы весьма убедительны. Он говорит, она очень требовательна к людям и не прощает поражений. Доподлинно известно, что она дала отставку Перси Горринджу из-за того, что пьеса, которую он написал по ее роману, выдержала только три представления.

– В самом деле, сэр?

– Проверенный факт.

– В таком случае будем надеяться, что мои опасения не оправдаются, сэр.

В то время, когда мы тешили себя надеждой на то, что его опасения не оправдаются, на мой стакан с виски упала тень, и я увидел, что около нас стоит еще один член клуба – человечек из разряда «спасайся, кто может» с брюшком, одетый скорее по-загородному, чем по-городскому, в галстуке, говорящем о его принадлежности к Сторожевой бригаде, хотя вряд ли это могло быть так. В отношении его манер мне в тот момент не пришло на ум более точного эпитета, чем «фамильярные», но, заглянув потом в словарь синонимов из библиотеки Дживса, я обнаружил, что они были «панибратскими, развязными, нахальными, несдержанными, непочтительными, хамскими, бесцеремонными и назойливыми». Если я скажу вам, что первым делом он ткнул Дживса под ребра корявым указательным пальцем, вы поймете, что я имею в виду.

– Привет, Реджи, – сказал он, и я замер в кресле, потрясенный открытием, что Дживса зовут Реджинальдом. Мне раньше и в голову не приходило, что у Дживса есть имя. Хорошо еще, что не Берти, а то какая возникла бы путаница.

– Добрый день, – ответил Дживс, и мне стало ясно, что этот господин не входит в круг его ближайших друзей. В голосе Дживса сквозила холодность, которой мог пренебречь разве что такой несдержанный и непочтительный человек, как его знакомец.

Тип «спасайся, кто может», казалось, не заметил, что ему не рады. Он продолжал вести себя так, как будто встретил старинного приятеля.

– Как делишки, Реджи?

– Спасибо, пребываю в добром здравии.

– Ты что, похудел? Тебе нужно жить в деревне, как я, и питаться настоящим деревенским маслом. А вам, голубок, – обратился он ко мне, – нужно быть поосторожней с танцами на проезжей части. Я ехал в том такси и подумал, что вам крышка. Вы Вустер?

– Да, – изумленно ответил я. Я и не знал, что стал знаменитостью.

– Я так и думал. У меня хорошая память на лица. Ладно, заболтался я с вами. Мне нужно зайти к секретарю по одному делу. Рад был увидеться, Реджи.

– До свидания.

– Вустер, старина, рад был увидеться.

Я попрощался с ним, и он нас покинул. Я обратился к Дживсу; ошеломляющая догадка, о которой я говорил раньше, неслась на всех парусах.

– Кто это был?

Он ответил не сразу: очевидно, он был так шокирован, что не мог вести беседу. Только после глотка ликера к нему вернулось самообладание. Когда он все-таки заговорил, по его тону было понятно, что он вообще предпочел бы не высказываться на эту тему.

– Тот человек, о котором вы упомянули за завтраком, сэр. Бингли, – он произнес это имя так, как будто оно оскверняло его рот.

Я обомлел. Меня бы мог сейчас сразить наповал даже удар зубочисткой.

– Бингли? Нипочем бы его не узнал. Он совершенно изменился. Когда-то он был худой и очень мрачный, просто туча тучей. Казалось, он вечно погружен в мысли о грядущей революции, которая предоставит ему свободу гнаться за мной по Парк-лейн с обагренным кровью ножом.

Ликер, казалось, возвратил Дживсу душевное равновесие. Теперь в его голосе слышалось привычное спокойствие.

– Думаю, в то время, когда он работал у вас, он придерживался крайне левых взглядов. Они поправели, когда он стал собственником.

– Собственником?

– Его дядя, владелец лавки, умер и оставил ему в наследство дом и круглую сумму.

– Думаю, перемена взглядов под влиянием полученного наследства – частое явление среди таких людей, как Бингли.

– Очень распространенное. Они начинают смотреть на грядущую революцию с другой точки зрения.

– Понимаю вашу мысль. Они не хотят, чтобы за ними гнались по Парк-лейн с обагренными кровью ножами. Он все еще камердинер?

– Он удалился на покой. Ныне он праздный обыватель Маркет-Снодсбери.

– Маркет-Снодсбери? Забавно.

– Простите, сэр?

– Я хотел сказать, странно, что он живет именно в Маркет-Снодсбери.

– Многие люди живут в Маркет-Снодсбери, сэр.

– Но ведь мы сейчас как раз туда едем. Интересное совпадение. Там, судя по всему, находится дом его дяди.

– Надо полагать.

– Возможно, мы увидимся с ним.

– Надеюсь, что нет, сэр. Я о нем плохого мнения. Бесчестный человек. На него нельзя положиться.

– Почему вы так решили?

– Интуиция.

Но это уже не моя забота. Занятому человеку, вроде меня, некогда разбираться, можно положиться на Бингли или нет. Если нашим дорогам суждено пересечься, я хотел бы только, чтобы он оставался трезвым и держался подальше от холодного оружия. Живи сам и давай жить другим – вот девиз Бустеров. Я допил виски с содовой и встал.

– Вот что я думаю, – сказал я. – Если он такой ярый консерватор, нам будет легко убедить его голосовать за Медяка. А сейчас нам пора. Медяк повезет нас на своей машине, и я не знаю, когда он за нами заедет. Спасибо за королевский прием, Дживс. Вы вдохнули новую жизнь в мою изможденную оболочку.

– Не стоит благодарности, сэр.

5

Медяк заехал за мной, как и обещал, и, выходя к машине, я увидел, что ему удалось сговориться с Магнолией: на заднем сиденье сидела девушка, и когда он сказал: «Знакомьтесь: мистер Вустер, мисс Гленденнон», все для меня окончательно прояснилось.

Хорошая девушка, подумал я, и собой хороша. Но все-таки не настолько, чтобы отнести на ее счет прибаутку Дживса: «Так вот краса, что в путь суда подвигла»,[63]63
  …что в путь суда подвигла. – К.Марло. «Трагическая история доктора Фауста» (акт V, сцена 1), пер. Е. Бируковой.


[Закрыть] и, вероятно, это было даже к лучшему, потому что Флоренс, я думаю, выказала бы недовольство, возвратись Медяк из поездки с приобретением, от которого глаз не отвести. Человек в его положении должен проявлять большую осмотрительность при выборе секретарши и отсеивать кандидаток, которые могли бы победить на последнем конкурсе «Мисс Америка». Но, безусловно, у нее была приятная внешность. Она производила впечатление тихой, участливой девушки, которая, только поделись с ней своим горем, и за руку тебя возьмет, и по головке погладит. Если придешь к ней и скажешь: «Я только что совершил убийство, и мне как-то не по себе», – то услышишь в ответ: «Ничего страшного, постарайтесь не думать об этом. С кем не бывает». Короче, маленькая мама, к тому же классная машинистка. Чего еще можно было желать для Медяка?

Дживс вынес чемоданы и сложил их в багажник, и Медяк попросил меня вести машину, потому что ему нужно было обсудить с новой секретаршей много вопросов, касающихся, видимо, ее должностных обязанностей. Дживс сел впереди рядом со мной, и мы отправились; о поездке как таковой не могу сказать ничего интересного. Всю дорогу я пребывал в веселом расположении духа, как всегда, когда не за горами новая встреча со стряпней Анатоля. Дживс, вероятно, испытывал те же чувства: он такой же горячий поклонник этого сковородного самородка, как и я, но если я распевал за рулем, то он, по своему обыкновению, был нем, как чучело лягушки, и не подтягивал, хотя я настойчиво приглашал его петь со мной на два голоса.

Достигнув цели путешествия, мы разошлись по своим делам. Дживс занялся багажом, Медяк повел Магнолию Гленденнон в свой кабинет, а я направился в гостиную, где никого не застал. Дом показался мне вымершим; в предвечернее время загородные усадьбы часто производят такое впечатление на новоприбывшего гостя. Ни тети Далии, ни ее супруга дяди Тома нигде не было видно. Я подумал, не заглянуть ли в ту комнату, где дядя Том хранит свою коллекцию старинного серебра, но решил, что не стоит. Дядя Том представляет собой тип страстного коллекционера, который будет часами напролет рассказывать своей бедной жертве о канделябрах, лиственном узоре, рельефном изображении венков из лент и орнаменте «годрон» в виде цепи овалов – что, конечно, никому не интересно.

Можно было нанести визит Анатолю, но и от этой мысли я отказался. У него тоже есть свой конек – состояние его здоровья, и он не преминет излить на беззащитного слушателя длинный монолог на эту тему. У него случаются приступы того, что он называет mal au foie,[64]64
  Болезнь печени (франц.).


[Закрыть] и его рассуждения представляют интерес, скорее, для специалиста-медика, чем для профана вроде меня. Не знаю, отчего так, но когда кто-то начинает рассказывать мне о своей печени, я всегда слушаю без особого наслаждения.

В общем, мне ничего не оставалось, как отправиться на прогулку по обширному парку и земельным угодьям.

В этот предвечерний час было душно и знойно, и казалось, Природа колеблется, нагнать ей страху на людишек сильнейшей грозой или не стоит, – но я пренебрег опасностью. Неподалеку от дома находится лесок, в который я всегда любил ходить; туда-то я и направился. Там к услугам тех, кто желает посидеть и поразмышлять, есть пара деревянных лавочек, и, двигаясь прямым курсом вдоль первой из них, я увидел, что на ней лежит дорогой фотоаппарат.

Я несколько удивился: я понятия не имел, что тетя Далия пристрастилась к фотографии, хотя, конечно, тетушки – народ взбалмошный, от них только и жди сюрпризов. Почти сразу же мне пришла в голову здравая мысль, что без дождя грозы не бывает, а от дождя фотоаппарат может испортиться. Поэтому я взял его и зашагал обратно к дому, предвкушая радость пожилой родственницы, которая будет благодарить меня за заботу со слезами на глазах, но тут раздался вопль, и из-за кустов появился какой-то человек. Не скрою, я порядком струхнул.

Это был на редкость толстый мужчина с большим розовым лицом и в панаме с розовой лентой. Я никогда его раньше не видел и задался вопросом, что он тут делает. Что такого субъекта могла пригласить тетя Далия, было маловероятно, тем более его не мог пригласить дядя Том, который настолько не жалует гостей, что, узнав об их приближении, обычно бросается наутек и исчезает, по словам Дживса, так, что и следов не найдешь. Но, как я уже говорил, тетушки – народ взбалмошный, от них только и жди сюрпризов, и не приходилось сомневаться, что у прародительницы есть веские причины якшаться с этим типом. Поэтому я вежливо улыбнулся и добродушно поприветствовал его: «Салют».

– Хороший денек, – сказал я, все еще вежливо улыбаясь. – Хотя не такой уж хороший. Похоже, будет гроза.

Казалось, он был чем-то раздражен. Его лицо стало таким же ярко-розовым, как лента на панаме, и щеки его слегка затряслись.

– К черту грозу! – ответил он, скажем так, несколько отрывисто, и я сказал, что и сам не люблю грозу. Особенно, добавил я, мне не по душе молния.

– Говорят, она никогда не ударяет дважды в одно и то же место, но ведь хватит и одного раза, правда?

– К черту молнию! Что вы делаете с моим фотоаппаратом?

Этот вопрос, естественно, повернул мои мысли в другое русло.

– Так это ваш фотоаппарат?

– Да, мой.

– Я собирался отнести его в дом.

– Отнести в дом?

– Я боялся, что его замочит дождь.

– Хм. Кто вы такой?

Я был рад, что он спросил об этом. Такому сообразительному малому, как я, не стоило большого труда догадаться, что он полагает, будто схватил меня с поличным, и я был рад возможности вручить ему свои верительные грамоты. Я понимал, что прежде чем мы вместе сможем весело посмеяться над этим забавным недоразумением, мне придется немало попотеть.

– Моя фамилия – Вустер, – сказал я. – Я тетин племянник. В смысле, – продолжил я, потому что мне показалось, что мои последние слова прозвучали как-то не совсем так, – миссис Траверс – моя тетка.

– Вы живете в ее доме?

– Да. Я только что приехал.

– Хм, – сказал он снова, но уже с меньшей враждебностью в голосе.

– Да, – лишний раз подтвердил я.

Наступила пауза, во время которой он, вероятно, мысленно переоценил произошедшее в свете моих заявлений и подверг его тщательному разбору; затем он еще раз хмыкнул и заковылял прочь.

Я не сделал ни шага, чтобы последовать за ним. Я был сыт по горло нашим общением, несмотря на его краткость. Живя под одной крышей, решил я, мы, безусловно, будем иногда раскланиваться, но только в том случае, если столкнемся нос к носу. Весь этот эпизод напомнил мне о моей первой встрече с сэром Уоткином Бассетом и о недоразумении с его зонтиком. Я был потрясен, как в тот раз. Хорошо, что в двух шагах от меня стояла деревянная лавочка и я мог посидеть и успокоить нервы. Небо становилось все более сумрачным и – как бы это сказать – чреватым грозой, но я не трогался в путь. Только после того, как у меня над головой раздался грохот, точно пятьдесят семь грузовиков проехали по деревянному мосту, я понял, что малейшее промедление будет неразумно. Я поднялся и припустил к дому, добежал до застекленной двери гостиной и уже собирался войти, но тут изнутри до меня донесся человеческий голос. Даже, пожалуй, не то чтобы человеческий: это был голос моего нового знакомого, с которым мы болтали о фотоаппаратах.

Я замер. Когда-то я любил, лежа в ванне, петь песню, рефрен или припев которой начинался со слов: «Я стоял, я смотрел и я слушал», и как раз этим я сейчас и занимался, только вот смотреть было некуда. Дождь не шел, да и грохот грузовиков на деревянном мосту больше не раздавался. Казалось, Природа махнула на все рукой, решив, что затевать грозу слишком хлопотно. Так что я не только не был убит молнией, но даже не промок и пребывал в прежнем состоянии.

Владелец фотоаппарата говорил с невидимым собеседником и сказал вот что: «Его фамилия – Вустер. Говорит, он племянник миссис Траверс».

Было ясно, что к началу разговора я опоздал. Должно быть, до этого был задан какой-то вопрос, скажем: «Вы случайно не знаете, кто этот высокий, стройный, симпатичный, я бы даже сказал – очаровательный, молодой человек, с которым я разговаривал неподалеку от дома?» Или, возможно, вопрос был задан чуть-чуть иначе. Суть от этого не меняется. А второй собеседник подал реплику, что, мол, понятия не имею. После чего владелец фотоаппарата и произнес услышанную мною фразу. Не успел он договорить, как в комнате кто-то громко фыркнул и раздался возглас, полный ужаса и отвращения: «Вустер!» Я весь задрожал от макушки до пят. Возможно, я даже охнул, но, к счастью, не настолько громко, чтобы меня услышали в гостиной.

Дело в том, что я узнал голос лорда Сидкапа, или Спода, как я всегда буду его называть, сколько бы титулов он ни унаследовал. А ведь я-то думал и надеялся, что навсегда отряс прах Тотли-Тауэрс от своих ног и больше не увижу Спода. Этого живоглота, который своими поступками еще с раннего детства заставлял всех добропорядочных людей хвататься за головы. Неудивительно, что у меня на секунду потемнело в глазах и я, чтобы не упасть, вынужден был ухватиться за поплывший мимо розовый куст.

Этот Спод – здесь необходимы разъяснения для новичков, которые не читали предыдущих разделов моего жизнеописания, – многократно встречался мне на жизненных, так сказать, перекрестках, и никогда эти встречи добром не кончались. Я сказал, что сомневаюсь в возможности нежной дружбы между мной и владельцем фотоаппарата, но было еще менее вероятно, чтобы такое, как выражается Дживс, слияние душ произошло у нас со Сподом. Наши взгляды друг на друга были вполне определенными. Он был убежден, что, пока английскую землю топчут Вустеры, она никогда не станет землей героев, а я, в свою очередь, полагал, что тонна кирпичей, брошенная с высоты на голову Спода, – верное средство от всех недугов Англии.

– Вы с ним знакомы? – спросил владелец фотоаппарата.

– К сожалению, да, – ответил Спод таким тоном, точно он Шерлок Холмс и его спросили, знаком ли он с профессором Мориарти. – А вы как с ним столкнулись?

– При его попытке удрать с моим фотоаппаратом.

– Ха!

– Естественно, я подумал, что он хочет его украсть. Но если он действительно племянник миссис Траверс, это меняет дело.

Спод скептически отнесся к такому умозаключению, на мой взгляд, достаточно убедительному, и снова фыркнул – даже оглушительнее, чем в первый раз.

– То, что он племянник миссис Траверс, ровным счетом ничего не значит. Будь он племянником архиепископа, он вел бы себя точно так же. Тихой сапой Вустер украдет все, что только не прибито гвоздями. Он знал о вашем присутствии?

– Нет. Я стоял за кустом.

– А фотоаппарат у вас хороший.

– Уйму денег стоил.

– Тогда он, конечно, собирался его украсть. Решил, должно быть, что ему подфартило. Позвольте мне рассказать вам о Вустере. Наша первая встреча произошла в антикварном магазине. Я пришел туда с сэром Уоткином Бассетом, моим будущим тестем. Он коллекционирует старинное серебро. Сэр Уоткин поставил там среди мебели свой зонтик. Вустер был в магазине, но где-то прятался, и мы его не видели.