Текст книги "Том 5. Дживс и Вустер"
Автор книги: Пэлем Вудхаус
Жанры:
Юмористическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 44 страниц)
– Вы, возможно, не знаете, – сказал я ему, – а ведь он как-то раз дал пинка Эдвину.
Это возымело действие. Челюсть у дяди отвисла, и пальцы на ногах задергались, словно их овеял мимолетный зефир.
– Это правда?
– Спросите Флоренс. Спросите мальчика, который чистит сапоги и ножи.
– Вот это да!
Он посидел немного, погруженный в раздумье. Видно было, что мои слова произвели сильное впечатление.
– Признаюсь, – проговорил он наконец, поднеся бутылку ко рту и осушив ее на целую треть, – твое сообщение побуждает меня взглянуть на этого молодого человека несколько благожелательнее. Да, до некоторой степени, не спорю, я изменил свое отношение к нему. Видишь, в каждом из нас есть добро.
– Тогда, может быть… Он помотал головой.
– Нет, Берти, я не могу согласиться на этот брак. Взгляни с моей точки зрения. Человек живет совсем рядом со мной. Под тем предлогом, что он муж моей воспитанницы, он бы стал постоянно мозолить мне глаза. Выйдешь прогуляться в парк – смотри под ноги, не прячется ли он в траве? Сядет с нами за стол обедать – того гляди что-нибудь выползет из солонки. Никакая нервная система этого не выдержит.
Я понял его.
– Но вы еще не знаете последней новости, дядя Перси. Через месяц Боко уезжает в Голливуд. Представьте себе, Америка находится в трех тысячах миль от нас, а Голливуд – еще за три тысячи миль, на другом краю Америки!
Он выпучил глаза. – Это правда?
– Совершеннейшая.
Он помолчал немного, сосредоточенно считая на пальцах.
– У меня получается: шесть тысяч миль.
– Правильно.
– Шесть тысяч миль, – повторил он, как бы пробуя слова на вкус. – Ну, это совсем другое дело. Ты думаешь, Зенобия его любит?
– Всей душой.
– Странно. Удивительно. И финансовое положение у него действительно такое хорошее, как ты говорил?
– Еще лучше. Издатели кричат от ужаса, как малые дети, когда его агент заглядывает к ним обговорить условия очередного контракта.
– А насчет Голливуда? Ты уверен, что я не запутался в счете? Шесть тысяч миль – это верно?
– Может быть, немного больше.
– Ну, раз так, в таком случае, черт возьми…
Я вижу, железо горячо, и значит, самое время Боко его ковать.
– Сейчас я вам его пришлю, – говорю, – вы с ним переговорите и обсудите начерно условия. Вам никуда не надо идти. Автомобиль – его. Увидите, вы потом будете меня благодарить, когда поймете, какой подарок поднесли двум любящим сердцам весенней радостной порой.
– Тир-лим-пом-пом-пом! – милостиво отозвался мой старый родич, сердечно помахав мне ногой, и еще раз приложился к бутылке.
Я не стал терять ни единого мгновения, а помчался в бальную залу, определил в толпе Боко и направил его к цели, снабдив необходимыми добрыми напутствиями: «Держи хвост пистолетом!» и «Желаю удачи!» После чего привел в действие свой добрый старый «бентли» и укатил домой, радуясь, что благополучно завершил это скользкое дельце.
Первой моей заботой по прибытии на место было сорвать с себя проклятую полицейскую форму. Прокравшись во тьме к речному берегу, я предал ее хладным волнам, которые могли выбросить, а могли не выбросить ее на сушу где-нибудь в другом месте, откуда она, в конечном итоге, вернулась бы к законному владельцу. А затем примчался домой и нырнул под одеяло.
Но усталые вежды сон сомкнул мне не сразу, так как чья-то злодейская рука засунула мне в постель ежа, можно сказать – злого китовраса. Я, естественно, решил, что рука эта Боко Фитлуорта, и хотел было переложить животное на его ложе, однако рассудил, что Боко-то получит заслуженный урок, но каково будет китоврасу? Так что я отнес его в сад и выпустил на траву.
Затем, закончив труд дневных забот, лег и заснул безмятежным сном.
ГЛАВА 27
Когда я проснулся наутро, солнце уже сияло высоко в небе, ну, может быть, не так высоко, но все-таки. Сквозь закрытую дверь из комнаты Боко доносились размеренные звуки, туда-сюда, словно пилили сук, – верный знак, что он еще спит. Меня подмывало растолкать его и справиться, как вчера обошлось дело, но я все-таки воздержался. Он, наверное, поздно вернулся, подумал я, и нуждается в сне, который, я слышал, Дживс называл «природы утомленной оживителем». Я облачился в купальный костюм, накинул халат и двинулся на реку, но едва только вышел за калитку, как появилась Нобби верхом на велосипеде.
Даже самому случайному наблюдателю сразу стало бы очевидно, что она в отличном настроении. Глаза ее сияли, как говорится, подобно двум звездам, и она немедленно издала ликующий вопль, радостнее которого никогда еще не исторгало девичье горло.
– Привет, Берти! Все замечательно, а? Колоссально?
– По-моему, да, – ответил я. – Будем надеяться. Я оставил дядю Перси в размягченном состоянии, и Боко пошел вступить с ним в переговоры. Все должно было сойти благополучно.
– Так ты ничего не знаешь? Разве Боко тебе не рассказал?
– Мы с ним еще не виделись. Наши минуты сна и бодрствования не совпали. Когда он возвратился, я спал, а когда я встал, он еще не проснулся.
– А, понятно. Он пришел под мое окно на рассвете, швырнул в стекло горсть камешков и обо всем мне доложил. Все сошло, как по маслу.
– Да?
– По словам Боко, это был не разговор, а пир любящих сердец. Дядя Перси послал его в бар, он принес еще бутылку шампанского, и они ее распили на двоих, как два морских волка, отпущенные на берег.
– И дядя дал согласие?
– Боко говорит, недвусмысленное. Он так тебе благодарен, Берти, за все, что ты сделал! И я тоже. Хочешь, я тебя поцелую?
– Как тебе будет угодно, – любезно согласился я. Она меня чмокнула и укатила по направлению к дому.
А я пошел своим путем на берег.
Разрезая плечом кристальное лоно вод, я, как вы легко можете себе представить, ликовал. Рассказ Нобби не оставлял сомнений, что счастливых концов хватит теперь на долю всех. Я, правда, упустил спросить, когда она собирается показать Флоренс мое письмо, но, конечно, еще до обеда я буду с честью освобожден от моих брачных обязательств. А что до нее и Боко, то очень может быть, что еще до наступления ночи их соединят священные узы брака. Боко не делал секрета из того обстоятельства, что выправленная брачная лицензия уже давно лежит у него в ящике стола, готовая сделать свое дело, как только выстрелит стартовый пистолет.
Вдобавок ко всему, полицейская форма Чеддера по прозвищу Сыр спокойно плывет по реке в море, и абсолютно не видно, чтобы между ней и Бертрамом существовала хоть какая-то связь. Подозрение, конечно, может закрасться в голову молодому честолюбивому полисмену, так что при следующей встрече со мной он, пожалуй, взглянет волком и даже скрипнет зубом; однако на то, чтобы он мог собрать против меня груз неопровержимых улик, которые приведут меня на скамью подсудимых, а оттуда в узилище под замковым рвом, – ни малейшей надежды.
Словом, я возвратился в дом уверенный, что сегодня у меня самый счастливый день во всем счастливом году.[136]136
Слова из стихотворения А.Теннисона «Майская королева» (1833).
[Закрыть] Встреченный упоительными ароматами, истекающими из столовой, я со всех ног бросился к себе и оделся с быстротою молнии. В зоне кормления я застал Боко, занятого восстановлением истраченных сил, и Нобби, сидящую во главе стола и жадно внимающую каждому его слову.
– А-а, Берти, доброе утро, – приветствовал меня Боко. – Ну, раз ты пришел, я лучше буду рассказывать сна чала.
Я слушал его, затаив дыхание. Хотя в общем и целом сюжет был мне известен от Нобби и я знал, как там все кончается, я, не отрываясь, глядел ему в рот.
– А письменного согласия ты от него не получил? – спросил я, когда он договорил.
– Да нет, – признался он. – Как-то в голову не пришло. Но если ты думаешь, что он может дать задний ход, тс не беспокойся. Ты даже не представляешь, Берти, какая между нами дружба. Мы обменивались рукопожатиями, хлопали друг дружку по спине. Только что не обнимались. Он теперь во мне души не чает. Скажу тебе для наглядности, что он хотел бы иметь такого сына, как я, его собственные слова.
– Еще бы, когда имеешь такого сына, как Эдвин.
– Берти, не порть настроение, не набрасывай тень на это чудесное утро. Еще он сказал, что желает мне крупного успеха в Голливуде, чтобы я оставался там работать как можно дольше, хоть бы и всю жизнь. Понятно, что он имел в виду. Его, как и других людей, давно огорчают порочные нравы киномира, и он возлагает надежды на то, что мне удастся повысить там общий уровень.
– Так и будет, мой ангел, – сказала Нобби.
– А то, – отозвался Боко, поглощая кофе.
Завтрак продолжался в самой дружеской атмосфере. Человек не такой добрый, как Бертрам Вустер, мог бы внести ноту диссонанса, подняв вопрос о давешнем китоврасе в своей постели, но я не стал этого делать. Наоборот, я поинтересовался, что сталось по окончании переговоров с дядей Перси.
– Наверное, укатил домой на своем велосипеде, – предположил Боко. – А что ты сделал с Сыровым мундиром?
Я объяснил, что предал его волнам, и он сказал, что это был очень мудрый шаг с моей стороны. А потом вздумал было понасмешничать над тем, какой потрясающий у меня был вид, но я остановил его властным жестом.
Потому что я заметил краем глаза у калитки нечто крупное и синее. Потом послышался звук шагов по гравию, притом такого тембра и такой громкости, какой способны производить только форменные полицейские башмаки. Так что, когда в раскрытом окне возникли торс и голова Чеддера по прозвищу Сыр, я нисколько не удивился. Я лишь горячее поздравил себя мысленно, что проявил предусмотрительность и выбросил его полицейское облачение в реку.
– А-а, Сыр! – сказал я, и более того, сказал жизнерадостным тоном. Самый острый слух не уловил бы в моем голосе призвуков не вполне чистой совести. Предпочтительнее, конечно, во всех случаях быть безупречным, как стеклышко, и совершенно незапятнанным, но если это невозможно, тогда самое главное – избавиться от трупа.
Боко, который всегда отличался гостеприимством, пожелал вновь прибывшему доброго утра и попросил его разинуть пасть, чтобы в нее можно было забросить сардинку. Но гость, по-видимому, уже позавтракал, так как сердито тряхнул головой и отклонил приглашение.
– Хо, – произнес он.
Кстати, о полицейских и этом словечке «хо». Я предполагаю, что первое, чему учат новобранца в полиции – это как правильно произносить данное междометие. За всю жизнь я не встречал стража порядка, который бы им не пользовался, причем они все как один произносят его абсолютно одинаково. Вероятно, в полицейской академии проходят по этому материалу специальный курс.
– Вот он ты где, чертов Вустер!
После вчерашних событий, то и дело возвращаясь мыслью к вопросу о том, какого поведения можно ожидать от этого молодого и старательного полисмена при нашей следующей встрече, я и не предполагал, что оно будет ангельским. Я предусмотрел нахмуренный лоб, красную физиономию, выпученный глаз. Предчувствия меня не обманули, так что я встретил Сыра во всеоружии.
Сохраняя самоуверенный тон, я ответил:
– Да, вот он я где. – И, как ни в чем не бывало, намазал маслом свежезажаренный тост. – А где же мне еще быть, мой дорогой Сыр? Именно тут, спасибо царскому гостеприимству Боко, я в настоящее время проживаю.
– Хо! – произнес Сыр. – Недолго тебе осталось тут проживать, потому что я, черт возьми, тебя забираю.
Боко поглядел на меня, вопросительно подняв брови. Я поглядел на Боко, вопросительно подняв брови. Нобби поглядела на нас обоих и тоже вопросительно подняла брови. Видно, такой уж это был день, когда все поднимают брови.
– Забираешь? – переспросил Боко. – Надеюсь, дорогой Сыр, не в прямом смысле слова?
– В прямом.
– Ты намерен арестовать Берти?
– Да.
– Но за что?
– За кражу моей полицейской формы. Нобби с девическим удивлением спросила:
– Неужели ты украл у Сыра форму, Берти?
– Разумеется, нет.
– Ну и хорошо.
– Да, замечательно.
– А то, по-моему, за это можно получить месяца три.
– Не говоря о позоре, – добавил я. – Если у меня когда-нибудь возникнет такое неразумное поползновение, я непременно переборю соблазн. Хотя едва ли это со мной случится.
– Да, очень маловероятно, – подтвердила Нобби. – Действительно, зачем бы тебе понадобилась полицейская форма?
– Вот именно, – сказал я. – Ты вонзила острие иглы в самую точку.
– Что-что я сделала?
– Вонзила острие. Выражение Дживса, – пояснил я. – Латынь.
Боко, слушавший нас с нахмуренным видом, подошел к вопросу глубже.
– Мне кажется, я понимаю, что у Сыра на уме, – проговорил он. – Кажется, я вам не рассказывал, но вчера, пока он купался, а форму снял и оставил на берегу, кто-то у него ее свистнул. Говорил я вам об этом?
– Что-то не припоминаю, – ответила Нобби.
– И я тоже, – присоединился к ней я.
– Странно. Из головы, должно быть, вылетело, – пожал плечами Боко.
– Бывает, – сказала Нобби.
– И даже часто, – подтвердил я.
– Но такое происшествие имело место, и нельзя винить Сыра за то, что ему хочется привлечь преступника к ответственности. Но почему он решил, что виновник этого подлого злодеяния – Берти, я совершенно не могу взять в толк. Я же сказал тебе вчера, Сыр, что это почти наверняка дело рук Эдвина.
– Да, я у него сейчас спросил, но он все решительно отрицает.
– И ты ему веришь на слово?
– Верю. Потому что у него есть алиби.
– Какая глупость! – всплеснула руками Нобби. – Неужели ты не понимаешь, что это только доказывает его вину? Ты что, не читал детективов? Спроси, спроси у лорда Уимзи, что означает наличие алиби.
– Или спроси у месье Пуаро, – со своей стороны посоветовал я.
– Да. Или у Регги Форчена, или у инспектора Френча, или у Неро Вулфа. Я просто не понимаю, как человек с твоим интеллектом мог попасться на эту удочку с алиби.
– Трудно поверить, – подтвердил я. – Такой старый прием.
– Беги и исправь положение, вот мой тебе совет, Сыр, – заключил Боко.
Можно было ожидать, что слуга закона не выдержит такого давления и уступит, но вскоре стало очевидно, что Чеддеры сделаны из более твердого материала.
– Если вам интересно, почему я поверил алиби Эдвина, – важно проговорил Сыр, еще сильнее вылупив глаза, – то его подтверждают: здешний приходской священник, жена приходского священника, помощник приходского священника, сестра помощника приходского священника, местный врач, тетя врача, бойскаутский вожатый, пятнадцать разных торговцев и сорок семь бойскаутов. Вчера вечером, как выяснилось, в зале деревенского собрания врач читал лекцию об оказании первой медицинской помощи, а Эдвин вызвался служить наглядным пособием, и врач все показывал на нем. В то время, когда была украдена моя форма, Эдвин, весь обмотанный бинтами, лежал на столе, демонстрируя, как обращаться с человеком, у которого переломана берцовая кость.
Это, я должен признать, сильно подорвало все наши усилия. Правда, Нобби все же заметила, что на столе мог лежать соучастник, хитро забинтованный под Эдвина, но было очевидно, что это не больше чем умозрительное предположение.
– М-да, – произнес в конце концов Боко, – похоже, что тем самым с Эдвина подозрения снимаются. Но я по-прежнему не вижу, откуда у тебя эта дикая мысль, что виновником является Берти?
– На это я вам тоже отвечу, – сказал Сыр, явно решившийся не скрывать от нас ничего. – Эдвин, будучи допрошен, рассказал удивительную историю. Он показал, что поздно вечером, забравшись в комнату обвиняемого с цель-го засунуть ему под одеяло ежа…
– Ха! – воскликнул я и бросил сокрушенный взгляд на Боко, раскаиваясь, что пусть и в мыслях, но погрешил на своего доброго гостеприимного друга.
– …видел там на кровати полицейскую форму. А сегодня я разговаривал с одним парнем, который подрядился дополнительным официантом на вчерашний маскарад в Ист-Уайбли, и тот сообщил мне, что в празднестве принимал участие некий омерзительный субъект, наряженный в полицейскую форму, которая была ему велика размеров на шесть. У меня все, Вустер, пошли, если ты готов.
Дело, на мой взгляд, было бесспорное, и неизбежный конец не имело смысла оттягивать. Я поднялся из-за стола, равнодушно утер губы салфеткой, точно французский аристократ, которому объявили, что телега до эшафота подана.
Но Боко был еще не готов прекратить бой.
– Одну минуточку, Сыр, – сказал он. – Не будем торопиться. А ордер на арест у вас имеется, господин полицеский?
Вопрос, видно, застал Чеддера врасплох.
– Я… э-е-е… то есть, нет.
– Нужен ордер, – пожал плечами Боко. – По такому серьезному обвинению арест без ордера недопустим.
Но Сыр уже справился с минутной слабостью. Он снова был самим собой.
– Не верю, – мужественно заявил он. – По-моему, ты врешь. Но на всякий случай я пойду в участок и справлюсь у сержанта.
Он удалился, а Боко сразу оживился и деловито сказал:
– Тебе надо смываться, Берти, притом незамедлительно. Садись в автомобиль, кати в Лондон и уезжай за границу. В портах еще не успеют выставить шпиков. Но на всякий случай загляни по дороге к «Братьям Коген» и купи накладные усы.
В обычных обстоятельствах я бы не позволил этому полоумному командовать собой, но тогда я нашел, что это дельный совет. У меня и самого уже голова работала в том же направлении. И я как раз говорил себе в эту минуту: «О, если б мне крылья голубки…» На бегу поручив Боко ввести в курс дел Дживса, чтобы он отправился следом с пожитками, я рванул в гараж.
И уже собрался распахнуть ворота, как вдруг изнутри до меня донесся хриплый голос, и я замер, пораженный. Если слух меня не обманывал, там кто-то был.
Голос прозвучал по-новой, и на этот раз я смог понять, из чьей гортани он исходит и вообще что к чему, так как услышал имя «Фитлуорт», которому предшествовал длинный ряд довольно грубых англо-саксонских эпитетов. Словно при свете молнии, мне сразу все стало ясно.
Уезжая с маскарада, Боко случайно захватил с собой в авто дядю Перси. Он ехал с песнями домой и даже не подозревал, что у него на заднем сиденье сладко дремлет никем не замеченный непредусмотренный пассажир.
ГЛАВА 28
Я с присвистом втянул в грудь воздух и несколько секунд простоял, как вкопанный, выпучив глаза и наморщив лоб. Не будет преувеличением сказать, что меня словно шарахнул по затылку носок, набитый мокрым песком. Приложив ухо к створке, я прислушивался к тому, что просачивалось сквозь доски, и уныние, мягко выражаясь, завладело моей душой.
Сами подумайте, что же получается. Залогом общего успеха было доброе и ласковое расположение дяди Перси к Боко. Но как сохранить его доброе и ласковое расположение, если ты запираешь его на всю ночь в гараже, одетого в костюм Синдбада Морехода? Благородный человек вроде дяди Перси не может не обозлиться на такое обращение.
И в данную минуту было слышно, что он страшно зол. Его высказывания не оставляли в этом ни малейших сомнений. То были не остроумные реплики человека, который, будучи выпущен на свободу, благодушно посмеется над забавным недоразумением. Это говорил узник, чьей целью отныне будет отыскать того, кто его засадил, и содрать с него шкуру.
Он уже перешел непосредственно к этой теме. Оказалось, что он не просто собирается содрать с Боко шкуру. В недвусмысленных выражениях он изъявил намерение проделать это не спеша и тупым ножом. Короче говоря, стало предельно ясно, что какие бы нежные дружеские отношения ни сложились между дядей и его возницей минувшей ночью, с тех пор они сильно ухудшились и к угру окончательно расстроились.
Как быть, я, честно сказать, совершенно не представлял себе. Судя по всему, сложилась ситуация, когда как нельзя кстати пришлось бы мудрое слово Дживса. Я от души пожалел, что его здесь нет, и в это самое время негромкий кашель у меня за спиной дал мне знать, что он есть. Словно какая-то телепатия – если это верное слово – подсказала ему, что молодой хозяин в растерянности и жаждет получить от него хоть немного вассальной поддержки.
– Дживс! – вскричал я и уцепился за его рукав, как потерявшееся малое дитя хватается за подол матери. Когда я кончил изливать свою повесть в его восприимчивое ухо, стало ясно, что он все понял.
– Положение крайне тревожное, сэр, – сказал он.
– Крайне, – подтвердил я.
Я не стал ранить его словами укора и осуждения, хотя про себя подумал, как случалось уже и прежде, что по такому поводу с его стороны было бы человечнее подскочить на месте и хорошенько повращать глазами. Если и существует у Дживса недостаток, то это, как я замечал выше, склонность качать головой и прищелкивать языком, когда хотелось бы видеть, как его завитые и напомаженные кудри, рассыпавшись, слегка восстали дыбом.
– Его милость, вы говорите, сильно разгневан, сэр? Тут я мог дать ему исчерпывающий ответ.
– Да, Дживс. Его высказывания, насколько я мог их расслышать, бесспорно свидетельствуют о крайне раздраженном состоянии говорящего. Что такое Смерть от Тысячи Уколов?
– Это модное в китайской полиции уголовное наказание за незначительные правонарушения. Примерно эквивалентное нашим двум неделям за решеткой с правом замены на штраф. Почему вы спрашиваете, сэр?
– Дядя Перси помянул между прочим. Это – одно из наказаний, которые он собирался учинить над Боко при следующей встрече. Боже милостивый, Дживс! – воскликнул я.
– Сэр?
А воскликнул я так потому, что разговор про полицию и про уголовные кары привел мне на память мое собственное положение. На краткий миг в заботах о дядьях и гаражах я отвлекся и забыл, что являюсь в сущности беглым каторжником.
– Вы еще не знаете последних новостей. Чеддер Сыр проведал насчет своей полицейской формы и сейчас отправился за ордером на арест и прочими нужностями.
– Вот как, сэр?
– Да. Юный Эдвин, пробравшись поздно вечером в мою комнату, чтобы засунуть мне в постель ежа, увидел мундир на кровати, побежал и донес Сыру. Подлый полицейский осведомитель. Теперь, чтобы не попасть в жестокие лапы закона, я должен немедленно бежать. Видите, в каком я положении? Мой автомобиль в гараже. Чтобы добраться до него, я должен отомкнуть двери гаража. Но как только двери распахнутся, оттуда, как пробка из бутылки, выскочит дядя Перси!
– Вы страшитесь встречи с его милостью, сэр?
– Да, Дживс. Я страшусь встречи с его милостью. Знаю, знаю, что вы скажете. Вы собираетесь заметить, что запер-то его не я, а Боко.
– Вот именно, сэр. Защищены вы честью так надежно, что все угрозы, как легкий ветер, мимо пронесутся.[137]137
В.Шекспир. «Юлий Цезарь». Акт 4, сц. 3.
[Закрыть]
– Так-то оно так. Но вы когда-нибудь освобождали из капкана раненую пуму?
– Нет, сэр. Такого опыта у меня нет.
– Спросите кого угодно, вам всякий скажет, что в такие минуты зверь не задерживается для выяснений, а бросается без разбору на первого же попавшегося безвинного наблюдателя.
– Ваш довод я принимаю, сэр. Вероятно, будет лучше, если вы вернетесь в дом и предоставите мне освобождение его сиятельства.
Такое благородство меня потрясло.
– И вы согласитесь, Дживс?
– Разумеется, сэр.
– Чертовски порядочно с вашей стороны.
– Ну что вы, сэр.
– Можно повернуть ключ, крикнуть: «Путь свободен!» – и удрать, спасая жизнь.
– Я предпочел бы задержаться на месте, сэр, в надежде, что мне удастся как-то успокоить уязвленные чувства его сиятельства.
– Медоточивыми речами?
– Совершенно верно, сэр. Я глубоко вздохнул.
– Может быть, все-таки лучше хотя бы вскарабкаться на дерево?
– Нет, сэр.
Я вздохнул еще раз.
– Ну ладно, раз вы так считаете. Вам виднее. В таком случае действуйте, Дживс.
– Очень хорошо, сэр. Ваш автомобиль я подгоню к парадной двери, чтобы вы могли немедленно отправиться в путь. А позже и сам последую за вами с чемоданами.
Единственным, хотя и слабым утешением в этот черный час по пути к дому было сознание, что весть, которую я несу, превратит сардину во рту Боко, если он еще не кончил есть сардины, в золу и пепел. Я человек не мстительный, но к этому литературному сумасброду я испытывал сейчас далеко не добрые чувства. Поймите меня правильно. Ну ладно, ты объявил себя писателем и на этом основании рассчитываешь, что тебе сойдет с рук любой поступок, за который другому светит билет в одну сторону до сумасшедшего дома. Но даже у писателя, я убежден – и, по-моему, совершенно правильно, – должно хватить ума заглянуть в нутро своего автомобиля, перед тем как запереть его на ночь в стойло: не остался ли там спать на заднем сиденье какой-нибудь пароходный магнат?
Но выяснилось, что Боко уже миновал стадию сардин. Развалясь после завтрака на стуле, он предавался радостям первой трубки, а рядышком Нобби с газетой в руках решала кроссворд. При виде Бертрама оба выразили удивление.
– Смотри-ка кто! – воскликнула Нобби.
– Ты разве еще не уехал? – поинтересовался Боко.
– Нет еще, – ответил я и горько рассмеялся. Боко неодобрительно нахмурил брови.
– С какой стати, – строго спросил он, – ты вернулся и разливаешься смехом? Постарайся понять, мой мальчик, что сейчас не время для этого. Ведь если сегодня же до наступления темноты ты не окажешься во Франции, у тебя не останется ни проблеска надежды. Где твой автомобиль?
– В гараже.
– Выведи его оттуда.
– Не могу, – ответил я и нанес ему прямой в переносицу: – Там дядя Перси.
После чего в нескольких скупых словах выложил всю подноготную.
Я предвидел, что он примет мой рассказ близко к сердцу, и ожидания мои оправдались. За свою жизнь я повидал немало отвисших нижних челюстей, но ни разу мне не доводилось наблюдать, чтобы нижняя челюсть отваливалась с такой стремительностью. Можно было только удивляться, что у Боко она совсем не сорвалась с петель.
– Что значит, он в моем авто? Как он мог там очутиться? Почему же я его не заметил?
Последнее обстоятельство легко поддавалось объяснению.
– Потому что ты болван.
Нобби, которая все это время сидела, как аршин проглотила, шумно дыша, сверкая очами и придавив жемчужными зубками нижнюю губу, подтвердила мои слова.
– Болван, – повторила она необычным, сдавленным голосом. – Из всех болванов на свете…
Как ни сосредоточенно Боко в эту минуту ломал голову над неразрешимой загадкой, до него все-таки дошло, что ему грозит, если допустить, чтобы Нобби взялась за дело всерьез и высказалась до конца. Он попытался перебить ее на полуслове и остановить ход ее мыслей страдальческим жестом:
– Одну минуточку, дорогая.
– Из всех…
– Да, да.
– Из всех безмозглых…
– Верно, верно. Минутку, любимая. Мы с Берти обсуждаем важный вопрос. Позволь мне яснее припомнить, что произошло ночью после твоего ухода, Берти. Как мне представляется, дело происходило следующим образом. Я потолковал со стариком Уорплесдоном и заручился, как я тебе уже говорил, его благословением; после этого… ну да, после этого я возвратился в залу немного потанцевать…
– Из всех безмозглых, скудоумных…
– Конечно, конечно. Только, пожалуйста, не прерывай ход моих мыслей, обожаемая. Я должен разобраться. Я протанцевал одну или две сарабанды, потом заглянул в бар. Хотелось опрокинуть рюмку и поразмышлять в тиши о моем счастье. Но тут я вдруг спохватился, что Нобби дома, наверное, не может сомкнуть глаз, горя желанием узнать, как дела, а значит, мне надо немедленно ехать и швырнуть горсть камешков ей в окошко. Поэтому я со всех ног бросился к автомобилю, впопыхах сел за руль и поехал. Теперь мне понятно, почему я не заметил старика Уорплесдона. Он к этому времени сполз с сиденья и крепко спал на полу. Ей-богу, ну разве можно ждать, что человек в моем состоянии, весь в экстазе и упоении, с душой, переполненной нежными мыслями о любимой, станет рассматривать через увеличительное стекло днище своего автомобиля, не осталось ли там Уорплесдона? Не видя его на сиденье, я, естественно, заключил, что он уехал домой на велосипеде. Или вы хотели бы, чтобы я нанял у собачников пару ищеек и обыскал всю шхуну с носа до кормы? Я уверен, дорогая, что ты теперь все поняла и первая возьмешь обратно слова «безмозглый» и «скудоумный». Нет-нет, я нисколько не сержусь, я даже не удивлен, что в пылу минуты все это у тебя сорвалось с языка. Главное, что ты теперь убедилась, что я невиновен, безупречен…
В этот миг на террасе раздался какой-то неясный шум, и через порог переступил дядя Перси на хорошей скорости. Следом за ним, спустя мгновение, появился Дживс.
За последнее время я привык видеть этого своего дядю по линии тети в благодушном дружеском расположении и почти совсем забыл, как похож он на ассирийцев, нападающих на овчарню, когда рассвирепеет. Именно таким он сейчас явился взору. Черты его лица почти полностью скрывала рыжая борода, которая придается к костюму Синдбада Морехода, так что разглядеть их выражение было довольно трудно. Но видны оставались глаза, и этого было вполне достаточно. Их немигающий пламенный взор устремился прямо на Боко, и злосчастный поставщик здорового чтива для масс сразу отпрянул не менее чем на десять шагов назад. Я думаю, он и на этом бы не остановился, если бы не уперся в стену.
Дживс говорил о своем намерении успокоить оскорбленные чувства Уорплесдона с помощью медоточивых слов. Но то ли у него не было возможности ввернуть ни одного слова, то ли ввернуть-то он ввернул, но они оказались недостаточно медоточивыми, трудно сказать. Но было очевидно, что чувства Уорплесдона все еще оставались до чертиков оскорбленными и что во всем Гемпшире не было в данный момент второго такого взбешенного пароходного магната.
Его вступительная речь это полностью подтвердила – она состояла из одного слова «что?», повторенного несчетное число раз с частотой пулеметной очереди. У моего дяди, вообще, как я уже отмечал, была такая привычка – не скупиться на это слово в эмоциональные моменты, и в данном случае он ей остался верен.
– Что? – заявил он, по-прежнему держа Боко более или менее под своим наблюдением. – Что-что-что-что-что-что-что-что-что-что?
Здесь он сделал паузу, словно ожидая ответа, и Боко, на мой взгляд, поступил неправильно, предложив ему сардину. Его голос словно коснулся оголенного нерва, и глаза дяди Перси изрыгнули потоки пламени.
– Сардину? – повторил он. – Сардину? Сардину? Сардину?
– Вы сразу почувствуете себя лучше, когда позавтракаете, – тут же подхватила Нобби в роли заботливого ангела-хранителя.
Дядя Перси был с этим не согласен.
– Ничего подобного, – сказал он. – Я почувствую себя лучше только после того, как вытрясу из этого прыщавого бородавчатого борова Фитлуорта всю душу и оставлю его подыхать. Берти, подай мне арапник.
Я с сомнением поджал губы.
– По-моему, у нас нет арапника. Есть у нас в доме арапники, Боко?
– Нет, арапников нет, – отозвался сей последний, пытаясь вдавиться в стену.
Дядя Перси презрительно хмыкнул.
– Ну, что это за дом! Дживс!
– Милорд?
– Ступайте в «Бампли-Холл» и принесите оттуда арапник с костяной рукояткой.
– Слушаю, милорд.
– Кажется, он у меня в кабинете. Если нет, пошарьте по дому.
– Очень хорошо, милорд. Ее сиятельство, несомненно, сможет указать мне его местонахождение.