Текст книги "Герои и предатели"

Автор книги: Павел Яковенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Яковенко Павел Владимирович
Герои и предатели

Часть 1

Мищенко

Колонна растянулась на несколько километров. Между подразделениями возникали разрывы, и определить направление их движения можно было только по огромным клубам пыли, которую поднимала в воздух боевая техника.

Мищенко, сидя сверху на своем командирском БМП, периодически оглядывался назад – все его четыре бэхи, включая собственную, держались рядом. Так что за свою роту лейтенант мог быть спокоен.

За последней машиной, правда, никого не было видно, но это не имело особого значения. Олег точно знал, что за ними идет еще одна рота, технические службы, артиллеристы…

Пыль. Мелкий песок хлестал в лицо, проникал под форму, противно скрипел на зубах. Чтобы спасти лицо, Олег закрыл его зеленой медицинской повязкой, и стал немного похож на ковбоев Дикого Запада.

«Скорее уж, Дикого Юга», – усмехнулся он про себя.

Открытыми оставались только глаза, и их приходилось непрерывно щурить, они слезились от ветра, начинали болеть…

«Эх, сейчас бы искупаться!» – мечтательно подумал Мищенко. – «Да где тут?».

Олег покосился на старшину первого взвода Курбангалеева. Казах сидел невозмутимо, как статуя Будды.

«Ему и щуриться не надо», – злобно подумал Олег. – «У него глаза узкие, и так как щелочки».

Вспомнилась учеба в Казахстане. Никогда у него проблем с казахами не было – ни в школе, ни в училище. В основном – нормальные ребята, спокойные. Имена вот только… Хрен выговоришь. Впрочем, у кого были особенно заковыристые созвучия, выбирали себе какое-нибудь русское имя, так что можно было не париться, а называть их Саша, Сережа, Леша… В чем-то это даже было им и интересно – ведь человек не сам при рождении себе имя выбирает – уж что родителям в голову придет. А тут можно самому себе выбрать. Подумать, прицениться…

Правда, потом, когда нужно было заполнить документы на подчиненных, у Мищенко начинался нервный тик. Знаешь парня, например, как Сергей Ажганов. Нормальное имя и вполне произносимая фамилия. А он – по паспорту – Бауыржан! Вот Олег путался! Сколько раз приходилось подчищать, и переделывать уже написанное!

… Впереди остановилась «шишига». Не доехав до нее метров двадцать, Мищенко крикнул механику-водителю в люк:

– Стой! – и спрыгнул с брони.

Затекли ноги, хотелось походить, размяться, да и можно было подойти к кабине автомобиля, посмотреть – кто там. Перекинуться парой слов. Но сначала – попить.

– Эй, Антон! – крикнул Мищенко своему здоровому красномордому сержанту. – Давай воды! Пить хочу!

«Антон» – это было не имя. Это была кличка. Звали сержанта – Андрей. Фамилия – Северцев. Привезли его сюда из Смоленской области, из города Ярцево. Почему его назвали в части «Антоном», Мищенко так и не узнал. Но «Антон» прижился, чем вводил во искушение штабных писарей. Миша Гайворонский раз написал в постовой ведомости – «Антон Северцев» – за что через сутки получил от сержанта табуреткой по заднему месту, и потом еще неделю ночевал в штабе, слезно выпросив это право у начальника штаба батальона…

Сержант притащил кружку воды. Вода была горячей. Пить после этого захотелось еще больше. Но, по крайней мере, удалось прополоскать рот, и избавиться от песка на зубах.

– Черт! Сколько же еще ехать? – сказал Олег вслух. Он направился к «Шишиге». В кузове кто-то явно был, но наружу никто не вылез. Было очень похоже, что там просто спали. Впрочем, рядовой состав Мищенко интересовал мало.

Он обошел машину справа, и распахнул дверцу в кабину. Сверху на него рассеянным взором взглянул молодой замполит Якуценя.

В батальоне уже и так был свой собственный замполит. Потому на какой должности юридически значился лейтенант Якуценя, было непонятно. Что-то типа заместителя замполита, или специалиста по всем вопросам. Как-то так. Единственное, что примиряло Мищенко с существованием этого чуда – так это его кадровое происхождение. Якуценя реально закончил военно-политическое училище.

– Ты что тут делаешь? – изумился Олег. – Это же минометная батарея.

Якуценя заерзал тощим задом:

– Ну и что? Где было свободное место, там и сел. Мы замполиты – вольные птицы.

– Ага, точно… Ну ладно, сиди, вольная птица, язык массируй. Только у тебя там в кузове ящики с минами лежат. Вот выскочат нохчи из закоулочка, как вмажут тебе в бок из гранатомета, и твои берцы будут космонавты на Луне искать… Вот смеху-то будет!.. Лет через сто найдут твои ботинки там… Якуценя на Луне! Американский флаг и якуценины ботинки!

– Ладно, ладно. Иди уж в свой гроб на колесиках. Еще неизвестно, в кого раньше попадут!

Мищенко сплюнул в песок, и отправился обратно. Пыль душила, солнце плавило мозги, вода была горячей. Когда же это все закончиться-то сегодня!

Олег с болью подумал о комплекте чистого белья – майке и трусах – которые дожидались своего часа в вещмешке. «А где это ты взял?» – с обидой спросил командир минометки, когда увидел у Мищенко два чистых комплекта из гуманитарной помощи. Ага! Сам прощелкал кое чем, а потом обижается. Надо с папоротниками иметь хорошие отношения. Сплавил своего старшину ближе к штабу, и получает все в последнюю очередь. Еще повезло, что камуфляж получил. Правда, не своего размера, но хоть что-то.

Олег поморщился. Белье-то было, но ведь на грязное тело одевать… А искупаться… Как-то не получилось.

Носками уже можно было бы рубить дрова, а трусы просто стояли колом.

«У тебя еще есть трусы?». Опять в памяти возник минометный комбат. «Да, есть!» – обозлился Мищенко. – «Чему там вас в училище вашем недоделанном учили, блин? Ходишь, как чмо!». Попов обиделся, и несколько дней вообще не разговаривал. Ну и черт с ним! На обиженных воду возят!

Олег вообще терпеть не мог никаких тонкостей и реверансов. Говно есть говно, дерьмо есть дерьмо, а жопа – это именно жопа. Грубо, но точно и правдиво.

«Наберем воды в «каплю» при первой же возможности», – подумал Мищенко. – «И устрою себе баню. Лично для себя. Ну, может Мартышку со Свином позову – если рядом будут. У них точно вшей нет».

«Шишига» дернулась, и поехала. Олег поскрипел суставами, и взлетел на бэшку. Тело, ни смотря ни на что было послушным и легким. Мищенко улыбнулся про себя.

Бэха затарахтела, и двинулась вслед за «шишигой». Слегка покачивало. Пыль снова заволокла дорогу.

– Пыль, проклятая пыль! – забормотал сквозь зубы Олег. – Когда же мы куда-нибудь приедем?

*****

Они с ходу форсировали неглубокую речушку, но не остановились, как надеялся Мищенко, а сразу двинулись дальше.

Комбат раздраженно пояснил по рации, что дай Бог добраться до пункта назначения хотя бы к вечеру, а тут постоянно кто-то ломается, и волей-неволей замедляет всю бригаду. Потому что бросать технику на дороге без хорошего огневого прикрытия чрезвычайно опасно. И так его не радует, что разрывы между подразделениями настолько широки.

Мищенко с сожалением подумал, что кто-нибудь мог бы сломаться прямо здесь у реки. Или, хотя бы, сразу за рекой. Они бы все встали, и было бы, наверное, даже немного времени, чтобы искупаться в реке самому, и загнать туда весь личный состав. Кого – волей, а кого надо – то и неволей.

Но река осталась далеко позади. Правда, впереди замаячил какой-то зеленый оазис. Чахлая желтушная трава постепенно меняла свой цвет на ядовито-зеленый. Она густела и наливалась сочностью с каждым очередным пройденным десятком метров. Очевидно, что там была низина, и близко залегали грунтовые воды.

Рядом с оазисом находились руины фермы. Их уже кто-то занял. На крыше лежала пара бойцов с ручными пулеметами, в уголке притаился АГС, а посреди двора одиноко раскорячил ноги 82-миллиметровый миномет. Машины стояли под защитой каменного забора. В проломе стены было видно антенну.

Броуновское движение солдат среди руин не прекращалось. На проходившую колонну никто из них не обращал внимания – да и правда, мало ли кто здесь ездит каждый день. Это вам не в горах. Тут, на равнине, войск было не в пример больше, отдельные части попадались практически на каждом шагу.

Мищенко также равнодушно пробежался глазами по бойцам, технике и оружию, и отвернулся. Еще не хватало, чтобы он спустился и побежал узнавать, кто тут стоит, и нет ли знакомых. Делать ему больше нечего. Ага.

Оазис остался позади, снова пошел песок, пыль, а солнце, казалось, совсем взбесилось. По спине у ротного тек пот, но раздеться он не решался. Если на потное тело налипнет еще и песок… Какая гадость!

«Ну когда же, когда мы доберемся до цели»?

*****

Такое скопление машин в одном месте не могло означать ничего другого, кроме того, что цель достигнута.

Мищенко разглядел в бинокль, что рота Мартышки уже начала окапываться, не дожидаясь подхода всех остальных.

Олег остановил свои бэхи строго параллельно «шишигам» минометки, и отправился к комбату вместе с Поповым. Командир минометки вытирал свою грязную морду еще более грязным полотенцем.

– Закрыли все двери в кабине, и щели законопатили, – пояснял он, хотя его об этом никто и не просил. – А то пылюка лезет черная. Но в кабине – как в бане. Я пропарился весь насквозь. Мокрый, хоть бери и отжимай!.. Ба-а! Да ведь тут река!

Да, судя по ландшафту, Мищенко уже давно сообразил, что здесь должна быть река. Комбат поставил свои штабные машины почти у обрыва. Наверное, хотел наслаждаться шикарными видами прямо с порога кунга. Не отходя от кассы, как говорится.

Река в этом месте текла по небольшой – совсем скромных размеров – долине, и делала петлю.

– Надеюсь, тут можно купаться! – радостно трещал Попов, вызывая у Мищенко что-то вроде головной боли, и желания треснуть его, чтобы заткнулся.

Начальник штаба Магомедов кисло посмотрел на обоих.

– Мищенко! Занимай позиции ориентиром на северо-восток.

– Сколько стоять будем, товарищ майор?… Я в смысле, БМП стоит зарывать или нет, так обойдемся?

– Да, стоит. Стоять будем несколько дней точно. Так что зарывайтесь по полному профилю.

И Мартышка, и Мищенко, и Свин – он же Сережа Свиньин – почти всегда заставляли своих бойцов окапываться по полному профилю: и окопы, и траншеи, и укрытия для техники. А потом делать настоящие землянки. Но вовсе не потому, что ожидали массированных авианалетов, артиллерийских ударов и наступления противника. Просто шатающийся от безделья солдат приводил их всех, как кадровых офицеров, в ярость.

Полной противоположностью всей троице служил лейтенант Попов. У него личный состав иногда выкапывал окопы под минометы. И то не всегда. Самое странное, что и лейтенант Попов был кадровым офицером. Если бы этот кадр был недотепой – двухгодичником, то, наверное, получил бы от кого-нибудь из упомянутой троицы по шее. Например, от Мартышки. Тот вообще был немного отмороженный, не боялся никого, и мог подраться с любым солдатом, офицером или контрактником.

Он закончил отделение разведки, и, как сам утверждал, еще ходил на дополнительные занятия по карате, где был одним из лучших. Это было очень похоже на правду, так как своих солдат он «построил» на «раз – два».

Но как-то так сложилось, что избить другого кадрового офицера, да еще в боевом походе не поднималась рука. Черт его знает, этого Попова – что у него на уме? Отомстит еще потом…

Тем не менее, разлагающего влияния на своих солдат со стороны охреневших от лени минометчиков Олег не боялся. Он не церемонился со своими, и посторонним подчиненным дать в ухо ему тоже не составило бы труда. Они это знали. Один уже разок получил. Попов приходил – поныл, но Мищенко быстро поставил его на место, и тот в бешенстве ушел. Только бешенство это было бессильное. Олег, строго говоря, думал, что Попов ему просто завидует. У него такой безоговорочной власти в батарее не было. Во всяком случае, солдаты даже имели наглость оговариваться. Попробовал бы кто возразить ротному!

Попов.

Юра Попов, и правда, попал в училище, а потом и в армию, несколько необдуманно.

Нет, конечно, его никто не заставлял, и документы в военное училище он подавал не с пьяных глаз. Все было в твердом уме и трезвой памяти. Просто всю его жизнь переменил один случай… Точнее, случаев было даже несколько, но все они уместились в две июньские недели одного лета.

Прямо скажем, до этого был Юра одним человеком, а стал совсем другим.

В общем, так. Это был военизированный лагерь. Пошла такая мода в то время – загружать каникулы у старшеклассников по полной программе. Видимо, чтобы жизнь медом не казалась. Сначала – летняя трудовая практика. Отвезли несколько классов в колхоз, выделили им там какую летнюю базу, состоящую из нескольких жилых домиков, и возили на автобусе на плантацию – работать.

Ну, это было еще терпимо. Там и девчонки, и мальчишки были вместе, по вечерам – танцы – шманцы – обжиманцы, и все такое, чего, впрочем, Юра оказался не любитель. Да и успехом у противоположного пола его худая нескладная фигура и невыразительное простое лицо не пользовались. Однако и его все оставляли в покое, чему он был весьма рад.

Две недели не сказать, чтобы пролетели, все-таки ковыряться в земле на плантации – удовольствие на любителя, но и вечностью не показались. И только Юра вернулся обратно в школу, чтобы отметить окончание практики, а потом уж заняться собственными делами, как там его огорошили новой напастью – двухнедельные военизированные сборы.

А тем, кто не поедет – по любым причинам – обещали проблемы с аттестатом. Если уж сын третьего секретаря райкома партии поехал, который учился в Юриной школе, то для остальных вообще никаких поблажек и быть не могло.

Да, в общем-то, неприятная ситуация, пропал еще один месяц, считай, но и катастрофы никакой. Это так Юра думал еще до того, как увидел, кто приехал в лагерь. Он почему-то решил, что это опять будут только школьники, а вышло так, что местные власти собрали на эти сборы весь потенциальный призывной контингент – и школьников, и учащихся ПТУ, и нигде не учащихся, и даже так называемых «трудных» подростков. А в наставники – буквально вчера уволившихся и вернувшихся со службы сержантов, которые буквально горели желанием показать всякой наглой мелочи, что такое настоящая армия.

Вот тут-то у Юры сердечко и заныло. Были тут люди, которые его не любили, и у которых к нему были свои счеты – то списать не дал, то денег не «одолжил», то вообще – «ты борзый, и учишься что так хорошо?».

Юра, и правда, учился неплохо, и урокам уделял гораздо больше времени, чем шатанию по улицам, или спорту. Хотя спорт тут мог помочь мало, если, конечно, ты не мастер спорта по боксу или самбо.

Ожидания худшего оправдались, можно сказать, целиком и полностью.

Началось все с физической нагрузки – хотя это то, как раз таки, было еще терпимо. Утром целый час делали зарядку на воздухе – бегали до изнеможения, отжимались, приседали друг с другом на плечах, а потом бегом бежали в столовую.

Юре на зарядке досталось. Попался ему напарник – настоящий «доход». Его-то Юра поднимал, а вот он Юру – уже нет. Здоровый сержант быстро объяснил Попову, что если его «друг» не в состоянии его таскать на себе, то Юра должен делать это за него. Так что пришлось Юре снова тащить на себе это костлявое убожество. Вымотался он здорово. И это было только еще утро.

Зато Попов уяснил для себя первый армейский принцип – «В армии справедливости нет». Или есть – но такая, очень своеобразная справедливость.

Затем в школьной столовой – завтрак. Их «подразделение» строилось перед входом, а потом – справа по одному – «бойцы» бегом направлялись в помещение. По идее, вторая колонна должна была начать движение только после того, как последний боец из предыдущей закончит маневр. Однако некие хитроумные товарищи, (неужели так уж хотели жрать?), из второй и даже третьей колонны – оттуда, сзади, – начали пристраиваться в хвост. Пока это делали «правильные» пацаны, все молчали. На свою беду, некий «неправильный» хлопчик тоже влез в это движение. И тут же получил пендель от «правильного». Потом второй пендель – от другого правильного. Хлопчик понесся быстрее, но от ловко поставленной подножки покатился по земле. А потом на это все обратил свое внимание до этого открыто зевавший «Товарищ Сержант», и заставил еще и отжиматься – за грубое нарушение дисциплины.

Так Юра зарубил себе на носу еще одну заповедь – «Не высовываться»! Некоторым, видимо, можно, а вот ему – нельзя. Он бы тоже схлопотал бы такой пендель, сто пудов. И его бы к тому же запомнили бы. А вот это вообще не нужно.

После завтрака всех отправили в спортивный городок – отжиматься, подтягиваться и опять же – бегать. Там прошло все утро.

Потом собирали и разбирали автоматы, ходили строем, а после обеда наступило время для чтения воинских уставов. Сидели в актовом зале школы, и так хотелось спать, что многие начинали кемарить. Тогда «Товарищ Сержант» выбрал двух самых «авторитетных» бойцов – («на гражданке» – парни без определенных занятий) – те взяли толстые деревянные указки, больше похожие на кий для бильярда, и им разрешили бить спящих по рукам. Чем те с удовольствием и занялись.

Попов крепился изо всех сил, и пока избежал удара. А вот его сосед – парень из параллельного класса – задремал. И получил по рукам со всей дури. Он потом долго качал ушибленную руку, но, конечно, даже не «дернулся». Впереди ведь еще были почти все две недели.

А ведь это был только первый день!

Впрочем, это, как оказалось, были только цветочки. Первые несколько дней от высокой физической нагрузки к вечеру ни у кого не оставалось сил, и как только звучала команда «Рота, отбой!» все валились в изнеможении на раскладушки, расставленные рядами в спортивном зале старой, уже не работающей, и вообще предназначенной под снос, школы. Валились в изнеможении и засыпали моментально.

Однако вскоре молодые организмы адаптировались к нагрузкам, да и сами нагрузки заметно снизились – сержанты и старшины явно устали, потеряли энтузиазм, и начали потихоньку филонить. Потому у «бойцов» появилось свободное время.

Вот тут Юра прочувствовал третью – одну из самых страшных армейских заповедей – «Солдат от безделья звереет».

Так как силы к вечеру полностью не растрачивались, потихоньку начались разборки. Сначала начали сводить те счеты, которые у разных парней накопились друг к другу еще до приезда в лагерь. Впрочем, между собой они разобрались быстро, и многим пришло в голову, что гораздо интереснее объединиться, и «наехать» на «неправильных» пацанов. Благо, что «неправильные» пацаны объединяться между собой не умеют.

И в этот момент у Юры случился «залет». Так как целыми днями приходилось бегать по песку и пыли в кедах, то весь этот мелкий мусор набивался в обувь, и в результате на ногах появлялись большие болезненные мозоли – как сухие, так и обычные – белые и водянистые.

Вечером Попов понял, что на утро он не сможет сделать ни шагу: ступни при каждом движении болели так, как будто с них живьем снимали кожу. Юра опрометчиво решил, что завтра он не побежит на зарядку, а пойдет в медпункт. При этом доложить по инстанции о своем состоянии ему и в голову не пришло.

Во-первых, потому, что в этот вечер никого из сержантов в расположении не оказалось – все куда-то свалили.

Во-вторых, потому что он подозревал, что получит от сержантов отказ, и обвинение в симуляции. Таких – с больными ногами – бойцов было много. (Да почти все). Начальник лагеря уже начал ругаться, что больных стало больше чем здоровых. Решение нашли быстро – больных было предложено считать симулянтами.

Так вот, утром Юра остался в спортзале вместе с нарядом, так как медпункт открывался только с 9 часов, но до него он так и не добрался. Через час прибежал взмыленный Гоша, и, вращая глазами, заорал Попову:

– Ты чего здесь забыл? Там тебя все сержанты уже ищут!!

От такой новости Юру пробил холодный пот, и, совершенно забыв о боли, он почти бегом помчался к столовой.

По прибытии он получил затрещину от замкомвзвода, а сержант – командир взвода, отвел его в сторону, расспросил, и заставил отжиматься. Юра отжался где-то раз сорок, а потом силы у него кончились.

Сержант подозвал замкомвзвода – здоровенного, почти двухметрового пэтэушника – и приказал обратить особое внимание на этого «симулянта».

Так как Попов попал на «карандаш». Пэтэушник вообще счел, что теперь у него развязаны руки. Правда, сначала это никак не проявилось. Юре все-таки разрешили сходить в медпункт, где ему обработали раны мазью, налепили пластырь и обмотали бинтом. Но освобождения от «службы» он не получил. Как и всех, его погнали на оборудование ротного опорного пункта. Почва состояла из сплошной, усохшей в сплошной камень глины, и копать полутораметровые окопы и траншеи оказалось сущей каторгой.

Однако Юре было немного легче, хотя бы в моральном плане – он недальновидно решил, что утренний «косяк» исчерпан. Ох, недальновидно. Дело было не в самом «косяке», а в том, что он «высунулся», чем грубо нарушил вторую из недавно открытых для себя армейских заповедей.

Впрочем, до него пока еще дело не дошло. В этот день нашлось немало других «козлов опущения».

Как нетрудно было догадаться, среди такого большого количества подростков, согнанных на сборы из школ, ПТУ и просто с улицы, оказалось немалое количество жирдяев и доходяг. Остроумные сержанты, разухабившись, как будто им и вправду поручили подготовить будущих десантников, извлекли из этих условий немало полезного и познавательного для всех.

Во-первых, был применен принцип круговой поруки – каждый отвечал за всех, и все за каждого. А потому для накачивания пресса на брусья помещались по пять человек, которые брали друг друга за плечи. Поднимались по команде все вместе. Поэтому четверка, или даже тройка «тянущих» тащила за собой одного или двух «бессильных». Ладно, если это был доходяга – он, хотя бы, не весил много. Если же кому-то доставался толстяк, то пиши пропало.

Юриному однокласснику Вите Пуговицину вообще особенно повезло. Им в «пятерку» достались и жирдяй, и доходяга. В результате три раз подняться им таки удалось, но на четвертый раз не только не поднялись, но вообще упали с брусьев. Причем Витя сломал руку.

Впоследствии Юра довольно сильно завидовал Вите белой завистью. Тот отбыл почти неделю, пострадал, но в последующих грязных событиях не участвовал, оставшись «белым и пушистым» со всех сторон.

Во-вторых – бег. Бежать ровным, строгим прямоугольником никак не получалось. Жирдяи и доходяги начинали отставать, ломать строй, задыхаться, и затем в корчах падать на землю.

Таких случаев, как впоследствии в демократической России, когда школьники умирали от бега прямо на уроке физкультуры, в СССР еще не было, (а если и были, то, разумеется, не афишировались), и сержанты отнеслись к таким ситуациям без милосердия. Доходяг сажали на плечи здоровякам, а жирдяев объявляли ранеными, и тащить их приходилось вчетвером, по очереди, но главное – также бегом. И, к тому же, в противогазах.

После пары дней таких упражнений ночью в спортзале начались «разборки» – «правильные пацаны», били, как нетрудно догадаться, жирдяев и доходяг. Потому что пока «правильным» пацанам доставалось так же, как и всем.

Однако тупое месилово скоро надоело его организаторам. Физкультурные упражнения до изнеможения, типа отжиманий и «электрического стула» скоро наскучили. Наконец-то добрались до главного – до издевательств.

Сначала пару жирдяев загнали на пол, и заставили гавкать. Конечно, многие поржали… Но это было не то.

Нашелся эрудированный пэтэушник, и предложил устроить гладиаторские бои. Толпа встретила эту идею с восторгом.

Жирдяи и доходяги были мобилизованы, получили по паре-тройке поощрительных затрещин, поделены на пары, и отправлены на ристалище.

Юра начал догадываться, что дело «пахнет керосином». Как-то он сразу сообразил, что это все пока для жирдяев и доходяг, а потом круг участников начнут расширять. И иммунитета у него нет.

Что делать – сбежать? Это было не в его правилах. Пока он просто стоял в толпе, стараясь затеряться и не попадаться своему замкомвзводу на глаза, и безумными глазами наблюдал за происходящим.

Два жирдяя топтались друг возле друга по площадке, тяжело дыша, и не решаясь начать бой. Толпа загудела. Два «авторитета» вышли с палками на площадку, и «гладиаторы» получили по почкам. Один из них не выдержал, рванулся вперед, и ударил «оппонента» по лицу. Удар был непрофессиональный, слабый и скользящий, как пощечина, но прозвучал он громко. Соперник покраснел, как помидор, а потом с бычьим ревом кинулся на «обидчика». Бой начался. Удары были частые, беспорядочные, но вскоре пошла кровь. Несмотря на это, никто и не подумал останавливать побоище. Наоборот, толстяков подстегивали, и гнали вперед.

В конце – концов, они по-настоящему рассвирепели, и начали бить друг друга так, как будто действительно хотели убить один другого. Наконец, после очередного пропущенного удара толстяк в майке с надписью «Adidas» на груди зарыдал в голос, и упал. Его товарищ по несчастью ударил того ногой в лицо, и адидасовец завалился.

– Мужчина! – захлопали по плечам победителя «правильные» пацаны. – Хоть и жиртрест, но почти мужчина. Иди, расслабься пока.

Самое, наверное, омерзительное, что издевательство было поставлено на спортивную основу. Какой-то любитель наскоро составил список пар, и по итогам каждого «боя» победители должны были идти дальше.

– Пока не останется последний!

Таким образом, толстяки и доходяги, (они же – «глиста в скафандре»), были поставлены перед тяжелым выбором – или биться, чтобы победить, а потом снова драться с еще более сильным соперником, или быть избитыми, но отдохнуть потом. Но не тут-то было!

Во-первых, толпа зрителей не давала никакой возможности филонить, подгоняя противников ударами палок или ног. А, во-вторых, Костя Новосельцев, (вот никогда бы Юра на него не подумал, что он такой окажется – вроде приятный парень был всегда), предложил, «чтобы духи не расслаблялись», устроить для них «утешительные» бои.

Так впервые прозвучало слово «духи», и, видимо, кто-то намотал себе это на ус.

Куда делись все сержанты, старшины и прочие начальники? Да просто уехали в поселок на самогон и сексуальные утехи. Оставили, конечно, своего собственного «козла отпущения», ну а он, в «лучших» традициях советской армии 70-х – 80-х годов, заперся в своей каморке и смотрел телевизор. Происходящее вокруг его не интересовало. А может, он просто боялся связываться – некоторых из «бойцов» он явно знал еще в «гражданской» жизни, и понимал, что выступить против них, да еще и в одиночку, весьма чревато тяжкими физическими последствиями.

Так Юра намертво запомнил еще один закон – «Каждый за себя – один Бог за всех»!

Битвы «гладиаторов» шли до утра. Никто не спал. Никто и не осмелился бы спать. Это означало выделиться. И если ты не «правильный» пацан, то можно было попасть в «расширенный список» гладиаторов. Это понимали все.

– Шухер! – примчался какой-то пацанчик, поставленный на караул. – Сержанты возвращаются.

Было уже около четырех утра. Светало.

– Все по койкам! – скомандовал Топор – самый «правильный» из всех «правильных». (Он имел кучу приводов в милицию, чудом отвертелся от колонии, но попал на сборы вместе со школьниками – советской власти важна была массовость!). – Если кто дернется или стонать начнет, я потом сам закопаю. Лично!

Толпа рассосалась в мгновение ока. Пять минут, и все лежали так, как будто ночью мирно спали.

Еще два часа – и подъем!

То, что поспать удалось всего два часа, Юра чувствовал очень хорошо. Правда, и всему командованию после не менее бурной, (только гораздо более приятной ночи), было не очень хорошо. Потому на службу они «забили». «Личный состав» разбрелся кто куда. В основном, спали.

Сон этот, как чувствовал Юра, был не к добру. За день «правильные» пацаны набирались сил, чтобы потратить их ночью. А как они собирались их тратить – он уже видел.

Где-то за два дня до окончания сборов, (то ли сами решили, то ли кто убедил), сержанты решили показать всю будущую армейскую жизнь до конца. А именно – самым убедительным образом объяснить, как выглядит «дедовщина», и с чем ее едят. А может, просто решили так пошутить над «духами», да не подумали, чем эта шутка закончится.

Со смехом выбрали они самого дохлого «дохода», объявили его почетным «дедушкой», запретили трогать под страхом расправы.

А затем началось производство «духов» в «черпаки». Для этого принесли табуретку, и сержанты, выбрав замкомвзводов, и некоторых других «правильных пацанов», без особого рвения постучали им по жопе этой табуреткой, и объявили, что теперь они «черпаки». Далее их также быстро произвели в достоинство «дембелей», а затем сержанты, заварившие всю эту кашу, куда-то мирно свалили, предоставив самому личному составу разбираться, кто теперь будет «духом», кто «черпаком», а кто «дембелем».

Юра так потом и не понял, то ли они и правда были наивными чукотскими юношами, что мало похоже на действительность, то ли просто «забили» на все. Последнее скорее соответствовало истине.

Вот тут-то и началось… В «черпаки» принимали далеко не всех.

В рядах «духов» остались все участники «гладиаторских» боев. Но и остальным пришлось туговато. «Дембеля» рассматривали каждую кандидатуру в отдельности, и решали, кто и сколько ударов табуреткой по пятой точке должен получить, чтобы перейти хотя бы в разряд «черпаков».

Впрочем, кто хотел остаться «духом», тот мог ничего и не делать… Но «духом» оставаться не хотел никто.

Дошла очередь и до Юры.

Дембеля скептически осмотрели его, и вдруг один сказал:

– Да это же тот, кто жрать любит! Он из строя сзади выбегал! Еще пендель получил… Э-э-э, чувак… Ты практически «дух».

Сердце у Юры ухнуло вниз. Всего-то раз поддался он стадному чувству, и вот – подставился.

– Тебе надо одиннадцать раз получить, – сказал Паша Молчун. – Или оставайся «духом».

Юра кивнул головой. Молчун взял табуретку, Попов нагнулся, и табуретка с силой ударила его в зад. Ощущение было такое, что позвоночник вылетит наружу через рот.

Юра выдержал только пять таких ударов, а потом отскочил, и закружился на месте от боли.

«Дембеля» заржали. Юра так и не понял, засчитали ему переход в «черпаки» или нет.

Зато как обидно было смотреть, как его одноклассник получил всего один щадящий удар, и с обалденно – обрадованным видом отошел в сторону. Попов подумал, что хотя раньше он почти дружил с этим парнем, теперь между ними пролегла пропасть – он никогда не забудет этой глупой, (а может, и не такой уж глупой), радости на его лице.

Прием окончился. «Дембеля» заменили сержантов, и повели «духов» и «черпаков» на занятия. «Духи» бегали, «черпаки» отжимались и подтягивались. Потом они менялись местами, и все начиналось снова.

Потом занимались строевой подготовкой, проходя парадным маршем перед каждым «дембелем» отдельно.