Текст книги "Хозяин Древа сего"

Автор книги: Павел Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Реакция Продленного мгновенно отменила пьяное оцепенение и дистрофическую апатию. Его прыжок через перила начался одновременно с движением мамаши, и когда младенец достиг земли, Орион был уже там, подставив протестующему против небытия комочку жизни костлявое тело, бывшее, однако, мягче булыжников мостовой. Обхватил малыша и прижал к себе. Мать не заметила ничего, визгливый смех оборвался, когда она разом провалилась в обморочное забытье. Пес, прыгнувший за Орионом, настороженно застыл в стороне, внимательно наблюдая за сценой.

– Пышно розы красуются,

Нежный кервель и донник с частым цветом, – закончил он стихи на ушко вдруг замокшему ребенку и вдруг понял, что тот – Продленный.

– Почувствовать в Ветвях Тень Продленного случается редко, – услышал он

знакомый, сильно грассирующий голос, и незаметно тронул рукав, убедившись, что булавка на месте.

Где только что был пес, стоял давешний юноша с поляны Дикой охоты. Теперь его принадлежность к Ордену стала для Ориона очевидна.

– Прости, что навязался к тебе в сотоварищи в собачьем образе, – добродушно проговорил парень, с улыбкой глядя на Ориона.

Сейчас, когда лицо его не было искажено ужасом, стало видно, что оно выражает ум и благожелательность.

– В последнее время за тобой надо было приглядывать постоянно – ты уже совсем постоялец Бедлама, еще натворишь бед на все Древо.

Он вытащил свою красивую трубку, поспешно набил, раскурил и затянулся с непередаваемым наслаждением.

– Как мне этого не хватало! – простонал он.

Орион молча смотрел, продолжая прижимать к себе младенца. Парень протянул к нему руки:

– Дай его мне, я пристрою и прослежу, чтобы продлился.

– Я сам, – прохрипел, наконец, Орион, неимоверным усилием воли приводя в порядок разъеденную алкоголем психику. – Ты оборотень?

– Нет, нет, упаси Бог, – хохотнул парень, убирая руки, – это ты меня видел псом, а остальные – придурком, который зачем-то возится с пьяным бродягой. Только покурить нельзя было, иначе ты стал бы выяснять, почему это пес все время ходит в клубах дыма. Частенько, впрочем, не выдерживал и отходил в сторонку. Да и поесть надо было, ты, доложу я тебе, неважный хозяин для уважающего себя пса, – парень негромко рассмеялся. Смех его был приятен.

– Такое может проделать только див, – Орион приходил в себя очень быстро – еще одно счастливое его свойство.

– Опять не угадал – я не Изначальный. Просто умею все это.

– Это невозможно, – пожалуй, сенсационных открытий для только что пришедшего в себя Ориона было многовато.

– Уверяю тебя, возможно вполне. Я и тебя научу, если хочешь.

Загадочный юноша внимательными, вовсе не молодыми глазами наблюдал за процессом возвращения человеческого образа напрочь спившемуся безумцу. Изысканная трубка в зубах прибавляла его облику внушительности.

– Так что тебе от меня нужно? – спросил Орион совсем уже нормальным голосом.

– Во-первых, ребенка…

– Я сказал, не отдам.

– Отдашь, потому что есть во-вторых.

– Говори.

– Они в Шамбале.

Орион замер. Ребенок, похоже, тоже. Впрочем, он тут же беспокойно завозился и с непосредственностью старого знакомого намочил лохмотья своего спасителя.

– Откуда ты знаешь? – процедил Орион, одновременно сам пытаясь понять, откуда.

– Потому что они меня интересуют, – серьезно ответил юноша.

Скуластое лицо с твердым ртом было безмятежно.

– Ты тоже искал их, – с утвердительной интонацией сказал Орион. Он чувствовал, что этому человеку можно доверять.

– Да.

– А та поляна?

Орион уже просчитал в уме все нестыковки в речах нового знакомого. Он, впрочем, вовсе не ждал, что тот будет с ним предельно откровенен, да в Ордене такое поведение и не принято.

– Кочевал с тем табором около года по местному времени, чувствовал, что рано или поздно он пересечется с Дыем. И я действительно отошел тогда к роднику под березами – хотел подумать в одиночестве. А назад прибежал слишком поздно… – Парень помолчал, потом жестко заметил, – Она убила Шаниту, мою подругу…

Лицо Ориона было непроницаемо.

– Послушай, – продолжал парень, – меня не интересует, кто ты, и что тебя с ней связывает. Но там, на поляне, я понял, что ты их ненавидишь. Поэтому я говорю тебе: «Они в Шамбале».

– А что мне, скажи на милость, Шамбала? Я сам мог догадаться, или идти туда по следу. Но меня-то в Шамбалу не пустят – там закрыто для всех, кроме Изначальных, или пришедших с ними… У тебя нет другой трубки?

Ориону срочно требовалось покурить и спокойно подумать над новостями. Парень молча достал из кармана камзола трубку попроще и протянул ее вместе с кисетом и огнивом. Вскоре и Орион окутался дымом.

– Ну, ты же принял меня за Изначального, хоть я им и не являюсь… – ответил юноша.

– Ты хочешь сказать, – недоверчиво протянул Орион, – что можешь и меня замаскировать?

– Попытаться можно, – в голосе ощущалась насмешка, но очень-очень отдаленная, больше, пожалуй, было сочувствия. – Однако есть способ проще.

– А сам ты, что, боишься их искать? – Орион прямо посмотрел парню в глаза, но наткнулся на столь же прямой взгляд.

– Я действительно стрелял в него на поляне. А она в меня. И ранила.

Он приспустил с плеча камзол, расстегнул рубашку и показал уже затянувшуюся, но все еще страшного вида темно-вишневую дыру на плече.

– Я едва успел перейти в соседнюю Ветвь, где они меня не стали искать, и потерял сознание. Пока рана окончательно не исцелится, я перед ней беззащитен – в Шамбале она меня узнает под любой маскировкой. Иди ты, если хочешь. А я прошу только отдать младенца, который там тебя только обременит. И прекрати, пожалуйста, пить.

– Прекратил аккурат перед тем, как ты прекратил быть бродячей собакой, – проворчал Орион, уже постановивший поверить этому Продленному, и с сожалением протянул ему успокоившегося ребенка.

В последний момент глянул в его лицо: у того были большие васильковые глаза, и он лучезарно улыбался. Сердце Ориона рванула печаль, но он понимал, куда и зачем идет.

– Что мы теперь будем делать? – спросил он, пытаясь сбросить ненужные эмоции.

– Покажу тебе один фокус, который ты быстро освоишь.

– Договорились. Как тебя зовут?

– Аслан.

– А меня, предположим, Орион…

– Подойдет, – кивнул Аслан, доставая из необъятного своего кармана внушительного вида книгу в телячьем переплете.

* * *

Фактория Тьмы

Из «Трактата о Древе, и обо всех делах, в Стволе творящихся, и как они в Ветвях отзываются. Сочинено для развлечения и наставления досточтимых членов Ордена нашего». Ветвь издания и имя автора не указаны.

«Шамбала, именуемая также то Асгардом, то Шангри-ла, то иными именами, охоты приводить которые я не имею, есть вещь противоположная всем частям Древа, сложенного, как мы знаем, из Ствола, также и Ветвей, всегда прибывающих в числе, благодаря деяниям членов Ордена нашего. Однако надо бы вам знать о том, что названная Шамбала не есть Ветвь, хотя иные ее свойства имеет. Дерзнув описывать Древо в образе виртуальной конструкции, разумно бы признать Шамбалу модулем автономным, не зависящим от Ствола. Ствол же, по таковому рассуждению, суть матрица всех Ветвей.

Природные же свойства Шамбалы таковы, что она не пропускает в себя никого, помимо ее созидавших Изначальных дивов, или же тех редких счастливцев, будь то Продленный или Краткий, или же тень Краткого, кого один из дивов возьмет в те края с собою. Сами же Изначальные, в Шамбале пребывая, как утверждают, могут не только обозревать в единое время все Ветви и особливую возможность имеют в любую из них попасть по мановению ока, но и, чему я не в силах поверить, даже предерзостно вторгаться в тело Ствола. Однако, как известно всем и каждому, таковое деяние нарушило бы рост всего Древа и привело бы к неисчислимым неописуемым бедам, посему, думаю, дивы, пусть даже на то и способные, никоим образом не сие решились бы, благополучия и жизни собственной ради.

…Известия о создании Шамбалы темны и баснословны. Среди Кратких бытует легенда, про каковую можно бы умозаключить, что она повествует о способе, примененном для явления Шамбалы на Древе. Однако не поручусь, что сказка сия содержит хотя бы ничтожное зерно истины. Рассказывают, как некий див, Вотаном зовущийся, о котором все, думаю я, наслышаны, некогда сам пригвоздил себя копьем ко древу, именуемому Ясень Предела, а с той поры также и Конь Дыя, сиречь его, Вотана. И висел он там девять дней и девять ночей, пока не снизошло на него постижение рун.

Не претендуя на звание особенного знатока тонкой науки рунической, дерзну все же предположить, что жертва, принесенная Вотаном самому себе, положила основание, на коем Шамбала и возникла, уподобив его Архимеду, нашедшему-таки точку опоры. Ежели сие соответствует истине, тогда руны предстают метафизическим инструментом, возникшим в сознании Вотана, коим же он и воздвиг Шамбалу. Следственно, копье его, как орудие жертвы, символически уподобилось некоей ложной Ветви, каковой Шамбала, по моему рассуждению, и является. Все действо сие могло бы казаться актом творения, не случись оно на сотворенном уже Древе.

Итак, мы видим, что жертва Вотана отнюдь не творящая, наипаче же искупительная, а, напротив, некая антижертва, благодаря коей в Ветвях восстала фактория изначальной Тьмы.

…Место же, где случилось примечательное приключение Вотана, по сию пору остается неведомым, и как там все обстояло на деле, ведают лишь он, да Творец».

* * *

У пролива: «Я убью тебя, лодочник!»

– Эй, старик! Перекинь-ка меня на ту сторону.

– Назад поворачивай.

– Греби сюда, говорю, наглый дед!

– За этим проливом – Шамбала, щенок. Ну как, уже наклал в штаны со страха?

– Ты глупец! Надо думать, я знаю, куда пришел, раз стою на месте сем.

– Как пришел, так и уйдешь, нищий сын распутной матери!

– Дед, ты здесь лодочник, так что не тебе решать, кого перевозить.

– Вот и нет. Дивы мне велели – гнать Продленных бродяг и прочих Кратких в шею.

– Дурак, какой я тебе Краткий, коль Шамбала меня пустила?

– А вот это еще неизвестно. Отвечай, пес, как зовут?

– Скажу, да только не козлу-лодочнику, а владыкам Шамбалы. И не мешало бы тебе самому назваться.

– Я-то назовусь – Седобородым кличут меня. А ты, я смотрю, как есть безымянный бродяга, потому пойдешь сейчас своей дорогой.

– Не боялся бы намокнуть, переплыл бы пролив, да выщипал тебе, старый хрен, бороденку!

– Да тебе не то, что волоса моего коснуться, в воду войти без моего позволения – что из песка канаты вить! Здесь, засранец, свои законы. Даже если переплывешь пролив, и тебя не сожрут рыбки, эти скалы рухнут тебе на башку. А дальше горы, ты и представить не можешь, какие. А за ними – блаженная Шамбала, страна вне Древа. Вот так-то, сосунок.

– Я убью тебя, лодочник!

– Может, когда и убьешь. Но не сегодня… Потому что будешь стоять и слушать. А парочка воронят пока над тобой полетает. Это я могу им щас приказать, и они тебя прикончат, прям на этом месте, ты и пукнуть не успеешь, друг мой Варавва…

– Дый!..

– …Ну вот, я же говорил, ты ногу не сможешь в воду засунуть, не то, что свою иголку в мою башку. Да не дергайся ты, бесполезно. Тут не пролетишь, не проплывешь и не обойдешь. Отдохни, меня послушай. Ты же за дочуркой моей пришел? Эх, и хороша же доченька моя! Твоя супруга, то есть… «Беседовал с девой, с белокурой я тешился»… Фу, ну кто же посох через Асгардский пролив мечет? Не полетит он, дурашка! Ничего сюда не прилетит. Я вообще не знаю, как ты-то на этом берегу оказался. Но дальше не пройдешь, и не думай. А она со мной останется, Луна то есть.«…Тайно встречаясь, одарял ее щедро, она отдалась мне».

– Зачем тебе все это?

– Ой, не смеши. Это она ведь наплела, что я тебе ее подсунул, потому как ты мне нужен? Шутница она у меня, однако… Все сама, сама, уж поверь старику – удрала от меня и с тобой связалась. Своенравна, ох, своенравна… Но прибежала потом, когда ты ей обрыд. Смеялись мы с ней над тобою долго.

– Ты пожалеешь.

– Это ты сейчас жалеешь, что на свет родился, ты, игрушка Неназываемого. Во всем Ордене нет большего шута, чем ты… Может, Дианку кликнуть, она сама все тебе скажет?.. Ну, уходи, дурачок, уходи, воронята тебя проводят. Да возьмут тебя тролли!

* * *

«…Злое же творя не престаю: Тебе Господа Бога моего всегда прогневляю»

Продираясь в пеленах забытья, он все пытался завершить последнюю свою молитву. Так постепенно приходил в себя, и, наконец, вынырнул из болезненных сумерек Древа минувшего, чтобы всем сердцем напороться на невыносимую боль сегодняшнего.

– Вем убо, Господи, яко недостоин есмь человеколюбия Твоего, но достоин есмь всякаго осуждения и муки, – произнес еле слышно в открывшееся пространство, пытаясь стереть из саднящей памяти последний кадр: изящная стопа на груди, холодное лицо и – «Радуйся, муж мой».

Молитва прервалась стоном:

– Луна…

– Варавва, Варавва, – раздался насмешливый голос, – упрямству твоему удивляться не устаю. Тебя предали оба, а ты, едва глаза продрав, обоих и зовешь…

– Ты не знаешь, что говоришь, – прошептал Варнава, глядя как можно выше, чтобы не видеть склонившееся над ним ненавистное лицо. – И никогда не узнаешь…

Он все-таки заставил себя перевести взгляд на Дыя. Тот выглядел так, что было понятно, почему слово «див» означает «яркое существо». Походил одновременно на вельможу и хиппи – с окладистой сивой бородой, в синем плаще с блестками и огромным лиловым бантом на плече. Плащ был накинут на позолоченную кольчугу, из-под которой виднелся подол красной шелковой рубахи, вышитый разноцветным бисером. Голова была не покрыта, длинные волосы удерживала серебряная тесьма. Единственный огромный глаз искрился темным весельем, вместо второго зияла глубокая дыра. – И зовут меня Варнава. Варнава, ты запомнишь это, бес?

Монах приподнял голову и словно пытался с силой ввинтить взгляд в насмешливое лицо.

– Ну-ну, – Дый продолжал несерьезно, но тон чуть сбавил. – Мне что «Сын разрушения», что «Сын утешения» – все одно. Чей ты сын на самом деле, я, пожалуй, помолчу… Пусть будет Варнава. Может быть, брат Варнава? Или отец Варнава?

Варнава молча глядел в потолок, стараясь продолжить прерванную молитву, но разрозненные слова безуспешно пытались сложиться в кристально стройную фразу.

– Опять скажешь, кощунствую? – спросил Дый, не дождавшись ответа. – А если я принял в свое время крещение и нуждаюсь в наставлениях и утешениях отца духовного?

Первый раз в вальяжных речах Дыя прорвалось что-то вроде злости.

Варнава глянул на него внимательно.

– Крещение твое льстиво бысть, – ответил коротко, – Дый, что тебе от меня надо?

– Ты бы поднимался что ль, зятек, – предложил тот вместо ответа, – а то валяешься, как умирающий, а самого можно вместо старика Сизифа к камню ставить. И, да, сразу предупреждаю: не пытайся свернуть мне шею. Во-первых, еще неизвестно, кто кому свернет, а во-вторых… Ладно, сам увидишь.

Варнава пошевелился. К его удивлению, ничего не болело, хотя он помнил страшный удара копья, разорвавший плечо, и ожоги по всему телу от колдовской цепи. Легко спустил ноги с ложа и босой встал на мягкое-ворсистое. Ковер покрывал весь пол в зале, уходившем далеко, куда не мог достичь взгляд. Похоже, ткали его прямо здесь, обходя многочисленные колонны, производившие впечатление мертвого леса. Ложе, с которого он поднялся, убрано было цветными тканями, отливало атласом, парчой сверкало. Одежда Варнавы в эту варварскую роскошь не вписывалась – на нем была лишь длинная белая рубаха из грубой ткани до пят, подпоясанная простой веревкой.

– Надень сандалии, прогуляемся, родич, – предложил Дый, поднимаясь с резного дубового кресла.

Варнава молча нагнулся за стоящими у ложа немудрящими кожаными сандалиями.

– Одежонка так себе, ты уж не обижайся. Ничего не поделаешь, так тут новичкам положено. Да ты ведь у нас и так красавчик… – Дый хихикнул довольно гнусно. – Поживешь, пооботрешься, одену как принца, будь покоен.

Варнава молчал, пытаясь претерпеть волны раздражения, накатывающие от глумливого тона дива.

Они шли по бесконечному мраморному лесу. Освещался он странно – ярким, но локализованным сиянием откуда-то снизу. Создавалось впечатление, что на полу меж колонн смонтированы мощные прожекторы. Варнава понял, где источник света, лишь увидев другой роскошно убранный одр, на котором в величавом покое смерти возлежал могучий воин в полном доспехе и пурпурной мантии. Грудь прикрывал большой щит, поверх которого выпрастывалась окладистая рыжая борода. С одной стороны от него был зловещего вида топор, с другой – неуклюжий меч с закругленным концом. Сияние исходило именно от него – словно сильнейший свет переливался сам собой по лезвию, искрясь в полированном мраморе колонн. То же было и дальше: мертвые воины тысяч разных культур и народов, и сияние, исходящее от разнородных их мечей – катан, кончаров, сабель, дао, ятаганов, мачете, рапир, кортиков, шашек, и других, названия которых не знал даже Варнава, сражавшийся в сонме Ветвей.

– Зал Убитых, – тихо произнес шагавший сзади Дый. – Это эйнхерии, их жизнь и смерть мои.

– Тени? – невольно спросил Варнава, хотя старался отвечать молчанием на фразы проводника.

– Краткие, – казалось, Дый радовался любой возможности поддерживать разговор. – Были. Теперь просто живые мертвецы. Из тех, кого мы успеваем забрать с поля боя перед смертью, по их вольному выбору, конечно.

– Поэтому распускаете в Ветвях сказку о валькириях, приходящих за павшими? Интересный способ сколотить армию…

Он пытался язвить в ответ врагу, но втайне был впечатлен величественной вереницей суровых мертвых лиц.

– Увы, не все верят, – с хмурой усмешкой отозвался Дый. – Твой Хозяин постарался. Слишком часто поспеваем к пустому телу, а от такового толка нам мало.

– Ты хочешь сказать, забираете их и в Стволе? – Варнава был так потрясен, что остановился и недоуменно вперился в Дыя, – Но как, Тьма тебя раствори?!

– Спасибо за пожелание, без сомнения, вполне искреннее, – осклабился Дый. – И что тебя смущает?«…Особливую возможность имеют…даже предерзостно вторгаться в тело Ствола». Не говори, что не знаешь ту забавную книжку, с автором которой я уже давно пытаюсь познакомиться, дабы лично выразить восхищение.

– Ты с ума сошел!

– Нисколько. Это вам, недоумкам, надо бы резвее шевелить мозгами. Ничего с вашим благословенным Стволом не случится – все они погибли там, и все, нет больше изменений. Вернее, настолько ничтожные, что никакого воздействия оказать не могут. И сами мы в Ствол никогда не заходим – есть способы… Короче, в любом случае мы это делаем… – Дый остановился. – Кстати, вот то, о чем я тебя предупреждал, чтобы ты не думал нанести какой вред моему старому бедному телу.

Он издал губами тихий, но резкий звук, произведший в этом траурном помещении поразительное действие: ближайшие мертвецы разом открыли глаза и глянули на Дыя. Их руки схватились за мечи, которые тут же перестали пылать, превратившись в обычное смертоносное оружие. Впрочем, больше они ничего не сделали, словно ожидали новой команды. Она последовала в форме неясного слова, брошенного Дыем вполголоса. Воины, выпустив оружие, закрыли глаза, и в Зале Убитых вновь воцарилось мертвое спокойствие.

– Как понимаешь, зятек, стоило мне сказать другое слово, эти парни разорвали бы тебя на части, – заметил Дый. – А если еще одно слово скажу, они сразу очень, очень приятными мальчиками делаются…

Влажные губы Дыя расплылись в плотоядной ухмылке.

– Можешь не показывать, сам догадался.

Варнава, конечно, все время имел в виду возможность наброситься на своего любезного хозяина и перервать ему глотку, но прекрасно видел, что пока это невозможно.

Теперь они стояли на краю огромного пространства, свободного от колонн, обрамленного длиннейшими дубовыми столами и соответственными скамьями. Этот зал освещался уже не мечами, а мощным золотистым сиянием, истекающим с высоченного потолка. Варнава задрал голову, в глаза его ударил нестерпимый блеск, шедший от золотых щитов, из которых потолок и состоял.

– Вы тут не слепнете? – спросил он Дыя, пытаясь разогнать плавающие перед глазами синие овалы.

– Положение обязывает, – с обычным ехидством отвечал тот, – все-таки, пиршественный зал богов. Хе-хе-хе.

– Надеюсь, боги пьют тут не приторную дрянь, которой ты меня в прошлый раз потчевал?

– А вот это сейчас проверишь.

Дый резко хлопнул ладонями, так, что звук распространился, казалось, по всему залу и его окрестностям. Вереница девушек в длинных разноцветных рубашках, позвякивающая золотыми и серебряными украшениями, возникла словно ниоткуда. В один момент участок стола был заставлен кубками, чашами с вином и медом, хлебом и прочей снедью. Сделав дело, девушки удалились с тою же ловкостью. Проводив их взглядом, Варнава повернулся к Дыю и ровно заметил:

– Надеюсь, ты понимаешь, что я не преломлю хлеба и не отведаю вина в твоем доме?

– Не неси ерунды, – проворчал тот. – Во-первых, уже отведал – думаешь, твою жуткую рану исцелил здоровый здешний воздух? Ничего подобного, на такое даже Шамбала не способна. Если бы не напиток моей дочурки, который она вливала в тебя по ложечке… Умилительное зрелище было, доложу я.

– Если ты не заткнешься, тебя и твои зомби не спасут, – все так же ровно прервал Варнава. – А что «во-вторых»?

– Во-вторых, слышал я, что зятек мой очень мало значения придает социальной символике.

– А вот здесь ты прав, – произнес Варнава, садясь к столу, – и я рад, если ты понимаешь, что наши дружеские посиделки ничего не значат.

– Вот и ладненько, значит, можно спокойно выпить.

Дый уселся рядом на скамью, заметив:

– Вон там мое кресло, но сегодня мы не в официальной обстановке, – и наполнил два кубка.

Варнава пригубил и чуть не сплюнул приторную, разящую спиртом краснобрюховскую клюкву.

– Доколе будешь глумиться надо мною, демон всесмехливый? – грозно вопросил он хохочущего хозяина.

– Ох, ну и обидчивый же ты! Пошутить нельзя… И перестань обзываться. Сам ты демон…

Дый взял другой кубок и наполнил его золотистым напитком из другой чаши.

– Вот, меда отведай. Немало мне за мед сей довелось помытариться в Ветвях неких…

Варнава прихлебывал пряно-сладкое, с кисловатым привкусом, кружащее голову, но легкое. Гнусное состояние безнадежности и бессилия уходило. Он был жив – для Продленного это значило гораздо больше, чем для всех остальных обитателей Древа. Пока при нем жизнь и его сила, бой продолжался. Впрочем, поддерживало его и нечто большее, чем самоуверенность мага – хоть он и думал, что слова не изливаются больше из его души, на каком-то глубинном уровне его существа беспрестанно творилась молитва. «Господи, или хощу, или не хощу, спаси мя»…

– Заставил ты покопаться в Ветвях, – сообщил Дый, во второй раз ставя на стол пустой кубок и утирая рот. – В голову не пришло, что побежишь к обезьяне. А пещера та прикрыта хитро, еле тебя засекли.

– Думаю, не твоя то заслуга… – равнодушно заметил Варнава, меланхолически пережевывая ячменную лепешку.

– Ага, конечно, ее, Дианки. Умная девка, скажу я. Ты вот что, не вздумай ее больше так звать, теперь она Кусари, назовешь по-другому – убьет.

– Мне все равно, и, надеюсь, ты не планируешь устраивать счастливое воссоединение семьи, – с еще более льдистой интонацией произнес Варнава. – Повторяю вопрос: что тебе от меня нужно?

– Ты несусветный упрямец, как я уже тебе говорил, – Дый тяжело вздохнул и укусил крепкими зубами огромное красное яблоко. – Ладно, раз ты у нас такой деловой, сейчас прочитаю тебе лекцию. А ты постарайся не прерывать глупыми подколами.

– Вот этого не обещаю, – заверил Варнава, приготовившись, тем не менее, слушать, и слушать внимательно

Див солидно прокашлялся и важно произнес:

– Для начала, юноша, кратко обрисую для вас сущность феномена, который мы называем Древом.

Дый, действительно, вдруг до смешного напомнил Варнаве одного кудлатого седовласого лектора, то ли из Гарварда, то ли из МГУ. И не только внешне – его рука, будто невзначай, опустилась на коленку Варнавы. Тот передернулся от отвращения.

– А что, профессор, я чего-то про него не знаю? – съехидничал он, убирая с себя дыеву конечность.

– Ни… ты не знаешь! – рявкнул Дый совсем не по-профессорски. – Как и лузер, который намарал этот ваш Трактат… Молчи и слушай дива, который был почти с Начала.

На сей раз Варнава сдержался, хотя несколько колких фраз так и просились на волю.

– Итак, – продолжал Дый, хлебнув из кубка, – мир мы именуем Древом, поскольку тем, кто лицезрел его в почти полной целостности, он предстает именно в такой форме. Условно мы делим его на части, называемые Корни, Ствол и Крона. Ствол, то есть, цепь реальных событий, произошедших в мире от его начала и до конца, по определению и по всеобщей убежденности, неизменен и стабилен. Однако, произрастая от Корней, начинающихся в местах, никому, кроме сам знаешь Кого, неведомых, он вскоре начинает ветвиться.

– С помощью господ Изначальных, – опять не удержался Варнава, однако на сей раз Дый не рассердился.

– Ты прав, – его взгляд блуждал где-то очень далеко, – феномен ветвления был связан с появлением в Стволе Продленных. Обычная магия, какой могут владеть и Краткие, на состояние Ствола не сказывается. Но когда некоторые из нас получили власть над временем…

– Мы никогда ее не имели, – произнес Варнава. – Истинное время только в Стволе, в Ветвях – суррогаты…

– И здесь ты прав, – кивнул Дый, демонстрируя удивительную покладистость. – Как только кто-то из нас пытался перейти в прошлое или будущее, он оказывался лишь в одной из новых Ветвей. Сначала мы сами этого не поняли. Помню, как это случилось со мной…

Варнава навострил уши: о существе, сидящем напротив него, известно было очень мало, и любая информация, даже и не слишком правдивая, могла дать преимущество в борьбе с ним.

– Я осознал эту силу однажды ночью. Я был… Брат мой по Ордену Варнава, ты видишь, сколь откровенен я с тобой?

Дый глядел в упор блестящим глазом. Его рука вновь потянулась к Варнаве, на сей раз приобняв того за плечи.

– Не слишком-то это мне льстит, – пожал плечами Варнава, тем же движением сбрасывая навязчивую руку, – да и особых откровений пока не слышал.

– Сейчас услышишь, – заверил Дый. – В ту ночь я был пьян и зол до безумия – одна полонянка издевалась надо мной, дразнила – прям как ты сейчас. Я ничего не мог с ней сделать, и свернул шлюхе шею.

– Попробуй то же самое со мной.

– Может, и попробую, если не прекратишь дерзить. Только потом тоже пожалею… – Дый глянул на гостя вполне откровенно. – Пожалел и тогда – девица мне очень нравилась. Сидел на ложе, глядел на то, что от нее осталось, и было мне тоскливо и мерзко. Мне хотелось опять услышать ее голос, хоть бы он клял меня всеми поносными словами, когда-либо звучавшими на свете. И чтобы тело ее вновь было теплым и мягким. Но лежала она искореженная и пустая, как все покойники, и толку мне от холодной туши никакого не было.

Его голос вдруг зазвучал пронзительно, на грани крика, но удивительно монотонно, словно возглашал стихи диковинной литании.

– Я орал над ней все сильные слова, которым научил отец мою мать, а она передала мне! Я создавал и разрушал вещи, гремел громом, плевался огнем, но она все была мертва! Я ненавижу смерть, ненавижу смерть, ты слышишь меня?!

Он захлебнулся яростью и замер, вперив перед собой взгляд. Однако вскоре продолжил негромко, словно и не было вспышки древнего безумия:

– Ты пойми, весь мир был нашим владением, где мы вольны были делать все, что хотели. И одного только не было – Неназываемый обманом отнял у нас вечную жизнь… Я ненавидел Его тогда, и сейчас ненавижу!

– Это прародители обманули Его. Никто не виноват в их падении, кроме них самих, – негромко, но твердо возразил Варнава.

– Слушай, не надо вспоминать придуманные Краткими книги, – пренебрежительно бросил Дый. – Что там было на самом деле, неведомо никому, кроме них и Его. И, я думаю, история была грязной. Недаром закрыты от взора Продленных Корни. Мы можем наблюдать Ствол от исхода отца нашего Каина и матери нашей Калманы на восток от Эдема. Но никто точно не знает, что происходит там до этого…

– Мне не обязательно видеть, чтобы знать, насколько Он любит нас, тех, кого Сам создал.

– Плети, плети ложь свою, подлый назарянин…

От ярости человеческий облик Дыя стал распадаться – голова вытягивалась, становилась остроконечной, тело, напротив, раздавалось вширь, руки удлинялись, от кончиков пальцев неудержимо отрастали острые когти, из искривленного рта, напоминавшего уже лягушачью пасть, лезли изогнутые желтые клыки. При этом монструозная фигура продолжала изменяться, словно не в состоянии была устояться в единой форме. Стало казаться, что это не одно существо, а легион разных тварей, каждая из которых ежесекундно являла новое рыло, ужаснее предыдущего. Было даже неясно, мужского рода ЭТО или женского. В один миг над Варнавой распахнулись кожистые синеватые крылья, ОНО издало невыносимый визг. Но приступ безумия кончился, крылья опали, вновь став широким синим плащом. Перед Варнавой был прежний Дый.

– Мы сами, люди, не покорившиеся Ему, вырвали бессмертие из сердца мира.

Дый говорил медленно и устало, словно недавняя вспышка высосала его силы.

– То была музыка… Да, в самый черный момент, когда казалось, что сейчас умру, я услышал музыку. Перед моим дворцом в Генохии играл на гуслях один из учеников Иувала – отца всех музыкантов.

Вновь чуть помолчав, он продолжил с оттенком торжественности:

– Не ведаю, кто послал его. Может быть, мой отец, кто бы он ни был. Но никак не твой Хозяин, обрекший наших прародителей на смерть лишь за то, что они стремились к знанию.

– К знанию чего, смерти?.. – резко бросил Варнава, не выдержав этого велеречиво-истеричного потока полуправды, откровенной лжи и дурных интерпретаций. – Они были созданы счастливыми и мудрыми, но захотели того, что им не предназначалось – знания Замысла. Само это знание, а не Творец, разрушило их бессмертие.

– Я тоже верю в этот рассказ из твоей Книги, – нежданно кивнул Дый. – Да, прародители получили знание о Древе – то знание, которое Демиург хотел скрыть от них.

– С помощью Тьмы получили.

– Возможно. Но это была благородная попытка, хоть они и поплатись за нее вечной жизнью. А мы, их истинные потомки по линии Каина Великого, сумели вернуть бессмертие.

– Вы получили его иллюзию в иллюзорном мире и оказались изгнанными из реальности, как прародители из Эдема.

– А есть ли реальность, просвети-ка меня, Шри-Варнава?

– Можешь и махатмой обозвать, только за идиота не держи. В Стволе реальность.

– Ну ладно, спорить не буду. Только махатмы все тут, у меня в Шамбале, – Дый негромко рассмеялся. – Давай-ка, чем препираться, лучше закончу. Итак, я слышал гусли. Музыкой этой зазвучал весь мир, ею звенели улицы и площади моего спящего города, его прекрасные дворцы и храмы, окрестные горы, водопады, леса, само время. Меня она заполонила доверху и, переполнив, изливалась наружу. Я словно слился с ритмом вселенной, растворился в нем, стал чистым звуком, волной энергии, несущейся в бесконечности. И я чувствовал, что все изменяется. Ты знаешь это тревожное чувство перехода в иную Ветвь, но мне оно было тогда внове. Я опять решил, что умираю, однако звуки стихли, и я осознал себя стоящим перед ложем с дохлой девкой на нем. Только она была живой, та, которую я только что видел с головою, свернутой на бок! Снова она была в ярости, плюнула в меня, – этот плевок и оказался причиной ее смерти. Теперь я успел до последнего крошечного пузырька рассмотреть каплю слюны, застывшую напротив моего лица. Она самоцветом сверкала в огне светильника. Я был ошеломлен и ничего не понимал. Но тут мир сдвинулся с места, плевок вновь опозорил меня, и я постиг, что время обернулось.