Текст книги "День ангела"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

"От судьбы не уйдёшь"

"Если бы так, Рома. Сколько их, прошедших мимо своей судьбы? Миллионы"

"Ладно, родная. Как у тебя дела?"

"Устала зверски. Мало плановой работы – тут ещё у нас по Москве ситуация усложнилась, папа всех посадил на контроль, только что сам не сел. Вот сейчас посплю четыре часа и снова сяду на контроль, вместо Иого – у него дела поважнее. Да, послезавтра тебе передадут твой персональный перстень, сделали наконец"

"Я не хочу парализаторов. Я хочу тебя увидеть"

"Погоди, Рома. Завтра я покажусь тебе по видео, сегодня правда никак"

"А вживую нельзя?"

Шелестящий бесплотный смех.

"Потрогать хочешь?"

Ну всё видит, всё понимает. Да, я хочу ощущать под своей ладонью твоё горячее тело, и чтобы глаза в глаза. И твой поцелуй – лёгкий, щекотный, будто пёрышком. Или долгий, тягучий, чуть не до крови. Тебе видней.

Я ощущаю её виноватую нежность.

"Это ещё дальше, Рома, даже не завтра. Потерпишь?"

Будильник надсадно вопит, мигая своим табло. Ну чего ты орёшь, мой ежедневный мучитель? Господи, уже шесть часов…

"Вставай-вставай, работа не волк, сама за тобой бегать не будет"

Коля-Хруст уже одет, только на щеках топорщится щетина. Бритоголовый и в щетине – крутейший пацан.

Коля широко ухмыляется.

– На себя глянь, колдырь натуральный.

Конечно, поспал всего два часа…

Я вскакиваю, бегу в ванную. Сейчас холодной водички…

В двери возникает Коля, боком пытается втиснуться в узкий дверной проём.

– Всё, Рома, мне некогда. Похаваю в дороге. На, это тебе.

Он протягивает сотовый телефон, выглядящий крохотным на его ладони.

– Дарю с номером. Тут ещё сорок баксов на счету, кончаться станут – подкинут ещё, так что не напрягайся и не экономь.

Я растерян.

– Зачем?

– Тебе Ирка велела взять трубу? Указания контролёра, Рома, следует исполнять в точности.

Он уже в прихожей, надевает тяжёлые омоновские ботинки, быстро шнурует.

– Коля, я тебе должен чего-нибудь?

– Обязательно. Поцелуй за меня свою Ирочку, в обе щёчки. Будь здоров! – он хлопает меня по плечу.

Плечо гудит. Лапы у него, как у терминатора.

Коля-Хруст открывает дверь.

– Последний вопрос, Коля.

– Ну?

– Для чего ты работаешь? Вот конкретно ты?

Он даже прикрыл дверь назад. Постоял. Я вижу его мысль, но он отвечает голосом.

– Я хочу жить в светлом и добром мире, Рома. Ну, может, я не успею – мои дети. Такой, как есть, этот мир меня не устраивает.

И я опять полностью с ним согласен.

Он выкатывается на площадку, топочет вниз. Ладно, мне тоже пора.

Пора наконец делать этот мир светлым.

Листва прилипала к асфальту, превращаясь под бесчисленными колёсами в липкую грязь. Уныло моросил мелкий, еле заметный дождик – не дождь, нет, просто водяная пыль, с которой не справлялись "дворники" моей "шестёрки". Сгущались сумерки. Сентябрь.

Я ехал, отстояв вахту на "скорой помощи". Мотор стал тянуть хуже, явно. Да, я же совсем не занимаюсь машиной. Некогда заниматься. Вот сдохнет, тогда…

"Роман, здесь Иолла"

Я вздрогнул. Ещё ни разу она меня так не окликала. И я чувствую её страх, страх и отчаяние.

"Да, родная! Что, что случилось?!"

"Рома, я пропустила его! Быстрее, Рома, езжай прямо!"

Нога уже давит на газ – за время работы я привык выполнять указания контролёров ситуации слово в слово.

"Рома, он маньяк-душитель, а она идёт из школы, уже идёт, я пропустила, Рома!"

Я давлю на газ, едва не проламывая пол. Не тянет мотор, и почему я не занимался машиной, олух, лодырь, ё…й баран!

"Направо, Рома! Вали его парализатором, прямо из кабины, с ходу! Теперь налево. Вот они, Рома!"

Я уже видел. Небритый тщедушный типчик, в китайских тренировочных штанах и чёрной шапочке, уже выходил из кустов, а навстречу ему бежала совсем маленькая девочка – похоже, первоклашка.

Я вдруг похолодел – перстень я оставил дома, в ванной, на полочке. А, ёкарный бабай!

Я направил машину прямо на него, даже не пытаясь тормозить. Удар! Ветровое стекло пошло густыми трещинами, маньяк повис на капоте грудью, выпучив глаза, широко раскинув руки, перебитые ноги ушли под радиатор. Меня будто самого переломило в хребте, так сильна была его боль. Нет, погоди!

Передо мной уже была какая-то глухая стена. Я по-прежнему не пытаюсь тормозить. Удар! Если бы не ремень, я был бы готов. На стекло брызнула красная жижа. Вот теперь всё.

Меня вырвало прямо на колени. В глазах черно.

"Роман, здесь Уэф. Спокойно. Заводи мотор. Давай, Рома, давай!"

Я ничего не вижу, но привычка чётко выполнять инструкции контролёра уже въелась в меня намертво. Я в полубеспамятстве завожу мотор. Странно, он работает как работал. Мир вокруг постепенно светлеет, возвращаются звуки.

"Задний ход. Давай же!"

Я, как под гипнозом, исполняю команды. Машина трогается с хрустом, дребезжа, её ведёт боком. Надо же, и руля слушается немного.

"Так, теперь вперёд. Направо, Рома, не спеши. Так, хорошо, ещё направо, теперь налево"

Я работаю, как автомат. Машина уползает в черноту московских задворок, во мраке сквозь разбитое стекло, да ещё залитое кровавой жижей, не видно ни зги. Я рулю, всецело полагаясь на голос свыше.

"Спокойно, Рома. Езжай медленнее, вот так. Стой! Сиди, жди."

На лобовое стекло обрушивается поток воды. Надо же, поливальная машина. Чёрт, откуда здесь поливальная машина? В салон сквозь нарушенное уплотнение стекла проливается струйка воды, но кровавой жижи больше не видно.

Ко мне медленно возвращается способность соображать. Да, всё верно – исковерканный автомобиль, сплошь залитый мозгами и кровью, выглядит чересчур вызывающе.

"Молодец, Рома. Поехали дальше"

Я вдруг чувствую, как измучен Уэф, как трудно ему по крохам моих убогих впечатлений улавливать дорогу. Теперь я смотрю сквозь расхлёстанное стекло во все глаза – может, так ему будет легче?

"Спасибо, Рома – ему и вправду легче – теперь направо. Налево. Всё. Забирай документы и ключи, дверцу оставь открытой. Стой в кустах за гаражами, выйдешь по команде. Я пока на связи"

Я, пошатываясь как пьяный, шагаю в темноту, к сгрудившимся в тёмном углу гаражам. Да, местечко что надо – не видать даже собственного носа. Если бы не тепловое зрение, подарок мамы Маши, я бы разбил себе лоб. Несло мочой и дерьмом, и я вдруг ощутил страстное желание помочиться.

"Отведи душу, Рома. Две минуты у тебя"

Надо же, я ещё не осознал, насколько дикой была команда, а руки уже сами расстёгивали ширинку. Указания контролёра ситуации следует выполнять безусловно.

Послышался шум подъезжающей машины. Так, похоже, эвакуатор. Какие-то люди без слов сноровисто грузят мою разбитую "шестёрку". Прощай, мой верный конь! Всё, уехали.

"Рома, всё в порядке, выходи из засады, иди во двор. У ближнего подъезда стоит частник, садись сзади водителя. Ты пьяный, назовёшь адрес, тебя отвезут домой, всё оплачено. Машину ты продал завтра, подробности сделки объяснит Иолла, документы передаст она же. Всё у меня. Дальше ситуацию контролирует Иолла"

Я вышел из-за гаражей, направился куда следует. Всё как по нотам – стоит "рекс", дожидается меня. Я сажусь сзади, нетвёрдым голосом называю адрес. Водитель смотрит на меня с брезгливым сочувствием – надо же, как нажрался мужик, не рассчитал и обрыгался. От меня ощутимо несёт рвотой, это хорошо – добавляет достоверности.

Машина подъезжает к моему дому, и я вдруг вижу милицейский УАЗ. Чёрт, как некстати!

"Рома, милый, это я. Подожди, не вылезай из машины. Через минуту они уедут. Надо было прогнать мальчишек из подъезда. Тебя не должны видеть"

– Постой, мужик, пять секунд – прошу я водителя. Тот ухмыляется – понятно, кому охота в таком виде попасть прямо к ментам в лапы?

Точно. Из подъезда высыпают гуртом пацаны, за ними менты. Заберут? Нет, гляди-ка, разошлись миром.

– Всё, вылезай. Улетели твои архангелы.

Меня вдруг разбирает дикий смех, и я еле сдерживаюсь. Знал бы ты…

"Рома, прости меня!"

"За что? Это я виноват, что так получилось. Я забыл оружие. Придурок"

"Всё равно, если бы не я – такого бы не было. Я пропустила ситуацию"

"Но девочка жива?"

"Да. Она уже дома, только сильно испугана. Ничего, я смотрела – психического срыва не будет. Только всё равно. Я же подставила тебя!"

"Я сам подставился. Ладно, девочка жива, упырь наоборот. Задача выполнена"

"Роман, Иолла, здесь Уэф. Изложу своё видение вопроса. Оперативный сотрудник Иолла, контролируя довольно спокойную ситуацию, допустила её неуправляемое развитие до грани катастрофы. Пытаясь исправить ситуацию, она посылает на перехват маньяка исполнителя Романа, который забыл дома личное оружие. Недостаток дисциплины и ума исполнитель Роман компенсирует избытком героизма, что позволяет не допустить трагического исхода – гибели девочки, но ставит исполнителя на грань тяжёлого провала. Всей командой вытаскивали!"

Мне стыдно самому, но ещё яснее я вижу слёзы моей Ирочки.

"Вот что, вы оба. Вам надо немного отдохнуть. Отстраняю вас от работы. Вплоть до особого распоряжения. Роман, завтра возьмёшь на работе отгулы до конца недели, тебе дадут. Дальше будет видно. Всё у меня"

Закат горел багровым огнём на полнеба, обещая на завтра ветреный, дождливый день. Надо же, весь день над городом висело серое мокрое одеяло, а к закату тучи разошлись, на пару минут явив миру солнце.

Я сидел у окна моей единственной комнаты, вяло перелистывая газеты, накопившиеся за всё лето. Я не читал ни одной газеты с того июньского дня – сперва не было желания, потом ни желания, ни времени. Собственно, я и сейчас не собирался их читать, просто надо было чем-то занять руки. Я ждал.

Руки медленно, машинально комкали газету. На моём безымянном пальце поблёскивал камешком серебристый изящный перстень. Никогда больше не буду снимать его с руки, пусть врастёт в палец!

Я смотрел на перстень и думал. Надо же, на вид дешёвая серебряная безделушка с непонятным камешком, явно не драгоценным. И таковой являющаяся для всех, кроме меня. Моё личное оружие, подчиняющееся только мне. Только я могу усилием мысли привести его в действие. Направить в сторону цели, сжав кулак, мгновенное мысленное усилие – и цель нелепо и кособоко осядет, вырубится минут на десять, а то и двадцать. А уж дальнейшее зависит от внутреннего содержания цели. Добрый человек очнётся от обморока и пойдет себе – надо же, обморок, надо всерьёз подлечить нервишки. Человек не добрый, но и не законченный гад – таких, к сожалению, большинство – будет какое-то время страдать головными болями, тем дольше, чем больше в человеке накоплено злости. А с какого-то предела количество перейдёт в качество, когда процесс внутреннего разрушения, инициированный парализатором, пойдёт уже необратимо, и двуногая тварь – да, уже не человек – начнёт чахнуть, последовательно проходя стадии хромого с палочкой, инвалида на костылях, паралитика в коляске… Покойника. И никакие врачи не помогут, разве только немного замедлят процесс, продлят мучения.

Я положил скомканную газету в блюдце, направил на неё камешек, уже привычно, как на тренировке, сжав руку в кулак. Представил себе, как загорается газета, и она тут же вспыхнула целиком. Это другое действие перстня, не основное. Проникающее термическое воздействие. Можно зажечь костёр, можно взорвать бензин в бензобаке. Если немного потренироваться, можно научиться взрывать патроны в обоймах. Наверное, и снаряды в танке… Хотя нет, сквозь толстую броню не достанет. Для этого нужен специальный прибор, как его – "для поражения быстролетящих и сильно бронированных целей", но мне по роду занятий он, слава богу, пока не нужен. Ну где же моя Ирочка?

"Рома, открой балкон. Я сейчас буду. И отойди на шаг от двери – ты попадёшь под действие маскировочного поля, будет неприятно"

Я секунду смотрю сквозь стекло на улицу, потом торопливо открываю шпингалет балконной двери, распахиваю её настежь. В комнату врывается холодный сентябрьский воздух, пропитанный сыростью с привкусом бензиновой гари.

На балконе сильным порывом ветра взмётывает мелкий мусор, скрипят балконные перильца под тяжестью опустившегося на них груза, над ними дрожит зыбкое марево. Марево перемешается в комнату. Секунда – воздух начинает кипеть, пузыриться, и на пороге балкона возникает Ирочка, складывая за спиной свои невероятные крылья.

– Я пришла.

Я делаю шаг к ней, и она делает шаг навстречу. Обхватывает меня тонкими руками, прижимается всем телом. На этот раз на ней серо-зелёный облегающий комбинезон, из которого торчат только крылья, кисти рук и ступни ног. Да, конечно, осень на дворе.

Я вдруг подхватываю её под мышки, кружу вокруг себя и смеюсь, смеюсь счастливо, долго.

– Ты пришла! Ты моя! Ты здесь!

Она тоже смеётся, и вдруг, распустив крылья, одним взмахом останавливает моё вращение, опрокидывает на пол, и мы валимся под звон чего-то мелкого и стеклянного.

– Я у тебя разбила что-то.

Она поудобнее ложится на меня, как на диван, берёт в твёрдые ладошки моё лицо. Ладошки быстро становятся горячими, прогреваясь с холода, нежат мои щёки. Её глаза занимают всё поле моего зрения. Вот, вот сейчас…будто пёрышком…

– Ай, больно! – я чувствую на губах солоноватый привкус крови – и ты ещё меня обзываешь хищником!

– Слушай, мне же дали отпуск до завтрашнего вечера! Мы будем вместе целые сутки!

– Признайся, ты нарочно подстроила всё это, чтобы нам наконец побыть вместе?

Она вскакивает, как пружинка.

– Нет, какой ты всё-таки безобразный! Как ты мог так обо мне подумать?

Я встаю на колени, обнимая её под крыльями. Под комбинезоном чувствуется упругое тоненькое тело, её сердце бьётся медленно, размеренно.

– Моё сердце приспособлено для полёта, Рома. Сейчас оно работает в четверть силы. Это у тебя оно трепещет от одного моего вида.

– Просто я тебя сильнее люблю.

– Да-а? Сейчас проверим…

Её глаза опять занимают всё моё поле зрения, и я тону в их неистовом сиянии. Долгий, тягучий поцелуй.

– Я есть хочу вообще-то!

Ирочка деловито обследует содержимое холодильника.

– Ты неисправим, мой хищник. Мясо, мясо и только мясо. А это что?

– Пельмени. Внутри там тоже мясо, во всяком случае теоретически. Там ещё рыба есть и яйца.

– Вижу. Рыбьи трупы ничуть не лучше трупов животных. Ага, есть!

Она сноровисто вытаскивает из недр холодильника помидоры. Про них я и забыл.

Она раскладывает всё извлечённое на две кучки.

– Так, это мне – она подвигает к себе коробочку-грохотку с десятком яиц, полдюжины крупных помидоров, пачку масла. – Остальное хищному зверю.

Она вдруг вскидывает голову, впивается взглядом в мои глаза:

"У тебя не хватает еды? Отвечай!"

"Да нет, что ты! Мне дома и есть-то некогда, вот я и не стараюсь"

Она смягчается.

– Ладно, из этого получится неплохая яичница. А помидоры я съем сырыми.

"… Твой папа сказал, что ты притащишь мне документы…"

"Всё есть. Но сегодня никаких дел. Только мы"

Мы лежали на широком диване, я на спине, Ирочка на моей груди. Её крылья развернулись и укрыли нас обоих – сразу стало тепло и уютно.

На этот раз она попросила меня снять всю одежду, и я не возражал. Мы знакомы уже тысячу лет, чего же нам стесняться?

"Всё будет, как ты скажешь. Устала, пока летела?"

"Нет, что ты. Я летела сюда в транспортном коконе, он выпустил меня прямо над вашим домом. Я не могла потерять три часа нашего времени – она фыркнула в голос – да ещё предстать перед тобой в виде мокрой курицы. Дождь же был!"

Она замолчала, но я видел её беспокойство и глубоко укрытую тоску. И страх.

"Что случилось, родная? Не молчи!"

Её глаза рядом.

– Ты в последний раз видишь меня такой, Рома. Завтра вечером мы расстанемся, а послезавтра я ложусь в витализатор. Всё готово, Рома, и дела я сдала полностью. Я и лопухнулась только потому. Расслабилась.

Моё сердце ухнуло в яму. Всё. Больше никогда она не накроет меня своими крыльями…

Она заплакала в голос, и я судорожно стал её ласкать.

– Подожди…дай…мне…поплакать…

Она рыдала, изо всех сил вцепившись в меня твёрдыми пальцами рук и ног. Я гладил её, шептал какую-то бессвязную чушь, целуя куда попало. Рыдания понемногу гасли, она затихала.

– Ну вот мне и легче – она ещё всхлипывала, потом рассмеялась, ещё сквозь слёзы. – Ещё одно, Рома. Я подумала…

Меня бросило в жар, я уже видел её мысль, но ждал, когда она скажет вслух.

– Глупо лишать тебя такой возможности. Завтра ночью её уже не будет. Хочешь меня, сейчас?

Её ноги вдруг широко раздвинулись, обхватили меня, вцепившись длинными пальцами ступней в мои ягодицы. Нечеловеческий жест. Она смотрела на меня в упор, напряжённо и внимательно. Её мысли и чувства роились, клубились. Нет, слишком сложно для меня, не прочесть. Ясно только одно – это не страсть.

"Тебе будет неприятно, даже больно. Эта штука будет слишком велика для тебя"

"Пустяки, не так это страшно. Я потерплю"

"Зачем терпеть?"

"Ну как зачем? Чтобы тебе стало хорошо"

"Глупенькая. Разве может быть хорошо только одному из нас?"

В моей памяти вдруг встал щуплый небритый человечек в чёрной шапочке, идущий навстречу девочке-первокласснице.

Она шумно вздохнула, расслабилась. Длинные пальцы ног отпустили меня.

– Возможно, ты и прав. Раз я собираюсь стать человеком, то и всё должно быть по-человечески.

Утро. Второе наше утро. Мы сидим на моём диване, и я наблюдаю, как ловко Ирочка уплетает бананы – я уже успел сбегать в магазин внизу. Наверное, у меня был вид буйнопомешанного, гибнущего от авитаминоза – я неистово хватал с полок яблоки, груши, бананы и прочие фрукты, а затем с боем прорывался к кассе, и никто не посмел возразить. Я боялся упустить лишнюю минуту встречи с моей Ирочкой.

Она улавливает мыслеобраз в моей голове, смеётся. Тоненькие детские пальчики между тем сноровисто чистят грецкие орехи, без видимых усилий щёлкают их по одному. Я наблюдаю, как она берёт их двумя пальчиками – крак! Однако…

– Мы сильные существа, Рома, ты не гляди на рост и внешнюю хрупкость. Понимаешь, это нелетающие существа могут позволить себе таскать кучу рыхлого мяса, жира и тяжеленных костей. А у крылатых эволюция таких беспощадно отсекала – лишний груз за борт! Хочешь орешков? Они питательные, лучше твоего противного мяса. Надо же тебе когда-то начинать отучаться от беспросветного хищничества.

– Ира, Ир… А как тебя зовут по-настоящему? – вдруг неожиданно ляпаю я. Как говорится, лучше поздно…

Она звонко смеётся, чуть закинув голову, и я смеюсь вместе с ней.

– Нет, ты бесподобен. Спрашивать имя любимой только после второй проведённой вместе ночи… Слушай же, моё сокровище, и запоминай.

Она произносит длинное певуче-щебечущее слово, имеющее с "Иоллой" меньше сходства, нежели слово "Аня" с "Аннабель-Ли". Я беспомощно хлопаю глазами.

– Запомнил?

– Мне сроду не выговорить.

Она смотрит весело-укоризненно.

– И как же мы будем вместе, мой хищник, если ты не в состоянии запомнить моё имя?

– Я запомнил тебя. Это главное.

Она вздыхает.

– Не бери на ум, Рома. Меня зовут Ирочка. Ира, Ир… – передразнивает она меня моим голосом – Коротко и ясно.

…

–…Значит, так. Вот это ты продал, держи, а вот – купил. Легенду запомнил?

– Ты же мне внушила. Слушай, если за провал, ну или почти за провал – такая машина…

Действительно. "Ауди-100", почти новый – сроду бы мне не купить!

– Это не за провал, и даже не за всю проделанную работу, хотя на твоём счету уже немало.

– Немало чего? – и за секунду до того, как она ответила, я уже знаю ответ.

– Разумеется, спасённых жизней, чего же ещё? А это… Примитивный механизм, облегчающий передвижение, только и всего.

– А награды в нашем деле бывают?

– Разумеется. Радость и счастье. Радость от дела, которому мы все служим, и обыкновенное счастье – вот как у нас с тобой.

Я обнимаю её поверх крыльев, и перья под моими руками кажутся мне совершенно естественными, даже странно, что у меня перьев нет.

"Не связывай мне крылья, мне так неудобно"

"Потерпи, я так хочу. Потерпишь?"

Шелестящий бесплотный смех.

"Под крыльями же я гораздо приятней на ощупь. Хотя свой шанс ты упустил, дикий зверь, добыча сейчас ускользнёт от тебя"

Я вновь чувствую тяжесть расставания. Ну ещё пять минут!…

Она смотрит невыразимым, непередаваемым взглядом, в котором смешалось всё – и тяжесть расставания, и задавленный страх перед неизвестностью, и невероятная нежность.

"Не мелочись, Рома. Зачем тебе пять минут? Я подарю тебе целую жизнь"

"Роман, здесь Уэф. Здравствуй"

"Да, папа Уэф"

"Ты отдохнул? Работать можешь?"

"Да, я готов. Кстати, спасибо за машину"

"Не за что. Значит, так. Работы тебе прибавится, но я обещаю – в выходной будешь отсыпаться вволю"

"Я готов работать без выходных, папа Уэф. Правда, мне интересно"

"Нет, вот так вот нельзя. Отдыхать необходимо, ты не робот. Да, ещё одно. Тебе некогда заниматься домашними делами, поэтому все твои платежи – квартира, телефон и прочее – будут оплачены без тебя. И машину перегони на стоянку рядом с домом"

"Тут дорого"

"Повторяю, платить ты не будешь. И заправят тебя там же – каждое утро под пробку. Вопросы?"

"Да… Нет вопросов"

"Всё у меня. Держись, Рома"

Интересно. И заправлять меня будут бесплатно, прямо на стоянке. До сих пор я знал, что бензин на стоянках только сливают. Ну что же, это упрощает. Правду сказать, зарплаты водителя "скорой помощи" в последнее время хватает только на еду в забегаловках. Дома я уже почти не готовлю.

"Ира, Ир…"

Нет ответа. Я вдруг холодею. Всё, значит, процесс пошёл.

"Рома, здесь мама Маша"

Я вздрагиваю. Ещё никогда она сама себя так не называла.

Лёгкий смешок:

"Куда от тебя денешься?"

"Слушаю, мама Маша. Готов к работе"

"Нет, Рома, здесь другое. Нам необходимо встретиться лично. Здесь, у нас"

"Когда?"

"Немедленно"

"Хорошо, еду"

"Нет, это долго. Да и не проедешь ты сейчас на своём новом аппарате. Выходи на крышу, у тебя же там на площадке пожарный ход. Ключи у тебя есть?"

"Да, есть"

Действительно, не так давно мне в дверь позвонил какой-то пацан, шмыгающий носом, и передал связку ключей, как оказалось, от пожарного хода, запертого решёткой – я же жил на последнем этаже. Ещё там оказались ключи от лифтовой, электрощитовой и подвала, на всякий случай.

"Транспортный кокон уже в стратосфере. Выйдешь на крышу, стой и не двигайся, кокон сам тебя подберёт. Да, решётку не забудь запереть за собой"

"Одеваться тепло?"

Я улавливаю её колебания.

"Нет, пожалуй. Обратно отправишься так же. Всё, выходи"

Я выхожу, торопливо одевая куртку на ходу. Ещё ни разу мне не доводилось пользоваться инопланетным транспортом. Сейчас узнаем, каково это…

На плоской крыше десятиэтажки сыро и ветрено, на сером потрескавшемся рубероиде кое-где блестят лужицы. Я обвожу взглядом небо – где же этот самый транспортный кокон, и как вообще он выглядит?

Над моей головой дрожит знойное марево. По всему телу пробегает неприятно-щекотная волна. Я вдруг чувствую, что падаю вверх, нелепо взмахиваю руками и плюхаюсь в тесное и низенькое прозрачное кресло, впрочем, мгновенно принимающее подобающие моей персоне размеры и форму. Я в некоторой панике шарю руками вокруг – стенок никаких не видно, только пальцы упираются в непреодолимую упругую преграду. А крыша моего дома уже неразличима среди других, Москва проваливается вниз, подёргиваясь мокрой белёсой дымкой, я стремительно поднимаюсь к серому небу, взлетая почти вертикально. И ни малейших перегрузок. Ещё миг – и всё вокруг тонет в серой вязкой мгле, кокон вошёл в облачный слой. Мгла быстро светлеет, и вдруг вокруг раскидывается бескрайний лазурный простор, залитый ослепительным солнечным светом. Я восторженно жмурюсь.

"Спасибо, мама Маша"

Я ощущаю её уважительное сочувствие.

"Нравится, Рома?"

"Да. Определённо да. Раньше я летал только на самолёте, но тут – никакого сравнения"

"А без кокона, в свободном полёте ещё лучше, особенно летом, в восходящих потоках. Только на своих крыльях так высоко не подняться"

А небо над головой уже тёмно-фиолетовое, и на глазах чернеет – кокон выходит в верхнюю стратосферу, плавно переходя в горизонтальный полёт. Солнце режет глаза, как электросварка. Облака внизу, завитые в громадную спираль циклона, теперь движутся обманчиво-медленно, скрадывая ощущение стремительного полёта. Да ведь я, наверное, сейчас лечу быстрее любого истребителя, быстрее артиллерийского снаряда. Вот интересно, почему я не слышал ни звука – я же должен рассекать воздух с воем?

"Во-первых, на такой высоте воздуха уже почти нет, а во-вторых, звуковые колебания принудительно гасятся, это одна из ступеней маскировки. Кокон вообще невидим ни в одном диапазоне спектра"

"А радары?…"

"И радары не видят. Когда в сороковых годах здесь, на Земле, начали применять локаторы, нас часто обнаруживали, потом стали ставить дополнительную защиту"

Кокон между тем уже падал, круто заворачивая вниз, облака приближались, сперва лениво, но с каждой секундой всё быстрее и быстрее. Ух! Я ныряю в облачный слой, ещё несколько секунд – и облака расступаются. Под ногами расстилается жёлто-зелёно-багряный лесной массив, прорезанный ниточками дорог, невдалеке виднеется серо-свинцовая водная гладь – Селигер. Я будто падаю без парашюта, только ветер не хлещет в лицо и не рвёт одежду. Кокон проваливается в лес и почти мгновенно останавливается, будто воткнувшись в грунт. Кресло подо мной исчезает, по телу пробегает неприятно щекочущая волна, и я обнаруживаю себя стоящим в нелепо-раскоряченной позе посреди двора, в десяти шагах от знакомого крыльца с врезанным в древнюю бревенчатую стену круглым люком.

– Садись, Рома. Нет, лучше у стены, и возьми вон ту подушку для спины, так тебе будет удобнее. Разговор будет долгий.

Мы сидим на пушистом ковре, розовом, с блуждающими в глубине голубыми, зелёными и жёлтыми размытыми огоньками. Над головой, как обычно, матово-светящийся белым неярким светом потолок, на стенах развешаны какие-то штуковины. Необычно, но красиво. Впрочем, мне некогда отвлекаться.

Напротив меня сидит по-турецки мама Маша, буквально на расстоянии вытянутой руки, едва не касаясь моих коленей своими. И никакого на этот раз комбинезона. Вот интересно, они вообще никого никогда не стесняются?

– Стесняться можно только уродливого – она смеётся своим роскошным контральто – а я вроде ничем таким не страдаю.

Да, это святая правда.

Она наклоняется ко мне, глядя мне в глаза. В упор. Да, и глаза у неё что надо – громадные, густо-синие, сияющие, в обрамлении длиннющих густых ресниц. Точь-в-точь как у моей Ирочки.

Я никак не могу разобраться в её мыслях и эмоциях – они клубятся, роятся. Нет, я всё-таки слишком туп для такого дела.

Мои щёки обхватывают горячие ладони, сияющие глаза занимают всё поле зрения, и я вдруг ощущаю на своих губах лёгкий щекочущий поцелуй. Будто пёрышком. Ну и?

Я наконец-то сообразил.

– Мама Маша, вы проверяете, можно ли соблазнить вашего зятя?

Первый раз я вижу её смущённой.

– Ты прав, Рома, это не очень корректная проверка. Видишь ли, меня посетила запоздалая, но дикая мысль – может быть, на месте Иоллы сгодилась бы любая… самка нашего вида? И у тебя просто глубоко спрятанная ксенофилия, которую я не смогла сразу определить?

– Ксено…чего?

– Ксенофилия. Патологическое влечение к самкам чужого разумного вида.

Вот теперь я разъярен.

– А дед Иваныч обвинял меня в зоофилии. Мне шьют новую статью?

– Ну-ну…

– Никаких ну-ну. Мне очень жаль, мама Маша, но свой шанс вы упустили. Надо было вам самой врезаться тогда в УАЗик, может, что и получилось бы. А теперь всё. Заявляю вам официально, что я испытываю патологическое влечение лишь к одной-единственной, как вы выразились, самке вашего вида – к вашей дочери. К моей Ирочке. Более того, я собираюсь и буду испытывать к ней патологическое влечение даже после того, как она перестанет быть самкой вашего вида. Может быть, вы легко справлялись с эсэсовцами, но имейте в виду – я так просто не сдамся.

Она смеётся своим изумительным контральто.

– Да, это будет трудно. Прости меня, дуру, я виновата.

Я медленно остываю, переводя дыхание.

– Должен отметить – у вас семейная склонность к странным психологическим экспериментам. Вы ни за что ни про что пытаетесь соблазнить собственного зятя. А ваша дочь имеет привычку хвататься ногами.

Вот теперь она смеётся по-настоящему, даже голову закинула слегка. И я смеюсь.

– Ладно, забыли… Вы хотели меня видеть зачем-то?

Она перестаёт смеяться.

– Да, Рома, хотела. И называй меня, пожалуйста, на "ты", а то мне всё время кажется, что меня много.

– …Биоморфы обладают весьма высокой пластичностью, Рома, и можно придать ей любой вид – от высокой тонкой блондинки до могучей негритянки.

– Я уже говорил ей, и вам повторяю – я приму её любой.

– Да-а? И горбатой рябой толстухой, рыжей, беззубой и подслеповатой?

– Вы же не сделаете этого, не станете намеренно уродовать свою дочь?

– Разумеется, нет. А тебе я говорю – не пренебрегай такой возможностью. Редко кто из ваших здешних мужчин имеет такую возможность, получить в жёны свой идеал, не только духовно, но и физически. И я знаю жизнь – красота имеет огромное значение, хотя и не решающее. Мне бы хотелось, чтобы ты не просто принял её, а не отрывал глаз. Так вот, Рома.

Я растерянно молчу. Да, конечно. Но я так привык к её милому личику, с острым подбородком, маленькими розовыми губками и искристыми глазами на пол-лица, что даже не представляю её иной.

– Я не знаю, мама Маша. Я правда не знаю.

Она тяжко вздохнула.

– Ладно, беру командование на себя. На, глотай не жуя.

Опять шарик от подшипника. И пилюли у них не как у людей…

– Не отвлекайся. Смотри мне в глаза…

…

Зелёные, жёлтые, красные пятна переплетаются под веками, словно танцуют какой-то исполненный тайного смысла ритуальный танец. Яркий солнечный свет пронизывает мою голову насквозь, как стеклянный аквариум, собираясь внутри в упругий, пушистый, тёплый шар. Шар перемещается в моей голове по-хозяйски уверенно, как громадная капля ртути.

Ярчайшая вспышка света! Я лечу, широко раскинув крылья – нет, не руки, а именно крылья – над незнакомой и одновременно знакомой местностью. Светило уже скрылось за горизонтом. Синий лес остывает, я вижу это. Невдалеке возвышается изящная причудливая башня – я лечу к ней, домой. В руках и ногах у меня длинный оранжевый плод, что-то вроде огромной дыни – я еле удерживаю его четырьмя конечностями. Я даже знаю, как он называется, только выговорить не могу. Мне тяжело, я ещё маленькая, и внутренние грудные мышцы уже дрожат от усталости. Надо лететь быстрее!…

…Яркая вспышка! Я стремительно скольжу крутыми зигзагами в восходящих потоках, ловко уворачиваясь от преследователя с необыкновенными тёмно-фиолетовыми глазами. Местное светило (я знаю его название) кружится вместе с нами, принимая активное участие в нашей игре. Я загадываю: если вот сейчас поймает – выйду за него замуж ещё до выпуска. Постой-ка, а зачем, собственно, я так стремительно лечу?…

…Яркая вспышка! Мой недавний преследователь, одетый в радужный серебристый комбинезон, держит меня за руки и за ноги крепко-крепко, и мы кружимся, кружимся в воздухе, в свадебном танце. На мне тоже комбинезон, только ещё более радужно переливающийся, прозрачный. Мелькают смеющиеся лица, воздушный хоровод неистово несётся вокруг нас. Какое счастье!…