Текст книги "Календарь Морзе"
Автор книги: Павел Иевлев
Жанр:
Прочая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
По мнению нашего уважаемого мэра, без него горожанин будет надевать трусы на голову, нести ложку в ухо и сушить мудя в микроволновке. Поэтому он считает себя обязанным на трусах написать «жопой – сюда», к ложке приложить мануал со стрелочками, а на микроволновке написать «не для мудей!».
– Знаешь, Славик, – сказал я, подумав, – а ведь он в чем-то прав. Средний избиратель таков и есть.
– Вот так и становятся государственниками, – засмеялся он.
– Не-не, я социал-дарвинист. Пусть каждый выживает сам. Хочет – курит, хочет – пьет… – Я отсалютовал стаканом. – Хочет – берет кредиты. На кой черт их от себя-то спасать?
– А вот это уже позиция отпетого либерала! – погрозил мне пальцем политолог. – Государственник не позволит дуракам вымирать – а кто ж тогда работать будет?
– Государственник, либерал… – поморщился я. – Если вы жрете из тарелки с говном, неважно, с какого края черпать.
– В общем, наш мэр, считающий себя прогрессивным либертарианцем, постоянно прибегает к директивному патернализму.
– А что, бывает какой-то другой патернализм?
– Конечно, – Славик с удовольствием отхлебнул из стакана, – существует либертарианский патернализм, как бы странно эти два слова ни смотрелись рядом.
– Это как?
– Директивный патернализм запрещает человеку жрать булочку, и человек возмущается. Либертарианский – манипулирует человеком так, чтобы он решил, что не жрать булочку – его собственный выбор.
– Ладно, с патернализмом все более-менее ясно, – собрался с мыслями я, – но вот что у меня не сходится… Если гражданину нельзя даже булочку выбрать – то какой он, к чертовой матери, избиратель?
– А вот в этом, – Славик поднял… нет, даже воздел к потолку палец, – и состоит контекстуальный дуализм социального мироустройства…
Когда начался стриптиз и полноватые здешние дивы принялись полировать сиськами шест, Славик уже надрызгался так, что уснул, положив лысеющую голову на стол. Я, соскучившись, потряс его за плечо:
– Але, поллитролог! Может, домой пойдешь?
– Но-но! – проворчал он, не просыпаясь. – Не кантовать!
– Не гегельянить, не фейербахать, не… – и затих.
Ни я, ни охрана по этому поводу не волновались: все знали, что Славик – как Штирлиц. Сейчас он спит, но ровно через полчаса проснется и пойдет к блядям.
Может быть, стоило его вывести за шиворот (директивный патернализм) или напугать триппером (патернализм либертарианский), но я уважаю чужую свободу делать глупости.
Глава 5
Здоровье поголовья
– Мужчина украл кардан с трактора, чтобы удивить жену, артист театра пропил приз за трезвость, мэрия не разрешила митинг против пукл, потому что их не бывает, топинамбур, выращенный дачником, признан самым неприличным корнеплодом года. Это все новости к этому часу, с вами был Женя Продулов на «Радио Морзе».
…Mame kissed a buyer from out of town
That kiss burned Chicago down
So you can put the blame on Mame, boys,
Put the blame on Mame…[18]18
Мейм поцеловала чужака не из нашего города,И этот поцелуй сжег Чикаго дотла,Так что во всем виновата Мейм, ребята,Валите все на Мейм! Speakeasies’ Swing Band! – Put the Blame on Mame.
[Закрыть]
В песне предлагалось проверенное решение – найти крайнего и свалить все на него. Хороший метод, главное – чтобы крайним оказался не ты…
– Доброе утро! Сегодня у нас тринадцатое июля, Антон Эшерский и программа «Антонов огонь». Если бы это было восемнадцатое, мы отмечали бы День медицинского работника. Это люди, которые знают о вас больше, чем вы сами, и у которых есть шанс однажды посмотреть на вас изнутри.
Итак, сегодня в нашей студии – самый белый халат Стрежева, главврач городской больницы, глава департамента здравоохранения и прочая, и прочая, и прочая… Встречайте – Константин Евгеньевич Шалый!
Доктор Шалый был сед, высок и назидателен, но без белого халата выглядел слишком штатски. Половина врачебной харизмы – в униформе, вторая – в фонендоскопе. Он выступал у нас в рамках «программы лояльности» – владелец радиостанции изображал реверансы мэрии, и мне приходилось давать эфир городским чиновникам. Видимо, чтобы горожане не забывали об их существовании.
– Ну что же, Константин Евгеньевич, как здоровье поголовья? – спросил я его для затравки.
Чиновник подобен рептилии – чтобы он раскрыл пасть, в него надо потыкать палкой.
– Согласно статистике департамента здравоохранения… – завел унылую шарманку главхалат.
Оказалось, что здоровье горожан вне опасности, эпидемических заболеваний нет, больницы загружены слабо, люди почти не болеют, предусмотрительно ограничиваясь бытовым травматизмом и последствиями пьянства. Ему бы радоваться, но глава департамента, оказывается, был недоволен:
– Горожане недооценивают роль профилактики заболеваний, пренебрегают регулярными медицинскими осмотрами… Вот вы, Антон, – внезапно обратился ко мне главврач. – Когда вы последний раз были на медицинском осмотре?
– В военкомате, – честно признался я, – там мне приблизительно пересчитали конечности и, получив четное число, признали годным к строевой. В жизни мужчины есть место двум медицинским событиям – призывной комиссии и патологоанатому. Между ними медицине делать нечего!
– Совершенно безответственная позиция! – возмутился врач. – К сожалению, типичная. Вы даже не представляете себе, сколько опасных заболеваний может протекать до поры до времени бессимптомно!
Он посмотрел на меня, прищурившись, надеясь разглядеть коварно скрытые от медицины патологии. Я не поддался и никаких симптомов не проявил. Лежащий на столе телефон бесшумно моргнул бликером и показал на экране сообщение от Анюты, я отвлекся, а Шалый сменил тему.
Доктор был категорически недоволен тем, что горожане, пренебрегая медициной, тем не менее ходят ко всяким шарлатанам.
– Талант не заменяет медицинского образования! – вещал он. – Отдельные случаи излечения еще не означают… Врачебная ответственность и систематический подход…
Да, в городе завелся свой «целитель». Специфический, но в чем-то и уникальный. Официальная медицина ревновала.
– Скажите, Константин Евгеньевич, – спросил я, – а почему ни у одного из ваших врачей соответствующего таланта не обнаружилось?
– Медицина пока не может объяснить феномен таланта, – врач скривился так, как будто укусил гнилой лимон, – лично я не уверен, что там вообще есть чего объяснять.
– А феномен пукл она объяснить может?
– Наше дело – людей лечить, а не ерундой заниматься! – рассердился доктор. – Людей, а не пукл, шмукл или еще каких фантомов коллективного бессознательного!
– Итак, с вами была программа «Антонов огонь» и главный врач всего на свете доктор Шалый!
Я решил, что настал момент прекратить это позорище, пока слушатели не выключили свои приемники навсегда. Городские чиновники вопиюще не медийны, как специально их таких подбирают.
Шепелявые южане Dead South запели о том, что в аду мы будем в отличной компании, а я прочел Анино сообщение: «Спроси его про доктора Здоровец. Она пропала». Вот неймется ж ей…
– Спасибо за интересную беседу, – неискренне прощались мы с главмедиком, – приходите к нам снова…
(«Черт тебя принес, унылое мудило…» – думал я при этом. Судя по выражению глаз, унылое мудило думало что-то аналогичное про меня.)
– А кстати, что за история с доктором Здоровец? Говорят, она пропала.
– Ну вот, опять эти глупости! – возмутился Шалый. – Никто у нас не пропал! Яна Аркадьевна Здоровец не отличалась… то есть не отличается, – быстро поправился он, – коллективным духом и уживчивостью характера. Так что ее решение покинуть ряды персонала больницы никого не удивило.
– И в каком направлении она эти ряды покинула? – уточнил я.
– Не знаю и знать не хочу! – отрезал главврач. – Мне пора, до свидания!
Вот и поговорили…
«Жду в кафе на углу!» – всплыло на экране телефона, и я уступил микрофон Чото.
– Женя Пра-а-адулов и но-о-о-вости на «Радио Морзе»! – донеслось из студии его торжествующее завывание.
Пикирующий дятел.
– Пожилая женщина через тридцать лет вспомнила, что ее муж куда-то ушел, двое пенсионеров пытались украсть водонапорную башню, старик вербовал в библиотеке сторонников буквы «ё», старушка лечила суставы героином, пенсионерку приняли за пуклу и теперь обвиняют в избиении соседей лопатой…
Вот это я понимаю – активная старость!
– Так, – забыв поздороваться, накинулась на меня Анюта, не прекращая при этом наворачивать омлет с ветчиной, – я кое-что нарыла!
– Приятных раскопок, – вежливо ответил я и попытался привлечь внимание официанта.
Он проигнорировал меня и ушел в подсобку.
– Эта самая Здоровец… Кстати, что сказал Шалый?
– Что она вредная тетка, всем надоела и все счастливы, что она наконец уволилась.
– Врет! – резко сказала Анюта. – Ну, то есть она действительно хамоватая баба, но ни черта она не уволилась. Просто исчезла.
– Мало ли… – Я постучал по столу, но официант не соизволил выйти. Хрен ему, а не чаевые теперь.
– А главное, – продолжила Анюта, – все документы задним числом изменены так, как будто она никогда в этой больнице не работала! И все делают вид, что так и надо!
– Черт, неужели мне тут даже меню не дадут? – разозлился я.
– Да плюнь ты на это меню, ты меня послушай! – горячилась Анюта. – Ты представляешь масштаб подчисток? Она же не один год там проработала!
– Чушь какая-то, – отмахнулся я. – Гораздо проще было бы подделать одну подпись на заявлении «по собственному».
– Вот именно! – У Анюты горели глаза. – Тут какая-то серьезная тайна!
– Или твой источник брешет… – выдвинул альтернативу я.
– Я сама свой источник, – сказала она почему-то смущенно.
– А кто эта Здоровец по специализации? – спросил я чрезвычайно нейтральным тоном.
– Какая разница? Ну, завотделением гинекологии – не важно…
Как интересно… Нет, мы предохранялись, конечно, но была пара моментов… (Алкоголь создает больше людей, чем уничтожает.) Глупо звучит, но я был бы рад.
– Вот даже не думай! – обломала меня Анюта.
– Не буду думать, – послушно согласился я, – от этого на лбу морщины.
– Слушай, Антон… Можешь мне сегодня помочь?
Она положила мне руку на колено, и я немедленно почувствовал полную готовность. Готовность помочь, разумеется.
– Мне нужно интервью с лидером оппозиции. Но он противный и все время за задницу хватает.
– Так не ходи.
– Не могу, главред ему обещал. Сходи вместо меня, а? Я тебе диктофон дам, потом сама расшифрую…
– Диктофон у меня есть, – отмахнулся я. – Послушай, давно хотел спросить… Ты только не обижайся.
– Спроси, но ничего не обещаю.
– Почему ты вернулась в Стрежев? Тебе предлагали топовый глянец в столице, я помню. Крыскина никогда тебе не простит, что ты отказалась. Она бы убила за такую возможность. А ты выбрала муниципальный еженедельник и сайтик с региональным политконтентом. Очень мило, но очень мелко.
– Лучше быть первым в Галлии, чем вторым в Риме!
– Серьезно?
– Нет, – засмеялась она, – просто цитата хорошая.
Я говорил, что в Стрежеве никто не улавливает цитат? Анюта – исключение. Она да еще Славик. Он тоже смог бы щегольнуть при случае Плутархом.
– На самом деле, Антон, я не знаю, – призналась она, – просто ощущение, что мне надо быть здесь. Что это мое место. Что этот город любит меня.
– Даже сейчас?
– Особенно сейчас. Счет, пожалуйста!
Никто не явился. Я поднялся, дошел до стойки и постучал по ней. Тишина. Я заглянул в подсобку. Там никого не было.
– Вот тебе очередное таинственное исчезновение, – сказал я Анюте, – не хочешь расследовать?
– Хватит надо мной смеяться, – отмахнулась она, – это серьезная тема. Я оставлю деньги на стойке, мне пора. Так сходишь к нему?
– Куда ж я денусь…
Анюта упорхнула. Я посмотрел ей вслед и прошел на кухню. Столы были пусты, холодильники выключены, плита холодна и успела изрядно запылиться. Но кто-то же приготовил Анюте омлет с ветчиной и кофе?
Забавненько.
– …А шестого мая был бы День Фрейда. Это человек, который рассказал нам страшную правду о бананах. Благодаря ему вы знаете, что во всех ваших проблемах виноваты секс и родители.
Ну и бананы, конечно.
Если вы хотите поговорить об этом – звоните в студию. Вам никто не ответит, потому что телефонный аппарат у нас кто-то спер, но, пока идут длинные гудки, вы успеете получить небольшой катарсис…
Я запустил рекламный блок и вышел в аппаратную. Чото возился с бумажками, готовя новости.
– Слушай, а ты в кафе на углу давно был? – спросил я его.
– В каком кафе на углу?
– Ну, в соседнем доме же, на углу Блаватской и Кастанеды?
– А там есть кафе?
– Оказывается, есть…
– Странно, никогда не замечал… – ответил Чото рассеянно, вычитывая какую-то распечатку, – надо зайти как-нибудь. Кофе там хороший?
– Не знаю, но обслуживание так себе…
Забавненько…
Порфирий Дидлов, лидер партии православных коммунистов, оказался шумным лысым коротышкой в криво сидящем голубом костюме и галстуке цвета «лопни мои глаза». На лацкане пиджака были приколоты комсомольский значок и серебряная иконка на булавочке. Не знаю, какое отношение его партия имеет к Христу и Марксу, но магия слова «партия» настолько сильна, что превращает в говно любые, даже самые правильные слова, поставленные после. Безотказное колдунство.
Непримиримость его оппозиции была, главным образом, в том, что он не простил мэру гей-парада. Порфирий был яростный, непримиримый гомофоб.
– Дидло`в я, так и запишите, Дидло`в, на втором слогу ударение! – горячился депутат. – А не «диґлдов», как эти тридварасы из телевизора меня обзывают, как будто я хрен резиновый. Этим гомикам везде хрены мерещатся, только и мечтают, чтобы их в булки долбили. Там же одни гомосеки на телевидении, расплодил наш мэр заднеприводных! Только и делают, что в попки пердолятся. Дерут друг друга в дупла-то! В задние ворота долбятся!
Порфирий так смачно и со вкусом выговаривал все эти «булки» и «дупла», что я на всякий случай отодвинулся подальше.
– Да если бы не мы, правкомы, то в городе уже давно бы всем голубые заправляли. Оно и в Думе, между нами говоря, говномесов хватает. Присовывают в очко, а как же. Куда один пролез – там скоро все такие будут. Гомики и пуклы кругом, Антох! Ну, кроме нас, православных коммунистов, конечно. Мы за эту, как ее… традиционную семью!
Я невольно покосился на руки Дидлова – на толстых коротких волосатых пальцах не было обручального кольца, только уродливая, но массивная золотая печатка с серпом и молотом поверх креста. Крест был почему-то «лапчатый», тамплиерский.
– А все мэр, его рук дело. Сам-то он вроде нормальный – хотя сейчас от кого угодно можно ожидать, – но просто помешался на голубцах! Ну и на этих еще… пуклах. Которые тоже поди пендюрят друг друга в сракотан. Я тебе вот что скажу, чисто между нами, – Порфирий склонился ко мне, обдав запахом лука, которым забивал перегар, – выключи-ка свою машинку, будь другом.
Я сделал вид, что выключил диктофон, – лампочка погасла, но запись продолжалась.
– Этот мудак всерьез верит, что всё пиндосы устроили!
– Что? – удивился я.
– Ну, вот это все, – депутат сделал широкий круговой жест рукой, показывая глобальность охвата. – Ждут, мол, теперь, когда мы станем достойны, – тогда они нас в Гейропу свою примут. Вот мэр и рад стараться, придумывает всякую хрень, чтоб типа как у них. Ну не дебил, а?
Депутат противно захихикал, потом придвинулся еще ближе, оглянулся вокруг и перешел на шепот. Запах лука, перегара и какого-то ядреного одеколона стал невыносим.
– А я вот что тебе скажу, Антоха, – слабо` такое пиндосам! Пиндос нынче не тот пошел, кроме как в жопки ебстись, ни на что не годен. Это наши, Антох!
– Какие «наши»? – спросил я безнадежно.
– Ну, вообще – наши. Так-то они открыто не могут, везде засела эта шваль подпиндосная, типа мэра нашего. Пидор на пидоре, и тронуть их не смей – санкции-херанкции. А тут раз – тайный эксперимент! Не зря здесь интернета ихнего нет, в котором что ни открой – везде либо черный негрильский хрен, либо волосатая пидорская жопа.
Я не стал рассказывать депутату про таргетирование контента, только покивал понимающе – да, мол, так оно все и было в интернете этом. Жопа на жопе сидит и хреном погоняет.
А тот сел на стуле ровно, сделал пафосное лицо и жестом разрешил мне включить диктофон. Неофициальная часть, видимо, была окончена.
– Избавившись от тлетворного влияния Запада, мы должны использовать наше уникальное положение, чтобы построить новое общество на основе идеалов православия и марксизма, – важно изрек он. – И вот тогда врата отверзнутся и пойдет отсюда в мир правильная жизнь! Ибо сказано: «Никуда не годится народное воспитание через посредство государства. Наоборот, государство нуждается в очень суровом воспитании со стороны народа!» [20]20
К. Маркс.
[Закрыть]
Депутат приосанился, гордый тем, что запомнил такую длинную цитату.
– Так и скажите на своем радио, – завершил он. – У вас-то там хоть нормальные? Или тоже «лямур ля афедрон», как в телевизоре?
– Нет, – заверил я правкома, – у нас с этим строго. Ежели кто от баб из бухгалтерии нос воротит – сразу выводят в коридор и расстреливают. Из табельного степлера.
– Да? – с подозрением уставился на меня депутат. – Ну ладно тогда…
Чото с вечернего эфира отпросился, так воровато кося глазом, что я сразу догадался куда. Потащит яйца в гнездо. Гнездо порока, разумеется – «Поручика».
Его девушка – суровая молодая леди, телосложением похожая на армейскую тумбочку, а лицом – на солдатскую задницу, держала моего ассистента в строгости, чему немало способствовали два старших брата. Братья тоже имели мебельную форму, но пропорциями ближе к шкафу, лица же им заменяли черные бороды и горбатые носы. За честь сестры братья могли зарезать, а трындюлей хлипкому ухажеру выписывали периодически просто так, чтобы не расслаблялся.
Но Чото расслаблялся все равно.
– Я тут записал вечерний новостной блок, поставишь в десять, а? – попросил он, застенчиво ковыряя ножкой пол.
– Алиби обеспечиваешь? – хмыкнул я.
Чото покраснел и начал было неумело врать про какие-то курсы, но я только рукой махнул:
– Ладно, прикрою, иди развлекайся. Только помни – если вышибала стоит чернявый, то лучше сразу домой иди. Он с братьями Марамоевыми в одну качалку ходит.
– Так вот откуда… – сразу спалился Чото. – Спасибо, Антон, я побежал!
Глава 6
Диспозиционные свойства декогерентности поляризованных фотонов
– …А двадцатого февраля был бы Всемирный день справедливости. «Справедливость», дорогие радиослушатели, – это когда корова сдохла не у тебя, а у соседа. Не путать с «высшей справедливостью».
Вы спросите: «Антон, а что же такое „высшая справедливость“?» И я отвечу – это когда все хорошие люди собрались вместе и жестоко убили всех плохих.
Так устроен мир, дорогие радиослушатели, и не я это придумал. Но если бы этот мир придумывал я, было бы еще хуже, поверьте!
Башка трещала. Вчера вечером я поперся к Анюте, но был рассеянно отвергнут посредством домофона. Барышня не соизволила меня даже впустить. Я впал в сплин и меланхолию. Пил коньяк, сидя на скамейке в парке и наблюдая за тем, как двое подростков ловко орудуют баллончиками с краской. На стене трансформаторной будки быстро проявлялся уродливый голый человек с серой обвисшей кожей, унылым бессмысленным лицом и несоразмерно длинными худыми руками. Ребята были не лишены художественного таланта – существо выходило на редкость отвратное.
Гадкий гомункулус сидел на корточках и жрал, отламывая корявыми нескладными конечностями куски от узнаваемой панорамы Стрежева. Жрал и то ли гадил, то ли метал икру – из его задницы сыпались такие же серые уродливые человечки. Омерзительно.
Художественную композицию завершила кроваво-красная, с потеками, надпись:
«ПУКЛУ – НА КУКАН!»
Подростки отошли, оценили результат и удалились в темные дворы. А я остался в компании мрачных мыслей и незаметно нарезался…
Утро вышло сумрачным.
…They always were afraid that I was schizophrenic…
They always were afraid что я родину продам,
А по правде я был просто маленький медведик… —
пел в эфире Gogol Bordello.—
…Cел на велосипедик и все нахуй проебал! [21]21
Gogol Bordello – Sally.
[Закрыть]
Клянусь любимой кофейной кружкой, я забыл, что этот чертов цыган внезапно переходит с ломаного английского на чистый русский.
Надеюсь, Кеширский этого не слышал. Он мне устроит «культурную революцию»…
Чото с утра не явился, сварить кофе было некому, и, пока шла музыкальная перебивка, я отхлебнул коньяку из фляжки и закурил. Стало чуть легче. Иногда я думаю, что многовато пью. Но чаще мне кажется, что и этого недостаточно.
– А третьего октября, дорогие радиослушатели, мы бы весело отметили День трезвости! Трезвость – тяжелое алкогольдефицитное состояние нервной системы, вызванное недостатком в организме этилового спирта. Характеризуется сниженной коммуникабельностью, беспричинно ровным настроением и гипертрофированно серьезным отношением к жизни. В случае проявления клинических симптомов трезвости рекомендуется немедленное обращение в ближайший бар…
Я тянул время, надеясь, что Чото объявится и избавит меня от утреннего блока новостей. Увы, вместо этого в студию явился Его Величество Владелец «Радио Морзе».
– Анто-о-он! – с порога взвыл этот представитель медийного капитализма. – Ты опя-я-ять!!!
– Что такое? – неискренне удивился я.
– Ты опять куришь в студии… – Он принюхался: – И пьешь? Пьешь, да?
Я демонстративно отхлебнул из фляжки и убрал ее в карман.
– Исключительно в лечебных целях, Дрей Дреич! – поклялся я. – Купирую абстинентный синдром!
– За что мне такое наказа-а-ание? – риторически возопил Андрей Андреевич Кеширский, томный блондин в светлом летнем костюме, кашне и претенциозной белой шляпе, которую он сейчас держал в руке изящным жестом наотлет.
Сотрудники звали его за глаза «Кешью», произнося раздельно – «кэш ю» [23]23
Cash you – можно с некоторой натяжкой перевести как «монетизировал тебя».
[Закрыть], как «фак ю». Или просто «Кэш».
Мой ассистент почему-то уверен, что Кэш – голубой. Думаю, в основном из-за шляпы. Чото, невинное дитя провинции, отродясь не покидал Стрежев, произносит лакшери как «лухари» и уверен, что «метросексуал» – это тот, кто трахается в метро. Шляпа, по его мнению, – несомненный признак тайных пороков. А поскольку Кэш не заваливал на стол девок из бухгалтерии, то приговор окончательный. Ведь Чото на его месте не упустил бы случая.
Впрочем, даже если это и правда, то Кеширский – не какой-то пошлый гей, а настоящий боевой медиапедераст. Может скормить аудитории дерьмо так, что ложки подорожают.
– Почему в эфире опять плохие слова? – нудил мой наниматель. – Антоша, мы же договаривались!
– Ну, Дрей Дреич… – изобразил покаяние я. – Как-то само получилось…
– У тебя всегда само! – негодовал Кеширский. – Я тебя когда-нибудь все-таки уволю! И где этот милый юноша, Евгений?
– Вышел ненадолго, – решительно соврал я. Сдавать начальству – не по-пацански. – Кофе пошел купить. За мой счет, между прочим, Дрей Дреич! Вы еще когда обещали нам бесплатный кофейный автомат?
Жадноватый Кешью забормотал:
– Ситуация сейчас сложная… Состояние рекламного рынка… Акционеры и инвесторы… – С каждым словом он делал шаг назад и, пробормотав что-то уже совсем неразборчивое из коридора, закрыл за собой дверь.
– А третьего февраля был бы День борьбы с ненормативной лексикой! Попытка лишить человека искренности в выражении чувств. Помните, дорогие радиослушатели: где нет слова на букву «ху» – скоро исчезнет и обозначаемое им явление!
Мысленно матеря дезертира Чото, я поплелся в аппаратную за распечатками новостей.
– В эфире «Радио Морзе» и его «Новостной телеграф». За телеграфиста – Антон Эшерский. Сегодня тринадцатое июля, и это вообще ни разу не новость. А новости сегодня…
Итак, – развернул я распечатки с городского форума, – на перекрестке Чапаева и Пелевина установили светофор.
Водители недовольны – теперь их можно оштрафовать. Пешеходы недовольны – светофор без кнопки не дает троллить водителей. Жители района недовольны – светофор слишком ярко моргает. Жители других районов недовольны – светофор моргает не у них.
Вердикт неравнодушной общественности: светофор убрать, светофор переставить, светофор перевернуть, к светофору прикрутить кнопку, у светофора выкрутить лампочки и вкрутить их мэру не скажу куда.
Перед городским театром положили брусчатку.
Горожане недовольны. Во-первых, если надеть каблуки, то будет, наверное, неудобно. Во-вторых, если вдруг настанет зима, то будет, наверное, скользко. В-третьих, если надеть роликовые лыжи, то будет, наверное, тряско. В-четвертых – в тендере участвовал только производитель брусчатки. Надо было пригласить кондитерскую фабрику и мыловаренный завод.
Вердикт неравнодушной общественности: брусчатку снять, брусчатку перевернуть, брусчатку закатать в асфальт, брусчатку выковырять и засунуть мэру не скажу куда.
На центральном бульваре поставили скамейки.
Горожане возмущены. На них будут собираться алкоголики – это раз, под ними будет собираться мусор – это два, за ними будет собираться молодежь – это три. Скамейки слишком уродливые, слишком деревянные, слишком железные, слишком длинные, слишком зеленые и слишком дорогие – а ведь могли на эти деньги урны покрасить. Кроме того, в тендере опять не участвовал мыловаренный завод.
Вердикт неравнодушной общественности: скамейки убрать, скамейки перенести в парк, скамейки укоротить, перекрасить и заменить на более другие, скамейки разломать и засунуть мэру не скажу куда.
В парке покрасили урны.
Горожане негодуют. Урны покрасили: а – не в тот цвет, б – не той краской, в – не в то время суток, г – не те люди, д – не той кисточкой, е – лучше бы на эти деньги скамейки поставили.
Вердикт неравнодушной общественности: урны перекрасить в синий, нет, в красный, нет, в желтый, нет, в голубой, нет, в любой другой цвет. Урны поменять на скамейки, нет, на фонарики, нет, на садовых гномов, нет, на клумбы и фонтанчики, нет, переставить к проходной мыловаренного завода, нет, засунуть мэру… Ну, вы в курсе.
В общем, дорогие радиослушатели, неравнодушная общественность самоудовлетворяется, как может, а я, с неослабевающим любопытством матерого натуроведа и заслуженного человекознатца, продолжаю лорнировать сей причудливый данс-макабр…
К концу новостного блока я даже начал немного сочувствовать мэру – похоже, никакого способа заслужить благодарность жителей не существовало в принципе. Все, что городская власть делала, подвергалось не менее безжалостному гноблению, чем ее бездействие. Даже странно, что при этом в городе что-то все же происходило, – я бы на их месте давно на все забил.
Пожалуй, должность «придворного политолога» Славика Манилова куда более тяжелая и вредная, чем мне казалось. Он-то все это каждый день читает. Тяжело снова и снова убеждаться, что ты окружен идиотами.
Я отложил одну распечатку и взял другую. Где этот чертов Чото?
– А теперь мировые новости! Спонсор выпуска – провайдер проводного интернета «Нет-телекома-точка-нет!»
«Евреи Марселя продали мусульманам синагогу» – спорим, эти поцы еще и должны остались?
«Фермеры Нью-Гемпшира выступили против запрета скотоложества», – веселое местечко, похоже, этот Нью-Гемпшир…
«Из лондонского секс-шопа украли три мешка фаллоимитаторов» — у кого-то сегодня будет отличный секс…
Типичная новость всегда имеет вид: «Что-то, не имеющее к вам ни малейшего отношения, случилось в месте, в котором вы не можете оказаться даже случайно, с человеком, о котором вы предпочли бы ничего не знать». Но с «мировыми новостями» история была совсем загадочная. Интернета в городе не было, только «интранет», локальная сеть городских ресурсов на серверах местного провайдера. Разумеется, внешним новостям в нем взяться неоткуда. Однако Павлик Ряпчиков, системный администратор, случайно обнаружил, что сохранившаяся в кэше страница какого-то желтушного новостного сайта иногда обновляется. Картинки оставались белыми прямоугольниками, ссылки никуда не вели, но заголовки регулярно менялись. Новости были чаще всего какие-то дурацкие, но Кеширский директивно обязал нас пихать эту чушь в дневные выпуски. Я сначала плевался, но потом осознал сакральную мудрость – у слушателей создавалось ощущение, что мы еще не в самом безумном месте живем.
Чото подозревал, что Павлик придумывает новости сам, но я, во-первых, знал, что такое «кликбейт» [24]24
Заголовок, заставляющий вас по нему кликнуть, продавая пару минут вашей жизни за пару рекламных центов. Кликбейт должен классифицироваться по той же статье, что и «гоп-стоп», – когда-нибудь общество дорастет до понимания этого.
[Закрыть], во-вторых, знал, что в журналистике даже у дна есть подвал, и, в-третьих, знал Павлика…
Павлик Ряпчиков был со школы влюблен в Анюту и, когда она вернулась в город, отчего-то воспылал бессмысленной надеждой на ее взаимность и лютой беспросветной ненавистью ко мне. С язвительной говнистостью записного тролля он начал писать про меня гадости в социалках и на форумах, выливая ведрами яд и желчь. Такое ощущение, что я стал самым ярким событием в его унылой жизни. Мне было в целом плевать, но как-то, увлекшись, он начал склонять Анюту…
«Отставной спецназовец» (фотография издалека в камуфляже с ружьем), «десантник с боевым прошлым» (натянувшаяся на гипертрофированных грудных мышцах тельняшка, лицо обрезано), «сотрудник спецслужб с полномочиями, которые вам даже не снились» (балаклава и темные очки), а также обладатель чат-ников «sNiPer», «0m0n0vets» и «leGi0ner» – все это он. Павлик вел активную сетевую жизнь, командуя взводом поддерживающих друг друга аккаунтов.
В реальности он предсказуемо оказался сутулым прыщавым дрищом. Внезапно убедившись, что сетевая анонимность куда более иллюзорна, чем ему казалось (в глазок надо смотреть, а не открывать всякому, кто скажет: «Доставка пиццы»), бравый сисадмин был чертовски фраппирован.
Он удалил написанные гадости, извинился, поклялся больше никогда так не делать, про Анюту забыть, не путать виртуал с реалом, а также сделать для меня все что угодно в компьютерной сети города. И я его при этом даже пальцем не тронул!
Павлик был готов стоически снести заслуженный мордобой, но мысль о том, что вся его виртуальная мультиличностная жизнь будет сметена беспощадной реальностью прыщавого онаниста (вы бы видели его квартиру!), была для него невыносима.
Теперь он активно сотрудничал с нашим радио, админил Анютин сайт, оказывал мелкие компьютерные услуги и вообще вел себя как зайчик, а я не мешал ему играть виртуальными мускулами в интернете.
А еще говорят, что я злой…
Я поставил музыку и почти уже решился сварить себе кофе сам. Это было бы, разумеется, вопиющим нарушением субординации (кофе – обязанность ассистента) и техники безопасности (понятия не имею, как работает эта чертова кофемашина), но тут состоялось долгожданное явление Чото.
Мой помощник и соведущий вошел в студию слегка боком, прикрыв лицо рукой и стараясь держаться в тени, подальше от освещающих аппаратные пульты ламп.
– Чото, – сказал я ему укоризненно, – где тебя носит? Твой начальник, учитель и просто старший коллега, страдающий, между прочим, тяжелым бодуном, читает вместо тебя новости, а ты?
– А я, – прогнусавил Чото, – на свадьбу тебя приглашу. Будешь свидетелем жениха?
