Текст книги "Локальная метрика (СИ)"

Автор книги: Павел Иевлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 11. Иван

Я тащусь по поверхности, как ездовой олень, – система ремней, перекрещиваясь на груди, уходит за спину, где цепляется карабинами за передок новых модных саней. Короб – лодка из OSB с высокими бортами на четырёх полозьях из двух пар лыж, моих и жены. Импровизированные нарты легко скользят по снегу, а за ними разматывается с катушки цветная бечёвка из лавсанового волокна. Верёвочка закреплена за шест с фонариками и нужна для прокладки прямой тропы до соседской бани. Сейчас я иду неровным зигзагом, стараясь держаться своих вчерашних следов, но всё равно сбиваясь с курса, останавливаясь и сверяясь с фонарями. Впредь между двумя точками будет натянут тонкий красный тросик. Тогда даже это жуткое, выключающее вестибулярный аппарат плывущее небо, не помешает мне двигаться туда-сюда по прямой.

С нартами чувствую себя настоящим полярным исследователем Антарктики времён великих открытий – Амундсеном или Скоттом. Лучше тем из них, кто выжил – не могу припомнить, которому повезло. С одной стороны, им приходилось даже хуже моего – температура немногим выше, зато ветер и метели, а с другой – им было куда выбираться из той Антарктиды, а мне, похоже, некуда. Но, в целом, их пример меня вдохновляет – они не одну сотню километров тащились до полюса и обратно, а мне какие-то жалкие полтораста метров одолеть. И действительно – в этот раз дошёл бодро, почти не петлял, хотя заметил странное явление – мои вчерашние следы довольно сильно сгладились, хотя, казалось бы, должны пребывать вечно, как отпечаток подошвы Нила Армстронга в лунной пыли – если, конечно, американцы действительно туда летали. Тем не менее, несмотря на отсутствие ветра и осадков перемороженный в мельчайшую пыль снег как-то саморазглаживался. Возможно, от электростатики или каких-то других, неизвестных мне явлений. Там, где я вчера тащил дверь с дровами, след, хоть и оплывший, хорошо различим, а вот неглубокие следы от снегоступов превратились в невнятные плоские лунки.

Я торжественно вбил поглубже – так, чтобы достать до плотных слоев, – лыжную палку в снег и привязал к ней тросик. Теперь вдаль уходит символически красная нить, на конце которой горят два огонька. Поярче – от электрического фонаря, потусклее – от свечного. С нарт я снял элементы большой деревянной рамы, из которых собрал квадратную конструкцию, разместившуюся вокруг пролома в крыше. К ним, с трудом вставляя руками в толстых варежках болты в заранее просверленные отверстия, закрепил самодельную стрелу с полиспастом. Теперь, когда у меня есть свой небольшой шахтный копер на ручной тяге, можно переходить к добыче ископаемых.

Процедура получилась утомительной, но простой: внизу я нагружаю дрова в огромную брезентовую сумку-короб, укреплённую по швам прошитой парашютной стропой, прицепляю её карабином к верёвке, поднимаюсь по лестнице наверх и вытягиваю сумку через систему блоков на поверхность. Перегружаю дрова в сани и опускаю сумку обратно. Три сумки – полные сани. Времени на это уходит около часа, поскольку лазить в моём импровизированном скафандре по шаткой деревянной лестнице-стремянке приходится очень медленно и осторожно. Полные сани я с трудом, но всё же тащу по поверхности, благо они, в отличие от двери, не проваливаются, а там просто вываливаю из них дрова вниз, в лаз. Жена, выскакивая на грохот, собирает их и оттаскивает в дровник, с энтузиазмом пополняя запасы. Я проверяю фонарики и возвращаюсь с пустыми санями обратно. Конвейер. Все отлично получилось целых четыре раза, но, вытащив дрова наверх в пятый, я обнаружил, что красная нить исчезла, а фонари погасли.

Я очень постарался не запаниковать. Ощущение такое, как будто меня выбросили в открытый космос, обрезали фал, и теперь я смотрю, как удаляется от меня по орбите сияющая махина МКС. Я погасил свой фонарь и начал пристально вглядываться в темноту, надеясь увидеть сам не знаю что. Кажется, что-то даже увидел, но тут же сильно, до тошноты закружилась голова. Закрыл глаза и продышался, уговаривая себя «успокойся, тут всего чуть больше ста метров, а ты накатал санями такую дорогу, что её было бы видно из космоса, будь тут космос». Помогло, успокоился. Действительно, не космос же. Ещё раз тщательно вгляделся в темноту, приставив варежку к маске козырьком – чтобы пустота вместо неба не вышибала из равновесия. К немалому своему удивлению, засек аж два источника света. Тусклых, почти никаких – но два. У человека недурное зрение, на самом деле – в темноте мы можем увидеть огонёк сигареты за полкилометра и горящую спичку за полтора. Но определить расстояние при этом почти нереально – это может быть мощный источник далеко или слабый – близко. Так что не очень понятно, какой в этом практический смысл, но я тщательно засёк направления на источники, взяв за реперную точку трубу банной печки и положив две длинных палки как указатели. Получилось что-то вроде часовых стрелок. Всё это я проделал на ощупь, чтобы не потерять из виду смутные огоньки вдали, и только потом зажёг свой фонарь.

Лыжная палка, к которой был привязан красный шнурок, просто исчезла. Там, где она была воткнута, осталась ямка в снегу, но и только. Ни шнурка, ни палки. Но накатанная санями дорога, разумеется, на месте. Одна из палок-указателей ей строго соосна, но вторая указывала, получается, куда-то в сторону трассы, где находятся намеченные в дальнюю перспективу магазин и заправка. Неужели там есть жизнь? До придорожного комплекса около трёх километров, если свет оттуда виден, то это довольно яркий источник. Туда обязательно надо добраться!

За этими размышлениями дотащил дрова до дома, где и обнаружил источник света. Сама конструкция – лист фанеры со шваброй, служившие фонарным столбом, – отсутствует, но фонари от неё лежат в снегу возле лаза. Свечной погас, а электрический продолжает тускло светить из-под слоя рыхлого снега. Судя по оплывшим уже следам, мою фонарную приспособу утащило волоком куда-то в темноту. Я достал из внутреннего кармана «тактический» фонарик и обшарил окрестности его узким дальнобойным лучом – метрах в десяти обнаружил фанеру, но швабры в ней уже не было, одна дырка. Сходил и хозяйственно вернул лист обратно. Вертикальная часть конструкции была просто воткнута в центре на трении, так что неудивительно, что выскочила. Скорее всего, что-то (кто-то?) просквозило по поверхности между нашим домом и соседской баней, зацепив мой путеводный шнурок и, выдернув крепления, уволокло его с собой. Вопрос «что же это было?» оставим пока за скобками. Почему-то мне кажется, что ответ на него меня не обрадует. А главное, этот ответ ничего мне не даст. Что бы ни бродило тут во тьме: Чёрный Альпинист с ледорубами, Ледяной Ходок с хрустальным мечом или пингвин-мутант с клювом птеродактиля – это ни на что не повлияет. Нам всё равно нужны дрова, еда и топливо для генератора. А значит, я снова и снова буду выходить на поверхность с санками, надеясь, что этой штуке, в принципе, нет до меня дела. Ведь если бы нечто, таящееся во тьме, хотело на меня напасть, то у него сегодня уже была куча возможностей. Я лучше буду думать, что оно не питается отставными кап-три с подплава.

На следующий день я восстановил «фонарную стойку». Лишней швабры не нашлось, так что пришлось воспользоваться каркасными рейками, но вышло даже лучше. А вот шнурок я на этот раз цеплять за неё не стал, привязав к лыжным палкам с обеих сторон маршрута – и не прогадал. Уже на третьем рейсе шнурок с палками исчез снова. На этот раз я разглядел на снегу свежие следы. Палку выдернуло и потащило во тьму что-то быстрое, от рывка она подлетела в воздух, упала в нескольких метрах и, увлекаемая шнурком, уехала куда-то в поля, оставив быстро затягивающийся след, похожий на отпечаток ползущей по песку змеи. Не сомневаюсь, что на той стороне шнурка произошло то же самое, но фонари на этот раз уцелели и светили, как ни в чём не бывало. Когда я потащился с дровами обратно, то разглядел поперёк своей колеи какой-то довольно смутный не то чтобы след… Скорее, оплывшую воронку, как будто что-то вылетело из-под снега или нырнуло туда. Чертовщина какая-то.

С отсутствием шнурка пришлось смириться – достаточно длинной верёвки у меня больше нет. Но я уже освоился на поверхности и спокойно хожу по своему следу, не сбиваясь и не блуждая. Секрет оказался в том, чтобы не пытаться смотреть вдаль, только себе под ноги, пялясь в пятно фонаря – тогда идёшь более-менее ровно. Стоит задуматься и поднять глаза – всё, ориентация в пространстве летит к чертям, сбиваешься с курса несмотря на чётко видимую колею. Через пару минут начинается нечто вроде морской болезни – подташнивает, кружится голова, расфокусируется зрение… Удивительный и неприятный феномен, может быть, с магнитным полем тоже что-то не так? Раз уж мир сломался, то можно ожидать чего угодно.

С дровами я покончил на третий день, практически удвоив наш запас. Смерть от холода отдалялась, но не факт, что радикально. Мне кажется, что температура на поверхности продолжает падать. Хотя ацетон пока не замёрз, но субъективно вымораживать стало быстрее и воздух всё сильнее раздражает носоглотку. Я добавил ещё один виток шланга под одежду, в результате чего стал окончательно похож на беременного тюленя, но заметного улучшения не добился. Если в начале логистической операции «дрова» я почти не мёрз, то сейчас холодный воздух, согреваясь в обмотанном вокруг меня шланге, уносит тепло всё заметнее. По-хорошему, надо бы придумать рекуператор, в котором тёплый выдох согревал бы холодный вдох (нечто вроде тех конструкций, которые стояли у меня на вентканалах в доме), но я никак не могу выдумать, как сделать компактный и необмерзающий теплообменник. Все мои эксперименты оказались неудачными, конструкция моментально зарастает льдом от влаги выдоха. Я начинаю задыхаться, стекла маски покрываются инеем… В общем, приходится пока терпеть.

В последний выход за остатками дров прихватил с собой старый советский теодолит – уже и сам не помню, откуда у меня этот раритет. Штатива к нему нет, но оптика и лимбы в исправности, так что я установил его основанием на срез банной трубы, погасил фонарь и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Принялся ловить трубой тот источник света, направление на который отмечено так и лежащей на снегу рейкой. Работать с мелкими винтами в толстых варежках – та ещё морока, да и прислоняться маской к окуляру тоже не верх удобства, так что времени на поиск ушло прилично, я успел здорово подмёрзнуть без активного движения. Однако, в конце концов, сумел поймать маленькое пятнышко света в окуляр трубы. Даже двадцатикратное увеличение прибора не помогает разобрать, что это и как далеко – просто источник света в темноте, но это уже по нынешним временам сенсация. Где свет – там люди, и это даёт какую-то надежду на что-нибудь. Может быть. Ведь я по умолчанию считал, что в сломавшемся мире остались только мы с семьёй. Наличие других людей всё меняет, хотя и непонятно, в какую сторону.

Совместив нули лимба и алидады, тщательно навёлся на источник, потом, закрепив лимб и открепив алидаду, на фонарь у своего дома и записал угол карандашом на борту саней. Погрузив последние дрова, пристроил на трубе свечку – таблетку. Зажёг и оставил маячком – надолго её не хватит, но мне надолго и не надо. Дотащив сани, вывалил их содержимое в люк, поставил короб вертикально и водрузил теодолит сверху – не без труда, но изловил прибором сначала свечку на трубе, потом дальнее свечение. Всё, теперь у меня есть данные для триангуляции. Ну и дрова, конечно. Замёрз, правда, как бобик. Не заболеть бы.

Глава 12. Борух

Для майора Бориса Мешакера – позывной «Борух» – вся эта история началась совершенно буднично. Ничто, как говорится, не предвещало. Утром в каптерку припёрся молодой и зеленый как огурец лейтенант Миша Успенский и начал косить жалобным глазом на майорский кофе. Жалования свежевыпущенному из училища и до ужаса неблатному офицеру категорически ни на что не хватало, и он экономил, питаясь только в столовой части. А там понятное дело какой кофе.

Борух к лейтенанту снисходительно благоволил, считая его небезнадежным, хотя наивным и чертовски плохо обученным. Но, была бы основа, жизнь научит. А наивность и сама пройдет. Поэтому, вздохнув, кофе ему налил.

– Что у нас плохого? – спросил он сразу.

– А как ты узнал? – удивился лейтенант.

– По виноватому взгляду описавшегося котика, с которым ты явился.

– Борь, ну что ты…

– Выражение на передней части той тыквы, на которую ты надеваешь фуражку, просто вопиет: «Борух, там какая-то херь и я не знаю, что мне с ней делать!» Так?

– Так, – потупился лейтенант, – у собачников чепэ. Они там по потолку бегают и ничего толком объяснить не могут.

– Они те ещё балбесы, – согласился майор, – но дежурный по гарнизону у нас сегодня кто? «Хуй из он дьюти тудей?» – как говаривал мой школьный учитель английского, разжалованный в таковые из физкультурников за пьянство.

Лейтенант нервно отхлебнул слишком горячий кофе и зашипел сквозь обожженные губы. Ушел от ответа.

– А хуй, который «он дьюти», это некий лейтенант Успенский, – не отставал Борух. – И оный лейтенант должен сейчас не кофий чужой сербать, а что?

– Что?

– Обеспечивать нормальное несение службы и порядок по гарнизону. Для того и растила его Родина в училище, обучая военному делу за казенный счет. А если он каждый раз будет к старшим товарищам бегать, то нафига Родине такой лейтенант? Такого лейтенанта можно легко заменить надетой на столб фуражкой, и никто даже разницы не заметит.

– Ну, Борь…

– Ладно, не бзди. Допивай кофе. Сходим, посмотрим, что там натворили эти киноцефалы.

– Кто?

– Не бери в голову, а то каска не налезет.

Выйдя на улицу, майор довольным взглядом окинул тщательно подметённый от палой листвы плац, прижмурился на осеннее солнышко и почесал неуставную бороду, разрешение на которую выбил в жёсткой борьбе с армейской бюрократией под предлогом шрама на лице. На шрам ему было, по правде говоря, плевать. Борода – это принцип! Спокойный период его службы тикал последними секундами, как взрыватель на бомбе, но в тот момент он этого ещё не знал.

Собачьи вольеры располагались на самом краю маленького гарнизона, где короткие асфальтированные дорожки превращались в пыльный просёлок и терялись в сухих ковылях выжженной степи. Уже издалека было видно, что там неладно – по бестолковой суете, свойственной оставленному без руководства рядовому составу. Не выносивший всякого беспорядка Мешакер прибавил шагу, и лейтенанту пришлось его догонять, поднимая офицерскими ботинками неистребимую даже на плацу пыль. Навстречу им бежал, загребая стоптанными сапогами, солдатик-узбек, страстный собачник, готовый сидеть сутками с любимыми зверями, скармливать им свою пайку масла и, коверкая русский язык, выбивать у старшины дополнительную кормёжку. Лицо его было изжелта-бледным, а по пыльным щекам бежали дорожки от слёз.

– В чём дело, Файхутдинов? – не останавливаясь, спросил Борух.

– Товарища майор! Большой беда! Все собака мёртвый, совсем мёртвый!

– Что за чушь! – воскликнул майор и тоже перешёл на бег.

Бегущего Боруха Михаил видел первый раз за все полтора года службы в этом гарнизоне. Обычно тот передвигался со степенным достоинством. Впрочем, в этот день молодому лейтенанту многое предстояло увидеть впервые…

Возле собачьих клеток бестолково толпились человек пять рядовых. Ещё двое, согнувшись, блевали в пыльную траву. Открывшееся зрелище доходило до сознания не сразу – какие-то мокрые красные тряпки разбросаны по полу вольера… Куски мяса и внутренностей вместе с клочьями шерсти валялись в бурых лужах крови, а из угла вольера смотрела повисшим на ниточке глазом оскаленная собачья голова.

– А ну, войска! – резко скомандовал майор. – Хули уставились, как в телевизор? Собак дохлых не видели? Ты, ты и ты, – показав пальцем на растерянных рядовых, – бегом за лопатами. Ты и ты – за вёдрами и к колонке за водой. И чтоб через две минуты все здесь, а то руками отскребать будете! А вы кончайте там блевать! Тоже мне, институтки нашлись! И убрать за собой в темпе!

Командный голос моментально вернул ситуацию в рамки реальности – движения солдат стали осмысленны и стремительны, только несчастный узбек стоял и трясся, а слёзы так и бежали из его раскосых глаз. Борух подошёл к нему, поправил на голове пилотку, застегнул верхнюю пуговицу гимнастёрки и резко встряхнул за плечи.

– Рядовой Файхутдинов! Когда это произошло?

– Товарища майор! Моя утрам спал в казарма, потом дневальный кричать: «Подъем, ваша мать!», потом я пошёл в столовая, миска для собак брать…

– Короче, азия!

– Моя пришёл и увидел – большой беда, кто-то все собака убивать совсем. Я кричать громко – солдаты прибегать…

– Понятно, – прервал его Борух, – шагом марш отсюда, думать мешаешь.

Узбек, продолжая всхлипывать, поплёлся в сторону казармы, ещё сильнее сутулясь и загребая сапогами.

Борух подошёл поближе к вольеру и, стараясь не глядеть пристально на разбросанные останки несчастных собак, начал осматривать сетку и решётчатую дверь. Он прошёлся вокруг вольера, проверяя руками прочность ограждения и пиная ботинком столбы. Все было на местах, и засов на двери закрыт.

– Но-но! – строго сказал он, посмотрев на зеленоватого лицом лейтенанта. – Не вздумай! Ну, или хотя бы за угол отойди.

Лейтенант мелко закивал и побежал за угол. Оттуда донеслись звуки, выдающие отсутствие привычки к кровавым зрелищам. Майор только головой покачал.

Он задумчиво прошёлся взад-вперёд и осмотрел землю. Впрочем, чтобы найти какие-то следы в жёсткой степной траве, надо быть настоящим индейцем – на закаменевшем глинозёме наследил бы разве что тяжёлый танк.

– А скажи-ка мне, кто у нас сегодня службу несёт? – спросил он у вернувшегося лейтенанта.

– Ну, сегодня же суббота – офицеры в город поехали, развлекаться, первая рота тоже там – в клуб и в баню. С ними капитан Максимов отправился. Ну и товарищ подполковник в штабе… отдыхает…

Подполковник Кузнецов в последнее время стал не вполне адекватен. В этот заштатный гарнизонишко они с Борухом прибыли вместе, задвинутые Родиной на дальнюю полку «до востребования». Майор принял этот факт философически, но Кузнецов переносил гарнизонную скуку плохо. После напряжённого ритма специальных операций ему было тоскливо, да и возраст не исключал того, что сидеть ему в этой заднице до пенсии. В какой-то момент он начал выпивать, а не так давно – просто запил по-чёрному, начиная забег по стаканам прямо с утра. Так что беспокоить старшего товарища не хотелось – скорее всего, в гробу он видал всех собак мира.

Майор вздохнул, подёргал себя за бороду и сказал:

– Сходи-ка ты, Миша, в штаб. Может товарищ подполковник ещё того… не совсем отдохнул… Всё-таки он гарнизоном командует, а тут такие дела творятся… Надо бы доложить.

Лейтенант пожал плечами и пошёл через плац к кирпичному двухэтажному зданию штаба. Навстречу без особого энтузиазма тащились солдаты с лопатами и вёдрами.

– А ну, войска, бегом! – прикрикнул на них лейтенант, скорее для порядка. – Вас там целый майор ждёт!

Солдаты нехотя ускорили шаг, перейдя на лёгкую рысь, но, как только офицер скрылся за дверями штаба, снова поплелись нога за ногу. Холодный осенний воздух был полон пыли и дурных предчувствий.

Своеобразную «ссылку» в гарнизон Борух воспринимал не без досады, но, в целом, спокойно. Выведение из активного состава в охрану не пойми чего в этакой жопе мира было, пожалуй, наименьшим злом. После эпического провала прошлой операции убрать их с Кузнецовым с глаз долой было решением не то чтобы справедливым – чёрта с два майор считал себя виноватым – но понятным. Посидеть какое-то время, поскучать за рутиной обычной службы, рыбку половить на выходных, книжки почитать. Чем плохо? По крайней мере, он жив – а ведь не всем так повезло. И на глазах у командования не маячит, а значит, и не крайний.

Однако некоторое время назад Боруха начали мучить дурные предчувствия. Вокруг стало чувствоваться нездоровое шевеление, на первый взгляд не активное, но многозначительное. Замена кадрового состава, передислокация частей, перевооружение и перемещение складов… И всё такое странное, лишённое на первый взгляд всякой военной логики. Например, зачем в небольшом закрытом городишке задислоцировался конторский спецназ? С кем он тут, в глуши, воевать собрался? Зачем склады заполняются самым современным вооружением и снаряжением, хотя гарнизон ничего такого в глаза не видит? Почему ужесточили режим ЗАТО в городе, решительно вытесняя приезжих и старательно уговаривая на переселение местных? Даже подъёмных давали непривычно щедрых, с какими хоть в столицу уезжай. Зачем то, почему сё… Непонятно. Странно. Не к добру.

Поэтому визит Сутенёра был уже не первым звоночком, а колоколом громкого боя.

Началось всё, как обычная проверка, когда приезжают пяток штабных, окидывают начальственным взором нагуталиненный плац, покрашенную в зелёный цвет траву и выбеленные бордюрчики, оценивают чёткость строевого шага и гостеприимство командира, а там – баня (если есть баня), рыбалка (если есть водоём) и уж непременно – водка. О такой «неожиданной» проверке становится известно минимум за неделю, и личному составу приходится побегать с мётлами, швабрами и краской, но для офицеров это проходит по разряду немногочисленных развлечений, разбавляющих скучную гарнизонную жизнь. А отчёты этой комиссии никто все равно не читает, да и не дураки они, чтобы плохое чего писать – сами же виноватыми выйдут, что недобдели, а боеготовность в округе не на высоте. Да и какая, к черту, боеготовность в степном гарнизоне посередине ничего, где нихрена не случалось со времён татаро-монгольского нашествия? Тут даже в самоволку не бегают – некуда.

На этот раз с проверкой прибыл целый генерал. Конечно, эка невидаль – генерал, – подумаешь. Чего в армии хватает, так это генералов. Однако найти настолько ненужного генерала, чтобы его было нечем занять, кроме как отправить пьянствовать в этакую дальнюю задницу – это тоже надо постараться. Но чего только на службе ни увидишь – так что и генералу Борух не очень удивился. А вот тому, что в генеральской свите, среди сытых штабных бездельников, затесалась знакомая физиономия – поразился изрядно. Поскольку этого человека он полагал мёртвым и, откровенно говоря, ничуть этому не огорчался. Хотя, чему удивляться – кое-что, как известно, не тонет. А Сергей Карасов, по прозвищу «Сутенёр», был как раз из разряда вот таких плавучих субстанций. Он находился в том неприятном ранге среднего командования, которое получает задания от большого начальства с чистыми руками и государственными идеями, и решает, какое говно и какой ложкой будут хлебать ради этих идей непосредственные исполнители. Своё прозвище он получил благодаря меткому выражению одного из Боруховских сослуживцев: «Карасов продаёт нас, как гостиничных блядей». Прозвище прилипло. Так что «жопный барометр» у Боруха сработал не зря – где появился Сутенёр, там жди неприятностей. Не та фигура, чтобы в генеральской свите с инспекциями ездить. Он по линии Минобороны числился сугубо формально, а по сути всегда был «конторский».

Впрочем, начиналось-то всё рутинно – качество окраски заборов, чистота сортиров и консервация техники были оценены как удовлетворительные, солдатики на плацу чеканили шаг и дружно ревели что-то маршевое, а водка ждала своего часа в холодильнике. Потный красномордый генерал важно кивал и начальственно супил бровь, свита поддакивала, а Сутенёр и несколько прибывших с ним молчаливых офицеров в невысоких чинах делали вид, что их тут нет. Боруха он вроде как в лицо знать не должен, однако пару раз косил в его сторону змеиным своим глазом. То ли случайно, а то ли имея какую-то свою мысль на его счёт. Ощущение, что он как-то учтён и в каком-то качестве посчитан, майора не покидало. Оставалось понять, в каком именно. Между тем, официальная часть подходила к концу, в Красном Уголке штаба накрывались столы, и подполковник Кузнецов уверенно направлял комиссию в нужную сторону, чтобы в подходящий момент предложить «откушать, чего бог послал».

Борух практически сразу смылся: рядом с Карасовым у него было такое чувство, как будто держишь в руке гранату без чеки – чуть расслабишься, отвлечёшься – и привет… Тут и водка в горло не полезет. Однако, уже уходя, он заметил, как Сутенёр, покинув быстро пьянеющего громогласного генерала, незаметно увлёк Кузнецова в кабинет. Оставалось только радоваться, что он, майор Мешакер, слишком мелкая фигура, чтобы привлекать внимание такой акулы, как Карасов. Борух лёг спать, чтобы через несколько часов быть разбуженным обалделым дневальным. Оказалось – товарищ подполковник изволят немедленно требовать майора к себе. Борух глянул на часы – полтретьего ночи. Дневальный был смущён, но решителен – сразу было видно, что комгарнизона отправил его не просто так, но с изрядным напутствием, на которые был мастак, и возвращаться без майора для него хуже расстрела. Пришлось одеваться и тащиться в штаб, благо гулянка уже закончилась, а начальственных гостей увезли в город.

Подполковника он застал мертвецки пьяным, но в сознании – смутная надежда, что Кузнецов, не дождавшись Боруха, уснёт, не оправдалась… Судя по полупустой бутылке на столе, начальник гарнизона продолжил банкет в одиночестве.

– Товарищ подпо…

– Заткнись, Боря, и слушай сюда, – неожиданно трезвым голосом оборвал его Кузнецов. Таким голосом можно было резать стекло.

– Слушай один раз, я повторять не буду. Увольняйся из рядов, Боря. Выходи, блядь, в отставку. Прямо завтра – я тебе всё подпишу. Увольняйся и уебывай.

– Что за нафиг? – не поверил своим ушам майор.

– Мне уже не спрыгнуть с паровоза, но твое дело майорское, на пенсию ты наслужил, семьи у тебя нет, знаешь ты мало… У тебя есть шанс. Но прямо сейчас. Когда начнется, уже не соскочишь.

– Но куда мне…

Подполковник шарнирным автоматическим движением опростал стакан. Глаза его стремительно помутнели – количество перешло в качество. Он начал заваливаться в кресле, вырубаясь.

– Товарищ подполковник! Но как же…

Мутный взор вновь обратился на Боруха, но в нём уже не было и тени мысли.

– Какого стоим? Команда была – отбой! Ни хуя дисциплины в войсках… – пробормотал Кузнецов и уснул, рухнув головой на стол. Аккуратно подложив ему под лоб фуражку, Борух в задумчивости вышел из кабинета.

Конечно, подполковник был пьян до изумления, и в других обстоятельствах Борух списал бы услышанное на белую горячку, но само появление в их занюханном гарнизоне такого персонажа, как Сутенёр, наводило на мысли. Что делать? Уволиться и уехать, как советовал Кузнецов? Но как жить дальше? Когда тебе за сороковник, и никакой гражданской специальности, и нет ни жилья, ни семьи, ни денег… Куда податься бывшему военному?

Где-то в глубине души Борух понимал, что ему просто страшно покинуть привычный круг армейской жизни и ринуться в неизвестность. Понимал, но… Ничего не стал делать. Наутро подполковник не сказал ему ни слова, и похоже было, что он напрочь всё забыл. Вот только пить Кузнецов стал как не в себя. Он и раньше иногда закладывал, но теперь его пьянство вошло в какую-то просто самоубийственную стадию. Борух некоторое время боялся, что в пьяном угаре тот застрелится – но обошлось. А жизнь, между тем, текла своим чередом, и ничего особенного вроде бы и не происходило.

Через месяц после визита в гарнизон прибыли «археологи» – кавычки вокруг этого слова Борух поставил сразу, как увидел их выправку и знакомую серую сталь в глазах. От ребяток настолько несло «конторой», что, когда они входили в комнату, всем непроизвольно хотелось зажмуриться, как от направленной в глаза лампы и, на всякий случай, быстро съесть все лежащие на столе документы. Единственным штатским был идеально лысый пожилой очкарик, но и тот успел здорово пропитаться конторским духом и стать занозой в заднице. И меньше всего он был похож именно на археолога. Он носился по расположению с кучей тяжеленных железных ящиков, которые за ним, матерясь, таскали срочники, разворачивал и сворачивал какие-то антенны и вовсе не думал браться за лопату и метёлку. Его интересовала мощность подводимой к гарнизону силовой электрической линии, расположение основного и резервного радиопередатчиков, где проложены кабели ЗАС – в общем, Боруху периодически хотелось схватить его за грудки и спросить: «Ты что, падла, шпион?». Останавливали вечно присутствующие рядом «археологи в штатском» и недвусмысленное распоряжение «оказывать содействие». Вскоре после прибытия «археологов» в городке перестала работать сотовая связь – «сломалась базовая станция», которую почему-то никто и не подумал чинить.

Вскоре подозрительные «археологи» отбыли восвояси, а там, где по указаниям лысого профессора солдаты вбивали колья с флажками, прибывшие со своей техникой военные строители быстро возвели купольный ангар. Туда въехали «секретчики», заперлись и никого особо не беспокоили, если не считать реорганизации караульной службы и неизбежных казарменных страшилок про сушёных инопланетян и дух Чингисхана.

Постепенно майор расслабился, отчасти позабыв про странный ночной разговор, отчасти списав его на пьяный психоз. Но чувство подступающего нехорошего осталось, и когда он увидел бегущего от штаба «изменившимся лицом» лейтенанта Успенского, то понял – началось.