Текст книги "Двоякая история"
Автор книги: Павел Семененко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Павел Семененко
Двоякая история
Меня зовут Вадим Назадкин, мне двадцать восемь лет, я работаю кладовщиком в лаборатории времени «Миг». Мой трудовой вклад в развитие страны по единой трудовой системе равен 0,000000037. Это значит, что все существующие государственные премии и льготы не для меня. Но я всё равно плетусь в отдел кадров, чтобы лишний раз узнать, какое же я ничтожество. И что мне за это полагается.
– Здорово, Вадон. Куда идешь? Семки будешь? – меня догнал Серёга Серёдкин, первый помощник младшего научного сотрудника. И по нелепому стечению обстоятельств мой лучший друг. Что может быть общего у успешного красавчика и махрового неудачника? Фиг его знает, может быть, потому что Серега не ссытся паром от собственной крути и не окунает меня в дерьмо, как это с удовольствием делают другие.
– Не, спасибо, – я поморщился. – У меня от них изжога. А ты чего по коридорам шарахаешься? Делать нефиг? А если Горбатый увидит?
– Да не уви-и-дит, – отмахнулся Серега, выронив несколько семечек, которые тараканами разбежались по блестящему полу. – На планёрке он. Сгонял меня утром за ультро-кофе, сгрёб в охапку отчёты и свинтил к Клизме. Сейчас им бугор из Гострудстата, поди, подсрачники раздаёт!
Клизма это Клизменко, старший научный сотрудник, заведующий лаболаторией. А Горбатый карлик, старый извращенец и латентный педофил, это его зам. Младший научный сотрудник Горбатенко, который только что выскочил из-за угла, и в которого я, конечно же, врезался на всех парах. Горбатый испуганно взмахнул руками, сохраняя равновесие, оторопело посмотрел на разлетевшиеся бумаги, и взгляд его, словно лазерный луч, всверлился в меня.
– Назадкин-бля?! – губы его презрительно изогнулись. – Сер-р-рёдкин-бля, вы-бля какого-бля хр-р-рена-бля тут-бля шлындаете-бля?!
– Господин младший научный сотрудник! – Серёга вытянулся камышом и на его белом халате распрямились все складочки. – Я искал вас, чтобы сообщить о звонке из посольства! Вас приглашают на научную конференцию в Камбоджию!
– Ладно-бля, иди-бля и объяви-бля о-бля… О-бля общей-бля планёрке-бля. Бегом-бля! И-бля Клизменко-бля сообщи-бля!
– Сию минуту! – Серега быстро ускакал, цокая каблуками, оставив меня наедине со старым лысым хищником.
– Назадкин-бля! Ты-бля уволен-бля! Тунеядец-бля! – сказал Горбатенко, но потом посмотрел на бумаги на полу и поправился. – Нет-бля, сначала-бля собери-бля бумаги-бля!
– Да катись ты, хрен лысый! – я плюнул ему в морду и сомкнул руки на груди, приняв вызывающую позу. Горбатенко вздрогнул и застыл на месте, вглядываясь в сотни капелек слюны на толстых линзах старомодных очков. Я с надменной улыбкой на лице дожидался его ответной реакции.
– Назадкин… – прошептал он, сняв очки. – Да у меня трудовые рейтинги… Ты хоть понял, что ты сделал?! Да я… Да я тебя изолирую лет на десять!
– Известно ли тебе, Горбатый, что твоё любимое слово «бля» считалось нашими предками весьма скверным? – я сунул руку в карман, нащупал ретранслятор, и был готов в следующий же миг уйти на пять минут в прошлое.
– Это мантра! Если бы у тебя было государственное образование, ты бы знал, что такое голос Вселенной! – завизжал Горбатенко, сотрясаясь всем телом. – Но ты никчёмная биомасса, лишенная в этой жизни всяких перспектив! Твой удел – обочина!
– Тьфу! – я еще раз харкнул ему в рожу. – Пошел ты!
Сжав ретранслятор, я щёлкнул пусковиком. Какое блаженство – видеть пятнистое от ярости лицо шефа, которого обвел вокруг пальца самый мелкий сотрудник. Болезнь больших умов – они мыслят глобально, но не задумываются о мелочах. Жаль, что такой сценарий бытия придётся затереть. Как бы я хотел, чтобы этот психованный старый бабуин пропустил через своё уродливое сознание всё, что я ему сказал.
– Обочина не мой удел. Это мой выбор! – бросил я напоследок и переместился на пять минут в прошлое.
– Здорово, Вадон, – меня догнал Серёга.
– Семечек не хочу! – ответил я, ускоряя шаг.
– О, да мы во времени скачем с утра пораньше? – догадался он и хлопнул меня по плечу.
– Ты чего по коридорам шарахаешься? Делать нефиг? А если Горбатый увидит?
– Да не уви-и-дит, – отмахнулся Серега. – На планёрке он. Сгонял меня утром за ультро-кофе, сгрёб в охапку отчёты и свинтил к Клизме. Ща им бугор из Гострудстата…
– Сюда! Быстро! – я схватил его за рукав и затащил в санитарку.
– Ты чего? Ориентацию сменил? – Серый попытался высвободиться, но я прижал его к стене.
Мимо нас, словно акула, проплыл Горбатенко, на ходу перебирая бумаги. «Бля-бля-бля» – доносилось до нас его бормотание.
– Я думал, ты тоже скакнул, – выбравшись из укрытия, сказал я.
– Прыг-скок в куртке забыл. А куртка в гардеробе. А гардероб…
– Вали давай, про Камбоджию не забудь. Я в кадры сбегаю и на пост. Там Нинка за меня сидит, а Горбатый сейчас планёрку должен объявить.
– Погодь-ка… – Серега принюхался. – В столовке блинчики пекут? А у меня талоны кончились… Короче, я с тобой.
Изабелла Иннокентьевна, инспектор отдела кадров, старая дева лет за пятьдесят. В платье с глубоким декольте, в коротеньком халате, в модных сапожках на тройной шпильке. Казалось, молодость, глядя на неё, обхохатывалась до заворотка кишок, а старость плакала навзрыд, желая удавиться от позора. Инспекторша, окинув меня недобрым взглядом поверх треугольных очков, перебирала картотеку. Меня всегда поражало, что при наличии суперкомпьютеров люди пользуются какими-то допотопными методами. Это как лесорубу дать лазер-пил, а он продолжит орудовать ржавым топором.
– Чего тебе, Назадкин? – спросила она с такой интонацией, будто дерьмо на туфлях увидела.
– Какой у меня рейтинг? Не повысился? – пренебрежительно бросил я, облокотившись на стойку.
– Ох… – захлопнув ящик картотеки, инспектор активировала рабочий стол. – По стране у тебя последняя категория, 199865342-е место в трудовом рейтинге. Понижение на 579 пунктов. Господдержка за месяц… Так… Отпуск только через семь лет. Госпремия… Государство для таких, как ты в этом месяце выделило хозяйственный набор: два флакона жидкого мыла, гуталин один туб, пачку стирального порошка, освежитель воздуха один баллон и-и-и… так… И два рулона туалетной бумаги. В качестве альтернативы продуктовые талоны. Помимо основной зарплаты это всё. Что будешь брать?
– Талоны. Их, кстати, в моём супермаркете принимают? – ответил я, шмыгнув носом. – А то там дыня сушеная появилась, а я её очень люблю.
– Их по всей стране принимают, Назадкин. Здесь вот отпальцуй и катись за своей дыней, – инспектор протянула мне электронный планшет, на котором я оставил отпечаток пальца.
– Ага, как же! Вчера хотел сок взять на последний талон и хрена с два! Пришлось за деньги брать!
– Чего разорался то? Это не в моей компетенции. Можешь жалобу в Гоструд отправить.
– А у меня какой рейтинг? – из-за моего плеча выглянул Серёга.
– Серё-ё-ё-ёдки-и-и-ин…. – набрала инспектор его фамилию. – У тебя третья категория. 70587265-е место. Повышение на 1673 пункта. Молодец, Серёдкин! Госпремия позволяет съездить на любой курорт мира или взять на прокат любимый комфорт-кар. Если к концу месяца рейтинг еще чуть-чуть подрастет, то тебе повысят госнадбавку и выдадут денежную премию.
– Поживём-увидим, – Серёга смущенно покосился на меня.
– Вот с кого пример надо брать, Назадкин! – поучительно, словно министр труда, сказала инспекторша. – Хватит жену позорить, лодырь! Был бы ты моим мужем…
– Не родился ещё тот звероящер, который не издох бы в вашей компании, Изабелла Иннокентьевна! – я выхватил своё удостоверение из её рук и вышел.
Серёга остался начислять электронные талоны на хавчик.
Я вернулся на рабочее место, послал Нинку с её упрёками куда подальше, закинул ноги на стол и загрузил книжку на визор.
Вам, наверное, интересно знать, что это за фокусы с уходом в прошлое? Такая возможность появилась лет триста назад. С открытием законов времени. Поначалу технология строго охранялась правительством, но затем произошла утечка информации, и шило пришлось достать из мешка. В продаже появились первые ретрансляторы общественного пользования, «прыг-скоки», позволяющие уйти в прошлое во временном интервале «1 секунда – 1 час». То есть самое малое на секунду и самое большое на час. Забавно: можно зациклить оргазм и получать его, пока батарейка на прыг-скоке не сдохнет.
Для спецслужб и полиции разработаны более мощные модели, позволяющие уходить на два-три дня назад. Но не более – ученые просто не додумались ещё, как ходить дальше. Ретранслятор использует комбинированную энергию – времени, Земли и твою собственную. Уйти дальше трёх дней назад еще ни у кого не получалось.
Все модели ретрансляторов под наблюдением, их активность отслеживается и строго контролируется Интерполом. И если, допустим, я соберу ретранслятор, который ходит на два-три дня назад, то даже не успею его испытать. Спец-дядьки отследят такую активность и рано или поздно возьмут меня за яйца.
Полиция предотвращает 90 % убийств, краж, изнасилований и других преступлений. Злодеев лишают всех прав и изолируют от общества, заставляя собирать розетки и шить всякую дрянь.
С появлением ретрансляторов прекратились войны, потому как воевать стало накладно, к тому же бессмысленно. Государства получили возможность сократить расходы на армию и вооружение и сконцентрироваться на внутренних проблемах.
Думаете, совершенное общество? Кто знает. Народ быстро привык к прыг-скокам и благодаря этой зависимости стал легко управляемым. Государство спланировало жизнь каждого гражданина. Всё стало каким-то искусственным, фальшивым. Превратилось в пародию на жизнь. У людей исчезли почти все проблемы, почти все болезни, и это извратило человеческую сущность. С исчезновением большинства забот общество начало меняться, переосмысливая добро и зло, пороки и достоинства. Система моральных ценностей мутировала так, как если бы у человека вместо лица появилась жопа и все к этому привыкли.
Последние годы, просиживая штаны на работе, я прочитал много старинных книг. Таких древних авторов, как Чехов, Достоевский, Горький… Горького я читал с особым интересом. Возможно, чувствовал какую-то чисто человеческую связь. В наше время их книги читают лишь националоведы.
Меня глубоко поражала описываемая в старых книгах жизнь. Какие эмоции! Настоящие человеческие чувства! А главное, свобода, позволяющая жить таким, какой ты есть. Не стараться с пелёнок быть хорошим винтиком в громадном механизме своей страны.
В одной из книг Горького я познакомился с жизнью некоего Пешкова. Жизнь его казалась мне выдуманной, ненастоящей. Людьми правила любовь, зависть, ненависть – чувства, плохие-хорошие, но свободные! Не лоскут «жизни по плану», намотанный на мозг государственной агитацией.
О настоящей любви я узнал из сочинений Шекспира. Читать было сложно, я почти ничего не понимал. Мотивов героев, их поступков и мыслей. Но я чувствовал, что их чувства искренны, а помыслы благородны. Особенно сильно меня тронула философия верности и измены в «Трагедии Отелло». Я думал об этом часами напролёт, порою мучаясь от своих раздумий. Верность, чувство священной преданности наших предков своему любимому человеку; до старости, до конца, до «…и пока смерть не разлучит нас…», чувство, которое ныне превратилось в пустое слово-архаизм.
В наше время по достижении совершеннолетия каждый гражданин обязан заполнить анкету, где уточняются все предпочтения относительно партнёра, и отправить её вместе с заявкой для оптимального генерирования семейной пары. Это, якобы, снижает риск несовместимости и исключает возможность развода. Теоретически, я могу влюбиться в любую девушку на улице, в метро или в кафе, но создавать с ней семью – это моветон. Как бы дико, вслепую, что ли. Если она половозрелая, то проще предложить ей секс без обязательств, на который она охотнее согласится, чем на ухаживания «несгенерённого» с ней человека.
Меня и полторы сотни моих братьев и сестриц вывели в государственном центре демографического контроля. От отца и матери, которых я никогда не видел. Затем были годы общего воспитания, начального обучения и социальной адаптации. Показатели у меня были заметные, получше, чем у других. Я мечтал стать учёным, стремился изучать капризы времени и пространства. Но мой буйный нрав, протесты и ссоры с воспитателями не оставили надежд на гособразование. После того, как я надрался с дружками и проспал госэкзамен, меня слили в профподготовку и отправили на распределение. Такие серые рабы, как я, заклеймённые штампом «профподготовка», не имеют никаких перспектив в жизни.
На мой визор пришло приглашение спуститься в конференц-зал. То есть подняться. Я был кладовщиком на складе предметов категории «В». Запчасти, детали, какие-то прототипы, в общем, разный научный хлам. Склад располагался в подвале. Но мои приглашения один хрен всегда указывали «спуститься».
– Да пошли вы… – я воспользовался прыг-скоком, ушел на полчаса назад и продолжил чтение. Я проделал эту процедуру несколько раз, пока мой ретранслятор не сдох. Что странно, я не так часто им пользовался. Честно говоря, не люблю эту хреновину.
– А-а-а, чёрт! – я бросил его в ящик.
На планерке руководство устроило разнос за общую нерезультативность. Серёдкин был прав – начальству, видимо, крепко досталось. Горбатый яростно блякал, заряжая сотрудников энергией своей тупейшей мантры. Я зевал. Трудовая жизнь лаборатории по большому счёту меня не касалась.
– Склад опытных образцов забит под завязку и мне просто негде хранить расходные материалы. Вы обещали расширить складскую зону, но до сих пор этого не сделали, – гнусавил Боря Крохин, мой более успешный коллега, кладовщик склада предметов категории «А».
– У нас есть склад категории «В». Почему бы временно не задействовать его? – подал голос заведующий лабораторией.
– Но-бля это-бля нарушение-бля регламента-бля! Там же-бля экспериментальные-бля прототипы-бля! – отозвался Горбатый.
– Не думаю. Пункт 1.15.23.35-б Устава приказывает в случае острой производственной необходимости изыскивать внутренние резервы. Кладовщик Наздадкин? – Клизменко ткнул пальцем кнопку на дисплее и надо мной загорелся свет.
– Господин старший научный сотрудник, склад предметов категории «В» заполнен на тридцать семь процентов! – впервые за два с половиной года я активировал свой микрофон. Люди в зале удивлённо озирались, глядя, кто же сидит в вечно тёмном углу?
– Вот и отлично. Кладовщик Крохин, передадите излишки кладовщику Назадкину. Отчет по переданным образцам предоставите в секретариат, – сказал Клизменко и отключился.
Крохин при ближайшем рассмотрении оказался полным уродом. Его временно назначили моим начальником, и он весь день доставал меня насмешками, хвастался и гнусаво смеялся по визору. Что обидно, этот огрызок был моложе меня лет на десять.
Дождавшись окончания рабочего дня, я выбрался из своего подземелья и поплёлся на парковку. Терпкий холодок ноябрьского вечера взбодрил меня, но настроение по-прежнему было поганым.
Возле машины, перетаптываясь от холода, меня ждала Лиза, моя жена. Она работала здесь же, в «Миге». В бухгалтерии. У неё с рейтингом было всё в порядке. Никогда не понимал, как генератор семейных пар мог соединить меня и Её, идеальную деву? С прекрасным стройным телом, с длинными янтарными волосами, с зеленоватыми глазами и с такой обворожительной улыбкой, ради которой хоть в огонь, хоть под танки.
– Привет, зай! – улыбнулась она, запрыгнув на пассажирское сидение.
Обычно Лиза всегда и всюду демонстрировала чувство собственного превосходства над другими. Но стоило ей завидеть меня, как в тот же миг куда-то улетучивалась её деловитость, и на меня любящими глазами смотрела покорная, нежная супруга.
– Твой рапорт на общей планёрке был такой… такой… – растопырив пальцы, она округлила глаза и замолкла, не находя слов.
– Короткий? – подсказал я.
– Да брось, не комплексуй! Когда над тобой загорелся свет, я аж на месте подпрыгнула!
– Да уж…
По пути домой мы заехали в супермаркет. Государство выделило продуктовые талоны, чтобы я был счастлив. Пожую сушеную дыньку и вмиг стану счастливым.
– Ваши талоны неактивны, – с ангельской улыбкой девушка-кассир вернула мне удостоверение личности, оно же кошелёк современного человека.
– Я же их сегодня активировал! – расстроился я, глядя на последнюю упаковку дыни.
– Возможно, системный сбой, – ответила она, пожав плечами.
– Побеждает сильнейший, правда Назадкин? – я обернулся и увидел мерзкую рожу Крохина. Он сграбастал мою дыню и бросил в свою корзинку.
– Чтоб ты подавился, сука! – уходя, прошептал я.
– Завтра не опаздывай! Теперь я твой начальник! – крикнул он, привстав на цыпочки.
– Ну и где твоя дыня? – Лиза подкрашивала реснички перед зеркалом заднего обзора.
– Лиза! Я просил не трогать зеркало! Десять раз просил!
– Ну что ты, не ругайся.
– Чёрт, я ключи забыл на кассе! – спохватился я.
– Прыг-скок не забыл?
– Он сдох. Да я так сбегаю, подожди минутку.
– Чтоб ты без меня делал? – Лиза протянула мне ключи.
– Ты где их взяла?!
– Сходила на полчаса назад, взяла на работе свой комплект, – она сунула косметичку в сумку.
– Лиза! А сразу нельзя было напомнить?!
– Ну-у-у-у-у! – протянула она, нахмурив бровки. – Ну, не ругайся.
– Ты… ты…! – я стукнул ладошкой по рулю. – Ты ведь знаешь, что это меня бесит! Могла бы просто сказать – не забудь ключи!
– Больше не буду, – вздохнула она. – Если хочешь, беги давай на кассу за ключами. Ну, прости, я знала, что ты так расстроишься.
– Ладно… Жрать хочу, как скотина! – ответил я, продув двигатели.
– Ты не устал?
– Да, вроде, нет, а что?
– Сегодня Петровы пошалить зайдут, не забыл?
– Зашибись, блин!
– Мы же договаривались, помнишь?! – нахмурилась Лиза. – Тихоновы на прошлой неделе были. Серёдкин твой ненаглядный тоже! А Петровы в мае приходили в последний раз. Мне перед Элей неудобно!
Какие-то чувства закоротили в моей груди – всего на миг. В тот момент я впервые ощутил, что меняюсь – окончательно и бесповоротно…
– Лиза, тебе не кажется, что это… ненормально?!
– Что? Они наши друзья, хорошие здоровые люди. Что не так?
– Я думал об этом… Понимаешь, мне кажется, что в этом есть что-то неправильное и это меня беспокоит…
– Неправильно отворачиваться от своих друзей!
– Я не отворачиваюсь! Я… Понимаешь, я тут читал одного древнего философа…
– Твои книжки это дурь несусветная! – Лиза стиснула в руках сумочку так, что внутри что-то хрустнуло. – Вадя, я не понимаю, почему ты цепляешься за какие-то древнющие предрассудки?!
– Это не предрассудки! В этих книгах описывается любовь мужчины к женщине. Настоящая, такая, какая она и должна быть. И верность! Верность мужа жене, а жене мужу… Это что-то чистое…
– Мне это не интересно, Вадим. – Лиза отвернулась. – Если устал, то скажи, что устал.
– Да не устал я! Просто в старину не было никакого дружеского секса! Это считалось дикостью!
– А сейчас есть! Раньше люди боялись друг друга, а сейчас им нечего бояться! Они свободны!
– Это не свобода и тем более не любовь! Как ты не понимаешь?!
– А что тогда? Посмотри на животных – они свободны и занимаются любовью там, где им захотелось и с кем захотелось!
– Животные инстинктивно спариваются для продолжения рода!
– Вот! – Лиза оживилась. – Мы не спариваемся истик… как ты там сказал! Мы это делаем осознанно и выборочно, а не с кем попало! И не на улице, как животные, а укрывшись от чужих глаз! Это нормально!
– Ты не понимаешь… – с сожалением произнёс я, паркуясь возле дома.
– Да мне это и не нужно! – она громко хлопнула дверью.
Я взял с заднего сидения пакеты с продуктами, которые купил еще, кажется, три дня назад. Лиза надулась, желая подчеркнуть этим свою правоту. Петровы ждали нас возле парадного входа.
– Привет-привет! – Эля чмокнула меня в щеку. – Я так соскучилась по вас обоим! Чем вы занимались всё это время?
– Да как-то… Дом-работа-дом… Знаешь ведь, – ответил я, нехотя улыбнувшись.
– Да ладно! Небось, друзей помоложе завели, а для нас, стариков, ни времени, ни желания не осталось? – с усмешкой пробасил Георг, муж Эли, помогая мне с пакетами.
– Конечно, а ты думал! – смущенно рассмеялась Лиза.
Мы зашли в прихожую. К нам, издавая хрюкающие звуки, подбежала Муся. Эту животную невнятность придумали китайцы, использовав гены свиньи, кошки и еще какой-то неведомой твари. Лысое тельце, похожее на грушу. Снизу две гусиные ножки. Верхних лап нет. Головы, как таковой, тоже. Только редкий пушок над ртом. Я не помню, как эта тварь называется словами бессердечной науки, её породившей, но в Славянском Союзе её прозвали «жопа». Потому как она обильно гадит. Делает она это прямо на ходу и там, где её это желание настигло. Несмотря на все свои «достоинства» эта дрянь сейчас в моде и стоит больше, чем моя машина.
– Мусь-Мусь-Мусь! – Лиза взяла её на руки. – Папуля опять не закрыл твою комнатку? Да?
Обгаженные лапки Муси навели меня на некоторые догадки. Включив свет, я с сожалением понял, что это вовсе не догадки, а несколько дурно пахнущих фактов на полу. Петровы захихикали, Лиза поспешила отвести их в гостиную.
– Ну чего встал?! – шикнула она на меня. – Убери, а я пока займу их чем-нибудь!
Я сидел на полу, тёр тряпкой присохшую к паркету Мусину благодарность за пищу и кров и смотрел в одну точку. Из гостиной доносился смех моей жены, заигрывающий бас Георга. В голове моей всплыли строки давно всеми забытого философа:
Увы, таков любви нелегкий путь —
Зеленая тоска сдавила грудь,
Тихонько надрывая сердце мне.
Эти слова чем-то меня волновали. Подталкивали к раздумьям, к косому взгляду на жизнь. Кто сказал, что она правильная? Да, мир сейчас другой, но он не был таким. Я не знаю правды, но то, что происходит вокруг уж точно не она.
Я закончил уборку, сходил в душ и присоединился к гостям. Лиза сидела на коленях у Георга, Эля скучала, но с моим появлением оживилась и зарделась румянцем.
– Только тебя и ждём, – шепнула она, недвусмысленно улыбнувшись.
– Вадим! – Георг плеснул себе в стакан немного вискаря. – Я Эльку, конечно, люблю запредЭльно, но твоя жена просто прелесть! Хочу сказать, повезло же тебе, зараза! Мы очень ценим дружбу с вами! – сказал он и погладил Лизу по бедру, с собачьей покорностью глядя ей в глаза.
– Завтра всем на работу, к чему медлить… – Лиза поставила свой бокал и, обольстительно улыбаясь, играючи начала расстегивать рубашку Георга. Эля, словно по чьей-то команде, сняла топ, откинула роскошные рыжие волосы и прижалась ко мне. Что-то мгновенно вспыхнуло у меня внутри. Я чувствовал запах женщины, её тепло, её упругие груди. Её слегка прохладные руки скользили по моей шее, по груди, по… Желание вытесняло беспокойные мысли, и я уже готов был отбросить их. Но мельком увидел, как Георг, здоровый волосатый мужик, лапает своими ручищами мою полуголую жену.
– Подождите! – я освободился от объятий Эли и поднялся с дивана.
– В чём дело, Вад? Что-то не так? – удивился Георг.
– Я… Я не хочу… – попытался оправдаться я.
– Почему? Она полностью здорова. Эля, покажи ему отметку…
– Я не хочу Элю. И не хочу, чтобы ты трогал мою жену! – выдавил я из себя, устремив взгляд в пол.
– Вадим! – Лиза готова была порвать меня на половые тряпки.
Эля, отвернувшись, тихонько заплакала, и я пожалел, что сказал обо всём так поздно. Чёрт, надо было прекратить это раньше! Мой грёбаный прыг-скок сломался, и я уже не мог ничего изменить. Георг молча встал и помог Эле одеться. Они тихо собрались и вышли в прихожую.
– Ты за это ответишь, кладовщик сраный! Я тебе, падла, ещё припомню! – рыкнул мне он, прежде чем я закрыл дверь.
– Вадим, ты свинья! – негодовала Лиза. – Ты ведь знаешь, что мы с Элей со школы дружим! Ты их оскорбил! Как мне им теперь в глаза смотреть?!
– Милая… – я присел рядом с ней. – Я тебя люблю и мне больно видеть, как другие мужчины прикасаются к тебе. Я хочу быть для тебя единственным, и чтобы ты была такой для меня. Это называется верность. Так поступали наши предки.
– Пошел ты на хер со своими предками! – она резко оттолкнула меня.
Это было впервые, когда Лиза грязно выругалась.
– Тебе плевать на порядочность! Тебе плевать на приличия! Ты превращаешься в какого-то урода! Не смей заходить в спальню – спи где хочешь!
Она встала и ушла, шаркая тапочками по полу.
– И всё равно это неправильно! И мерзко! – не сдавался я.
– Мерзко то, как ты обошелся с друзьями! – крикнула Лиза из ванной.
– Мне очень жаль, что так вышло! Возьми прыг-скок, уйди назад, отделайся от них под любым предлогом!
– Знаешь что?! – Лиза вернулась в гостиную с зубной щеткой в руках. – Даже если я так сделаю, то это ничего не изменит! Эти проклятые мысли так и останутся в твоей башке!
Ночь я провёл на диване в гостиной, слушая, как похрюкивает Муся в своей комнатке. Я понимал, что осознанно разрушаю привычный уклад своего бытия. И если моя жизнь разрушится, что возникнет на её обломках? Новая веха пугала неизвестностью. Мысли в конец измотали меня. Я долбанул стакан виски, зажевал коркой лимона и вырубился.
Хмурое утро, начавшееся не с поцелуя жены. Как семя. Если семя плохое, то ничего хорошего из него не вырастет. Так и произошло… Лиза сказала, что пока я не вытравлю тараканов в своей голове, она с Мусей будет жить на даче.
Позавтракав хлопьями с холодным молоком, я натянул рабочую форму, прикрепил к груди бейдж. Готовность номер один.
«Лиза ушла, ты понимаешь? И, кажется, в этом виноват ты, Вадик!» – внутри каждого человека есть сука с гнусавым голоском, от шепота которой становится паршиво на душе. Она всё шепчет и шепчет, а тебе всё хуже и хуже. Совесть. Даже если ты прав, ей пофиг, и она будет тебя мучить.
Я шагнул за порог, вздохнул, посмотрел на тёмное небо, на котором еще виднелась луна. На улице хлопьями валил снег. Суетились уборщики, люди бежали каждый на свой пост, повышать рейтинги и мечтать о государственной премии. Лиза ушла, и мне казалось, что она забрала часть меня, отчего делалось пустынно и одиноко на душе.
– Спасибо… Георг… – выдохнул я, подойдя к парковке.
Турбины моей машины, все шесть, были засыпаны влажным песком, который за ночь затвердел, как камень. Когда двигатели не запущены, продув не работает. Пришлось бежать на угол Старославянской и Бензинки, ловить такси.
Я ехал на работу и думал – мои полчаса кончаются. Прыг-скока нет. Но даже будь он в руках, я бы не вернулся и не стал уговаривать Лизу не уходить от меня. Возможно, буду жалеть. Возможно, всю жизнь.
Люблю ли я её? Конечно, люблю. Я с первого дня восхищался ею и боготворил её. Рядом с ней, успешной, неземной, нереальной, я чувствовал себя гораздо выше, чем был на самом деле. Жизнь без неё означала постепенное увязание в безвылазной трясине депрессии. Но как быть? Я не могу постоянно делить её с кем-то, даже на время. Как я могу делить то, что ценю больше собственной никчёмной жизни? Но она не хочет понять меня. Лиза современная женщина, а я целиком и полностью погряз в древней философии верности и измены.
– Явился, работничек! – вякнул Крохин, рассевшийся на моём кресле. – Докладная об опоздании уже на визоре у шефа!
– С кресла встань. А то в морду дам! – рявкнул я, бросив плащ на спинку стула.
– Начальнику угрожаем?! – возмутился он.
– Не понял что ли?! – я обеими руками пихнул кресло, и Боря свалился на пол.
– Ты что, Назадкин?! Совсем сдурел?! – завопил он по-поросячьи.
– Вали работать, овощ! Рейтинг падает! – я сел в кресло и активировал рабочий стол.
Боря обернулся в дверях чтобы сказать какую-то гадость, но я замахнулся на него бюстом профессора Цвинтарного и начальничек шустро смылся. – Ты у меня еще спляшешь, Назадкин!
– Слизняк… – прошептал я, сортируя внутреннюю почту. – Ну, ё….
19 ноября 2387 года
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Гражданин Назадкин В.М.
Ваш трудовой рейтинг неуклонно падает на протяжении последних двух лет. Напоминаю, что саботирование единой трудовой системы Славянского Союза приравнивается к преступлению против государства и общества! Будьте благоразумны! Мы верим в ваши силы, в вашу незаменимость на рабочем месте и взываем к чувству долга перед Родиной! Если проблема падения вашего трудового рейтинга заключается не в вашем отношении к труду, а имеет иные причины – просим вас описать ситуацию и направить письмо по электронному адресу доверия: ГОСТРУД-269-звезда-доверие. Мы готовы бросить все силы и возможности на помощь труженику Славянского Союза!
С уважением,
Госинспектор по надзору за трудовой дисциплиной 269-го подразделения Министерства Труда СС
Винников Олег Татьянович
Визор: 75-05-32-05-84-87-47
Офис: 7777-7777-7777-269 (доб. 3268)
Комментарии: ЕСТЬ: Младший научный сотрудник Горбатенко В.Л.
«Назадкин-б!
Ты-б мне-б все-б показатели-б портишь-б! Если-б не-б возьмешся-б за-б ум-б я-б тебя-б вышвырну-б на переподготовку-б! Потом-б будешь-б сортиры-б драить-б! К-б 01.01.2388 г. чтобы-б повысил-б рейтинг-б минимум-б на-б шестьсот-б пунктов-б!»
– Подох-б ты-б! – я переместил письмо в список неотложных дел.
Госинспектор с отчеством Татьянович. Плод узаконенных лесбийских браков. Берут у одной лесби-тётки клетку, затем у другой, что-то там смешивают, дополняют – и выращивают им ребёнка. Одуреть! Я тоже из пробирки, но во мне хоть есть чистые мужские гены. А этот… Татьянович одним словом. Вот как ему объяснить, что я, заведуя складом никому не нужного научного барахла, по умолчанию не могу повысить свой рейтинг? И я писал им об этом уже три раза! Я сижу на заднице весь трудовой день, а другой задачи государство для меня не предусмотрело! Есть ли у меня возможность получить вторую работу? Теоретически есть. Но кто будет сидеть за меня на складе? Я и так после распределения из кожи вон лез, подрабатывал уборщиком, помощником повара в столовке, грузчиком – но меня всё время шпуняли и штрафовали за то, что я не справляюсь на одной из работ. В итоге – рейтинг рос, но тут же снижался из-за штрафов и замечаний. Как объяснить Татьяновичу, что трудовая система дрючит меня и в хвост и в гриву? За такие речи кого хочешь изолируют за саботаж.
– Вадя, здоровеньки булы! – в кабинет зайцем прошмыгнул Серёдкин. Его ликующая улыбка перечёркивала все сомнения – он что-то замутил. Проверив, плотно закрыта ли дверь, он прошел, уселся на стол и протянул свёрток.
– На вот, презент от меня!
– Чего это? – я хотел было разорвать обёртку.
– Сдурел?! На камеру работаешь?! – зловеще прошептал он. – Дома откроешь!
– Ла-а-адно… – протянул я, отложив подарок.
– С Герой вчера разговаривал… – Серёдкин потупил взгляд. – Он говорит, ты Эльку не захотел и Лизу не дал? Побрезговал что ли? Ты чего это, брат? Друзья на дороге не валяются. Нехорошо как-то…
