Текст книги "Теперь мы будем хорошими"

Автор книги: Павел Саля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Павел Саля>
Теперь мы будем хорошими

Ни одно существо не может являться частью Бога, и в то же время

это существо непременно является частью дьявола.

Ангелус Силезиус

Театральная пьеса в трех актах

Od dziś będziemy dobrzy: Paweł Sala (2004)

Перевод Ирины Киселевой.

Действующие лица:

Фонарь, 13 лет, рыжеволосый.

Нацист, 17 лет, бритый наголо, хорош собой.

Пахан , 19 лет, коренастый.

Кермит, 15 лет, бледный.

Утюг, 12 лет, тучный.

Телка, 15 лет, длинноволосый, очень красивый.

Мелкий, 8 лет, маленький, нахальный.

Кабель, 13 лет, очень худой, заморыш.

Брат Камиль, настоятель, пожилой, традиционалист.

Брат Павел, молодой монах, идеалист.

Брат Феликс, среднего возраста, одухотворенный.

Брат Хороний, молодой, основательный, спортивного вида.

Чичолина, с большой грудью, примерно 40 лет, внешность вызывающая.

Полицейский.

Мать Кабеля.

Отец Кабеля.

Акт I

Сцена 1

На одном конце сцены монах в белой рясе неопределенного ордена, на другом – мужчина в черной полицейской форме. В глубине длинноволосое рыжее существо в джинсах примерно 13 лет. Стоит, повернувшись ко всем спиной и не обращая внимания на то, что ему говорят. В руках у него кубик Рубика или любая другая игрушка, помогающая убить время, на запястьях наручники. Время от времени искоса поглядывает на разговаривающих.

Брат Павел(шепотом). Но ведь здесь одни мальчики…

Полицейский. Ну да.

Брат украдкой показывает на рыжего.

Брат Павел. Мы не можем принять девочку, вы знаете, что тут начнется… У нас и без того проблемы.

Полицейский. Это мальчик.

Брат Павел. Тссс… Что?

Полицейский. У него писюн как у всех, можете проверить.

Брат Павел. Что вы! Такие вещи надо деликатно, можно травмировать…

Полицейский. Этому уже никакая травма не страшна…

Брат Павел. Когда формируется личность, надо проявлять особую деликатность.

Полицейский. В его случае я сильно сомневаюсь.

Брат Павел. Сомневаетесь?

Полицейский. Если хотите, чтоб я забрал его обратно…

Брат Павел. Нет. Пусть остается.

Полицейский. Может, вы все-таки посмотрите его документы, прежде чем…

Брат Павел. Зачем?

Полицейский. Чтобы хотя бы знать, что…

Брат Павел смотрит на паренька. Тот на мгновение прерывает игру и разглядывает монаха, как будто только что его заметил.

Полицейский. …что это за фрукт.

Брат Павел. Фрукт? У нас здесь только такие.

Полицейский. Да? (Внимательно смотрит на парнишку, который снова увлекся игрой. Время от времени тот поправляет впивающиеся в запястья наручники.) Я думаю, такого экземпляра в вашей коллекции нет.

Брат Павел. Хорошо, давайте конверт и оставляйте парнишку, без… (показывает на наручники) без этого, разумеется.

Полицейский. Что, снять?

Брат Павел. Да. Пожалуйста.

Полицейский. Но суд по делам несовершеннолетних…

Брат Павел. Я знаю, пожалуйста, снимите.

Парень прерывает игру и издалека смотрит на Брата Павла со все большим интересом, однако по-прежнему делает вид, будто все, что творится вокруг, его не интересует.

Полицейский. Вы все-таки загляните в конверт, там есть снимки…

Брат Павел. Снимки?

Полицейский. Ну да… материалы следствия… полная документация.

Брат Павел подходит к конвоиру, достает из конверта бумаги, среди бумаг есть и фотографии. Не глядя на них, шепчет.

Брат Павел. Хотите меня напугать?

В этот момент взгляд монаха падает на один снимок. На его лице появляется выражение ужаса, но он быстро берет себя в руки. Перебирает снимки, нехотя их просматривает, делая вид, что они не производят на него никакого впечатления. Но это не так, и он пытается скрыть, что ошеломлен. Парень на секунду прерывает игру и смотрит на монаха с довольным видом.

Полицейский. Я только хотел вас предупредить.

Брат Павел прячет снимки в конверт.

Брат Павел. Что ж, спасибо, вы уже это сделали.

Полицейский. Ну и что скажете?

Брат Павел. Неприятно…

Полицейский. Неприятно? Вы сказали «неприятно»? (Его явно раздражает отсутствие возмущенной реакции.)

Брат Павел. Так, может, ему сразу в лоб пальнуть? У вас есть пистолет? (Подходит к полицейскому, протягивает руку, точно хочет достать у него из кобуры пистолет.)

Парень удивленно смотрит на монаха, но не реагирует. Монах, дотронувшись до пистолета, резким движением приставляет палец парню к виску и делает вид, будто нажимает на курок. Парень уклоняется, словно на самом деле испугался выстрела.

Брат Павел. Паф! И все.

Фонарь. Классный прикол! Прицельтесь-ка еще разок.

В приемный покой входит пожилой монах в рясе, Брат Камиль. Здоровается за руку с конвоиром.

Брат Камиль. Пожалуйста, извините, брат Павел у нас еще молодой, его иногда заносит… (Брату Павлу.) То, что мы сделали только что, непедагогично, нам это понятно?

Полицейский. Это я виноват, прошу прощения… мне кажется, содержать вот таких вот типов в тепличных условиях… ммм… больно жирно. И вообще не совсем справедливо.

Брат Камиль. Ваши чувства понятны, но мы должны смотреть на это и с другой перспективы…

Брат Павел. Это не нам решать. (Подходит к конвоиру, отводит его в сторону и шепчет ему на ухо.) А вы знаете, что у нас здесь есть парень, который перерезал горло собственному отцу? Просто взял нож, подошел ночью… и вот так… (Показывает на своем горле.) Раз, и готово!

Полицейский(выпучив глаза). Что?

Брат Павел. У нас богатая коллекция: вымогательство, кражи, нападения – обычное дело. Но есть и более интересные экземпляры. Один, например, размозжил человеку голову металлическим огнетушителем.

Брат Камиль. Спасибо, что привезли мальчика, надеемся, он здесь приживется…

Полицейский. Возможно… только я бы посоветовал вам поставить решетки на окна…

Брат Камиль. Вы один?

Полицейский. Нет, «воронок» с водителем стоит у монастыря.

Брат Камиль. Может, выпьете кофе? Оба…

Полицейский. Нет, нет, спасибо… (Брату Павлу.) Какая-то у вас здесь странная атмосфера…

Брат Камиль. В таком случае спасибо, и с Богом!

Полицейский. Бог в помощь! (Выходит.)

Затемнение.

Сцена 2

Спальня, везде кровати. Когда рыжий входит в спальню, ребята как раз устраивают кому-то темную. Некоторые не участвуют в этом, а только наблюдают со стороны. Внезапно все поворачиваются. Нацист закрывает глаза.

Нацист. Блин, прямо по глазам. Кто включил фонарь?

Все гогочут, глядя на рыжего.

Кермит. Потушите свечку!

Брат Павел. Это новенький, Пшемыслав. Зовите его Пшемек!

Все. Фонарь! Фонарь! Фонарь!

Нацист. Брат Павел, погасите свет!

Монах осматривается, ничего не понимая. Гасит свет и выходит. В этот момент зажигается множество фонариков, направленных на огненную шевелюру Фонаря. Фонарь заслоняет глаза рукой.

Фонарь. Чего надо? Отьебитесь!

Кермит. Интересно, как отреагирует Черный? Мне кажется, он не любит слишком яркий свет…

Фонарь. Какой Черный?

Кермит. Ша! Чувачок, бля, не знает, кто такой Черный… Черный Чел, ха, ха, ха…

Нацист. Наш местный Шварценеггер.

Фонарь. Пиздишь…

Кермит. Ну-ка, Утюг, поди сюда… покажи новенькому, что тебе сделал Черный…

Подходит неприметный, худенький мальчишка, немного испуганный. Останавливается перед Кермитом, не зная, что делать.

Кермит(показывает). Повернись! (Задирает рубаху на спине Утюга.)

Лучи фонариков направлены на его спину. Фонарь с явным неудовольствием смотрит на красные шрамы в форме утюга. Их несколько, явно видны следы ожогов, еще не совсем заживших. Фонарь садится на кровать.

Фонарь. Бля, это что такое?

Кермит. Видишь, Черный может все. Так что ты поаккуратнее.

Нацист. Спроси Мелкого, он тебе еще кое-что расскажет.

Фонарь. А мне насрать!

Нацист. О’кей. Только чтоб потом не было…

Фонарь садится на свободную кровать. Рядом кровать Мелкого – худенького восьмилетнего мальчика. Тот мгновенно срывается с места и подбегает к Фонарю.

Мелкий. Ты, друг, пошел отсюда.

Фонарь. Почему?

Мелкий. По кочану! Там твоя шконка! (Показывает на кровать у окна, рядом дверь в туалет.)

Нацист. Ты что? Глухой?

Фонарь нехотя встает. Видит вокруг злые лица. Садится на кровать у окна. Окно открыто, на нем нет решеток. Рядом на кровати сидит Кермит. Долгое время царит молчание. Когда все отворачиваются, Фонарь спрашивает.

Фонарь(шепотом). А кто этот ваш Черный?

Кермит(шепотом). Тихо, потом узнаешь.

Гаснут фонарики, зажигается свет. Фонарь оглядывается, замечает открытое окно.

Фонарь. Во, блин, прикол!

Нацист. Что?

Фонарь. Вид классный, а где решетка?

Кермит. Если хочешь, можешь свалить прямо сейчас… (Подходит к окну, открывает его как можно шире.)

Все подходят и окружают их. Смотрят на Фонаря, как бы ожидая его реакции. Фонарь смотрит то на окно, то на ребят вокруг, оценивает ситуацию. Они подходят ближе, как бы намереваясь вытолкнуть его в окно. Фонарь начинает нервно вертеться на месте.

Фонарь. Ну… нет… Вы чего, парни, расслабьтесь. Вы мне нравитесь.

Нацист. Нравимся…

Кермит. Пиздит.

Мелкий. Посмотрим, понравится ли он Черному.

Все расходятся, комментируя.

Утюг. Пусть только попробует, Арнольд ему ноги из жопы повырывает.

Мелкий. Да, он бы его точно…

Кабель. По-любому поймает и ноги переломает…

Утюг. А как же иначе… за побег…

Мелкий. Или, бля, так отмочит, что тот не встанет.

Кабель(Мелкому, шепотом). Знаешь, что Пахан придумал? Только тихо, ша…

Мелкий. Ну…

Кабель. Помнишь, решетка из железных прутьев пропала…

Мелкий. Кто-то ее спиздил на металлолом…

Кабель. На металлолом? Будешь проходить мимо окна, раскрой глаза… В кустах под самым окном…

Мелкий. Врешь!

Кабель. Он закопал… Не полностью, немного торчит, но ни фига не видно…

Мелкий. Чего ты гонишь… а этот хотел свалить…

Кабель. Новенький – это новенький, а ты никогда не прыгай из этого окна, если не хочешь откинуть копыта.

Мелкий. С чего бы это?

Кабель. Не дошло? Прыгаешь вниз – и все твои кишки остаются на решетке.

Мелкий. Гонишь…

Кабель. Не веришь, прыгай.

Мелкий. Отвали!

Фонарь делает вид, что увлечен кубиком Рубика. Он лежит на свободной кровати и собирает кубик. Возможно, Кабель говорит это специально, чтобы Фонарь услышал.

Сцена 3

Брат Феликс ведет занятие по религии. Он читает отрывки из раскрытой книги и комментирует их. За партами сидят подростки из Центра перевоспитания. Создается впечатление, что они слушают, но главное для них – достать новенького. Кто-то заплетает ему косички, кто-то дергает его за волосы, стреляет в него из резинки и т. д.

Брат Феликс(проникновенно). Если бы не было темноты, человек не понимал бы своей испорченности, а если бы не было света, не было бы и надежды на выздоровление.

Пауза.

Мелкий. Можно сказать?

Брат Феликс. Что случилось?

Мелкий. Ужасно режет глаза!

Взрыв хохота.

Брат Феликс. Пустяки! Сосредоточьтесь на том, что действительно важно! Если не сумеете отличать важные вещи от глупостей, вы пропали!

Нацист. Мы и так пропали.

Брат Феликс. А вот здесь ты ошибаешься! Знаешь, почему?

Нацист качает головой.

Брат Феликс. Потому что Бог любит каждого из вас. (Снова открывает книгу и читает.) Вот почему не только верно, но и полезно для нас, что Бог частично скрыт, а частично открыт: для человека одинаково небезопасно как познание Бога без осознания собственного убожества, так и осознание собственного убожества без познания Бога. (Закрывает книгу и всматривается в лица сидящих за партами учеников.)

Никто ничего не понял, ничего до них не дошло. Все придуриваются и хохочут, нагибаясь и прячась друг у друга за спинами.

Затемнение.

Сцена 4

Фонарь сидит на стуле с ножницами в руке и отрезает свои длинные волосы. Входит Кабель.

Кабель. Что делаешь?

Фонарь. Я больше не слушаю металл.

Кабель. А что ты слушаешь?

Фонарь. Диско-поло, ха!

Кабель. Охуел? Такой отстой!

Фонарь. А чё, нельзя? Говно – ну и пусть…

Кабель. Пидарасный музон просто.

Фонарь. А ты?

Кабель(поет). Ты – Бог на небе, ха, ха, представь это себе, себе!..

Фонарь. А эти? Ну… святоши? Слышали?

Кабель. Конечно.

Фонарь. И что говорят?

Кабель. А чё, нельзя? Мы, в конце концов, свободные люди. И живем в свободной стране. В принципе они ничего, нормальные ребята, только странные…

Фонарь. Странные?

Кабель. Все время только о Боге… Постоянно одно и то же: Бог то. Бог сё! А кто он такой?

Фонарь. Кто?

Кабель. Ты видел его когда-нибудь? Он к тебе приходил?

Фонарь пожимает плечами.

Фонарь. Ты чё? Ко мне?

Кабель наблюдает, как Фонарь мучается с ножницами, чтобы обрезать ровно. У него ничего не получается.

Кабель. Давай, подровняю.

Фонарь. Нет… Вдруг кто-нибудь войдет.

Кабель. Ну и что?

Фонарь. Не хочу, чтоб меня, бля, снова в чем-то заподозрили…

Кабель. В чем?

Фонарь. Что я педрила.

Кабель. Знаешь, как говорят? Иди лесом. (Берет ножницы и подравнивает волосы, но у него это получается еще хуже.) Ты мог из этого дреды сделать.

Фонарь. Хочешь, чтобы меня лысые замочили?

Кабель. Здесь нет лысых.

Фонарь. А Нацист?

Кабель. Да понты одни…

Фонарь. А железо под окном – правда?

Кабель утвердительно кивает.

Фонарь. Кто-то уже напоролся?

Кабель. Ты должен был стать первым.

Фонарь. Спасибо, что предупредил… Я бы точно прыгнул, если б не ты…

Кабель. Да ладно… Сочтемся… По опыту знаю, поводов до хера будет! (Закончил стрижку.) Вроде все. (Смотрит внимательно на Фонаря. Морщит нос.) Блядь! Не получилось.

Фонарь ощупывает остатки волос на голове.

Фонарь. Я фигею, чего ты мне тут настриг?

Кабель. У брата Павла есть машинка, сходи к нему.

Сцена 5

Фонарь сидит на кровати. Смотрится в маленькое зеркальце. Рядом на своей кровати Кермит.

Фонарь. А Кабель – что за кликуха? По кабелям, что ли, спец?

Кермит. Да уж спец, все виды знал, все сечения…

Фонарь. А, электрик?

Кермит. Лучше всего такой, трехжильный – от этого ему больше всего досталось. Посмотри. (Показывает фотографии.)

Фонарь смотрит, на лице у него появляется гримаса отвращения.

Фонарь. Вешался?

Кермит. Нет, это его предок. Повесил когда-то сынка в сортире…

Фонарь. В сортире? Охренеть. А что, предок на кабельном заводе работал?

Кермит. Тссс… не парься, на фига… Я спиздил эти фотки у монахов, им они уже ни к чему… А нам еще могут пригодиться.

Фонарь. Ну да, повесим над кроватью. (Еще раз просматривает фотографии.) Ну и месиво. У чувака лица нет.

Кермит. Видел? А сейчас есть…

Фонарь. Это тоже он?

Кермит. Ну, нехило он его кабелями, а?

Фонарь. Б-о-о-о-же! На фига ты мне это показываешь?

Кермит. А ты что думал… откуда Утюг-то? Сам видел.

Фонарь. Так это же его этот… Арнольд.

Кермит. А Телка, как думаешь, почему он сюда попал?.. Здесь все стуканутые, только братья – святые!

Затемнение.

Сцена 6

Брат Павел ведет урок. Постоянно кто-нибудь поднимает руку, Брат Павел дает ученикам слово. Они задают вопросы, а он старается на них ответить.

Мелкий. А гладить циклопа?

Брат Павел. Не понял.

Кермит. Ну, гонять лысого – тоже грех?

Брат Павел. Грех.

Пахан. А порево?

Брат Павел. Я не знаю, что ты понимаешь под словом «порево», но, по-видимому, да.

Телка. А кореша обокрасть тоже грех?

Брат Павел. Тоже.

Нацист. А если случайно кого-нибудь пырнуть?

Брат Павел. Случайно?

Нацист. Ну, например, в автобусе?

Кермит. Или в подземном переходе, или в подъезде?

Брат Павел. Тоже.

Утюг. Тогда все грех?

Брат Павел. Не все.

Кермит. А целка может мне… того?..

Брат Павел. Не может!

Мелкий. А что можно с ней делать?

Брат Павел. Ничего… Ну, то есть не совсем… Много вещей можно…

Все(ржут). Ха-ха-ха!

Кермит. Палку бросить?

Брат Павел. Нельзя…

Нацист. А чтоб в рот взяла?

Брат Павел. Ни в коем случае!

Мелкий. Тогда все грех.

Брат Павел. Не все.

Телка. А если кинуть лоха на сотню или больше… на штуку, две… Это же не очень большой грех? Чувак же мог потерять или по доброте отдать.

Брат Павел. Я уже сказал, это большой грех.

Пахан. Блядь, ну ничего нельзя.

Брат Павел. Это тоже грех.

Пахан. Что? Уже даже говорить нельзя?

Брат Павел. Говорить можно, даже нужно! Но выражаться нельзя.

Кермит. Эээ, а как тогда жить? Это же нереально.

Нацист. Тогда лучше зарезаться.

Брат Павел. А это самый большой грех.

Пахан. Ебнуться можно – даже помереть нельзя! Лучше уж быть неверующим, поменьше будет проблем.

Брат Павел. Неверующие, знаешь, где гниют? Как тебя вертухаи… того, а тут ты – как у Христа за пазухой.

Затемнение.

Сцена 7

Фонарь сидит в келье Брата Павла. На потолке висит лампа и освещает его рыжую голову. На плечах Фонаря полотенце. Брат Павел включает машинку для стрижки волос.

Брат Павел. Под ноль или как?

Фонарь. А спасти ничего нельзя?

Брат Павел. Станешь скинхедом и будешь иметь полный респект у остальных.

Фонарь. Мне по хер!

Брат Павел. Поаккуратнее выражайся, это Божье место.

Фонарь. Правда?

Брат Павел. А ты не видишь? (Указывает на крест, висящий на стене, с распятым на нем Христом.) Будешь выглядеть адекватно тому, что натворил.

Фонарь. Что?

Брат Павел. Я видел фотографии. Полный отчет о преступлении.

Фонарь. Я не хотел. Так получилось…

Брат Павел. Не пизди!

Фонарь с удивлением смотрит на Брата Павла.

Фонарь. Вы что? Здесь же Бог… (Взглядом указывает на крест.)

Брат Павел. Вот именно! И поэтому не ври!

Фонарь. Я не вру. Я правда не знал этого чувака, но если мне девчонка сказала, что с ним надо что-то сделать, то что я мог?

Брат Павел. Надо было ей сказать…

Фонарь. Он ее ударил, надо было ему ответить, ведь женщин не бьют, верно?

Брат Павел. Если она дура, то, может быть, заслужила?

Фонарь. Это была девчонка друга.

Брат Павел. Ну и что?

Фонарь. Он пришел ко мне и сказал, что чувак ударил его девушку, и что надо его оттырить.

Брат Павел. Оттырить, значит пару синяков поставить, и все. (Состригает остатки торчащих волос. Рыжие клочья падают на пол, повторяет задумчиво, с иронией.) Оттырить… оттырить. (Смотрит на рыжего парня, который теперь, с обритым черепом, выглядит еще более юным и невинным.)

Фонарь. Я лично к этому чуваку ничего не имел, но есть же какие-то правила, скажете, нет?

Брат Павел. Да, есть еще какие-то правила в мире, а самых главных – десять. Это так просто. Одно их них – не убий!

Фонарь. Да не хотел я его убивать. Нож был так, для понта, я всегда его с собой носил, парни мне завидовали. Уважали. Я даже одолжил его таким двоим, братьям. Это их девушка, Анжелика. Не знаю которого, может, обоих…

Брат Павел. И надо тебе было ножом… из-за какой-то девчонки с сомнительной репутацией…

Фонарь. Я вроде нехило его пырнул. На ноже был след, лезвие чуть не целиком вошло. Мягкий он очень, что ли, был, не знаю. Вечером мы еще фильм посмотрели на видео, потом поиграли на компе. У кореша есть клевая игра, но кто-то пришел и сказал, что тот коньки отбросил. Бля, надо было смываться, все же видели, как я его пырнул.

Брат Павел. Ну да, ведь есть же какие-то правила…

Фонарь. Кореша сказали, что могила – ни слова, а эта овца… нельзя бабам верить. Бля… все из-за нее, на фига она с этим козлом связалась? Ну а я теперь получаюсь в каком виде? Двинулся в сторону Згожельца. Думал, как-нибудь через границу просочусь, а там, в Европе, – свобода. Где-нибудь зашифруюсь.

Брат Павел. И далеко бы ты удрал? Может, в Ливию или в Афганистан, там даже таких, как ты, любят…

Фонарь. Кто-то меня спалил. Может, и коза эта… знать бы хоть, как она выглядит. Может, и не стоило?

Брат Павел. Стоило. Сидишь теперь тут, как у Христа за пазухой. Койка, жратва, все есть. Где ты лучше найдешь?

Фонарь. Чего вы меня все время подъебываете?

Брат Павел. Не выражайся, Господь… (Показывает на крест на стене.)

Сцена 8

Урок религии. Брат Феликс читает «Цветочки» Франциска Ассизского. Его никто не слушает, все вертятся, толкают друг друга. Время от времени брат замолкает и смотрит на ребят, те на минуту успокаиваются и сидят смирно. Один только Нацист как-то необычно возбужден и все больше заводится.

Брат Феликс. Святой Франциск отвечал: «Когда мы придем в обитель Святой Марии дельи Анджели, промокшие под дождем и трясущиеся от холода, покрытые грязью и обессилевшие от голода, когда мы постучимся в ворота, придет злой привратник и спросит нас, кто мы такие…

Нацист(что-то шепчет про себя). В пизду эти цветочки!

Брат Феликс делает вид, что не слышит.

Брат Феликс. …если мы скажем ему: „Мы двое братьев“, он ответит сердито: „Вы говорите неправду. Вы просто самозванцы, пришедшие, чтобы обмануть мир, и украсть милостыню у нищих. Уходите, я сказал!“»

Нацист становится все более агрессивным. Начинает кричать.

Нацист. Достали меня эти хреновы цветочки! Тошнит…

Брат Феликс(прерывает чтение и смотрит невозмутимо на класс. Когда становится более-менее тихо, продолжает). «…если после этого он откажется открыть нам и оставит нас снаружи, беззащитных перед снегом и дождем, страдающих от холода и голода, в ночи, – тогда, если мы примем такую несправедливость, такую жестокость и такое оскорбление с терпением, без досады и ворчания, смиренно и милостиво, понимая, что привратник на самом деле знает нас…»

Нацист вскакивает. Бьет кулаком по столу. Видно, что ему хочется кого-нибудь ударить. Текст, который читает Брат Феликс, выводит его из себя.

Нацист. Меня тошнит от этих блядских цветочков! Затоптать все, и конец! Блядь, взять косу, и жах!

Брат терпеливо ждет, давая Нацисту выпустить пар, после чего читает дальше.

Брат Феликс. «…и что это по воле Бога он так говорит против нас, напиши, о Брат Лев, это есть совершенная радость… И если, побуждаемые холодом и голодом, мы постучимся вновь, позовем привратника, умоляя его со слезами открыть нам и дать приют ради любви к Богу…»

В какой-то момент в классе воцаряется тишина, слышно только Брата Феликса и Нациста.

Нацист. А на хуй эти цветки вообще? На хуй!

Брат Феликс прерывает чтение, смотрит на разъяренного и мечущегося Нациста. Не реагирует на его слова. Когда тот садится, продолжает читать дальше.

Брат Феликс. «…и если он выйдет еще более рассерженный, чем раньше, восклицая: „Упрямые негодники, я разберусь с ними, как они того заслуживают“ – и, взяв узловатую палку, схватит нас за капюшоны, повалит на землю, вываляет нас в снегу и будет бить нас и ранить сучками палки…»

Нацист перебивает монаха, подходит к нему и кричит прямо в лицо. Кажется, он вот-вот его ударит. Брат Феликс, похоже, готов дать сдачи. Но драки не происходит.

Нацист. Мозги мне ебут, и все! (Отворачивается, стоит у окна, словно раздумывая, прыгнуть или нет.)

Брат Феликс с наигранным спокойствием продолжает читать.

Брат Феликс. «…если мы снесем все эти несправедливости с терпением и радостью, думая о страданиях нашего Благословенного Господа, которые мы разделим с ним из любви к Нему, напиши, о Брат Лев…»

Нацист поворачивается и направляется в сторону двери.

Нацист. Иду блевать!

Брат Феликс. «…это, наконец, и есть совершенная радость».

Нацист хлопает дверью. В классе царит гробовая тишина.

Сцена 9

Будуар Чичолины. Кермит стоит в дверях, он только что вошел. Чичолина – вызывающе одетая сорокалетняя женщина с большим бюстом. Кермит смущен.

Чичолина. Так это ты девственник?

Кермит. Не понял?

Чичолина. Ну, ты спал когда-нибудь с женщиной или только сам себя?..

Кермит, смутившись, поворачивается боком, стараясь не смотреть ей в лицо. Она встает и подходит к нему.

Кермит. Ну, о таком не говорят…

Она берет его за подбородок и смотрит ему в глаза. Он вырывается.

Чичолина. У меня обо всем говорят, как на исповеди.

Кермит вырывается и отворачивается, как будто хочет убежать.

Кермит. Во дает, прям как у монахов…

Она хватает его за рукав, тянет за собой.

Чичолина. У меня не выражаться, понял? Ты знаешь, кто я?

Кермит. Мммм…

Чичолина. Ну, кто я?

Кермит. Ну, знаю.

Чичолина. Если знаешь, скажи.

Кермит робко смотрит на нее.

Кермит. Ну, блядь…

Чичолина хватает Кермита и бросает на кровать.

Чичолина. Не смей выражаться!

Кермит. А че такое?

Чичолина. А ничего! Скидывай все!

Кермит. Как это?..

Чичолина. Я что, непонятно говорю? Раздевайся!

Кермит. Но я только…

Чичолина. Ты зачем пришел? Наверное, не поговорить.

Кермит. Как раз поговорить.

Чичолина. Говорить можешь там, с монахами, а у меня надо работать… За дело!

Кермит. Я только хотел узнать, как это бывает… Кореша мне столько о вас рассказывали…

Чичолина. Кореша? Какие кореша?

Кермит. Ну, Пахан, например…

Чичолина. Вроде мужики, а языками мелют, как бабы, ха, ха! Ну, целка, вперед!

Кермит. Я не целка!

Чичолина. Нет? Ну это мы сейчас узнаем. (Выключает свет.)

На сцене видны только темные силуэты. Слышна какая-то душещипательная мелодия. Потом ее сменяет «Ты тоже Бог, пойми ты это…»