Текст книги "Империя добра"

Автор книги: Павел Рябцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Щербатая Луна была прибита в темноте наверху и словно ухмылялась, глядела на него пристально своим огромным чарующим глазом. Он, не вынося её взгляда, опустил глаза и вернулся к себе.

Н

Уже два с половиной года я руковожу этим проектом. Если брать весь цикл работы, включая подготовительный этап, то я уже пять лет в проекте. Это много, правда. Руководить в нашем случае – не столько отдавать приказы и координировать подчиненных, а скорее быть внутри и принимать решения о развитии самого исследования. Я принимаю решение, а моя команда делает всё остальное. Без моего контроля и вмешательства. Они просто дают мне тот результат, который я ожидаю от них получить. Ребята очень стараются. Перефразируя знаменитую фразу, скажу так: к нам трудно попасть, легко вылететь и придётся забыть. Экспериментов такого масштаба, по моим данным, ещё не было. Поэтому каждый ученый с подходящим профилем мечтает работать с нами. Сейчас создаются имена отцов-основателей нового общества. Не знаю, войдут ли наши имена в вечность, но шансы такие есть.

Мы создаем новое общество, используя множество новаций. Например, база или костяк нашей модели – это новая система потребления. По сути, на неё все зациклено. Она является и целью, и движущей силой, и лозунгом, и мечтой для испытуемых. По крайней мере так это должно работать. Стимулы выстроены таким образом, чтобы испытуемый желал новые товары с такой силой, чтобы предпринимал необходимые действия для их получения. Нам нужно добиться того, чтобы оборот товаров был высоким и постоянным. Как не удивительно это может показаться, мы используем наработки всех отраслей знания и промышленности. Благодаря этому, удалось добиться удивительного: товары не только производятся быстро и без задержек, но и использованные товары так же быстро перерабатываются и служат сырьём для новых товаров. Производство выведено на новый уровень. Мы изготавливаем только то, что хочет клиент, простите, испытуемый. Разумеется, мы печатаем все товары, но это печать нового качества. Я бы сказал, высочайшего качества. Таким образом, экономика модели становится не затратной, а прибыльной. Издержки сведены к минимуму. Благодаря тому, что медики и психологи, создали человека управляемого, зависимого, внушаемого и жадного, мы смогли добиться выдающихся результатов в области спроса, предложение для которого формирует искусственный интеллект. Внушаемость испытуемых позволяет легко возбудить в них желание обладать именно этим предметом, потому что все каналы влияния мы контролируем, а к другим каналам доступ у испытуемых отсутствует. И вот, они уже страстно хотят приобрести товар, который из отходов изготавливается мгновенно после размещения запросов. Они хотят новый товар, отдают старый, происходит переработка, печать и так до бесконечности. Круг замкнулся. Вечный двигатель создан.

Он ещё раз перечитал записанное. Для презентации текст показался ему простоватым. Нужно было предать ему официальности, сократить некоторые куски, подобрать хорошие, эффектные изображения. Он давно заметил, что коллеги и особенно руководители даже в большей степени обращают внимание именно на визуальную часть презентации, а не на содержательную. Это несколько расстраивало его, но он успокаивал себя тем, что они своим проектом и добиваются формирования восприятия образов, эффектных образов и стимуляция желаний и создание потребностей как раз и должны идти через подобные раздражители. То есть, они на пол пути к успеху уже сейчас. Думая об этом, негодование уходило в тень и мысли успокаивались.

Чтобы создать нового человека, нужно создать вокруг него среду, отличную от его старой среды. Это не только информационная среда, но и материальная. Он понимал это, как никто другой и в своей роли он постоянно корректировал проект. Находясь здесь, он изучал, в том числе, и воздействие среды на испытуемых. Периодически среду видоизменяли, предъявляя новые стимулы и убирая старые, особенно неэффективные. Делалось это мастерски, под покровом ночи, когда испытуемые крепко спали. За это отвечали несколько систем: питания, снабжения водой, вентиляционная система и даже звуковая. За несколько дней до планируемых изменений в рацион питания вводились специальные элементы, рассеивающие внимание и подавляющие волю, повышающие сонливость. С водой происходило тоже самое. В ночь работ в вентиляцию подавали газ, повышающий сонливость. Конечно, дозы газа регулировались в рамках безопасности и сохранения у испытуемых мыслительной активности после завершения работ и пробуждения испытуемых. Поначалу были ошибки с дозировками, но после нескольких неудачных эпизодов, доза была найдена и строго соблюдалась. Она подавалась в каждую комнату отдельно, согласно веса испытуемого и его медицинских показаний. Искусственный интеллект круглосуточно был на страже и вовремя давал показания по изменениям.

Д

Что такое любовь теперь, сейчас, в данный момент, через секунду? Мне не дано судить, давать определения, называть шёпотом. Кто я, чтобы осуждать других?

Определять – значит навязывать свою точку зрения. Оголить себя – значит заставить мужчину подчиниться. Подчинять – манипулировать. Манипулировать – подавлять волю. Сегодня я пыталась подавить его волю, но вот что интересно – в результате мне пришлось подавлять волю внутри себя – страстное желание. Чтобы мы оставались на равных позициях. Чтобы мы продолжали быть равными.

Я помню, как в меня вливали новую мораль. Вливали с помощью капельниц. Но я помню, несмотря ни на что, каково это – обладать мужчиной, сводить его с ума, заставлять бегать за собой, делать так, чтобы он страдал без тебя. Я видела его глаза. Он готов был сдаться при первом же моем наступлении. Значит ли это, что и он готов поступиться равенством, ради страсти? Поддаться мне, хотя бы на час, уступить и превозносить меня, то есть делать меня выше в собственных глазах?

В моей крови уже поселился элемент, отвечающий за воздействие на нервы, когда ты совершаешь ошибку. Не для себя ошибку, а для них. Ошибка – это конфликтная ситуация. Я чувствую всем телом что-то вроде озноба, когда начинаю быть недовольной чем-то или кем-то. Чтобы избежать этих неприятных ощущений я предпочитаю оставаться в стороне от остальных. Безконфликтность, как необходимость. Мы все – часть этой необходимости. Но что, если мы хотим не быть этой частью? Сорвать и с себя, и с другого все и отдаться чувству, не контролируя равенство позиций, но подчиняясь и подчиняя в ответ. Мы постоянно думаем о действии, забывая чувствовать действие. Быть причиной бывает так приятно, не менее приятно, чем быть следствием; и только сменяя роли, попеременно погружаясь то в одну, то в другую, мы и начинаем чувствовать, а не только понимать.

Конечно, стабильность требует соблюдения правил, которые продиктованы безопасностью. Но страх становится абсолютом в этой борьбе разума над чувствами. А что, если я скажу то, что думаю и чувствую, но это нарушит баланс, называемый бездействием? И так каждый день, внутри каждого из нас, в глубине, скрытно от всех, но прежде всего от самих себя. Обман, ради веры в общие правила. Не это ли потеря себя в обмен на стабильность системы? Именно поэтому никогда не будет любви между теми, кто здесь находится. Ни любви друг к другу, ни к обществу, ни к этому саду за толстыми стеклами моей комнаты, ни даже любви к себе. Да и знает ли кто-нибудь здесь что это такое? Откуда им знать, если никто здесь никогда вместе не встречал закат, не пел другому песен, не писал стихов, не ждал под дождем на остановке автобуса, чтобы поехать на свидание. Ничего этого не было. Вместо этого останется молчание и страх вызвать удивление со стороны других.

Любовь не боится ничего. Она делает нас и счастливыми, и ответственными. И она делает нас по-настоящему равными – безусловно, по собственному желанию. Потому, когда он смотрит на меня так, он готов быть со мной на равных, он готов открыться мне, зная, что я готова открыться ему. И это будет любовь. Я, доверяясь ему, знаю, что в этот самый момент он доверяется мне. И это будет любовь. И он, взяв мою руку, отдаст мне часть своего тепла.

И было бы хорошо признаться себе, что это лишь в моей голове и завтра я проснусь и всё будет по-прежнему. Стабильно. Безопасно. Нейтрально.

Она продолжала думать и спать совсем не хотелось. Изредка она вставала, чтобы пройтись и как бы тем самым запустить по-новой маховик размышлений, после возвращалась к дивану и погружалась в его уютные объятия уже с новыми мыслями, но мыслями о том же самом. Так, незаметно накручивалась спираль времени, словно волосы на палец, исчезая в бесконечности ряда образов, выходивших из недр памяти и, побыв на свету, пропадавших там же. Было тихо. В комнате горел свет, пожалуй единственное светлое окно в этой непроглядной тьме ночи.

2.0

Погода опять наладилась. В спортивном зале было мало людей. Парень по-привычке делал упражнения и одновременно записывал ролик для своего блога. Перекладина, бег, отжаться и снова бег, теперь уже на последнем дыхании. Таким способом создавался эффектный завершающий кадр репортажа. Он выключил записывающее устройство, вытер пот со лба и сел прямо на пол в ожидании новой потребности, которая всегда настигала его сама и зачастую внезапно. Пара фигур в другом конце зала продолжали тренировки, создавая вместе с тем новые шедевры для своих блогов. Они не вызвали у него интереса, а про себя он отметил, что некоторые движения можно было бы выполнять и лучше, но в слух, разумеется, он это не произнес. Ближе к нему, на тренажере, собранным в плоскость, такую конфигурацию используют для работы с мышцами живота, он увидел Девчонку. Она не делала упражнений, а просто лежала на конструкции, свесив ноги. Это обстоятельство крайне заинтересовало Парня. Он подошёл к ней, она тут же поднялась и сидя, не говоря ни слова, смотрела на на него. Про себя он подумал, что у неё интересные глаза, они больше обычных. Так он подумал, но не сказал вслух. Разумеется.

– Привет. Я увидел тебя и решил подойти.

– Привет. – Она отвела глаза в сторону.

Обычно никто не беспокоил её, когда она отсиживалась в зале, чтобы не сидеть в переполненном саду. Ей не нравилось, когда вокруг было много людей. А теперь этот Парень. Зачем только она не начала делать упражнения, когда он подошёл к ней. Ведь слова бы не посмел сказать и, скорее всего, убежал бы. Но он был здесь и ждал продолжения разговора. Поэтому ничего не оставалось делать, как снова посмотреть на него и улыбнуться, желательно ничего не значащей улыбкой. Он улыбнулся ничего не значащей улыбкой в ответ.

– Я видел, что ты не занимаешься, а просто лежишь. И мне стало интересно, почему ты не занимаешься. – Он замялся. – Если хочешь, я могу рассказать об упражнениях. Я веду свой блог о здоровом образе жизни.

Нужно было что-то предпринять. Наверное, правильнее было бы встать, если он стоит и пожать ему руку, поблагодарив за предложение обучить её, но она не спешила этого делать. Это не приходило ей в голову. Нормы требовали от неё быть вежливой и спокойной, относиться к другим, как хотелось, чтобы относились к ней. Но вместо этого она представила, как вскакивает со скамейки и устраивает скандал, обвиняет Парня в домогательствах, во вторжении в личное пространство, причинении морального вреда и прочее, и прочее, только удержаться и не ударить его, а то она будет обвинена в побоях; но она не удержалась и ударила. Только это был не Парень, а какой-то мужчина на улице и от него плохо пахнет; он тянет свои руки к ней, грязные руки с не стриженными давно ногтями, под ногтями грязь; она видит это, потому что эти ногти прямо у неё перед глазами; он всё водит ими, что-то бормочет неразборчиво, хочет обнять её за талию и ниже, но она уворачивается; вокруг темнота, холодная стена под спиной, руки тянуться в сумочку, нащупывают рукоятку выкидного ножа, грязные руки незнакомца касаются её бедер, неприятное дыхание становится ближе, ещё немного и её стошнит; сумочка падает на сырой тротуар, одно движение, потом второе, потом третье, вокруг асфальт покрывается кровью; бег по переулкам, сумка осталась на тротуаре, тусклые огни улиц, опять темнота, бег на последнем дыхании; горячая ванна, слёзы, таблетки, сон, кошмары, опять таблетки, алкоголь и так несколько раз.

Но что это? Она ведь просто сидит на скамейке и не отвечает уже минуту или целую вечность, а Парень не уходит и ждет ответа, видимо, боится быть невежливым, или он замер, застыл? Вот что значит нервничать, потому что ты не выполняешь правила. Она встаёт, жмёт ему руку, внутри всё успокаивается, становится легче.

– Это было бы здорово. – Начала она. – Но я бы хотела отдохнуть, а не заниматься. – Мысль потерялась. – По крайней мере не сейчас.

Он нашелся не сразу, что сказать. Поначалу его глаза блуждали поверх неё, потом в пол, но вот он собрался с силами и готов говорить.

– Тогда, может быть, поболтаем. – Подтвердил он свое намерение.

Она, не очень охотно, но согласилась, тем более, она давно ни с кем вот так не болтала, да и никто давно не предлагал ей вот так поболтать, а она и не просила раньше. Парень предложил пойти к окнам – там находились лавки для отдыха, разумеется, с видом на сад. Можно было смотреть на сад и находится в тиши здания. Девчонка удивилась сама себе, что раньше не обращала внимание на это место. Они уселись рядом друг с другом, но из-за большой ширины сидений можно было устроится полулежа. Девчонка откинулась на локти, подставив лицо яркому и доброму солнцу, а Парень присел рядом с ней, забравшись на сидение с ногами.

Разговор не клеился. Парень пытался начать с известной ему темы о блогах, спросил, что она снимает в свой блог, но Девчонка только покачала головой. Он искренне удивился, что у неё нет своего блога, ведь у всех остальных, кого он знал, блог был. Потом он спросил её, что она думает про последние тренды в спортивных костюмах и обуви. И вновь она покачала головой. Ей были не интересны ни тренды, ни спортивные костюмы. Она объяснила, что выбирает одежду, когда она ей нужна и исходя из личных притязаний и вкуса.

– Я, знаешь ли, ультаконсерватор.

– Что это значит? – он испуганно посмотрел на неё, а она молчала и хитро так улыбалась, что ему стало ещё неприятнее.

– Я за сохранение традиций. И не приемлю новое.

– Традиций? – вновь переспросил парень.

– Тебе нужно посмотреть значения слов в словаре. – Сделала она обидный для него вывод.

– Что такое в словаре?

Этот вопрос оказался последней точкой на пути их нелепого разговора. Конечная остановка автобуса, выход из терминала аэропорта – недолгое и неприятное для неё путешествие было окончено. Ей больше не было неловко от того, что она может быть грубой или как говорят здесь, её поведение может быть неприемлемо.

– Я хочу уйти. Мне надоело. – Кратко и по делу, вонзились шипами её слова в незащищенное сердце Парня.

Он не сразу понял, что с ним случилось. Просто неприятные ощущения в районе горла, потом чуть ниже заныло. Это была новая для него ситуация и он не знал, как себя повести. Когда бросаешь мяч и промахиваешься, кстати, его нет уже несколько дней и кольцо куда-то пропало, так это другое ощущение. Более того, когда ты промахиваешься, тот человек, имени которого он не знал, ласково шептал на ухо, что за пролитые слёзы следует вознаграждение, и от этого слёзы льются с новой силой. От радости. Но здесь была совершенно другая ситуация. Он хотел быть вежливым с ней, хотел научить её тренировкам, сидел и поддерживал с ней беседу, а она так… сделала. Он не мог найти подходящее слово. Он не знал его. Время для парня остановилось. Мысль судорожно металась в кольце собственной неопытности. Это было новое чувство, которое можно описать, как неуверенность в себе, но он не знал этого слова, а значит не мог понять, что с ним. Он не умел обижать, потому что не испытывал обиды, но теперь он испытал её жгучую горечь, отчего хотелось плакать и даже человек, имени которого он не знал, не смог бы помочь ему сейчас, не успокоил бы шепча хоть тысячу раз о вознаграждении. Внутри него отныне поселилось что-то тёмное, какой-то секрет, о котором он сам гадал и угадать не мог; что-то, что проявит себя позже, но не сейчас. Сейчас он должен уйти, покинуть эту девушку, которая ранила его его так быстро и так внезапно.

Девчонка увидела, как Парень изменился в лице и поняв, как глубоко она смогла его ранить, ужаснулась собственному поступку. Не обидеть она хотела его, не порушить и так слабое его естество, но просто лишь сказала как думает и чувствует. Она всего на миг устала притворяться и играть в поддавки с местным населением. Она на миг стала слабой и эта с слабость её с сокрушительной силой ударила по несчастному. Её слабость оказалась сильнейшим оружием.

– Ты прости меня. Я была груба с тобой. – Откуда-то изнутри высыпались картонные фразы и упали на землю. Перед ним.

Он истоптал их с силой, так, что не стало видно самих букв. И ушёл, а через секунду уже бежал, задыхаясь; ноги несли сами, а через несколько минут лежал на кровати в своей комнате, отчаянно рыдая, так и не в силах понять, что же это такое произошло. Как происходит, когда сталкиваются два автомобиля, водители которых в первые мгновения не понимают ничего, их окутывает дым волнения и страха. Он не знал ни про автомобили, ни про автомобильные аварии, ни кто такие водители, но испытывал до ужаса похожие чувства. Но дым всё равно рассеивается и давящие всхлипывания и слезы медленно отступали.

Д

Я не хотела, никогда не хотела, делать людей несчастными. Чтобы по моей воле они страдали, мучались, проводили время в стенаниях, проливали слёзы. Нет. Никогда.

Я открываю кран, подставляю руки воде. Я – это руки. Вода – это люди. Меняюсь ли я от того, что люди проходят через меня? На первый взгляд, нет, не меняюсь. Всё те же пальцы, та же кожа. Но меняется ощущение. То становится горячее, то холоднее. Иногда, если правильно выбрана температура, я чувствую свежесть; в этот момент мне приятно держать руки под струей воды. То же самое и с людьми. И это не зависит от того, какой сегодня день недели и время суток. Это зависит от того, какая из крана идёт вода.

Что случилось сегодня? Ничего особенного и я готова была бы сказать, что какой-то необразованный человек, который не знает элементарных слов, обиделся на меня за то, что я призналась ему в несостоятельности нашей беседы. Ничего более, никакого насилия, без оскорблений. Я просто сказала, что думаю. Где же свобода, о которой нам говорят, когда нет даже намека на возможность выражать свои мысли, отличные от принятого стандарта. Но кем принятого и для кого? Они говорят, что учитывают наши права, строя наше общество, но вот пример, когда мои права не соблюдаются. Или просто я здесь лишняя? То есть, это общество для всех, в котором всё равно оказываются лишние люди? А какие люди становятся не лишними? Только те, что приносят выгоду? Те, что мечтают о новых товарах сильнее, чем о другом человеке и испытывают большее счастье от обладания предметами, нежели от обладания другим человеком?

Я открываю кран и подставляю ладони воде. Я набираю воду в них и пью, набираю снова, чтобы омыть лицо. Вода может быть отравлена и мы пьем её, не подозревая об этом. Мне становится жарко от таких мыслей. Я осматриваю комнату и понимаю, что это не моя комната. Эта комната дана мне, чтобы я потребляла здесь их бесконечные товары, это место для совершения акта приобретения и получения вещей. Раньше я пошла бы в магазин, а теперь из ящика в стене все появляется само, стоит оплатить заказ. Но не всё я могу купить здесь. Я пробовала найти книги в бездонном электронном магазине. Но этого нет. Как нет картин, фильмов, билетов в музей, сонат Баха или Библии. Мы живём, но для чего мы живём? Не для чего а для кого-то, подозреваю я, заглядывая в свои красные глаза. Кран закрыт. Идут минуты одиночества, за которыми вечность.

Как можно признать себя виновным в преступлении, не совершив его, но слушая обвинения от других? У него есть право жаловаться на меня, и надеюсь, он им воспользуется. «Распни его» – кричали иудеи прокуратору. И так же будет он, этот нежный и глупый юноша, кричать обо мне. Я не боюсь этого. Я боюсь сойти с ума. Тогда ничем я не буду отличаться от остальных, только поить меня будут из миски и весело ездить на мне по саду.

Образы плыли перед глазами, сталкиваясь друг с другом. Некоторые из них валились, другие лишь смешно кренились набок, и так могло продолжаться долго, но её посетило чувство голода. Оно пришло ниоткуда и поселилось внизу, под легкими. Конвейер с цветными картинками остановился и руки сами потянулись к пульту, чтобы найти подходящие оттенки и быстрее насытить себя. Теперь уже изнутри. Время, не обращая внимание ни на кого, продолжало течь сквозь кран, сквозь воду в этом кране и сквозь людей, что были до и будут после.

П

Как сильно текут слёзы. Никогда со мной такого не было. Я даже перед этим мистером без имени никогда не старался так лить их. Ни за какие обещания пополнить баланс. А здесь так разошёлся, что даже жалко себя стало. Как же так я себя не берегу? Оно обидело меня. За что так? И ведь ничего плохого не сделал. Я просто говорил, что думаю и всё, как же так вышло? Просто оно плохое. Вот и всё. И нечего об этом думать, только голова заболит.

Я считаю, что если к тебе хорошо, то и ты хорошо. И без обижаний. Ведь что нужно тому, кто к тебе обращается? Нужно признание. Признание его, как… человека. Вот я, например, обращаюсь к своим подписчикам и они признают меня, ставя одобрения. Да, я получаю за это на баланс, но не это же моя цель. Я за здоровый образ жизни, спортивное поведение. Я верю, что это помогает достигать цели. И я говорю об этом, а они слушают меня и, ставя свои одобрения, то есть одобряя то, что я делаю, признают меня. Делают меня, так можно выразиться.

А оно придумывает слова, а потом хочет, чтобы я понимал, что оно говорит! Как же это ещё назвать, как не издеванием надо мной? И ведь так делает со всеми. Я не видел этого, но теперь я думаю именно так. Оно не хочет, чтобы такие как я, человек, который делает что-то для других, получал это признание. Я думаю, оно завидует мне. У неё-то нет такого количества подписчиков. Я не видел, но я так думаю. У оно. Ведь кто же будет будет подписываться? Только, кто желает быть обижанным.

Мы здесь хорошо живём и хорошо себя чувствуем. А что оно портит всё, так это лишь указывает, что оно не на месте. Нужно оно в другое место отправить. Всем будет хорошо от этого. Нам всем. Мы друг другу помогаем во всём, говорим хорошие слова про одежду или игру. Мы не делаем друг другу плохо. Никто не плачет от другого. Только от мяча было, может, ещё из-за мелочей каких-нибудь. Но никто не испытывает от других то, что испытал я от оно. Мы признаём друг друг друга такими, какие мы есть. Мы все разные, но как мы говорим, это даёт нам радость. Потому что мы разные, но мы вместе. И мы не обижаем друг друга. Мы не смотрим, какой человек. Это не важно.

У неё ничего не получится. Мы вместе и мы не обижаем друг друга. У оно.

Он перевернулся на спину, вытер остатки слёз и принялся разглядывать потолок. На потолке не было ничего особенного: на белом фоне проступали очертания молочных стекол светильников. Он представил, что она – это молочное стекло, а они, остальные они, – белый потолок. И их было больше.

3.0

Скудная полоска неба проглядывала через стеклянную стену её комнаты. Девчонка лежала на диване. Одна рука свесилась на пол, другая расположилась на груди. Голова повернута сильно вправо. Можно было подумать, что мы имеем дело с несчастным случаем или убийством. Глаза моргнули раз, потом ещё. Она обманула нас, а мы поверили.

У окна стоял человек. Это был мужчина. Он смотрел в сад, лица его было не видно. Широкие плечи и спортивное телосложение выдавали в нём любящего себя человека, возможно в чём-то нарцисса. Человек повернул голову. Это был Наблюдатель. Девчонка моргнула и наблюдатель исчез. Моргнула ещё раз и мужчина у окна появился снова. Так она забавляла свой разум, щекотала себе нервы и ждала, когда ей надоест эта игра, не имеющая ни конца, ни победителя. Время уходило за горизонт, диван изнемогал от её присутствия, и нечего было предложить самой себе, кроме как отправится в путешествие по собственным мукам. Она хотела его видеть и чувствовать. Остаться наедине, а не наблюдать в саду. Наслаждаться им, а не в сотый раз думать о нём. Ещё хотелось шампанского и ходить обнаженной из комнаты в комнату, поглядывая в окно сквозь тонкую занавесь из тюля, но не было ни того, ни другого.

Стало душно от собственного бездействия. Она скинула робу и совершенно обнаженная подошла к стеклу. В её комнате, как и у всех здесь, не было штор из газовой ткани, а был лишь выходящий из недр потолка плотный экран, не пропускавший свет, который опускался и поднимался автоматически с приходом времени сна или бодрствования; и теперь он был поднят. Она смотрела вниз, на сад, ведь больше смотреть было некуда во всем здании, из любого окна. Глаза её медленно двигались, рот чуть приоткрыт, под ладонями холодило стекло. Но что это? Она смотрела замерев, дыхание перехватило, пульс усилился, губы озарила улыбка. Девчонка увидела, как он там внизу, поодаль от остальных, как всегда и так же поступала и она, и это сходство так нравилось ей; он безмятежно лежит на широкой скамье, прикрыв глаза. Она не отводила взгляда, ей хотелось облизать стекло и чтобы в этот момент он посмотрел на неё, но он открыл глаза раньше и вместо ожидаемого ею восторга или хотя бы улыбки, она увидела лицо человека сильно удивленного и одновременно сконфуженного от увиденного. Она приложила разгоряченный лоб ко стеклу, увидела себя со стороны и ей это не понравилось: развеялось очарование, потухла страсть, подступил стыд. Девчонка хлопнула рукой по по прозрачной поверхности от безысходности и сбежала обратно на диван. Слёзы очищали разум от скверных мыслей.

Наблюдатель сначала не поверил своим глазам. Он помнил, где находится окно Девчонки и периодически, выходя в сад, украдкой смотрел туда, но лишь один взгляд, а после осматривал свои владения и населяющих эти владения жителей, погружаясь в мысли о глобальном своём проекте, о его состоянии на сегодняшний момент и, конечно, о его славном будущем и пользе, которую он принесёт. Для него польза была главным результатом, хотя до конца он сам не понимал, как выразить эту пользу, в чём она проявится и каким образом он и его последователи будут её измерять, чтобы получить или не получить удовлетворение от проделанной работы. В любом случае, сейчас он находился в самом начале пути, когда за спиной от прежней модели общества остались лишь руины и новый формируемый им и его помощниками уклад только начинает насаждаться, когда продолжают писаться инструкции и догмы, когда совершаются и исправляются ошибки, когда много работы, которая перекрывает всё время, и даже иногда дыхание, когда мысли ещё вертятся в круговороте событий и всё, что ты хочешь – продолжать идти вперед, а лучше бежать, чтобы скорее не то что увидеть ту самую цель, но хотя бы ощутить и узнать её легкие очертания и дай бог, чтобы это не был мираж, наконец-то остановиться и перевести дыхание и отметить на карте ту самую заветную точку. Этот привычный ход мыслей нарушил один взгляд на её окно. Нет. Ему не не показалось. Из памяти, как из дыма, а на самом деле пара, появилось воспоминание, когда она принимал душ у него в комнате. Огромное стекло, за которым была она сейчас точь в точь походило на стекло душевой. Сейчас она откроет воду и все повториться. Но вместо этого, она вновь исчезла, хлопнув не дверью, как в тот раз, а своей маленькой аккуратной ладошкой, так же беззвучно и внезапно.

Он сел на скамью и задумался. Было бы глупо идти к ней и объясняться, успокаивать при необходимости, возможно, целовать и гладить по голове, как иногда он делал с особенно капризными, или предлагать пополнить счёт. Она была другая и теперь Наблюдатель хотел знать почему. Он укорил себя, что не заметил этого раньше. Её поведение могло поставить под угрозу весь эксперимент. Он подходил к такой черте. В конце концов её всегда можно исключить из группы испытуемых. Вряд ли кто-то заметит. Она нелюдима, замкнута. И при этом проявляет к нему такое внимание. Опасения делили свое место с гордыней. Он не мог ответить себе, что делать дальше. Пока он размышлял об этом, словно двигаясь по лабиринту без выхода, кто-то коснулся его спины. Он обернулся. Это была она. Трогательная, очаровательная, с нежностью во взгляде. Когда ты не знаешь, что делать, ты зовёшь бога или психоаналитика, но пришла она – едина в двух лицах, прекрасный Янус, сошедший с третьего этажа и, слава богу, сейчас она была одета.

– Здравствуй. – Едва слышно, будто не прожевав, произнёс он, вынимая из уха берушу.

– Привет. – Тихо ответила она, глаза её блестели.

Д

Его скулы напряжены, плечи напряжены, руки напряжены. Он не ожидал, что я так просто подойду к нему? Он хочет, чтобы я не думала, чтобы я упростила себя до уровня камня на этой гравийной дорожке. Не дождётся.

Он хотел сделать меня одной из подопытных, что не мыслят, но существуют? Не вышло и мы оба не знаем почему. Я не всё помню, я не всё чувствую, но то, что осталось гонит меня к нему, чтобы разделить с ним себя, свои страхи и страсти. Что-то случилось. Из темной пещеры одиночества я выхожу на свет и мне мало света. Создатель будто сам испугался своего создания.

Да, будет проще, если я стану проще. Нет проблем у того, у кого нет желаний. Иметь желание – это не необходимость. Это волевой акт, направленный в будущее. Наверное он верит, что мы уже в будущем и нет никакой необходимости иметь желания. Но со мной так не получилось и я вновь и вновь хочу выйти за рамки мертвенного благополучия. Обжечься, ошибиться, ушибиться. Не все ли равно, если ты реализуешь свои желания? Желание как часть тебя изнутри, а не как чья-то часть кого-то снаружи, извне.

Какие у него руки. Эти руки выдержат любую ношу. Даже меня, даже мое эго, ломающее всю систему. Сам он не стал проще, понимая, что упростив себя, потеряет контроль над происходящим, станет одним из этих живых зомби и уже не он, а им будут управлять, не он а ему будут указывать, что делать, не он, а кто-то другой будет анализировать его. Нет, он не хочет становится в стойло с другими, так почему же я должна? Давай уж вместе, дорогой, препарируем себе мозги таким образом, чтобы уже не хотелось никуда бежать, наденем вместе эти невидимые ошейники и скрепим их на один поводок. Ты ведь откажешься.