Текст книги "Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга"

Автор книги: Павел Рудич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Anamnesis vitae

Учась многие годы лечить, поневоле научаешься и убивать.

Судьба не лечится

Некоторые больные, что с ними ни делай, упорно лезут на тот свет. Как будто ждут их там и срок встречи давно назначен.

Прихожу на работу и в реанимации обнаруживаю сына своего соседа по лестничной площадке. Идиот этот спер у папы ключи от машины и по пьяни въехал в столб. Машина – в хлам, череп идиота – того хуже: обе лобные доли мозга размазались по рулю. Дежуранты произвели над ним филигранную нейрохирургическую операцию: выломали на хрен «пассатижами» внедрившиеся в мозг осколки костей черепа и отсосали большую часть мозга, разбитую всмятку и похожую… Правильно! На манную кашу пополам с малиновым вареньем. Над всем этим безобразием красиво ушили мягкие ткани.

К утру парень был уже в сознании. Спрашиваю:

– Что ж ты, Костя, папин «лексус» так уделал?! Убьет тебя папаша, если жив останешься!

– Зачем «убьет»? Это же я машину разбил! Не чужой какой-нибудь…

В предбаннике реанимации мама Кости уже всю плешь проела папе на тему: «Где хранить ключи» и «У всех муж как муж, и только моему все по фигу: и жена, и дети. Одни девки и выпивка на уме».

Рассказал я им о Костиных делах и посулил благоприятный исход.

Не тут-то было! В пустое место Костиного черепа набежала кровь. Образовалась массивная гематома, которая сдавила остатки его бестолкового мозга. Костя впал в кому и стал целенаправленно отбрасывать тапочки. Взяли мы его еще раз в операционную и удалили гематому. У Кости развилась деструктивная пневмония, и он половину легких выкашлял на потолок через трахеостому.

Кое-как справились мы и с пневмонией, и тут же у Кости возникло массивное желудочное кровотечение. Это не редкость у больных с тяжелой черепно-мозговой травмой. Кое-как, с чехардой: «отделение – реанимация; реанимация – отделение» и так пять раз, остановили и кровотечение.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Настал-таки день, когда мы осторожно заговорили о выписке. Тут Костя и его родители встали на дыбы!

– Это как же он с таким дефектом в костях черепа будет жить? А если упадет или кто из друзей кулаком в дыру въедет?! Опять же, мы новую машину купили…

Объясняли мы долго, что не стоит торопиться и закрывать дефект. Говорили, что слаб еще Костя и что надо, как минимум, с полгода подождать… Родители кивали и даже как будто соглашались. А потом поднялись на крыло и увезли сына в Москву, где в больнице Икс, за немалые деньги, закрыли Костину дыру дешевой пластмассой.

После этого Костю стали бить судороги. А так как (напоминаю) жили они со мной на одной площадке, то через две ночи на третью меня начали призывать к содрогающемуся в пароксизмах Косте. В конце концов Костя впал в эпистатус [18]18
  Эпилептический статус– часто повторяющиеся или непрерывные судороги.


[Закрыть], из которого его удалось вывести только хирургическим удалением пластмассовой пластины, закрывающей дыру в его черепе.

А еще через два месяца Костя попал уже в гематологию с дебютом миелолейкоза, который, несмотря на все медицинские усилия, свел его в могилу. Были по этому поводу длительные разбирательства и пересуды. Как же в самом деле: произвели во время всех Костиных злоключений бесчисленное количество анализов, а заболевание крови – не диагностировали! Но сколько мы ни анализировали старые истории болезни и стекла с мазками Костиной крови, указаний на возможный лейкоз – не обнаружили.

Через год после смерти Кости, пришел ко мне домой его отец с бутылкой водки:

– Извини, – говорит, – что не коньяк, но поминают всегда водкой. Давай выпьем и помиримся!

– А мы – ссорились?

– А то! Мы ведь все бумаги на тебя для прокуратуры подготовили, но я сказал: «П. К. – человек!» Уважаю, хоть ты нашего Костю и загубил! Не бзди! Не будем мы никуда писать. Проехали.

Что делать? Выпили, помянули.

Но мать Кости при встрече старается на меня не смотреть и не здоровается.

Anamnesis vitae

В Кабарде, в Заюково, жил легендарный целитель Адам. Лечил он не лекарствами, а словом, советами. У дверей его полуразвалившегося дома всегда толпились люди.

Однажды к Адаму пришла чета супругов. Оба они были очень толстыми. К Адаму они обратились в надежде похудеть. Адам посмотрел на них, горько улыбнулся и сказал, что не о том они беспокоятся, и что через полгода один из супругов умрет. На вопрос «кто?» он ничего не ответил и занялся следующим больным.

Через год эти люди вновь обратились к Адаму, уже с претензиями:

– Прошел год, но мы оба живы и здоровы!

– А что вы хотели год назад? – сказал Адам. – Посмотрите на себя!

За год любящие супруги, ожидая неминуемой смерти одного из них, извелись так, что страшно похудели.

I

Мой хороший знакомый и коллега (назовем его Борода) долгое время жил холостяком. Привычки он имел соответствующие. Все они были связаны с неумеренным употреблением алкоголя и женщин. Но в душе Борода был человеком домашним и тяготеющим к семейному уюту. Поэтому рестораны и прочий казенный общепит он не жаловал и все пьянки-гулянки праздновал по-семейному, у себя на квартире.

Естественно, что такое его счастье огорчало многих, а пуще всего – соседей. Они неустанно направляли кляузные эпистолы во все внутренние органы нашего города с требованиями покарать вертопраха. Мол, громкая музыка до утра, на лестнице от перегара не продохнуть и диваном Борода скрипит так, что два подъезда с ритма сбиваются.

Конечно, куда им, убогим, поспеть за Бородой! Он ведь, в самом деле, имел черную разбойничью бороду, зверский сверкающий взгляд и неутомимость секс-машины с электрическим приводом. Женщины постоянно теряли у него на дому головы и прочие предметы интимного туалета. О том, что Борода шизофреник, тогда никто не догадывался.

Кляузы доходили и до администрации больницы. Но Борода никогда похмельем не страдал, всегда был собран, пунктуален и работоспособен. Поэтому в личную жизнь его начальство не считало необходимым вмешиваться и оставляло кляузы без последствий.

Соседям Борода мстил следующим образом. В теплую погоду, дождавшись, когда под его окнами соберутся погреться на солнышке соседские бабушки – старушки и мамки с колясками, Борода выставлял на подоконник открытого окна колонки проигрывателя и запускал на средней мощности, дабы децибелы не глушили кладбищенскую тоску, запиленный виниловый диск фирмы «Мелодия» с «похоронной» музыкой.

Особым успехом пользовался «Траурный марш» Фредерика Шопена, он же – Соната № 2, оп. 35, часть 3. Уже после первых рвущих душу тактов вступления старушки поспешно покидали насиженные места и отправлялись сочинять очередную коллективную жалобу на нашего меломана. Мамаши же с колясками, наоборот, усаживались поудобнее на нагретые бабкиными задами скамейки и закуривали: детишки под траурного Шопена и скорбного Мендельсона спали лучше, чем под надоевшие колыбельные типа «Спи моя радость, усни».

Приходившему вскоре участковому, Борода демонстрировал диск и декламировал:

– Поправьте меня, пожалуйста, если я неправ, но ни Шопена, ни Перселла, как мне кажется, у нас никто не запрещал! Я, видите ли, люблю эту музыку и слушаю ее строго после семи и до двадцати двух. Какие могут быть претензии?!

Участковый, проконсультировавшись в очередной раз по поводу своей эпилепсии и неизлечимой стервозности жены («А нет ли у нее психического заболевания?»), уходил писать рапорт о том, что меры к нарушителю приняты.

II

Удалить некоторые опухоли мозга так же просто, как из торта под названием «Киевский» удалить орехи, сохранив при этом все кондиции торта: форму, кремовые завитки, коржи и так далее. Словом, это должен быть все тот же киевский торт, но без орехов. Вот и мозг надо лишать опухоли так, что бы все структуры его сохранялись и были работоспособными.

В тот день мы с Бородой как раз отковыривали такую опухоль, примостившуюся на основании мозга, в самой середине куста из мозговых артерий и вен. На пятом часу операции, когда стало совершенно ясно, что мы не сможем удалить опухоль целиком, Борода сказал, тыча наконечником аспиратора в опухолевый узел:

– Вот тут, за углом, всегда такой бардак! Шумно и плохо пахнет.

– Шутки шутишь? Ты, Михаил, лучше суши тщательнее! Видишь, сопливет на полвторого! Деятель! Пахнет ему! Не нюхай.

– Что мне – «нюхать»! У меня самого точно такая же опухоль. Уже в нос проросла, и запахи я не чувствую…

– С чем тебя и поздравляю! Только ты уж определись: «воняет» или «запахи не чувствую»! И давай-давай, не спи! Завтра, кстати, приходи на работу пораньше. Мы с тобой вдвоем остаемся: Нифантий себе отпуск продлил. Из Крыма он, хрен старый, выбраться не может. Каждый год одно и то же! И Мария на три дня отпросилась. Свекровь у нее умерла. Отпустил. Нельзя же девушке такой праздник испортить!

* * *

Поздно вечером мне позвонил зам главного врача большой ЦРБ, расположенной в городке неподалеку от нашего областного центра.

– Что это вы нас решили проверять? И зачем ночью и так аврально? Прямо не проверка, а захват подпольной нарколаборатории ОМОНом!

– А вас только так и надо!

– Нет, серьезно! Приехал этот ваш доктор… Который с бородой! В десять вечера явился и потребовал предъявить истории болезней всех больных с нейротравмой. Ночью сделал обход и такого понаписал в историях! Теперь нас всех тут под суд можно отдавать!

Говорю:

– Давно пора!

А сам думаю: «Допился-таки, Мишка!»

ЦРБ продолжает кипятиться:

– Если нас – сажать, так вас всех давно расстрелять пора без суда и следствия! Уж извините за откровенность! Вот что он написал в истории больного Сергеева (мы этому Сергееву двухстороннюю трепанацию черепа сделали, но патологии не нашли)… Но и у вас такое бывает, наверное? Пишет, значит: «Изучать неврологию надо, а уже потом лезть с немытыми руками оперировать черепно-мозговую травму». Это что?!!!

Показали ему больного, которого мы хотели выписать домой на долечивание, так он взвился: «Как это домой?! С трахеостомой, с мочевым катетером, с зондом в желудке, с пролежнями?!» И написал… Где это? Ага, вот: «Нельзя свое говно по невинным размазывать! Нельзя решение проблем медицины перекладывать на самих больных и их родных».

Сейчас он в моем кабинете с родственниками больных беседует. На предмет взяток. Расспрашивает, кто кому сколько дал и за что. Я понимаю: пришло новое начальство, новые методы контроля. Но не до такой же степени! Поговорите вы с ним! Мы тут сами наведем порядок. Не впервой. А истории – перепишем!

Я позвонил Бороде на мобильник:

– Ну что, Миша, заканчиваешь? Ты вот что сделай: собери все истории, в которых ты сделал записи, и привези сюда. Проанализируем, примем меры. Тамошние лиходеи пусть пока дубликаты историй заведут. Или мне лучше самому подъехать? А то местное начальство мне уже названивает…

Борода спокойно ответил:

– Сам справлюсь! А вот с историями вы хорошо придумали. Тут такое творится! Завтра утром расскажу.

III

Но утром Борода на работу не пришел. Запланированная операция повисла в воздухе. И тут же мне донесли, что с сегодняшнего дня Михаил находится в отпуске. Было, мол, от него заявление, и главный его подписал.

Побежал к главному:

– А вы знаете, В. К., что я один остался в отделении? Как вы могли подписать заявление Бороде, не спросив меня?

Главный помрачнел:

– Как это «один»?

Секретарь нашла Мишкино заявление. Вот его текст: «Прошу предоставить мне отпуск, в связи со смертью моей свекрови на десять рабочих дней». В верхнем левом углу Борода написал за меня, не меняя своего почерка: «Не возражаю. Зав. отделением (ФИО)» – и спародировал мою подпись. Тут же красовалась разрешающая виза главного врача: «В приказ».

– У Бороды не может быть свекрови… Он все-таки мужчина. У него и тещи быть не может. Он не женат.

– Что значит «не женат»? Он уже полгода как женился на своей однокласснице из Ростова. Мне это зав облздравотделом сказал. Миша ведь его протеже. Вот он и приглашал босса к себе на свадьбу.

– И что? Сходил босс на свадьбу?

– Нет.

– Не удивлюсь, если никакой свадьбы и не было! Женился! Да наши больничные тетки за полгода до свадьбы все бы знали! Не верю!

Но я ошибся. Часов в шесть вечера, когда я уже закончил операцию (в ассистенты пришлось взять небритого и не выспавшегося дежуранта, задержав его после смены), в ординаторскую пришла сильно беременная и заплаканная девочка. Девочка похлюпала носом и объявила себя женой нашего Бороды. Сам же Борода, с ее слов, нашел себе пристанище в психиатрической больнице.

Жена поведала нам его печальную историю. Утром Борода на работу не пошел. Сидя в трусах на постели, он читал истории болезни, привезенные им из злосчастной ЦРБ. Делал какие-то пометки, куда-то звонил и вел долгие профессиональные разговоры. Суть этих разговоров жена не уловила.

– Но ругался очень! – сокрушалась беременная сирота.

Затем Борода оделся и пошел «погулять». Жена последовала за ним на некотором расстоянии. Борода зашел в дорогой ресторан и в полупустом зале занял угловой столик. Жена присела там же. Борода заказал себе чай без сахара и тарелку гречневой каши без масла. Официант отказался было принимать такой заказ, но Борода поднял на уши всю администрацию ресторана: «Значит, как бандитов и проворовавшихся чиновников с олигархами устрицами кормить, так вы „будьте любезны!“, а как покормить простого врача кашей, так „пшел на хуй“?!»

Вскоре несладкий чай и сваренная в отдельной кастрюльке гречневая каша явились на столе перед доктором.

Поев, Борода заявил, что денег у него нет.

– Но я взамен денег могу вам прочитать лекцию! На любую тему. Рекомендую лекцию о вкусной и здоровой пище. Вам это будет интересно. А еще лучше, я вам станцую! – И, не дожидаясь согласия, Борода принялся танцевать.

– Такой дикий танец! – рассказывала мне его плачущая жена. – Ни на что не похоже! Я так испугалась!

Когда ресторанная челядь стала говорить танцующему, что денег им не нужно, Борода пришел в ярость и принялся крушить помещение. Перебил посуду, сломал несколько столиков. Ворвался на эстраду и разгромил ударную установку.

Подоспевшая милиция с большим трудом фиксировала нашего коллегу, но в отдел его не повезла: безумие было слишком явным. Милиция вызвала на себя специализированную бригаду «скорой», и Бороду увезли в психбольницу.

Вышедший на работу через два месяца Борода был тих и печален.

Как-то он пожаловался мне:

– Больше всего я боюсь, когда у меня появляется намек… Да, только намек на хорошее настроение!

Вскоре после выписки жена его родила девочку с черными и тревожными, как и у Миши, глазами.

И вот что удивительно: Борода всегда не любил рестораны, но и первый приступ безумия, и все последующие случались с ним именно в этих злачных местах. Так, однажды он выпил в баре двенадцать коктейлей и, заявив, что степень его опьянения не соответствует количеству выпитого, потребовал выдать ему весь недолитый в коктейли коньяк в чистом виде. «Иначе, – кричал Борода, – я сейчас же поеду к судмедэкспертам и сдам кровь на алкоголь! Если в ней алкоголя будет мало – под суд пойдете!» Коньяк ему выдали, но тут же, втихаря, вызвали милицию, а та уже определила Мишу в психиатрию.

Психиатры Бороду жалели и долгое время не определяли его на инвалидность. А у нас ничто не поворачивалось поставить вопрос о его трудоустройстве. Жена, маленькая дочь… Нейрохирургическая зарплата была побольше, чем в любом из тех мест, куда мы могли определить Бороду.

Но однажды он пришел на очередную психиатрическую комиссию и выложил на стол груду медикаментов, которыми его снабжали добрые психиатры бесплатно.

Миша сказал:

– Я это никогда не пил и пить не буду! У меня жена молодая, и мне не хочется огорчать ее своей несостоятельностью: от ваших таблеток совершенно не стоит! Что мне теперь, на виагру всю жизнь работать?!

Тут же его определили на вторую рабочую группу инвалидности, и Миша уволился.

Дружбу с ним мы не прерывали. Я частенько бывал у Миши дома.

Складывалось впечатление, что в его квартире постоянно шел ремонт, но это было не так. Просто, начав дело, Борода редко доводил его до конца. Решив, например, починить люстру, он ставил под ней стол, взваливал на него книги, чтобы по ним подобраться к проводке, но ничего сделать не мог, а стол так и оставался стоять, загромождая комнату. И так во всем. Посередине этого хаоса бродила одинокая малышка с сопливым носом и растерянная жена Бороды с тряпкой в руке.

А потом Борода и его девочки исчезли. Соседи рассказали, что однажды к дому подкатил грузовик, и работяги побросали в его нутро все нехитрые пожитки Мишиной семьи.

Сам Борода с домочадцами сел в такси и убыл в неизвестном направлении. По нашим агентурным данным, из квартиры Борода не выписался. С работы он не увольнялся, и его трудовая книжка до сих пор хранится в сейфе отдела кадров.

Anamnesis vitae

Заведующему нашим урологическим отделением 65 лет. Как начал он в молодости бегать марафонские дистанции в погоне за здоровьем, так и бегает до сих пор. Чуть где объявят о марафонском забеге в честь какого-нибудь праздника, так он сразу летит туда со своими тапочками.

После каждого марафона месяцами лежит в кардиологии. На работе мы его почти не видим.

Сын нашелся

– Алло! Это 7440209? Прошу меня простить, но ваш телефон я нашла в записной книжке моего сына. Знаете, я его, сына, второй день ищу. Ушел с приятелями, и вот все нет и нет… Может быть, вы что-нибудь о нем знаете?

Зовут Михаилом… Михаил Вышеславцев. Что?! Он у вас?!

Ой, подождите минуточку… Голова… Что-то худо стало… Я ведь уже все больницы обзвонила и морги!

Как «не все»? Я по справочнику везде звоню. Всем его приятелям, на вокзалы, больницы, отделения милиции… В ФСБ и наркоконтроль звонила…

С ним все в порядке?

Говорите, руки-ноги целы и вообще приличный парень? Одет чистенько?

Да он хороший у меня мальчик.

Только слабохарактерный. Предложат выпить, нюхнуть, уколоться – за компанию всё сделает.

Аспирантуру бросил…

Сколько его лечили. И у Маршака, и у Назаралиева. От пьянки, наркотиков.

Женился. Жена – дура. Он чуть свет на работу убегает, так она и не встанет. Ни завтрака, ни кофе с бутербродом. Так весь день и носится по больнице на одних сигаретах. Желудок болит, язву нашли.

В этом году плюнула я на его женульку и повезла Мишку прямо насильно в отпуск, на море.

Разделся он на пляже – смотреть страшно: кожа да кости. Бледный. Вся спина в прыщах…

Месяц его откармливала. К концу отпуска на человека стал походить: глаза заблестели, улыбаться стал…

Вы его к телефону позовите…

Нет, не надо. Я сейчас сама подъеду на такси…

Говорите, не увезти мне его на такси?

Понятно. Значит, опять напился. Вы уж его утром никуда не отпускайте. Скажите – мать приедет. Продиктуйте, пожалуйста, свой адрес…

Так, записываю…

А квартира? Не ошибусь?

Хорошо. Спасибо вам большое.

Голос у вас приятный. Трезвый. Может быть, мой Миша, наконец, в хорошую компанию попал. До свидания… Утром увидимся.

Женщина вздохнула и положила телефонную трубку.

На другом конце провода сделал то же самое и санитар морга:

– Как это ее так угораздило удачно ошибиться номером! Миша…

Вон какой смирный лежит. Целехонький. Видно, передоз…

А компания у него в самом деле приличная: на соседнем столе – наш профессор после аортокоронарного шунтирования. Слева деваха – блондинка после криминального аборта… А вон тот – звезда: певец из соседнего кабака….

Никаких бичей и бомжей… Чистая публика.

Пойду и я спать. Дело к утру…

Жмуриков больше не привезут – мест нет.

Утром мамка этого Миши нальет мне не радостях: шутка ли – сына пропавшего нашла!

Кончились, стало быть, теперь все ее страхи и заботы!

Anamnesis vitae

Иногда неосознанно, подсознательно, человек хочет заболеть. Он и заболевает, и болеет, при отсутствии болезненного субстрата. Но придуманная болезнь не делается легче от того, что она не существует: человек может от нее погибнуть, а при вскрытии ничего не найдут.

Но если есть самовнушенная болезнь, то должно быть и внушенное выздоровление. Главное, чтобы человек хотел выздороветь и верил в выздоровление. На этом желании и вере и основаны все чудесные исцеления.

Прощание с Новым годом

Ах, Новый год! – говорят, – Новый год! Новое, мол, счастье и прочие успехи в личной жизни. Для кого Новый, а для кого и Последний! Лично знаю с десяток людей, для которых дело обстоит именно так. И что в нем нового? Все старое никуда не исчезает, а плавно перетекает из года в год. Переливается пустое в порожнее.

* * *

Найти тридцать первого декабря в больнице нормального человека – совершенно невозможно! Все бегут, спешат, горячатся и опаздывают. Спешащие выписаться «под елочку» больные осаждают ординаторскую и кабинет старшей сестры. Врачи – неуловимы. Сестры лихорадочно румяны и предвкушают. Все говорят громко и разом, не слушая друг друга. Часто и немотивированно смеются. Тихо и уютно только в холле, где стоит наряженная елка. Зеленый такой маячок, посылающий добрые лучи из детства.

Зазвал в кабинет Липкина.

– Слушай, Иосифович. Еще раз напоминаю: я уеду из города до второго января. Все вызовы и срочные консультации – на тебе. Договорились?

Тут же пришла начмед и стала нудить о том, что отчет за год надо сдать не позднее пятого января.

– Естественно, Ольга Сергеевна! – говорю я. – Не вопрос! Как из пушки и именно пятого!

К отчету я еще не приступал. Как-то так повелось, что пишется он в последнюю ночь перед днем сдачи.

Позвонила жена и долго перечисляла, что я должен прикупить к столу. «Хорошо, хорошо, хорошо, – соглашаюсь я со всем. – Обязательно! Нет, не опоздаю… Еще бы… Целую!»

Пришли тетки из пятой палаты:

– П. К.! Нельзя ли хоть на Новый год убрать из нашей палаты эту молодуху с дитем? Ни днем ни ночью покоя нет!

Эти тетки уже слоновью тропу ко мне протоптали со своими претензиями! Хорошо, что перед праздником есть места в люксах. Юную мамашу и ее гидроцефала переводим в одиночную палату с душем и туалетом.

– Нет, – говорю, – Юля, платить ничего не надо. Лежите в праздники здесь. Но когда появится платный клиент – придется перейти в другую палату. Уж не обижайся!

Пришла дикого вида девка лет пятнадцати. Вся в перстнях, прыщах и пирсинге. Стала просить, чтобы ей разрешили побыть с умирающей матерью в реанимации. Позвонил я в реанимацию Альберту, и тот дал добро. Получив такой подарок, счастливая девица ушла, позванивая колокольчиком в носу. Славная у нее будет новогодняя ночь!

Как трамвай на стыках, день догрохотал до позднего вечера. Я сел поудобнее, вдохнул поглубже, сделал беззаботное лицо и позвонил домой жене:

– Слушай, жена! Тут такое дело! Вызывают меня в город Н. Срочно. Там у них больной затяжелел… Я понимаю! Я согласен! Но что мне прикажешь делать?! Не ехать?! Давай не будем… Что значит «как всегда»?

Бросила трубку. Я оделся. Попрощался с дежурными. Еще и еще раз поздравил их с Новым годом и посочувствовал. Но они, похоже, не очень грустят. В праздновании Нового года на работе в отделении – масса привлекательного и неповторимого!

Вышел из больницы. Обошел ее и вернулся в здание через неприметную дверь. По черным лестницам, коридорам и переходам добрался до запасного входа в наше нейрохирургическое отделение. Своим ключом открыл дверь и незамеченным проскользнул в кабинет. Закрылся на задвижку. Зажег настольную уютную лампу. Поставил на стол вазу с еловыми ветками и прикрепил к ним два блестящих шара. Рядом с вазой зажег свечу. Запахло хвоей. Выставил на стол корзинку с мандаринами, а из холодильника достал бутылку коньяка. Включил вполголоса магнитофон. Окуджава запел:

 
Ель моя, Ель, – уходящий олень,
зря ты, наверно, старалась:
женщины той осторожная тень
в хвое твоей затерялась!
 

Я добился нужного: аромат хвои и мандаринов смешался со священным запахом дымка свечи. Мерцают елочные шары, фиолетовые тени от хвойных лап колеблются на эмалевой стене. Налил коньяк в широкий стакан и с наслаждением выпил. Стало светло и спокойно. Установив таймер в телевизоре на 23.55, я растянулся на заслуженном диване.

Уже засыпая, я слышу громкое тиканье часов. Но часов в кабинете нет. Что они отсчитывают, эти призрачные часы? Что произойдет, когда они остановятся?