Текст книги "«Я пришел вас убить»"

Автор книги: Павел Амнуэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Павел Амнуэль
«Я пришел вас убить»

Он стоял за дверью и шумно дышал. Или ей казалось? Наверно, казалось. И еще ей казалось, что он нашел в передней тяжелый молоток, лежавший в нижнем ящике, где обычно хранят принадлежности для ухода за обувью. Молотком он мог разбить замок. Или не мог? За полчаса, прошедшие после того, как она заперлась от него в туалете, он не произнес ни слова. Сначала колотил в дверь, толкал плечом, но быстро понял бесполезность попыток. Ходил по кабинету, она слышала его шаги. Потом шаги смолкли, и вот уже семь минут (она посматривала на часы) он молча стоял за дверью и дышал так громко, что звук отдавался у нее в ушах. Конечно, ей только казалось. Возможно, он сидел в кресле у компьютера и ждал, пока ей надоест прятаться и она выйдет сама.

Она не кричала. Звать на помощь было бесполезно. В старом, начала прошлого века, здании на Эйкен-стрит были толстые стены и прекрасная звукоизоляция. Потому она и сняла здесь однокомнатную квартиру, превратив ее в кабинет.

Если он уселся в кресло и ждет, когда у нее сдадут нервы, то вряд ли услышит, если говорить спокойным тоном. А иначе говорить с ним нельзя – она это понимала. И он, скорее всего, понимал, что она понимает.

Прислушивался?

– Питер, – позвала она наконец. Шла тридцать вторая минута, и бездействие становилось невыносимым. – Питер, вы слышите меня?

Молчание. Ушел? Нет, тогда хлопнула бы входная дверь и колокольчики в прихожей отозвались бы ясным печальным звоном.

– Питер!

– Я вас слышу, миссис Вексфорд.

– Давайте поговорим, Питер.

– Давайте поговорим, миссис Вексфорд. Как будто я лежу на кушетке, да? Поговорим. Мне некуда торопиться.

– В три часа придет пациент…

– И что? Позвонит в дверь, не услышит ответа, позвонит по телефону и на мобильный, ответа не будет, и он уйдет. Только и всего.

Телефон пока не звонил ни разу, она бы услышала. И мобильный – вот закон подлости! – она оставила в кармане жакета.

– Чего вы хотите, Питер?

– Я сказал, миссис Вексфорд. Я пришел вас убить. Подожду, когда вы выйдете, и убью.

Никаких эмоций, но внутри напряжен, внутри он комок нервов. Понимает, что не все идет по плану. А был ли у него план? Он пришел убивать и точно знал, как это сделает.

– Питер… Вы разумный человек. Полиция быстро вас вычислит. Вас видели соседи. Вы с кем-то поднимались в лифте. Кто-нибудь видел вашу машину. Они будут проверять всех моих пациентов.

– Не вычислит, и вы, миссис Вексфорд, лучше меня это понимаете. Ни в одном из моих погружений не было ничего подобного, верно? Ни в одной, как вы это называли, прегрессии.

– Питер, я не сделала вам ничего плохого. Напротив, наши сеансы…

– Наши сеансы, – прервал он, впервые показав признаки нетерпения, – сделали из меня человека действия. Раньше я был другим. Тряпкой.

– Значит, у вас нет причины…

– Есть, – жестко сказал он. – Мне плохо. У меня кошмары. Я должен вас убить, чтобы не убивать потом. Вы меня понимаете?

Пораженное сознание. Искаженное воображение. Убить, чтобы не убивать. В чем и когда она ошиблась?

Она знала. Она поняла это, когда он позвонил утром и попросил срочно его принять. Поняла по голосу, что случилась беда, а когда он вошел, убедилась в том, что его состояние после прекращения сеансов резко ухудшилось. Она надеялась, что произойдет релаксация, но оказалась неправа. Не было такого опыта в ее практике.

Она прижалась щекой к двери, приложила ухо, пытаясь расслышать, как он движется, где он сейчас и что делает. Хорошо, если сидит. Было бы лучше и проще, если бы он лежал на кушетке, как обычно, но с чего бы ему ложиться? Скорее всего, он стоит за дверью, поэтому слышно его дыхание… Или ей кажется?

– Питер, – сказала она. Сейчас она могла контролировать свой голос, тембр, интонации, модуляцию. За полчаса она не то чтобы пришла в себя – знала хотя бы, что голос не выдаст ее страха. – Питер, сядьте в кресло, так будет удобнее разговаривать.

Если он не захочет… Раньше он беспрекословно выполнял ее команды. Ложитесь – ложился. Можете встать – вставал. Оправьтесь, пожалуйста, – оправлялся, смотрел на нее преданным взглядом.

– Мне удобно. – Голос ровный, бесцветный. Тихий, трудно разобрать слова, она скорее угадала их, чем расслышала.

– Питер, вы помните, при каких обстоятельствах я сказала вам, что больше приходить не нужно, наша работа закончена?

– Миссис Вексфорд, – произнес он с легкой насмешкой после короткой паузы, – я не буду отвечать на ваши вопросы. Вы, верно, думаете, что, чем больше мы с вами разговариваем, тем меньше мое желание убить вас? Убийца или убивает сразу, или не убивает вообще? Голливудская чушь. Времени у меня много, давайте разговаривать. Но отвечать на вопросы я не буду. Хотите, расскажу, что ел на завтрак?

На что она, действительно, надеялась? Отвлечь его внимание? Он прав – голливудская чушь.

– Питер, – сказала она. – На завтрак вы ели омлет с беконом и пили черный кофе без сахара.

– Да, но откуда…

– Потом вы расслабились, расстегнули воротник рубашки, вас потянуло в сон…

Она сделала паузу, она всегда делала паузу в этом месте, он привык к этой паузе, он ее ждал. Если он сейчас что-нибудь скажет, это будет означать, что ничего не получается и нужны другие слова.

Молчание.

– Вы не спите, – продолжала она, приложив ладони к груди, пытаясь унять сердцебиение, которое, как ей казалось, было ему хорошо слышно. – Если вы стоите, сядьте. Если сидите, ложитесь на кушетку.

Показалось ей или она услышала движение? Что-то шаркнуло, скрипнуло. Лег?

– У вас слипаются веки…

– Вот еще, – произнес он с теперь уже не скрываемой усмешкой. – Глаза у меня широко раскрыты, спать нет никакого желания, но вы говорите, миссис Вексфорд, я вас с удовольствием слушаю.

Господи… Он действительно вышел из-под контроля. Последний сеанс был в апреле, сейчас июль…

* * *

Появился он в декабре. Над Таллахасси пронесся ураган «Луиза», и Питер Вене записался на прием, потому что дерево упало на его машину. Так он, во всяком случае, объяснил, когда она спросила о причине, приведшей его к психоаналитику.

«Дерево сломало мою машину, и я понял, что дальше так невозможно. Я слечу с катушек».

Конечно, упавшее дерево было поводом. Она задала стандартные вопросы, записала ответы и неожиданно поняла, что Питер – идеальный кандидат для проведения решающего эксперимента. Такой, какого она искала. Без воображения. Без инициативы. Упрямый – это тоже важно.

Во время четвертого сеанса она решила попробовать. Прошлое, которое вспоминал Питер, было по всем показателям реальным, а не выдуманным. Совпадали многие детали. Настоящее он тоже воспринимал и описывал адекватно, она несколько раз возвращалась к сегодняшнему дню, задавала контрольные вопросы, и он отвечал уверенно, не раздумывая. Значит, есть вероятность, что и будущее в его прегрессии – реальное будущее.

«Питер, – сказала она, скрывая волнение, – давайте поговорим не о прошлом, не о настоящем, а о будущем. О вашем будущем, которое вы помните. Сейчас вы дремлете, вы слышите мои слова. Сосредоточтесь и вы увидите себя через пять дней. Через пять дней – в вашем будущем. Вы вспомните его, как вспоминали сейчас свое детство. Сосредоточьтесь и вспоминайте. Вспоминайте, рассказывайте обо всем и отвечайте на мои вопросы. Когда я скажу «вперед»…»

Она включила запись.

Получилось отлично, она даже не ожидала, что Питер окажется таким податливым реципиентом. Ему было все равно, что вспоминать – прошлое так прошлое, будущее так будущее. В ее практике было всего четыре аналогичных случая, но она ни разу не смогла добиться нужного результата. Контрольные вопросы, которые она задавала пациентам в состоянии погружения, выводили в прошлое, не соответствовавшее реальному. Значит, и с будущим предполагались проблемы, а искаженные картины были ей не интересны. Ей нужен был достоверный результат, чтобы завершить исследование и написать наконец статью в «Вестник психиатрии».

Питер вспомнил тогда, что в субботу, восьмого декабря (сеанс проходил третьего, в понедельник), он утром отсыпался (как всегда), потом позавтракал (булка с семгой, кофе) и отправился в центр, где бродил по магазинам (все как обычно, никакой зацепки), а под вечер неожиданно для себя (настроение вдруг испортилось, он сам не знал почему) затеял в баре ссору с парнем. И не был он таким уж выпившим – пара порций виски, ерунда. Впрочем, парень пришел с девушкой… Подрались. Полиция. Допрос, штраф. Чтобы не провести ночь за решеткой, он заплатил сразу: месячную зарплату плюс пару сотен с закрытого счета. Неприятно.

Когда Питер проснулся и сел на кушетке, потирая затекшую шею, она сказала, что следующий сеанс состоится в воскресенье, девятого, и он не спорил, хотя (она видела) на воскресенье у него были другие планы.

«Ладно», – сказал он, меняя в уме составленный распорядок дня.

Пять дней она провела в ожидании то ли победы, то ли очередного просчитанного поражения. С правильными прегрессиями у нее пока ничего не получалось. Как она считала, по очень простой причине: ни один пациент не мог попасть на линию собственной реальности. Вечная проблема. Даже знаменитому Кейси это удавалось довольно редко, потому-то среди четырнадцати тысяч двухсот пятидесяти шести его записанных пророчеств верными были в лучшем случае чуть меньше четырехсот. Результат эффектный для бульварной прессы и собственной репутации, но для науки ничтожный, не превышавший уровня стандартной наблюдательной ошибки.

В воскресенье Питер явился на сеанс с рассеченной губой и пластырем на левом ухе. Разговаривал, едва раскрывая рот (было больно говорить).

«Дурацкий случай, – сказал он, – не знаю, что на меня нашло».

Она все же заставила его рассказать, а когда Питер ушел, сравнила две записи – нынешнюю и пятидневной давности, сделанную во время прегрессии. Совпали даже цвет платья девушки и форма облака, висевшего над городом (почему-то облако запомнилось Питеру и в прегрессии, и во вчерашней реальности).

Тогда же, в воскресенье, она провела контрольный тест. Не хотела с этим тянуть, да и Питер был настроен на работу – зря, что ли, выделил время в свои выходные?

Он лежал, она сидела рядом. Разговаривали. Она умела улавливать момент, когда пациент переходил грань реальности и говорил уже не о том, что помнил, а о том, что, возможно, составляло его истинную суть и почти никогда с обычными воспоминаниями не совпадало.

В то воскресенье она расспрашивала Питера об отношениях с матерью, о том, что происходило между ним и отчимом. Она уже знала об этом из предварительной беседы, могла сравнить. Питер волновался – собственно, большая часть его жизненных проблем и началась, когда отчим (Питеру было десять) в отсутствие матери жестоко его выпорол, а потом сделал то, о чем Питеру даже в измененном состоянии сознания говорить не хотелось.

Он вспомнил все то же, о чем уже рассказывал, – никаких отклонений. Любой психоаналитик на ее месте сказал бы: «Неинтересный случай». Что делать с пациентом, если он наяву и в погружении рассказывает одно и то же: как он подглядывал за девочками в раздевалке, как ездил с Мэри в Майями, но потом они расстались, потому что… Он и в реальности, и в погружениях давал одну и ту же оценку: Мэри была для него слишком умной – цитировала Киплинга, Шиллера, Марло, о котором он вообще не слышал. На самом деле Мэри не была умна, только начитана, но объяснять разницу было уже бессмысленно. Расстались они семь лет назад, и где была сейчас Мэри – бог весть…

«Питер, – сказала она ему в то воскресенье, – нам нужно работать долго, ваш случай очень интересен для моих исследований. Поэтому, если вы согласитесь проводить сеансы дважды в неделю, я буду платить вам по двадцать пять долларов».

«Тридцать», – сказал он, не раздумывая. Привык торговаться.

«Хорошо, – согласилась она. – Подпишем договор о том, что вы готовы принять участие в научном эксперименте».

«О!» – сказал он, и это был его единственный комментарий. Тридцать долларов на дороге не валяются, и бумаги, приготовленные к следующему сеансу, Питер подписал, не читая.

«Прочтите», – предложила она, а он ответил:

«Миссис Вексфорд, мне самому интересно, и к тому же мое имя будет упомянуто в вашей научной работе? Обо мне никогда нигде не писали».

Она слукавила – его имя не появится в публикации, только инициал П., таковы правила.

* * *

– Мне совсем не хочется спать, – разглагольствовал в кабинете Питер. – Вам не удастся меня усыпить, миссис Вексфорд, эти штучки со мной не пройдут.

Он был прав. Конечно, он ничего не понимал в практике гипноза, хороший гипнотизер мог бы и в этой ситуации усыпить пациента, однако она не была хорошим гипнотизером. Она не гипнотизировала его, когда погружала в состояние, близкое к гипнотическому трансу. Ему казалось, что мысль отделяется от тела и скользит по невидимой оси времени туда, где или очень хорошо, или очень плохо. Оба эти состояния были той энергетической ямой, куда в физике (она помнила со школьной скамьи) скатывается любой предмет, занимая самое устойчивое положение. В психике человека тоже есть свои устойчивые состояния, куда он проваливается, когда разговор (разговор, только разговор!) выходит на нужный врачу уровень доверительности.

Питеру казалось, что его усыпляют, – таким реальным представлялось ему будущее, которое он вспоминал, и прошлое, которое он даже не вспоминал, а погружался в него, как в реальность.

– Понимаете, миссис Вексфорд, – произнес он мягко и многозначительно. Похоже, говорил, глядя, как ему казалось, ей в глаза – там, за дверью. Голос его был грустен, – у меня нет другого выхода. Вы мне его не оставили. Я много думал. Я чуть с ума не сошел от всяких мыслей. Я не хочу, чтобы меня… да. Вы рассказывали, как можно попытаться изменить будущее. Вы сами мне об этом сказали.

Сказала, объясняя, что происходит во время прегрессии и как к этому относиться. Пациент должен быть посвящен в условия эксперимента. Да что теперь говорить?

* * *

«Нет никакой опасности», – объяснила она Питеру, спрятав в ящик стола подписанный договор.

«Вы не будете меня усыплять? – беспокойно переспросил он. – А то ведь я могу не проснуться!»

Где-то он вычитал (или видел в фильме?), как неопытный гипнотизер погрузил зрителя в сон, а разбудить не смог – тот так и помер, бедняга. Чепуха, конечно, но в чепуху большинство людей верит скорее, чем в правду.

«Я не практикую гипноз, – терпеливо сказала она. – Мы просто будем разговаривать. Я буду задавать вопросы. Вы будете рассказывать. В своем роде вы уникальный человек, Питер. Я вам объясню, в чем ваша уникальность и почему я попросила вас участвовать в эксперименте».

«Мне заплатят по тридцать баксов за сеанс?» – в пятый раз уточнил он.

«Вы же подписали договор. Деньги выплачивает университет, поскольку моя работа выполняется по гранту от фонда Хенслоу. Вам-то без разницы: получать деньги из моих рук или на свой счет?»

«Никакой разницы», – торопливо согласился он, будто боялся своим промедлением потерять неожиданно свалившееся на него… не богатство, конечно, не такая уж большая сумма была ему обещана, но и на нее он не рассчитывал.

«Вы меня слушаете, Питер? Эксперимент состоит в том, что вы будете вспоминать свою жизнь. Не прошлую – хотя прошлую тоже, в контрольных погружениях-регрессиях, – но будущую. В психологии это называют прогрессией, но я предпочитаю другой термин: прегрессия, потому что моя методика отличается от общепринятой…»

* * *

Знаменитый американский ясновидец Эдгар Кейси с детства страдал припадками. Он впадал в транс и в этом состоянии, по его словам, мог «связываться» с любым мозгом в будущем времени и черпать информацию о том, что еще не произошло. Кейси умел лечить, потому что из будущего ему сообщали, что нужно сделать, чтобы пациент поправился. Он предсказывал события мирового и локального значения, потому что из будущего ему сообщали, что произойдет с людьми, с обществом, со страной, со всей человеческой цивилизацией. Кейси умер в 1945 году в возрасте 68 лет, точно предсказав день своей смерти.

Леонсия Вексфорд заинтересовалась феноменом Кейси, когда училась на пятом курсе Флоридского университета в Таллахасси. Она стояла перед выбором – заниматься практической психиатрией или делать докторат у профессора Якобса. Профессор был в нее влюблен, он вообще был влюбчив, а у Леонсии был тогда друг, за которого год спустя она вышла замуж – Норт Харрис, студент-физик, восходящая звезда, которой прочили Нобелевку за будущее открытие нового типа взаимодействий. Из двух зол Леонсия, как ей показалось, выбрала меньшее и ответила согласием Норту, бросившему ее три года спустя с малышкой Данни на руках. Он действительно сделал открытие – но не нового типа взаимодействия, а новой возлюбленной, к которой ушел и которая вскоре ушла от него. В физике он добился немногого, и много лет спустя, когда у Леонсии были в Таллахасси свой кабинет и постоянная клиентура, Норт переезжал из одного университета в другой, нигде не задерживаясь больше чем на год, поскольку эксперименты не приносили желаемых результатов, работать в коллективе он не умел и отовсюду уходил сам – в неизвестность, где, слава богу, не было места ни Леонсии, ни их дочери.

Оставшись одна, Леонсия с грехом пополам сделала докторат – не у Якобса, успевшего к тому времени покинуть этот мир, а у Патерсона, – выбрав темой работы психологический феномен Эдгара Кейси. Ей были интересны не столько его пророчества, сколько психология их восприятия. Получив из Ассоциации по исследованию и просвещению, основанной еще самим Кейси, грант на изучение письменного наследия великого пророка, а вместе с грантом и список зафиксированных предсказаний, диагнозов и методов лечения, Леонсия сделала то, чего, как ей представлялось, не собирался делать никто из приверженцев американского гения. Она отделила пророчества и предсказания личной судьбы от историй болезней и излечения (подтвердить или опровергнуть их сейчас не было никакой возможности) и занялась статистикой – сколько предсказаний сбылось полностью, сколько частично, сколько не сбылось вообще.

Ассоциация прекратила финансирование, когда через полтора года Леонсия представила промежуточный отчет, утверждая, что полностью сбывшихся предсказаний всего триста девяносто четыре – столь малый процент от общего числа, что говорить можно лишь о случайных совпадениях. Число несбывшихся пророчеств тоже соответствовало математическому ожиданию. В Ассоциации были прекрасно об этом осведомлены; миссис Вексфорд, как оказалось, не первой исследовала статистику предсказаний, а в выводах своих была даже не десятой. Леонсия не сумела опубликовать статью, поскольку, согласно условиям контракта, результаты принадлежали не ей лично, а Ассоциации.

Что понимала Леонсия в математической статистике и обработке экспериментальных данных? Ничего. Но она многое понимала в психологии, овладела кое-какими методами воздействия на личность, и одну неординарную личность – Карла Гунтера, старшего научного сотрудника кафедры прикладной математики в университете Таллахасси, – приручила настолько, что несколько лет находилась на ее, личности, полном содержании, пока возилась с материалами по «делу Кейси», а потом судилась с Ассоциацией, желавшей заполучить обратно переданные ей документы и требовавшей никогда не использовать результаты во вред устоявшейся репутации главного ясновидца Соединенных Штатов.

Леонсия открыла кабинет на улице Рузвельта, где она принимала пациентов, желавших получить помощь психоаналитика.

Четыре случая, о которых она впоследствии написала небольшую заметку в «Журнал прикладной психологии», заставили ее задуматься. К окончательному выводу она так и не пришла, но с пациентами с тех пор обязательно проводила сеансы по собственной методике.

Идея была проста, как камень с двумя острыми гранями, подобранный однажды на тротуаре и с тех пор лежавший на ее столе в кабинете, – то ли талисман, то ли амулет, то ли просто напоминание о том, что будущее и прошлое суть две стороны одного явления, и раздельно их исследовать недопустимо. Оттого предсказатели, ясновидцы и пророки так часто ошибаются.

* * *

– Расскажите мне о ваших снах, Питер.

– Я вам о них уже сто раз рассказывал, миссис Вексфорд, Леонсия. Можно я буду называть вас по имени? Мне так хочется.

Какое чувство в нем пробудилось? Она ощутила в его голосе непривычную мягкость, он произнес ее имя так, будто…

– Конечно, Питер. Для вас я Леонсия. Вы для меня Питер. Мы друзья.

– Нет, – сказал он иным тоном: грубо, жестко, будто гвоздь в стену заколотил. – Мы не друзья. Я вас убью, Леонсия, не думайте, что сможете что-то изменить.

– Я не сомневаюсь, Питер. – Нужно следить за голосом. Без паники, чувства его обострены, он слышит в ее интонациях больше, чем она может себе представить. – Но мы ведь все равно разговариваем.

– Пока вам не надоест сидеть в темноте.

– Так почему бы вам не рассказать о снах? Давайте поговорим об этом.

Молчание продолжалось слишком долго. Если бы он хотел сказать «нет», ответил бы сразу. Ему самому хотелось выплеснуть все, что скопилось в мыслях и памяти.

– Хорошо. Мы с Дирком выпили пива, я обычно не пью пива на ночь, потом плохо спится, но Дирк поругался с Катрин, ему нужен был собеседник, он много говорил, я не слушал, клевал носом, но пиво было хорошее, я вернулся домой в первом часу, Дирк хотел пойти ко мне ночевать, надо было, наверно, согласиться, тогда, может, и сон этот не приснился бы, но я ему сказал, чтобы шел домой и помирился с Кэт, где он найдет еще такую дуру, что с ним возилась бы, так я о чем…

Он захлебнулся словами, он не хотел останавливаться, но пришлось, он почему-то думал, что, если будет говорить непрерывно, то воспоминание окажется не таким… каким? Ей казалось, что она ощущает не мысли его, а запах мыслей, тягучий терпкий запах, немного противный, хочется сплюнуть… Странное ощущение, но оно время от времени приходило к ней во время сеансов. С некоторых пор. Раньше такого не было.

– Вы хотели рассказать свой сон.

Что-то он сказал совсем недавно, очень важное, она должна вспомнить. О Катрин, которую Леонсия знала по рассказам Питера? Он был влюблен в жену друга, она часто возникала в его погружениях, но в прегрессиях почти никогда, и Леонсия для себя решила, что то ли с другом, то ли с его женой случится в будущем что-то не совсем хорошее. До конкретного разговора об этом они во время сеансов так и не добрались. В апреле, когда она сказала, чтобы он больше не приходил…

Стоп.

Он сказал только что…

– Я не хочу вспоминать сон. – Капризный голос, как у ребенка. Это хорошо, он хочет рассказать, но хочет, чтобы его заставили. Не это главное. Он только что сказал…

– Этот суд… Та же комната, что много раз…

Голос монотонный, без эмоций. Привычная для него реакция – он вспомнил прежние сеансы, вспомнил себя, лежавшего на кушетке, вспомнил, как закрывал глаза и слышал: «А теперь, Питер, вы вспоминаете… Вы не спите, вы погружаетесь в воспоминания… свои воспоминания о будущем… Будущее – это несбывшееся… Вы его помните, сейчас вам кажется, что перед вами возникает картина…»

Он привык к этим словам, он их не то чтобы выучил наизусть, они проникли в его подкорку, как грунтовые воды, заполняющие подземные пустоты. Она могла не произносить этих слов, когда он ложился и закрывал глаза. Он сам проговаривал их мысленно и уходил в себя, в того, которого еще не существовало в реальности.

– Судья… не могу расслышать ее имени, секретарь произносит его каждый раз перед тем, как она входит в комнату, я слышу, я очень четко слышу имя, но не могу… так неприятно…

Она коротко вздохнула и сильнее прижала ухо к двери. Если он зациклится на имени, как уже не раз бывало…

– Мне сказали, чтобы я встал, потому что будет зачитан приговор.

Вот оно что. В прегрессиях они не дошли до этого момента. Она прервала сеансы, ставшие слишком опасными для его психики. Дошли до оглашения вердикта присяжных, и он очень взволновался, пульс его участился до ста пятидесяти ударов, пальцы скрутила конвульсия, продолжать было нельзя, и она сказала: «Хватит!» Она и сама испугалась. И приняла решение – прекратить. Материала было собрано достаточно, а рисковать психическим здоровьем пациента она не имела права.

Значит, ему приснилось, как зачитали приговор? Можно себе представить… Присяжные вынесли вердикт: «Виновен в убийстве первой степени». В предумышленном убийстве с заранее обдуманным намерением. Какой приговор могла вынести судья в штате, где не отменена смертная казнь?

Бедный Питер. Если бы тогда, в апреле, удалось вытащить из его бессознательного, из памяти будущего – кого он убьет и почему…

* * *

Странно, что никто прежде не обращал на это внимания. С другой стороны – ничего странного, когда важнейшими проблемами человеческой психики и восприятия реальности занимаются дилетанты. Кто работал с тем же Кейси? Профессиональные психологи и психиатры? Нет, «специалисты», так же, как сам Кейси, зацикленные на сверхидее, подверженные сильному психологическому давлению со стороны целителя и пророка. Все, какие возможно, правила проведения экспериментов были нарушены, и сейчас было трудно понять: нарушены по неведению экспериментаторов или правильной методике противодействовал сам Кейси.

А остальные зафиксированные случаи прегрессий или, как говорят на «простом» языке, ясновидения? Доктор психологии из Калифорнийского университета Элен Вамбах погружала в транс профессионального экстрасенса Чета Сноу и предлагала ему рассказать, каким он видит будущее лет через десять-пятнадцать. Сноу увидел, как тонет Япония, уходит под воду Калифорния… Катастрофы одна за другой. Рассказ Сноу поразительно детален, но контрольного эксперимента никто не провел, и потому результат нельзя было считать удовлетворительным.

Она написала статью в «Вестник психологии», и рецензент, в принципе, согласился с ее позицией: да, так называемые прегрессии проводились без соблюдения правильных критериев тестирования. Иными словами, все это лженаука, даже если не было прямых подтасовок. Но она-то не такой вывод имела в виду! Чтобы статья увидела свет, пришлось исправить заключение, и беззубость опубликованного материала не принесла ей морального удовлетворения.

Началась депрессия. Разлад с Карлом был предсказуем: разные характеры, одно время им обоим казалось, что смогут притереться друг к другу, она хотела завести второго ребенка, Данни выросла, у нее появился молодой человек, а Гунтер хотел сына… Вовремя одумалась, представила, как будет растить второго ребенка без отца. Не видела она в Карле главу семейства и не ошиблась. Застала его как-то… вспоминать она не хотела и не вспоминала. Разошлись, и слава богу.

Странно, что именно в тот день, когда она указала Карлу на дверь, к ней на прием пришел человек, ставший первым реальным доказательством ее идеи. Только тогда, когда он ушел, она поняла, что это была победа. Разговор продолжался вдвое больше времени, чем обычный сеанс, потому что, погрузив пациента в измененное состояние сознания, она стала задавать ему вопросы, отличавшиеся от обычных. Что вы ели вчера на завтрак, как провели прошлые выходные, что думаете о президенте Буше-младшем? Он говорил, а она сравнивала с его же ответами на эти вопросы, которые задавала, записывая о нем предварительные сведения, – хотела убедиться в его памяти и психологической вменяемости. Убедилась. В состоянии погружения он прекрасно помнил именно то прошлое, о каком рассказывал ранее. Можно было переходить к следующему этапу, и она задала вопрос, чувствуя, что ступает на тонкий слой льда, который может проломиться в любой момент:

«Сейчас вы видите себя в сентябре нынешнего года. Начало осени. Вы вспоминаете… вспоминаете самое яркое событие этого месяца. Вы помните его так же отчетливо, как то, что вы мне сейчас рассказали о том, как покупали Мэри цветы, и она поцеловала вас, когда вы сделали ей предложение».

«Да-да. – Голос пациента стал звучать глуше, будто что-то произошло с его голосовыми связками, она это отметила и вспомнила: читала у других авторов о таком же феномене, когда реципиент находился в фазе прегрессии. – Сентябрь… В Калифорнии горят леса, очень сильные пожары, трое погибших, в Габоне страшная засуха, умирают от голода дети…»

«Посмотрите на себя в зеркало, – попросила она. – В сентябре, когда в Калифорнии будут гореть леса… Посмотрите в зеркало, что вы видите?»

Он сказал после долгого молчания. Он не хотел это «вспоминать», потому подсознательно сворачивал на телевизионные картинки, полагая, что сам присутствует и видит сверху, как горят эвкалиптовые рощи и спасаются бегством стада животных…

Мэри уйдет к другому, вот беда. В сентябре он не увидит Мэри в зеркале рядом с собой, он увидит ее спину. Мэри не оборачивается, а он стоит на пороге, смотрит ей вслед, и у него нет сил даже крикнуть: «Что же ты делаешь, сука?» Он так думает, но слова застряли в горле, невозможно пропихнуть их наружу. Спазм…

У него действительно случился спазм, голос пресекся, и она прекратила сеанс, сказала: «Возвращайтесь, Томас. Вы лежите на кушетке и ничего не помните».

Он и не помнил. У него было хорошее настроение, он не подозревал, что ждет его в сентябре.

Она прослушала запись после его ухода. Она была довольна, ее гипотеза подтверждалась. Для доказательства нужно было дождаться сентября, не так уж долго – полтора месяца.

В сентябре Томас Холлборд впал в депрессию, потому что Мэри его оставила, дура, идиотка, ничего не соображает в жизни…

Пришлось лечить пациента от депрессии медикаментозно, обычный психоанализ не помогал. И она ведь знала, могла еще в июле сказать ему… И что? Он иначе отнесся бы к поступку Мэри? Ушел бы сам?

Будущее – зыбкая поверхность, покрытая тончайшей корочкой, по которой так трудно пройти до нужного места…

Она не стала проводить с Холлбордом новых сеансов прегрессии, хотя понимала, что теряет прекрасную возможность. Но нет, не все сразу, нужно постепенно, она-то, в отличие от прочих, знает уже, как действовать, чтобы получать о будущем не фантастические, а точные сведения.

Всего лишь правильно, с соблюдением всех научных методик, проводить эксперименты. Наука всегда выигрывает у квазинауки. Без контрольных погружений даже не стоит оценивать правильность предсказаний. В одном сеансе, обязательно в одном, нужно проводить и погружения в прошлое, и прегрессии, а предварительно в обычном разговоре расспросить и записать важнейшие даты и события из прошлого пациента. Будущее предсказывается правильно только в том случае, если прошлое в состоянии погружения полностью совпадает с рассказом о реальном прошлом.