Текст книги "В тихом Провиденсе"

Автор книги: Павел Почикаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Павел Почикаев
В тихом Провиденсе

Првиденс – реально существующий город, являющийся столицей и самым населённым городом штата Род-Айленд. Все остальные названия: Джонстон, Ньютаконканат, Гринвилл так же являются настоящими. Во всей использующейся географии нет ни грамма вымысла, разве что иногда я позволял себе немного вольное с ней отношение.

1. Вторник / 4 августа / 16 дней до

Через парк Ньютаконканат проходит граница между двумя городами: Джонстоном с востока и Провиденсом с запада. Граница ломаной линией рассекает его с севера на юг, отрезая большую часть парка во владение Джонстона. Дорожки здесь не освещаются, и в некоторых частях даже удаётся спрятаться от назойливого звука асфальтовых дорог. Грунтовые тропинки пыльны всё время, что не покрыты снегом. А ещё это лучшее место в округе, где можно остаться наедине с самим собой. Отречься от суеты, и уйти в собственные мысли.

Даррел Маршалл как никто другой понимал это и умел ценить неспешные прогулки по спящим аллеям. С недавних пор у него появился щенок, что опять же лишь способствовало его регулярным прогулкам по Ньютаконканату. Сейчас чёрный скотчтерьер, практически не различимый в наступающих сумерках, бегал где-то впереди. Его местоположение можно было определить по негромкому тявканью, которым он провожал всякую встречную белку.

Неделю назад Даррел закончил составлять сборник рассказов. Вернее было сказать, что неделю назад он наконец-то дописал последний рассказ, а начало сборнику было положено лет пять назад. С тех пор у него накопился кое-какой материал, часть из которого подверглась глобальнейшей правке, меньшую долю, к его собственному удивлению, эта чаша миновала, ибо он нашёл несколько старых набросков, достойных лишь небольшой корректировки. В них нужно было только навести лоск.

И всё-таки он сделал это! Четвёртый сборник вышел из его головы, и сейчас Даррел мучительно искал подходящее название. Многие не обращали внимания на подобные мелочи и давали вольную издателям, но Маршалл придерживался иного мнения. Он привык, чтобы всё от корки до корки принадлежало только ему, и не доверял посторонним лицам придумывание названий.

"Зловещее вдохновение"… Слишком вычурно и обсосано, как будто у него не хватает фантазии на что-то более глубокое. "Мрачные истории"? Но он же собирается печатать не антологию продолжателей братьев Гримм, хотя и у самих братьев сказки нельзя назвать слишком уж мрачными. "Разные грани странного" – это уже вкуснее, однако слишком длинно. Если бы что-то с похожим смыслом, но в более ёмком варианте. Может, просто сократить до "Грани странного" или более загадочное "Разные грани"? В таком случае возникает неопределённость, читатель обязательно спросит: "Разные грани чего?"

В такие моменты Маршаллу всегда казалось, что он слишком серьёзно подходит к делу. С одной стороны, да какая разница, какое название красуется на обложке, если над ним будет стоять его фамилия и длиннющий перечень регалий с премиями Августа Дерлета, Брэма Стокера, Эдгара По и далее по списку. Но с другой – именно терпеливой подборке правильных слов он и был обязан своим состоянием, дающим ему возможность не горбатиться в офисе и дважды в год совершать путешествия в сторону лакомых курортов. Только скрупулёзной притиркой слов к другу он и умел зарабатывать в этом мире.

Углубившись в собственные мысли, он и не заметил, как Тоби внезапно стал проявлять повышенную активность. От спора с самим собой его отвлёк лай маленького скотчтерьера, а когда Даррел поднял голову, его новоиспечённый питомец уже опирался передними лапами на джинсы какого-то человека.

– Чёрт! – Буркнул Маршалл себе под нос и скорее поспешил к незнакомцу. – Тоби! Тоби, к ноге! Отойди!

Он наклонился, чтобы оттащить собаку, незнакомец не проявлял никакой агрессии. Он негромко рассмеялся, оттряхивая старые джинсы, затем протянул руку и погладил Тоби по голове. Щенку польстило внимание с новой стороны. Тем временем Даррел разглядывал появившегося человека. Им оказался худощавого вида юноша, лет двадцати двух, с волосами, прикрывающими уши и сильно сутуленными плечами. Типичный студент-старшекурсник, Маршалл и сам когда-то таким был.

– Вы извините, я витал в облаках и забыл, что за собакой тоже нужно смотреть.

Недели две назад Тоби тоже очень внезапно стал ласкаться к какому-то старику, тот поднял такой шум, будто его разрывали на части прямо посреди улицы. Брызжа слюной, старик материл и щенка, и его хозяина так, что Даррел решил больше не выгуливать Тоби в том районе. Обученный горьким опытом он и в этот раз ждал подобного скандала, но юноша ни о чём таком даже не думал.

– Он меня даже не испачкал. – Молодой человек рассмеялся.

Его лицо показалось Маршаллу слишком бледным. Да, тут не было фонарей, но всё же цвет у него был не самый естественный. "И что он тут забыл?" – запоздало подумал Даррел. За спиной у студента виднелась пустынная аллея.

– Эм… – Молодой человек нахмурил брови, словно сопоставлял в голове факты. – Вы случаем не Даррел Маршалл? Просто очень похожи?

Даррел немного опешил от такого поворота, но вовремя вспомнил про собственные фотографии, неизменно размещаемые на каждой публикуемой книге. В этой части города он жил сравнительно недавно, поэтому не успел ещё столкнуться с повальной волной узнавания. Первая звёздочка известности заставила его невольно улыбнуться.

– Случаем он самый. – Как мог скромно ответил Маршалл.

Глаза юноши расширились, вот уж сюрприз – встретить в вечернем парке писателя, выгуливающего свою собаку.

– Автор "Песни Сатира"? "Розы из Содома" и "Пастыря грешников"? – Казалось, юноша сейчас лишится чувств.

«Всё так, мальчик, только ты ещё забыл про три сборника рассказов, множественные включения в чужие антологии и всевозможные публикации в журналах числом до полусотни. Но это, конечно же, мелочи».

Студент протянул худую руку, он хотел, чтобы его кумир пожал её. Настроение у Маршалла резко поднялось, и даже мучительные поиски названия на время оставили его в покое. Отчего бы не сделать другого человека счастливым простым прикосновением?

– Меня зовут Артур Джермин, и я очень давно хотел с вами встретиться! Казалось, мы живём в одном городе, я часто прогуливаюсь по этому парку, но и подумать не мог, что повстречаю здесь вас!

– Очень приятно, Артур! – Даррел сильно пожал протянутую руку, для весомости прикрыв её сверху ещё и левой ладонью. Под ногами бегал Тоби, видимо, чувствуя исходящую от двух людей радость.

Маршалл первым разорвал рукопожатие, время было поздним, да и Тоби сделал всё, что ему полагалось. Пора было возвращаться, тем более что по ногам уже задувал прохладный ветерок. Проживал от неподалёку на Джаффри-стрит, и на прогулку одевался весьма легко.

– Рад был с вами повидаться, Артур. – Он кивнул студенту. Подозвал Тоби и после непродолжительной борьбы всё же сумел защёлкнуть поводок. – Приятного вечера.

Он махнул застывшему студенту, повернулся, чтобы уйти, но в следующую же секунду вынужден был остановиться.

– Я читал ваши рассказы. – Голос молодого человека странным образом переменился. В его словах более не было восхищения, скорее он уже просто констатировал факт. Сухой, безвкусный факт.

При всём желании вновь погрузиться в приостановленную работу Маршалл всё же повернулся и спросил:

– И как они вам? – Вопрос, который он всегда задавал со страхом, потому что боялся получить негативные отзывы, даже шесть изданных книг не помешали ему избавиться от извечной писательской фобии.

Лицо юноши говорило красноречивее слов. Он не счёл нужным отвечать на вопрос. Вместо этого он сам его задал:

– Скажите, мистер Маршалл, вы не планируете умереть от рака кишечника?

Что? Даррел полностью сбился с мыслей. Этот юнец пьян? Вот только от него ничем не пахнет. Тогда обдолбан! Да, это более похоже на правду, и эта восковая бледность лица…

«Я в лесу с грёбанным наркоманом, который прочитал несколько моих книжек! Заманчивее сюжета не придумаешь». Вот и название для нового сборника "Ломка Психики или В плену у Наркомана"!

В критической ситуации, когда нужно было держать голову в холоде, Маршалл размышлял о вещах посторонних. Вместо того, чтобы направиться в сторону обитаемой Кингстон-стрит, он стоял и, как вкопанный, пялился на дурного студента. Губы не складывали слова в предложения.

– Мучиться и при этом тщательно описывать в дневнике все симптомы, пожирающего вас недуга? – Молодой человек продолжал нести вздор, он начал наступать на застывшего Даррела, правая рука потянулась под болтающуюся олимпийку.

– Что?.. Вы к чему… какой рак…

– Рак кишечника. – Услужливо подсказал Артур Джермин. – Так не собираетесь? И не будете описывать свои мучения? – Теперь его лицо искажала настоящая гримаса ненависти. – Тогда на каком основании вы присваиваете себе его работы? Что даёт вам право обворовывать гения, умершего в нищете? Всю жизнь вы разживались за чужой счёт!

Даррел по-настоящему испугался, ещё бы он один на один столкнулся с психом, помешанном на раке кишечника! Но бежать он начал только когда заметил в руке ненормального пистолет с очень большим глушителем. Маршалл не занимался спортом ещё со школы, но в тот момент готов был бежать изо всех сил, готов был выложиться полностью, пусть бы пришлось неделю не вставать. Однако он совершенно забыл про Тоби.

Поводок обмотался вокруг его ног, и вместо спасительного рывка, Даррел с размаху ударился лицом о пыльную тропинку. Послышалось сдавленное тявканье, маленькие зубки вцепились ему в икру, но пуля, выпущенная секундой раньше, оборвала все его ощущения. Для неопытного стрелка Джермин очень удачно первым выстрелом попал в затылок. Приблизившись к телу, он спустил курок ещё дважды.

Маршалл не подавал никаких признаков жизни, в парковой аллее по-прежнему царила тишина. Из двух дырок под левой лопаткой начинала вытекать кровь. Артура мутило от одного её вида, но он заставил себя приблизиться к телу и платком вытереть правую ладонь Маршалла. Немного подумав и вспомнив о том, как писатель накрыл его руку левой ладонью, он решил пройтись платком ещё и по ней. Мало ли откуда копы смогут снять его отпечатки? Его чуть не передёрнуло от отвращения, когда пришлось прикоснуться к этому жалкому вору, но того требовала роль. Себя Артур считал безвинным, ведь он даже дал шанс этому писаке! Такую подсказку мог не заметить только человек, ослеплённый своим величием.

За последнее время он успел достаточно хорошо изучить дорожки парка Ньютаконканат. Последний раз обернувшись на место только что совершенного убийства, он успел заметить, как маленькая собачка с прямоугольной мордой лакает кровь своего бывшего хозяина. Артур заспешил в ту сторону, откуда пришёл.

Двигаться нужно было на восток в сторону Плейнфилд-стрит, где на стоянке возле спортивного зала его ждала машина. Очень скоро он свернул с тропы под сень деревьев, в темноте ориентировка на местности усложнялась, но последнее время он частенько пересекал лесистый Ньютаконканат в поисках наиболее удобного места для встречи с мистером Маршаллом.

Опасность заключалась в большой антенне, расположенной на полянке по пути к Плейнфилд-стрит и принадлежащей радиостанции Провиденс-FM. Вряд ли в столь поздний час кто-то мог околачиваться возле неё, но рисковать лишний раз ему не хотелось. Как только кроны деревьев стали редеть и расступаться в преддверии поляны, Артур резко свернул к югу и, заложив крутую петлю, вернулся на прежнее направление. По правую руку от него находилась большая стоянка на 47-Морган-авеню, даже с расстояния в сотню метров ему были видны мелькающие фары. Но его цель находилась прямо перед ним.

Стена деревьев обрывалась асфальтовой площадкой, служащей задним двором для испанской церкви. Тут стояли заполненные баки, валялся мусор и старые покрышки, но главное преимущество этого места заключалось в отсутствии камер наблюдения, что играло существенную роль в его плане.

Одноэтажное, приплюснутое здание называлось Церковью Иисуса Христа «Фонтан Жизни», но не имело ни малейшего намёка на крест. Его крышу украшали только вентиляционные отверстия.

Добравшись до задней стены «Фонтана Жизни», Артур двинулся влево, по направлению к церковной парковке, осмотрелся и быстро её пересёк. Уперевшись в Плейнфилд-стрит, он повернул направо и спокойно прошёл мимо главного входа в церковь. На противоположной стороне улицы находился спортивный зал, уже закрытый в это время, а сразу за ним располагалась стоянка, где была припаркована его машина.

Он перешёл дорогу возле круглосуточного ресторанчика со светящимися окнами, ютящимся в одном здании с магазином мебели. В поздний час Плейнфилд-стрит была пуста, но он всё равно покрутил головой влево-вправо, прежде чем ступил на проезжую часть.

Невзрачный зелёный автомобиль поджидал его на дальней от спортивного зала стороне парковки. Забравшись внутрь, он долгое время сидел и стискивал руль. Его колотила дрожь, и в таком состоянии не было и речи об управлении машиной. Итак, ему хватило духа, Артур ни за что себе бы не простил, если бы так и не решился пристрелить Маршалла. Подонок и так слишком глубоко запустил свои руки в блюдо, приготовленное не им!

Постепенно дрожь стала проходить, он не с первой попытки попал ключом в скважину, однако машину завести сумел. Из зеркала на него смотрело привычно измотанное лицо, вот только в уголках губ наблюдалось едва заметное ликование.

"Но только полная радость придёт позже. Рано расслабляться, это был только первый шаг!"

Всё верно, впереди его ждало ещё много работы. Окончательно оправившись от шока, Артур тронулся с парковки и свернул на Плейнфилд-стрит, внимательно следя за включением поворотников. Он проехал испанскую церковь без крестов и буквально через сотню метров пересёк незримую черту, разделяющую два города, теперь он находился на территории Провиденса. Родного, маленького Провиденса, для которого он так много собирался сделать.

Артур Джермин поехал по Силвер-Лейк-Авеню, через несколько кварталов сменил её на Мурфилд-стрит и дальше углубился в лабиринт маленьких улочек, из которых и состоял Провиденс.

2. Четверг / 6 августа / 14 дней до

Как всегда, после окончания двух страниц она поднялась с кресла, сохранила текст и двинулась в сторону кухни. Вся майка пропиталась потом, и от неё уже стало попахивать, но на это она давным-давно перестала обращать внимание. Просто потому, что этой жизнью руководили мелочи, и чтобы быть успешным, нужно было их соблюдать.

Звали её Кэрри Уолш, и она очень гордилась своими мелочами, с которыми бы ни за что на свете не рассталась. К этому её приучили с детства, любимой присказкой её матери была: "Дьявол в мелочах, девочка. Именно в них он и обитает". Весьма неудивительно, что с самого раннего возраста её жизнь стала наполняться обязательными ритуалами, со временем переросшими в некое подобие культа.

Дьявол скрывался в мелочах, и она это знала, ровно, как и то, что имя Кэрри означает проницательность, соединённую с чрезмерным любопытством и неординарным мышлением. Родители долгое время подбирали для неё имя, и в конечном итоге её устраивал их выбор. Она носила много колец и пирсинг в носу, напоминающий греческую "омегу", и это тоже не было лишено смысла. Золото было её металлом, приносящим удачу, и она не видела причин сдерживать себя в количестве украшений. Благо она имела весьма приличные доходы, и никто не имел права что-то сказать поперёк её мнения.

И ещё она очень любила воскресения, буквально каждую неделю изводила себя в ожидании скорейшего наступления выходного. Для Кэрри воскресение считалось очень удачным днём, и у неё открывались новые потоки вдохновения, столь сильные, что она не всегда успевала записывать их. Иногда по воскресениям к ней в голову приходило столько сюжетов, что работать над ними приходилось всю оставшуюся неделю, но это её нисколько не заботило.

Работать она любила, и занималась этим со стопроцентной отдачей. Когда перед ней маячил замысел нового романа, она не останавливалась до тех пор, пока не достигала последней главы, четверть суток перед компьютером стали для неё обычным делом. Неудивительно, что за неполные четыре года из её головы вышли восемь романов, а всякие мелкие рассказики она даже не считала.

И пусть некоторые считали её ненормальной, пусть бросали сырые яйца ей в окна, и засоряли гневными письмами её почту, она легко пренебрегала меньшинством и обращалась к большинству, которое в ожидании её новых работ пускало слюни и до дыр зачитывало старые романы. Её любили, её боготворили, он неё ждали новых работ… Слезливые домохозяйки, краснея, пробирались по главам её выдуманных миров. Пусть даже внешне они испытывали отторжение, внутри они восхищались её смелыми фантазиями и самой Кэрри, дерзнувшей поднять столь пошлые темы.

Первый роман "Объятья осьминога" произвёл настоящий ажиотаж, его пытались запретить, её выгоняли из нескольких издательств, пока она наконец не наткнулась на людей, сумевших разглядеть в её тексте настоящую литературу хоть и для любителей весьма необычных жанров. Загорелые красотки, тропические пляжи, томные закаты – всё это было известной формулой слащавости, но Кэрри решила расшевелить сонную гавань и добавить немного мерзости. Людям всегда нравится грязь, разведённая на страницах. Просто в этом мало кто признаётся.

Теперь к красоткам добавились щупальца, да большие, гибкие, тянущиеся… Они извивались вокруг визжащих красоток и утаскивали их на дно, где начиналось нечто, совершенно из ряда вон выходящее. Кэрри не стеснялась описывать все мельчайшие подробности ("Дьявол в мелочах!"), напротив она давала самые полные, вопиющие и неаппетитные описания. В плане построения повествования она ничем не отличалась от историка, пытающегося докопаться до истины и методично выстраивающего цельную картину произошедшего.

"Объятья осьминога" стал только первым шажком, дальше она поверила в свою фантазию и решительно стала расширять границы своей пляжно-загорелой вселенной. Щупальца, ставшие для неё столь важной частью творчества, никуда не делись, они неизменно проскальзывали в каждом романе и в большинстве рассказов, но теперь к ним добавились и другие. Блондинку, идущую поздней ночью по тёмному парку, внезапно похищало голое, склизкое существо с большими кожистыми крыльями и уносило в своё гнездо, где несчастную блондинку дожидалась вся стая. Огромные глаза, передвигающиеся на тысячах ложноножек, врывались на конкурс красоты и алчно покушались на визжащих девушек, практически не имеющих одежды. Странные обезьяны воровали из деревень всех девочек, уносили их в неприступные горные укрытия и там, в окружении больших костров, устраивали отвратительные оргии.

Всё это выходило из её головы и с большой радостью потреблялось смущающимися домохозяйками, принося Кэрри колоссальные доходы. Пока что ей было сделано одно предложение в плане экранизации, но она хранила молчание, не хотела вспугнуть успех раньше времени. Экранизация её романов – вопрос времени, над которым в данный момент задумываться не стоило, лучше она сосредоточится на новых романах, к тому же идеи уже давно собирались в её голове во что-то эпичное. И, конечно же, она не будет забывать о мелочах.

Выходя из комнаты, она легонько коснулась фетровой шляпы, висящей слева от двери. Погодка последнее время выдалась жарковатой, и от её футболки уже поднимался неприятный душок, но она давно приняла его как данность. Однажды, ещё до "Объятий Осьминога", она работала над рассказом для небольшого сборника начинающих авторов. Текст выходил гладким, сюжет хоть и был незамысловатым, но отличался детализированностью, ей оставалось дописать заключительную главу, Кэрри уже знала конец и фразу, после которой поставит последнюю точку, но внезапно работа встала. Застопорилась. Повисла в воздухе. Что бы она ни писала, как бы не подбирала слова, они не желали занимать правильные места, концовка превратилась в сущее мучение. Кэрри пыталась подойти к ней с разных сторон, меняла содержание предыдущих глав, которые всё же казались ей очень хорошими, результат был один – всякий раз рассказ становился только хуже и хуже. В нём не осталось ничего, угодного ей самой, Кэрри так и не довела его до завершения. Скорее всего, его обрывки до сих пор валяются в её старой квартире, если новые хозяева их не выкинули или не положили в качестве подстилки своей кошке.

Только спустя какое-то время, она осознала разницу между первыми главами и последней, всё лежало на поверхности, и опять же дьявол скрывался в мелочах. Просто она сменила майку. Совершенно определённо она прокручивала детали последней главы, стоя в душе, после которого бросила майку в стирку, даже не подумав, что высидела в ней написание всех предыдущих глав! Это казалось полным абсурдом, но только не для человека, с детства привыкшего поклоняться мелочам!

Следующий рассказ она написала без смены маек, и он вышел потрясающим, по крайней мере, так её казалось тогда. Сейчас он не шёл ни в какое сравнение с "Объятиями Осьминога" или "Саавскими мученицами", но по тем временам, Кэрри назвала бы его шедевром. После того памятного случая она стала очень внимательно следить за своей одеждой во время написания романов. Бывало, что к концу майка превращалась в грязную тряпку, которую и на тело надевать было неприятно, но жизнь состояла из мелочей, и она знала, что успешные люди их соблюдают.

В небольшом коридорчике рядом с кухней на стене в рамке и под стеклом висела увеличенная в несколько раз обложка её первого детища. Её фамилия на одной из верхних строчек не столь бросалась в глаза, всё внимание зрителя приковывалось к огненно-рыжей красотке, на лице которой застыл Крик, которому позавидовал бы даже сам Мунк. Девушка стояла босиком на золотом песке, а вся её одежда состояла из щупалец. Они появлялись из тёплой воды закатного моря и опутывали её, постепенно затягивая за собой, забирая девушку в пучину, принося её в жертву глубине.

Кэрри очень нравилась сама обложка. Сама она рисовать не умела, поэтому пришлось очень долгое время вбивать её смысл в голову художника. Тот оказался непроходимым глупцом и никак не мог понять, почему на девушке не должно быть белья, Кэрри была удивлена тем, что в тридцать некоторые люди ещё сохраняют способность краснеть. Одиннадцать эскизов пришлось перебрать, прежде чем они добрались до этого произведения. В прошлом году "Объятия Осьминога" переиздавалось, и ей предложили выбрать новую обложку, она наотрез отказалась. "Книжка начинается с обложки, уже сама обложка определяет вкус книги. Ничего менять не будем! Потому что неизвестно, какой вкус появится после новой обложки!" Так она сказала и до победного стояла на своём. Как эти люди не понимают? Ведь это же тоже очень важная мелочь? Поменять обложку, и книга может потерять свою магию!

Тут же стояло мягкое кресло, Кэрри любила после хорошо написанной главы или целой части спокойно посидеть рядом с картиной и почитать. Всё чаще она отвлекалась от книги и рассматривала картинку, она знала уже каждый оттенок, каждый штришок, но всё равно не упускала возможности лишний раз полюбоваться творением собственного разума.

И в отличие от других писателей, она никогда не помещала свою фотографию на книжке, опять же только из лучших побуждений. Кэрри писала про горячих красавиц на самых дорогих курортах планеты, про женщин, которые символизируют красоту, но сама она таковой не являлась. Короткие ножки, слишком коренастая фигура, очень низкий лоб и волосы, которые жили своей совершенно независимой жизнью. Последнее время она стригла их очень коротко и красила в ядовитые цвета. Она была уверена, что читающие её не сомневаются в том, что Кэрри Уолш сама успела побывать на всех лакомых курортах планеты, где томно лежала на пляжах для нудистов и грациозно вышагивала к барной стойке.

Читателям нужно было верить в подобное, поэтому она оставляла им простор для воображения, позволяя заполнять собственную биографию сплетнями и самыми невероятными слухами.

Кухня выходила на задний двор. За окнами смеркалось, свет быстро догорал. Дома людей, живущих по другую сторону Ривервью-драйв, стояли практически на самом берегу Уэнскоттского водохранилища, и оттуда каждый вечер открывался дивный вид на солнце, опускающееся прямо в водохранилище, отчего по спокойной воде ползли розовые краски, добавьте к этому облака, пытающиеся поймать последний солнечный луч, и вы получите отличное завершение дня, за которым приятно наблюдать с кружкой тёплого чая в руках.

Однако, когда Кэрри впервые в жизни с большими деньгами появилась на Ривервью-драйв, все дома на берегу были заняты, и, как бы ей этого не хотелось, нужно было либо брать единственный свободный дом, либо продолжать поиски. Она решила остаться, потому что район вполне соответствовал её ожиданиям, примерно в таком месте она и мечтала жить. Из её спальни на втором этаже тоже виден кусочек водяной глади, и она не настолько ленивая, чтобы не прогуляться до водохранилища. Во время написания последнего романа "Цепи, крылья и немного крови" Кэрри взяла за привычку раз в несколько дней обходить Уэнскотт, чтобы собраться с мыслями и придумать следующий ход для своих пленённых красоток.

Чайник закипал, из носика уже начинали вытягиваться струйки пара. Кэрри положила в стакан заварку, бросила одну звёздочку бадьяна, добавила ещё кое-каких специй и стала смотреть в окно. Её задний двор не был слишком большим, практически всё пространство занимал вытянутый бассейн, а сразу за заборчиком стояли высокие деревья, пряча её жилище от соседей. В наступающей темноте она видела лишь чуть заметное движение воды в бассейне, а забор и растущие за ним деревья растворились в ночи.

Щёлк! Отключился чайник, но Кэрри непроизвольно вздрогнула. Стрелки на больших часах показывали четверть десятого. Надо же, как время летит, когда ты занят настоящим делом! Она проработала сегодня больше десяти страниц, и даже ни капельки не устала! Бывали дни, когда слова рекой текли, и оставалось только успевать работать пальцами, ей не нужно было даже сверяться со своими заметками, она видела единый замысел и красной нитью протягивала его через все главы.

Чай пах аптекой, некоторым именно поэтому не нравилось добавлять в горячий напиток бадьян, но Кэрри сходила с ума по всевозможным приправам, она уже и не помнила вкуса обычного чёрного чая без пряностей.

Она только успела поднести кружку с горячим напитком к губам, когда в дверь постучали. От неожиданности Кэрри расплескала чай прямо на себя, по рабочей майке стало растекаться бесформенное пятно. Она опять посмотрела на часы. 21:16! Кого могло притащить в столь поздний час? Приглашать гостей она не очень-то и любила, да, если подумать, у неё-то и друзей никогда не было, так кто же это мог быть? Завтра она ждала приезда сестры, которая была в Род-Айленде проездом, и попросилась на несколько ночей к ней. Но Маргарет приедет только завтра и никак не раньше обеда. Они всё согласовали. Так кто же…

Стук повторился. К своему удивлению, Кэрри обнаружила, что стучат не в парадную дверь, кто бы не хотел попасть к ней в дом он находился в заднем дворике и стучал в закрытую заднюю дверь. Кэрри стояла возле окна, но чёртова лампочка перегорела ещё на прошлой неделе так, что ей ничего не удавалось разглядеть. Разве что прямо под дверью стояла одинокая тень.

Родители с детства пытаются сделать нашу жизнь безопаснее, они говорят: не суй пальцы в розетку, смотри по сторонам, когда переходишь улицы, не открывай дверь незнакомцам… И многие воспринимают эти уроки, как аксиомы, остаются им верны на протяжении всей жизни и в дальнейшем передают своим детям. Всем с детства прививают страх в целях безопасности.

Возможно, безопасней всего было бы пойти вернуться в кабинет и позвонить копам, сказать, что по твоему заднему двору бродит какой-то тип и просто переждать это за чашкой горячего кофе. И скорее всего, Кэрри так бы и поступила, не будь за её спиной восьми романов о женщинах, вступающих в отношения с осьминогами. Она столько раз описывала страх, как они кричат, о чём думают в момент, когда случается самое страшное, какие образы себе рисуют, что, в конце концов, уверила себя в том, что это всего лишь слова, которые она выстраивает в таком порядке, чтобы другим стало жутко. Другим, но не ей…

…она закатила глаза, прикусила губу и приготовилась к самому жуткому приключению в своей жизни… липкая паутина страха стала опутывать юную Джессику, и острый язычок дрожи пробежался по её голой спине… глядя на вползающее в окно, она не смела пикнуть, рот как будто заполнила сахарная вата, ноги, те самые ноги, которые позволили ей выиграть конкурс «Мисс Калифорния 2016», безвольно лежали на смятых простынях, и между ними становилось всё теплее…

Всем этим она набивала свои книги, но оно не имело ни малейшего отношения к тому, что происходило здесь и сейчас. На всякий случай, открыв ящик с ножами, Кэрри Уолш Неустрашимая, обрушившая на своих читателей целое море плотоядных чудищ, решительно подошла к задней двери и открыла её.

В темноте двора прорисовался прямоугольник света. У подножья маленьких ступенек стоял юноша, несмотря на это он всё равно был выше неё. Он слепо моргал, пытаясь быстрее привыкнуть к сильному свету. Правая рука, которой он стучал в её дверь, быстро скользнула в карман. Кем бы он ни был, страшным его назвать было нельзя, разве, что страшно жалким и как-то совсем замученным жизнью. Юноша явно вёл не самый приятный образ жизни. Оценив своего предполагаемого "противника", Кэрри убрала со своего лица дерзкое выражение, заменив его на снисходительность.

Глаза юноши наконец-то сумели подстроиться к новому освещению. Обе руки его были засунуты в карманы олимпийки, а между левым локтем и телом Кэрри разглядела небольшой свёрток, который сразу ей всё прояснил. Теперь она улыбалась.

– Простите за столь позднее вторжение… – Голосу молодого человека определённо не хватало уверенности. Он постоянно озирался по сторонам, словно там, в темноте сидел суфлёр, шёпотом подсказывающий ему слова. – Я стучал в переднюю дверь, но вы, видимо, не слышали… Потом я заметил свет здесь и увидел, что вы в комнате, поэтому постучался в заднюю дверь.

Кэрри кивнула ему, хотя ей картина представлялась в совершенно иных тонах. Под мышкой юноша сжимал книгу, определённо её книгу, и явился не за чем иным, как за автографом. А к задней двери пошёл, чтобы никто не заметил, как он стучится к ней в дом! Да парень просто стесняется! Боится, что его застукают у дверей сомнительной писательницы. Да ему же потом прохода в школе не оставят, все будут над ним насмехаться… Или он уже не школьник?