Текст книги "Восстания военных поселян в 1817-1831 гг."

Автор книги: Павел Евстафьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

РАЗГРОМ ВОССТАНИЯ

Какие же меры приняло правительство для ликвидации восстания?

Известие о возмущении в 1-й гренадерской дивизии привело царя в ужас. До тех пор, пока можно было надеяться, что возмущение во 2-й гренадерской дивизии не выйдет за пределы Старорусского уезда, Николай не сомневался, что оно будет подавлено генералом Эйлером. Но теперь обстановка становилась сугубо грозной: волна возмущения быстро катилась к воротам столицы. К тому же события в Австрийском полку имели одну важную особенность: к восставшим поселянам присоединился резервный баталион, т. е. вооруженная регулярная часть. Это обстоятельство крайне удручающе подействовало на царя. Он писал генералу Толстому, командующему в Литве резервной армией: «…Между тем, здесь у нас в военном поселении произошло для меня самое прискорбное и весьма важное происшествие»… (идет описание возмущения в Старорусском уделе. – П. Е.) «…но, что хуже, в Австрийском полку убили командира, и, кажется, резервный сей баталион в том участвовал». Классовым чутьем Николай I понял всю серьезность угрозы, ее размеры и классовую основу движения. Он ни на минуту не верил сообщениям генерала Эйлера о том, что восстание поселян является следствием единственной и притом случайной причины – появления холеры. Он настойчиво добивался от него выявления истинных причин возмущения. Царь понял также, что «бунт в Новгороде, – как писал он Толстому, – важнее, чем бунт в Литве, ибо последствия могут быть страшные. Не дай и сохрани нас от того милосердный бог, но я крайне беспокоюсь». Да, он не сомневался, что тяжелая, вначале неудачная и еще далеко не оконченная война с Польшей была менее опасна по сравнению с тем, что делалось дома. Плохие последствия войны с Польшей не угрожают его трону и господствующему классу. То, что делается дома, опаснее.

Он знает: последствия могут быть действительно страшные, ибо это не простой солдатский бунт, поднятый из-за плохой пищи и мордобоя, а могучее классовое движение, корнями уходящее в гущу миллионных народных масс, способное сломать рамки господствующей системы. И разве не напоминает ему это движение, хотя и не организованное, стихийное, тот «хаос» на Западе, к которому он с ужасом присматривался в последний год?[10]10
  Речь идет о революции 1830 года во Франции, низведшей Карла X с престола, и о бельгийской революции, изгнавшей из Брюсселя принца Оранского.


[Закрыть]

Известие о том, что возмутилась вся 1-я гренадерская дивизия, расположенная в двух-трех переходах от столицы, заставило Николая принять срочные меры. Но войск в столице было мало, все было отправлено на польский фронт, и царь пускает в оборот престиж «помазанника божия». «Я посылаю завтра Орлова, графа Строганова и князя Долгорукова, чтоб моим именем восстановить порядок. Но не ручаюсь, чтоб успели, и тогда поеду сам. Все сие крайне меня огорчает», – пишет он Толстому.

Древняя легенда о царе-защитнике народа, о царе-отце, помазаннике божьем, пускалась еще раз в оборот, и царь не ошибся: она еще раз сыграла свою роль. Генерал Строганов поехал к Москве изолировать от возмущения московскую дорогу, а Орлов с Долгоруковым – в военные поселения Новгородского удела. Орлов вез с собой высочайший указ по военным поселениям.

Царский указ был написан искусно. С христианской кротостью в нем говорилось: «Виновные заслуживают примерного наказания, но государь император в милосердии своем желает прежде испытать меры кротости»… «Именем его величества даровать прощение тем, которые, чувствуя важность содеянных преступлений, изъявят чистосердечно раскаяние; но предать законной ответственности тех, которые будут упорствовать в своих злодействах». Чего же лучше: покайтесь, и всем все простится и никто не будет наказан. Государь не унизится до лжи, узнав, кто и в чем грешен, мстить не будет.

Худшие предположения Николая Павловича о причинах возмущения полностью подтвердились донесениями генералов. «Видно, что слухи об отравах и тягость карантинных мер не могли служить к оному поводом, но много способствовало к распространению мятежа ненависть и общая недоверчивость к части из начальников и притеснения от них, якобы ими претерпеваемые», – сообщал Орлов свой вывод из поездки в поселения. Столь же ясно писал о причинах возмущения и генерал Строганов: «Видимая цель поселян – воспользоваться сим неожиданным случаем (эпидемией), чтобы потрясти на долгое время основания столь ненавидимого ими порядка».

Орлову при помощи манифеста царя удалось обмануть поселян. Это было началом ликвидации восстания в Новгородском уделе военных поселений. Манифест царя обещал прощение и забвение всех грехов за чистосердечное раскаяние. Огромным большинством поселян Новгородского удела, вначале по крайней мере, манифест был истолкован как победа их над начальством и как – это главное – перемена в их тяжком положении. Поэтому на некоторое время, пока власти не раскрывали дальнейших своих намерений, волнения в округах этого удела утихли. Затишьем воспользовался Орлов для того, чтобы вывести из округа Австрийского полка вооруженный резервный баталион. Баталион был отправлен в Новгород.

В то же время, играя на доверии поселян к манифесту царя, Орлов деятельно подготовлял их к «раскаянию», т. е. к выдаче зачинщиков и вообще всех принимавших более или менее активное участие в восстании. Средством к этому явилась церковь; она охотно взяла на себя эту привычную ей постыдную и гнусную роль. В Австрийском полку полковник Панаев, получив приказ Орлова «довести поселян до расскаяния», не замедлил прибегнуть к этому испытанному верному средству.

«Я выпросил у преосвященного, чтобы были командированы ко мне пять человек умных монахов, кои могли бы на исповеди усовестить заблудившихся и привести к сознанию убийц. Все роты исполняли таинство покаяния. Монахи свое дело исполняли усердно», – удовлетворенно сообщал полковник Панаев.

В других полках дело обстояло еще проще: поселяне, убежденные священниками в своих грехах, записывали убитых в свои семейные поминания.

Но об аресте виновников возмущения Орлов пока не помышлял; он ожидал прибытия выступивших секретно из Петербурга войск под командой генерал-майора Самсонова, а также снятых с карантинной линии резервных баталионов гренадерских полков. Царь прислал Орлову и программу действий. Программа состояла в следующем:

1. Под предлогом высочайшего смотра все 12 резервных баталионов 1-й и 2-й гренадерских дивизий отправить из округов отдельно друг от друга и двумя разными дорогами в Гатчину и Рождественское. По прибытии в указанные места, баталионы будут отправлены в армию.

2. Резервные артиллерийские роты направить в Красное село.

Царь предполагал обманным уводом из поселений вооруженных баталионов и артиллерийских рот лишить поддержки коренные поселенные баталионы, с которыми уже легче будет расправиться на месте.

Путь для вывода войск был избран через Медведский округ. Кратчайшим путем, через мятежные округа, выводить баталионы было опасно, и Медведский округ не без основания был избран теми воротами, через которые направлялись ненадежные баталионы. Из всех 14 округов военных поселений не было восстания только в Медведском округе, где был расположен 1-й карабинерный полк.

Начальник этого округа полковник Тризна, узнав о восстании в соседних округах, отправил баталионы на покос, за 30 верст от села Медведь, в глухую болотистую местность, сказав поселянам, что имеет извещение об идущей из Малороссии на польский фронт кавалерии. Все дни восстания поселяне заготовляли сено, оставаясь в неведении о событиях, разыгравшихся в соседних округах.

Замечательно то обстоятельство, что царь, прекрасно знавший причину мирного настроения поселян этого округа, поспешно и охотно забыл о ней, – так ужасна для него была окружающая действительность, так необходим был ему самообман! Впоследствии он приехал в Медведь, благодарил «верный полк», подарил полку весь скот и хозяйственный инвентарь соседних восставших округов, дал и другие значительные льготы. Ему необходимо было убедить не только себя, но в еще большей степени других в верности поселян с. Медведя, поэтому он устно и письменно поддерживал эту версию:

«В Медведе все так оставалось и во все время бесподобно», – уверял он своего корреспондента, генерала Толстого.

Все эти приготовления к выводу баталионов и аресту мятежников происходили в затихших округах Новгородского удела, где Орлов деятельно подготовлял почву для приезда царя. В Старорусском же уделе, после нападения на город поселян, вновь бушевало восстание, о котором царь узнал лишь по дороге в Новгород. Это спутало все его карты. Он не поехал в Старую Руссу, как предполагалось по первоначальному маршруту поездки, и ограничился осмотром некоторых поселенных полков за Новгородом. Но и эта поездка не дает других результатов, кроме испуга и бешеной злобы, хотя сам царь и пытался представить ее как некий героический поступок.

«Я один приехал в Австрийский полк, – пишет он Толстому, – который велел собрать в манеж, и нашел всех на коленях и в слезах и в чистом раскаянии. Заметь, что, кроме Орлова и Чернышева, я был один среди них, и вое лежало ниц. Вот русский народ».

Уже эта похвальба, смешной героизм выдают с головой постоянно позирующего царя, а по свидетельству очевидца, полковника Панаева (видевшего в царе грозного бога), Николай позорно струсил в манеже Австрийского полка.

«Тогда начал он говорить, чтобы выдали виновных, но поселяне молчали. Я в это время, стоя в рядах поселян, услышал сзади: „А что, братцы, полно, не из них ли это переряженец?“ Услыхав эти – слова, я обмер от страха, а государь, прочтя на лице моем смущение, не настаивал на выдаче виновных».

Царь почувствовал, что зашел слишком далеко в своем негодовании и, сознавая опасность быть растерзанным «покорными» поселянами, быстро изменил тактику. Уже в смущении он бормотал: «Я прощаю вам», взял и стал есть отвергнутые им ранее хлеб-соль, символизируя этим свое примирение с поселянами.

Царь не поехал в Старую Руссу и в округа 2-й дивизии, – там еще продолжались волнения, а войска из Петербурга еще не пришли. Однако медлить с принятием срочных мер по подавлению восстания было нельзя. До прибытия войск было необходимо изъять из мятежных округов резервные баталионы поселенной дивизии, часть которых перешла на сторону восставших, а другая часть действовала вяло и нерешительно. Для выполнения этой миссии царь избрал генерала Микулина. Так же, как и Орлов, Микулин должен был обманным приказом, царя вывести из округов мятежные баталионы.

В тот же день, 25 июля, когда царь уехал обратно в столицу, генерал Микулин поскакал из Новгорода с эскадроном улан Ямбургского полка в Старую Руссу. У генерала, кроме улан, не было надежных войск, но он надеялся справиться и без них при помощи приказа царя, которым он рассчитывал усыпить подозрительность солдат.

27 июля, собрав находящиеся в городе баталионы, он им прочитал приказ о том, что поведет их на высочайший смотр «прямо к царю, которому они могут высказать свои жалобы и неудовольствия». Генерал говорил от имени царя, и баталионы не могли не поверить: выслушав приказ, солдаты спокойно стали готовиться к походу.

В течение двух дней, принимая все меры предосторожности, Микулин выпроваживал из города резервные баталионы. Баталионы были отправлены двумя разными маршрутами и поэшелонно, чтобы не допустить соединения и общения большого количества ненадежных войск. Не будучи совершенно уверенным в спокойствии баталионов, Микулин лично провожал каждую колонну на протяжении всего первого перехода.

Город опустел и затих. Вывод резервных баталионов, принимавших активное участие в восстании, знаменовал собою резкий перелом в движении военных поселян. Кривая восстания постепенно снижалась, хотя еще в округах продолжались отдельные вспышки возмущения. В округах поселяне все еще чувствовали себя хозяевами положения и не повиновались начальству.

Но это была уже агония. Несогласованность действий восставших поселян, отсутствие ясно поставленной цели, отсутствие разработанного плана движения и общего руководства им, вывод из города сочувствующих поселянам вооруженных резервных баталионов, т. е. большей частью молодежи, кровно связанной с восставшими, их сыновей и братьев – с одной стороны; успевшее оправиться от страха начальство, энергичное руководство Орлова и Микулина подавлением восстания, стягивание к месту восстания правительственных войск, не связанных с поселянами условиями бытового уклада и совместной службы – с другой, сделали свое дело: кривая восстания резко пошла книзу.

29 июля выступили из Новгорода в Старую Руссу и в округа обоих уделов военных поселений приведенные генералом Самсоновым войска. Начались аресты. Николай I мог торжествовать победу: страшное восстание было ликвидировано, можно было начинать суд и расправу.

РАСПРАВА С ПОВСТАНЦАМИ

Разочаровавшись в способностях генерала Эйлера, Николай I поручил произвести следствие и суд над мятежниками генерал-лейтенанту Захаржевскому. 9 августа под председательством Захаржевского в Новгороде была учреждена следственная комиссия, в состав которой, кроме Захаржевского, вошли членами: генерал-лейтенант Данилов, генерал-майор Люце, чиновник V класса Иовец и правитель дел Коншин.

16 августа комиссия приступила к работе. Но огромное число участников восстания во всех округах, многосложность и запутанность происшествий заставили комиссию просить царя об учреждении подсобных комиссий в Старой Руссе и в округах 2-й гренадерской и артиллерийской дивизий. Подсобные комиссии должны были, закончив следствие, разделить обвиняемых на разряды и, не приводя своих приговоров в исполнение, представить их на утверждение центральной новгородской комиссии. Царь утвердил проект, и в конце сентября подсобные комиссии тоже начали работу.

Генералы, входившие в состав комиссий, ее долго задумывались над тем, какие мощные внутренние рычаги бросали в восстание огромные массы людей. Классово враждебные повстанцам, они чрезвычайно упрощенно решили задачи следствия. Вопреки (мнению царя, Орлова, Строганова, Эйлера и других, они пришли к выводу, что «предварительного заговора к мятежу не было, и единственным поводом к возникновению беспорядков явилась холера». Весь социально-политический характер восстания был, таким образом, сразу же затушеван. По мнению членов комиссии, дело имело лишь уголовный характер, поэтому задачи следствия свелись к выяснению степени участия каждого подсудимого в избиениях начальников. По вполне понятным причинам поселенные начальники, на основе показаний которых велось все следствие, обратили внимание лишь на внешнюю сторону событий. Из сведений, посылаемых в следственные комиссии оставшимися в живых поселенными офицерами, видно, что поселенное начальство желало видеть в событиях лишь чистую уголовщину и эту иллюзию поддерживало в членах комиссии.

15 января 1832 г., после пяти месяцев работы, новгородская комиссия окончила следствие и суд над поселянами обоих уделов военных поселений. Комиссия определила наказание огромному количеству мятежников. Их оказалось 4 518 человек, но из этого числа было исключено 558 человек «невиновных или виновных в маловажных преступлениях». 3 960 человек были разделены по степени преступлений на четыре разряда.

Обвиняемые по 1-му разряду, изобличенные в убийстве, были приговорены к наказанию кнутом от 10 до 50 ударов; обвиняемые 2-го разряда – к наказанию шпицрутенами от 500 до 4 000 ударов; 3-го разряда – к наказанию розгами от 50 до 500 ударов и 4-го разряда – исправительно, т. е. подлежали переводу в другие полки и команды, главным образом в Сибирский и Финляндский корпуса.

Наказание было страшное; для назидания поселянам – зрителям экзекуции – оно производилось с такой невероятной жестокостью, что огромное число наказываемых было забито насмерть на месте экзекуции.

Вот как рисуют эту страшную картину очевидцы: «Наказание было произведено в нашем полковом штабе, куда и приводили арестованных из Новгорода. Приводили их ежедневно партиями, окруженных конвоем из эскадрона драгун и под охраною нескольких артиллерийских орудий. Все они были закованы. Когда привели на плац первую партию, то их невозможно было узнать; до того они были исхудалы, печальны и обросли, что не походили на людей. На другой день, рано утром, был собран поселенный баталион на плацу, где уже стоял полубаталион Астраханского полка в боевой амуниции, назначенный для экзекуции шпицрутенами. Поселенный же баталион был выстроен в 50 шагах от полка, с таким расчетом, чтобы мы были зрителями, как будут наказывать наших собратьев. На флангах баталиона стояла артиллерия, по четыре орудия на каждом фланге, заряженные картечью, из опасения, чтобы опять не вспыхнуло мятежа между военными поселянами, так как в числе наказываемых были близкие сердцу родные: дети, мужья, отцы…

Для большей безопасности кругом плац-парада гарцовали два эскадрона драгун. Вскоре приехал генерал Данилов, назначенный для наблюдения за порядком во время экзекуции. Поздоровавшись с полубаталионом Астраханского полка, он начал говорить солдатам, что, когда придет время наказывать бунтовщиков-поселян, то не щадить их, ибо, кто окажет им малейшую снисходительность, того он сочтет за пособника и ослушника воли начальства, а, следовательно, за такого же бунтовщика, как поселяне… „Стегать их, шельмецов, без милосердия, по чему ни попало“, – прибавил он. Затем, обратившись к поселенному баталисту, собранному для присутствования при экзекуции, сказал: „Ну, что, разбойники? Что наделали? Вот теперь любуйтесь, как будут потчевать вашу братию“».

После этого он скомандовал войскам: «Смирно! На караул!» Адъютант прочитал бумагу: кого за что судили и к какому наказанию присудили. Оказалось, что 60 человек приговорены к прохождению сквозь строй, а 30 – к наказанию розгами. 20 из 60 должны были получить до 4 000 ударов, 10 – по 3 000, 15 – по 2 000 и 15 – по 1 000 ударов.

«Страшная была картина: стон и плач несчастных, топот конницы, лязг кандалов и барабанный душу раздирающий бой, – все это перемешалось и носилось в воздухе. Наказание было настолько тяжко, что вряд ли из 60 человек осталось 10 в живых. Многих лишившихся чувств волокли и все-таки нещадно били. Были случаи, что у двоих или троих выпали внутренности… По плацу раздавались стоны, вопли, крики о милосердии, о пощаде, но ничего уже не помогало. Правосудие совершалось и никем уже нарушаемо не было. У некоторых несчастных, как, например, у поселянина Егора Степанова, выхлестнули глаз, и так водили, а глаз болтался; Морозова, который писал прошение от имени поселян, били нещадно. Несмотря на его коренастую фигуру, высокий рост, он не вытерпел наказания, потому что его наказывали так: бьют до тех пор, пока не обломают палок. Ему пробили бок, и он тут же в строю скончался, не пройдя положенное ему число ударов.

Экзекуцией второй партии распоряжался уже генерал Стессель, который был столь же немилостив, так как из числа 13 человек едва ли осталось в живых 5.

После генерала Стесселя назначен был генерал Скобелев, который уже присутствовал при наказании кнутом».

Эта расправа с поселянами происходила в полку короля Прусского.

Даже привычный к подобным сценам другой очевидец, священник Воинов, относившийся к тому же далеко не сочувственно к поселянам, принужден был, правда, глухо и косвенно, осудить палаческий разгул правительства.

«Призванный в госпитальные палаты для приобщения наказанных святыми тайнами, я был свидетелем другой страшной сцены: от стонов и вида обнаженных частей тела наказанных причетник мой растерялся и оставил меня одного подавать наказанным разную помощь; палаты наполнились глухими стонами; трогательны и поразительны были обращения ко мне поселян. Наконец, изнемог и я и послал сменить меня младшим священником, который и довершил исповедь желающих напутствоваться».

Генералы сменяли друг друга. В Аракчеевском полку экзекуцией распоряжался наиболее жестокий царский опричник, комендант Петропавловской крепости, однорукий генерал Скобелев[11]11
  Дед «белого» генерала – М. Д. Скобелева.


[Закрыть].

«Ну и палачи лихие были, – напоминает очевидец. – И живо у них дело кипело, – четверо их было: один привязывает, другой бьет, третий клеймит, четвертый отвязывает. Тут же и сквозь строй гоняли. Всего перегоняли больше сотни и до смерти загнали 12 человек. Страшная резня была. Натерпелись ужаса за какие-нибудь два часа на всю жизнь»…

По воспоминаниям очевидцев, такая же беспощадная расправа происходила и в других полках 1-й гренадерской дивизии – Австрийском и наследного принца Прусского. Вынесшие наказание и не умершие после него в госпитале, сразу же отправлялись: наказанные кнутом – в Сибирь в каторжную работу, прогнанные сквозь строй – в арестантские роты и по полкам и командам других корпусов; незначительная часть из приговоренных «исправительно» были отпущены домой, т. е. остались в прежнем положении.

Поздней осенью и зимой приводился в исполнение приговор суда над мятежниками 2-й гренадерской и артиллерийской дивизий и горожанами Старой Руссы.

Официальных сведений о забитых насмерть поселянах Новгородского удела не сохранилось, но по округам Старорусского удела военных поселений на месте наказания умерло сто двадцать девять человек. А сколько сотен человек, вынесших наказание, умерло потом – через месяц, два или год? Сколько осталось на всю жизнь калеками? «Правосудие совершалось и никем нарушаемо не было».

Необходимо вкратце остановиться на дальнейшей судьбе мастеровых 10-го рабочего баталиона. Выше было сказано, что благодаря лживому приказу царя были выведены из Старой Руссы мятежные баталионы якобы в Гатчину на высочайший смотр. Был выведен и рабочий баталион, но по тайному приказу царя не в Гатчину, а в Кронштадт, как в место наиболее безопасное. Генерал Микулин лично вывел баталион из города и, окружив его войсками и артиллерией, присоединившейся к колонне около Петергофа, сопровождал баталион до места расправы.

Озлобленный царь не только не забыл о той главной и руководящей роли в восстании, которую сыграл рабочий баталион, не только приказал выделить его «дело» в особую группу дел, не подлежащих рассмотрению новгородской и старорусской следственных комиссий, но лично стал судить «этих отъявленных негодяев». Правда, вести следствие поручено было генералу Клейнмихелю, но в сущности все следствие вел сам Николай I. Он проявил исключительный интерес к следственному делу. И понятно: эта мятежная горсть людей причинила ему столько тревог, огорчений и страхов. Ей он обязан возникновению страшного возмущения, и где же? – у ворот столицы. Поэтому Клейнмихель был только рупором царя. Еще до начала следствия царем были разделены на разряды предполагаемые преступники; точно определено, как содержать их (наиболее важные закованы в кандалы), определено и количество ударов, которое должна вынести та или иная спина. Суд превратился в жестокую комедию. Несомненно, интерес царя к делу рабочего баталиона мог только усилиться еще и потому, что эта горсть людей, одетых в солдатские мундиры, по социальному признаку представляла собой резкое отличие от своих товарищей по возмущению – солдат-хлебопашцев. Все они оказались рабочими: машинистами, слесарями, кузнецами, каменотесами, столярами и т. п.

Заодно с мастеровыми рабочего баталиона судились и мастеровые полуроты Киевского поселенного полка. 795 обвиняемых были разделены на 4 разряда. Часть повстанцев 1-го разряда была присуждена к колесованию, замененному наказанием кнутом и с «постановлением» штемпельных знаков ссылкой в Сибирь, в каторжную работу. Другая, большая часть – к шпицрутенам и розгам. 270 человек, зачисленных в 2-й разряд, были отправлены в арестантские роты морского ведомства без срока. Остальные зачислены в военно-рабочие роты инженерного корпуса.

21-го января в Кронштадте началась экзекуция. Наказание было тяжким. Над двенадцатью мастеровыми наказание не было окончено «по слабости здоровья их». С места экзекуции они были отправлены в госпиталь до окончания над ними наказания. Но и впоследствии сразу окончить наказание не удалось. Так, мастеровой Платон Чернов «выходил из наказания три раза и был отправлен в Кронштадтскую госпиталь, в которой 11 числа минувшего февраля и умер». Следовательно, за три недели человека, подлечивая в госпитале, наказывали трижды. Это значит: по изрубленной уже ранее палками спине, по кровоточащему мясу, по струпьям, били снова и снова. «Достальное наказание» производилось также в несколько приемов еще над четырнадцатью мастеровыми. Они наказание выдержали. По крайней мере, по официальным данным, сразу после наказаний не умерли.

Так закончилась полным разгромам страшные для дворянского государства восстания военных поселян.

Что показали эти восстания? Прежде всего эти восстания показали, как велика и как жестока была эксплоатация крестьян помещиками-крепостниками, с одной стороны, и как велики были ненависть и возмущение крестьян крепостными порядками, с другой стороны. Вместе с этим восстания показали, какой могучей силой в борьбе с эксплоататорами является сила массового движения эксплоатируемого класса, какие упорство и героизм в самые тяжелые для борющихся минуты проявляло восставшее крестьянство, одетое в военную шинель.

Почему же при наличии массового упорства, героизма и силы борющихся крестьян они потер пели такое поражение? К условиям, объясняющим это поражение, надо прежде всего отнести следующие: во-первых, восстание ограничилось определенным районом, а не развернулось во всероссийское классовое крестьянское движение; во-вторых, оно вспыхнуло стихийно, не будучи подготовлено ни с организационной, ни с технической, ни с сознательно-политической стороны; в-третьих, оно не имело единого, общего руководства со стороны такой революционной партии, которая могла бы правильно наметить пути классовой борьбы угнетенных и общие классовые задачи и цели этой борьбы, т. е. задачи и цели освобождения эксплоатируемого класса. Про эти восстания можно сказать то же самое, что В. И. Ленин говорил о причинах неудачи крестьянских восстаний после отмены крепостного права: «Крестьянские восстания того времени остались одинокими, раздробленными, стихийными „бунтами“, и их легко подавляли»[12]12
  В. И. Ленин, Сочинения, 2-е изд., т. XV, стр. 108.


[Закрыть]. В тогдашней дворянско-крепостной России, в положении тогдашнего крестьянства иных условий, которые обеспечили бы победу крестьян, и не могло быть… История крестьянской борьбы с помещичьим, и капиталистическим гнетом во всех странах, так же, как и в России, показала, что крестьянство в его эксплоатируемой массе – середняцко-бедняцкой – не имеет условий для полного освобождения себя от гнета только своими силами. Только в союзе с рабочим классом и под руководством его партии, ведущей к коммунизму, и только с уничтожением капитализма и всяких иных форм угнетения, крестьянство избавится от гнета и эксплоатации. Но эти необходимые факторы, – организованные революционный рабочий класс и его коммунистическая партия, – возникают, развиваются, крепнут и закаляются в борьбе уже в условиях капиталистического общества и осуществляют свою задачу освобождения трудящихся масс от всякого гнета при посредстве диктатуры пролетариата, уничтожая классы.

Примером этому служат Октябрьская революция и диктатура пролетариата в СССР.

А в условиях первой половины XIX века все усилия борющихся военных поселян и крестьян, весь их героизм и упорство, их огромные жертвы, – все это могло привести лишь к частичным изменениям их положения. Царское правительство, правильно поняв, какую опасность для самодержавия и господствующего класса таило это революционное движение крестьянско-солдатской массы, принуждено было сразу же иначе устроить военные поселения.

В ноября 1831 г. округи военного поселения гренадерского корпуса были переименованы в округи пахотных солдат. С этого времени они уже не принадлежали отдельным полкам, а предназначались для постоянного квартирования впредь назначенных в них войск на общих правилах воинского постоя. В 1857 году южные поселяне, а также округи пахотных солдат были совсем уничтожены; население их зачислено в государственные крестьяне на юге и в удельные – в Новгородской, Могилевской и Витебской губерниях.

Военные поселения были признаны самой реакционной дворянской властью ненужными, но это признание их ненужности было навязано правительству военизированным крестьянством в результате его сорокалетней тяжелой борьбы, страданий и мук.