Текст книги "По делам его..."
Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Песах Амнуэль
По делам его…
Пикник удался на славу.
На поляне разбили бивак, он же лагерь, он же просто куча всяких предметов, предназначенных для того, чтобы разложить, растопить, приготовить, поджарить, и главное – съесть приготовленное и выпить принесенное. От столицы было, если верить дорожному указателю, всего тридцать два километра, хотя спидометр намекал, что все пятьдесят.
Володя не хотел забираться так далеко, но после окружной за ними увязался кортеж в виде двух ревнителей правил дорожного движения. Выяснение отношений, которое пыталась было устроить Маша, Володина жена, обошлись в две десятидолларовых купюры, которые Витя Веденеев аккуратно вложил в свой паспорт.
После того, как стражи дорог отпустили их с миром, Даня Вязников, сидевший рядом с Витей, заметил, что можно было обойтись и одной бумажкой. На что Лена, Витина подруга, обиженная тем, что между ней и Витькой на заднее сидение втиснулся Даня, сказала, что если бы не отвлекали водителя пустыми разговорами, то не пришлось бы отмазываться. Заспорили о том, сколько надо было отстегнуть, и проехали развилку. Возвращаться Маша сочла плохой приметой. Поехали вперед и не пожалели. Поляна на тридцать третьем километре оказалась райским местом и главное – абсолютно незатоптанным.
– Господи! – воскликнула Маша, потянувшись. – Уезжать совсем не хочется!
– Нет проблем, – с готовностью согласился муж. – Вон под той березой поставим тебе шалаш, я буду после работы привозить продукты…
– А ты и рад от меня избавиться! – нахмурилась Маша.
Володя не ответил, зная, что любая его неосторожная реплика легко перерастет в семейного сцену на потеху друзьям, безнадежно испортив финал пикника. Он поднял пластиковый мешок с остатками еды, грязными салфетками и одноразовой посудой и поволок к машине.
– Ты что, – крикнула вслед Маша, – собираешься это волочь домой? Мало мне твоего мусора?
– Красивое место, жалко поганить, – буркнул Володя, не оборачиваясь. – Выбросим по дороге.
Открыв багажник, он стал впихивать мешок в свободное место между канистрами и картонным ящиком с пустыми бутылками. Маша, искавшая повод для ссоры, следила за действиями Володи с таким вниманием, будто в мешке на самом деле было мертвое расчлененное тело, от которого нужно было избавиться на ближайшей помойке. Витя валялся траве и благодушно пускал кольца дыма, Даня сосредоточенно догрызал последний кусок шашлыка, внимание же Лены привлекла бабочка-махаон, зависшая над большим желтым цветком, одиноко торчавшим из густой травы на самом краю поляны. Лена обожала бездумно созерцать любую, казалось, совершенно никчемную вещь, будь то соседские окна дома напротив, облака, троллейбусные провода или бабочка с красивой черной каймой на крыльях…
Дикий Машин визг распорол тишину на поляне. Лена подняла голову и увидела последнюю сцену кошмара: тело Володи было объято пламенем, огонь метнулся на лежавшие в багажнике предметы, вспыхнула пластмасса, а потом «девятка» взорвалась с такой неестественной силой, будто все происходило не в реальности, а в кино.
Много часов спустя следователь Ромашин, которому поручили вести это дело, сказал, что всем четверым, кроме, конечно, Володи, повезло: разлетевшиеся части машины никого не зацепили, а могло ведь сильно поранить и даже убить, потому что отдельные детали и осколки обнаруживали на расстоянии до пятидесяти метров от места взрыва.
Когда прошел шок, продолжавшийся не так уж и долго, Виктор с Даниилом бросились, как они уверяли впоследствии, спасать Владимира, а на самом деле без толку метались вокруг пылавшего остова машины, задыхаясь от ядовитой вони горевшей резины, пластмассы и краски. Гасить пламя было нечем, а приблизиться к телу нельзя было из-за невыносимого жара.
Первой у тела Володи оказалась все-таки Маша. Когда мужчины сообразили, что надо ей помочь, она уже успела оттащить тело мужа на расстояние двух десятков метров от догоравшей машины и лишь после этого упала в обморок.
Тут подоспела и Лена – как раз вовремя, чтобы позаботиться о Маше. Володе заботы были уже ни к чему – лицо его стало черной маской, от которой отслаивалась сожженная кожа, такими же были и кисти рук, но одежда удивительным образом оказалась почти не тронута пламенем – будто на сгоревший труп напялили брюки с рубашкой.
Дорога не видна была за деревьями, и когда Виктор немного пришел в себя, то обнаружил, что трубка мобильника не работает, и выбежал на шоссе, чтобы позвать на помощь.
Четверть часа спустя водитель проезжавшего мимо КАМАЗа Алексей Щуплов, проходивший затем по этому делу свидетелем, позвонил из ближайшего поселка Вырубово в милицию и скорую помощь. Патрульная машина и два мотоциклиста, по иронии судьбы – те самые, встреча с которыми обошлась в двадцать баксов, оказались на месте довольно быстро. Сотрудники ГИБДД, выйдя на злосчастную поляну, застали следующую картину, скупо отраженную затем в протоколе: остов сгоревшего автомобиля, труп гражданина Митрохина Владимира Сергеевича, и спутников погибшего: Митрохину Марию Константиновну (жену покойного), Криницкую Елену Дмитриевну, Веденеева Виктора Михайловича и Вязникова Даниила Сергеевича – в состоянии, исключавшем непосредственное производство дознавательных действий. Зафиксировали также разбросанные по всей поляне детали, осколки, куски пластика и прочие предметы, отброшенные в результате действия взрывной волны.
Труповозка увезла тело Володи в морг, а на приехавшей с опозданием на час «скорой» Машу отправили в больницу, где поместили в палату терапевтического отделения.
Что до остальных участников трагического пикника, то их доставили в отделение милиции поселка Вырубово, где сняли первые показания.
По горячим следам удалось лишь выяснить, что ничего, пригодного к самопроизвольному или умышленному подрыву, в багажнике автомобиля не было. Ко всему еще в тот миг, когда произошла трагедия, костер был уже погашен, угли залиты остатками воды и никакой опасности ни для людей, ни для окружающей среды не представляли. Все это было подтверждено экспертизой, и потому в правдивости показаний свидетелей у следователя Антона Ромашина не возникло сомнений.
Отпустив свидетелей-потерпевших, следователь отправился в морг и долго разглядывал сгоревшую плоть Владимира Сергеевича Митрохина, отгоняя подступавшую дурноту. Выйдя из холодильной комнаты, Ромашин осмотрел одежду и другие вещи покойного, после чего изъял их, оставив соответствующую расписку. Брюки, рубашка и носки оказались относительно целы, если принять во внимание, какие катастрофические изменения претерпело тело несчастного В.С.Митрохина.
В тот вечер у Ромашина были другие неотложные дела, а потому, доставив пакет с вещами в свой кабинет, он поехал домой и на время забыл об этой трагедии. И не такое случалось…
* * *
Утром в понедельник Ромашин первым делом достал из сейфа пакет с одеждой погибшего Митрохина и отправился в лабораторию судебно-медицинской экспертизы. Рассказав о вчерашнем происшествии, он передал своему приятелю, эксперту-криминалисту Илье Репину пакет и попросил глянуть по-быстрому, а то скоро придут свидетели, а ему надо разобраться, не было все это хитро подстроенным убийством.
– А что, машина тоже сгорела? – спросил Илья минут через двадцать, в течение которых он внимательно разглядывал и прощупывал ткань, а также изучал перочинный ножик, обнаруженный следователем в кармане брюк.
– Сперва машина вроде загорелась, потом бензобак пыхнул, ну а там, сам понимаешь… – сообщил Ромашин. – Ну, давай, пиши заключение.
– Не так быстро, – сказал Репин. – Мне еще не все ясно. Возможно использован легковоспламеняемый материал с большой теплотворной способностью. Если кожа обуглилась, а одежда не успела, то жар, несомненно, шел изнутри и очень быстро прекратился.
– Этот жмурик что, изнутри горел? – недоверчиво спросил Ромашин. – Что за бред!
– Не совсем бред, – задумчиво произнес Репин. – Я читал о случаях самовозгорания людей…
– А-а, вот ты о чем, – усмехнулся Ромашин. – Ужастиков насмотрелся? Как это там называется – пирокинез? Не надо мистики. Ты мне скажи, какой горючий материал может вызвать такой результат?
– Я могу назвать два-три вещества, – пожал плечами Репин. – Одно из них используется в производстве так называемых бомб объемного горения или, как их еще называют, вакуумных. Но для того, чтобы этот погорелец обуглился именно таким образом, он должен был раздобыть, а главное – заглотать грамм двести ядовитой дряни и закусить детонатором.
– Сколько, ты сказал? Двести граммов? – оживился Ромашин. – Для покойника это не было проблемой.
– В каком смысле? – спросил Илья. – Он что, террорист?
– Да нет, вроде законопослушный гражданин. Но работал он в Институте физики горения! Был такой секретный ящик до перестройки, сейчас как-то иначе называется, длинно… Так что горючку ему отлить в пузырек ничего не стоило.
– И выпить, разбавив для вкуса пепси? – хмыкнул Репин. – Разве что ему силой влили в глотку.
– Откуда ты знаешь, может она на вкус, как водка или спиртяра? – оживился Ромашин. – У меня случай был, мужик растворителя хлебнул и ничего не почувствовал. Правда, когда его вскрывали, все кишки оказались растворенными.
– Спасибо, я уже завтракал, – меланхолично отозвался Репин. – С одеждой и ножичком я еще повожусь, могли сохраниться следы горючего. Кстати, кто будет проводить вскрытие?
– Саша Алтаев. Он сегодня дежурит.
– Я ему позвоню, – сказал Репин. – Пусть проверит содержимое желудка.
* * *
Несколько часов спустя Антон Ромашин перелистывал подписанные страницы протокола и думал о том, что дело это, по всему видно, не перейдет в разряд «висяков» и отчетность не попортит. Если, конечно, провести его как несчастный случай, связанный с преступной небрежностью. Ясен перец, наука, секретность, химия…
С одной стороны, конечно, вряд ли Митрохина кто-то из компании угостил горючим препаратом, не имеющим ни вкуса, ни запаха. Но поскольку внутреннее самовозгорание выглядит убедительно только в фильмах ужасов, то самой правдоподобной версией может оказаться самая заурядная бытовуха. К тому же, в ходе допросов выяснились любопытные обстоятельства.
К примеру, Елена Криницкая, разглядывавшая бабочку, когда рядом горела машина, поведала на двадцатой минуте разговора, что, оказывается, вдова погибшего никогда его не любила и замуж вышла, потому что подошел возраст, а подходящих кандидатов рядом не оказалось. Работали Маша и Владимир в разных отделах, познакомилась в буфете, там он ей и предложение сделал – при множестве свидетелей.
Ну и что? Ничего, конечно, если не считать странного намека, сделанного другим свидетелем Виктором Веденеевым.
«Маша, – сказал он, отвечая на нейтральный вроде бы вопрос о знакомых Марии Митрохиной, – общительная женщина, иногда настолько, что…» «Настолько – что?» – спросил, заинтересовавшись, Антон, но свидетель замкнулся и заявил, что все это чепуха, слухи, говорить об этом он не хочет.
Да и сам Виктор, как выяснилось, был в сложных отношениях с погибшим.
Работали они вместе третий год – сначала в одном отделе, потом Митрохин занялся технологией взрывов в тонких пленках и перешел в лабораторию к Езерскому, о котором Веденеев отзывался, как о гении мирового масштаба.
Ромашин механически записывал эти сведения и насторожился лишь после того, как следующий свидетель, математик Даниил Вязников, заявил, что о покойниках, конечно, или хорошо, или ничего, но человеком Митрохин был весьма своеобразным. Мог, к примеру, идею украсть и потом тыкать в нос истинному автору собственной статьей, в которой украденная идея обсасывалась до косточек. И каково это было слушать человеку, – тому же Вите Веденееву, к примеру, – который идею выстрадал, но доказать ничего не мог, а равно и выступить публично против плагиатора? И более того, вынужден был поддерживать с ним видимость дружеских отношений, потому что…
«Потому – что?» – задал Антон вопрос, ставший, похоже, традиционным.
Но и этот свидетель замкнулся и сказал, что все это чепуха, доказать ничего невозможно, а Виктор с Владимиром действительно дружили, вот и на пикник поехали вместе, что лишний раз доказывает вздорность слухов.
– О вздорности слухов позвольте судить мне, – заявил Ромашин, на что свидетель Вязников резонно заметил, что судить вообще-то прерогатива суда, а следователь разве что может делать выводы, причем весьма поверхностные, поскольку не в курсе сложных взаимоотношений в коллективе лаборатории быстрого горения.
Ромашин долго разглядывал Вязникова, затем спросил, правда ли, что Елена Криницкая была неравнодушна к погибшему.
– Я смотрю, вы все же в курсе… – поднял брови Вязников. – Действительно, Лена раньше встречалась с Володей, еще до того, как он познакомился с Машей.
Разумеется, следователь не стал посвящать Вязникова в детали своего разговора с Криницкой. А с ее слов выходило, что Мария была в жизни погибшего чуть ли не первой и единственной женщиной, а прежде он вел исключительно целомудренный образ жизни, интересуясь лишь работой и детективными романами, которые покупал в огромных количествах, а прочитав, раздаривал знакомым.
Что ж, Криницкая вполне могла утаить от следствия факт своей интимной связи с погибшим. И как-то подозрительно вовремя она отвлеклась на разглядывание бабочки.
– Мария Митрохина, – сказал Ромашин, следя за реакцией собеседника, – работает в том же институте и тоже занимается горением, так ведь?
– В институте все занимаются горением, видите ли, специфика такая.
– И о том, что ее муж состоял в связи с Криницкой, могла знать?
– Почему «могла»? – удивился Вязников. – Естественно, знала, поскольку сама же Володю от Ленки и увела. Не вижу в этом криминала.
– Даже так! – пробормотал Ромашин, занося слова Вязникова в протокол. – А вы сами?
– Что – я сам?
– На пикник, я так понимаю, собрались две пары, а вы поехали один.
– Ну и что? – вскинулся Вязников. – Какое это имеет отношение к делу?
– Пока никакого, – многозначительно сказал Ромашин.
Ему приятно было видеть, как у свидетеля мгновенно испарилось снисходительное высокомерие.
Пролистав страницы протокола, Ромашин отправился в больницу. Митрохину уже перевели в общую палату, а назавтра и вовсе собирались выписать.
Для разговора устроились в кабинете главного врача отделения. При первом же упоминании о муже, Мария начала плакать. Ромашин дождался, пока она успокоилась. Вопросы задавал об отношениях Митрохиной со свидетелями, и об отношениях свидетелей друг с другом. Ну и о работе, естественно, – о том, например, почему при нынешней системе оплаты научного труда (в газетах писали, что ученые живут чуть ли не впроголодь) работники института не бросают свою профессию и не уходят в коммерческие структуры.
– У нас текучести кадров почти нет, – всхлипнув, сказала Маша. – И платят нормально, мы не филологи какие-нибудь. В прошлом году с Володей даже на Кипре побывали…
Тут она запнулась, глаза набухли слезами, но Ромашин вовремя отвлек ее, задав вопрос о Данииле Вязникове.
Темная лошадка. Женщины у него нет, работает в теоретическом отделе, природу, по его же словам, не очень любит, на пикник поехал, потому что всю неделю готовил какой-то доклад, надо было проветрить мозги перед ответственным выступлением, а тут как раз и решили выехать…
– А как Вязников оказался в вашей компании? – спросил Ромашин.
– Володя пригласил, – ответила Маша. – Хороший парень, но замкнутый, и все время один. Вот Володя и…
Она заплакала, и следователь быстро свернул разговор.
Покинув больницу, Ромашин поехал домой. Дело принимало странный оборот. Если не вникать пока в способ поджога, то практически у каждого были причины расправиться с Митрохиным. Криницкая хотела отомстить бывшему любовнику, бросившему ее, – обманутая в своих ожиданиях женщина способна на все, Ромашину и не с такими ужасами приходилось сталкивался на службе. Сама же Мария Митрохина могла на почве ревности спалить мужа, баба, судя по всему, крутого нрава, такая не простит измены. Но где логика? Митрохин ведь порвал с Криницкой и женился на Марии… Впрочем, какая тут логика, когда схлестываются любовь, соперничество и ненависть?
Ну, а Веденеев так вообще должен возглавить список подозреваемых. По нынешним временам не то что за научную идею, под которую можно выбить неплохие гранты, убить могут за такую ерунду, о которой раньше и вообразить никто не мог. Года два назад Ромашину довелось разбираться с аналогичным делом о покушении на убийство. Тогда, правда, жертве удалось выжить – ее пытались отравить, причем весьма неумело. Выяснилось, что один сотрудник ставил эксперимент, а другой, как оказалось, искажал результаты примерно так, как в романе Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан» негодяй Негоро портил показания корабельного компаса, в результате чего шхуна-бриг «Пилигрим» попала вместо Южной Америки в Центральную Африку. В итоге тот, кто хотел отомстить за порушенную научную карьеру, попал на нары, а вредителю вырезали половину желудка и почку, так что и ему жизнь оказалась не в радость.
Вообще-то Веденеев мог и составчик приготовить, который спалил Митрохина изнутри.
А вот у Даниила Вязникова причин вроде не было никаких, и возможности совершить преступление, скорее всего, тоже. В компанию затесался случайно, к горючим веществам по работе доступа не имеет, в отличие от остальных трех свидетелей, которые вполне могли стать подозреваемыми.
С другой стороны, это слегка даже подозрительно – почему у всех рыльце немного в пушку, а у Вязникова нет? Антон Ромашин хмыкнул. Это только в фильмах и книгах самый безобидный на вид фигурант и является главным злодеем. Немалый опыт следователя подсказывал Ромашину, что мотивы преступления как правило лежат на поверхности, а преступники – вовсе не обремененные интеллектом хладнокровные злодеи с задатками гениальных актеров. Если человек выглядит невиновным, то таковым он чаще всего и является на самом деле. А если принять во внимание, что женщина вряд ли по психологии своей выбрала бы столь варварский способ убийства, то самым подозрительным в этой компании оказывается Веденеев. Его и нужно трясти в первую очередь…
Света пришла сегодня с работы рано. К приходу мужа успела не только ужин приготовить, но даже отвезти к матери восьмилетнего Алешу – в школе объявили карантин по случаю эпидемии гриппа, и бабушка сама предложила забрать внука на неделю к себе. Приятно удивленный великодушием тещи, Антон расслабился и за ужином позволил себе грамм сто «смирновки», которые очень хорошо пошли под жаркое.
Потом он слегка вздремнул в кресле и проснулся, когда Света включила телевизор и тот внезапно заорал. По второму каналу показывали ритуальную свару в Думе между коммунистами и «яблочниками», при активном участии жириновцев, со смаком подливавших маслице в огонь. Света убрала звук и принялась рассказывать о том, как и у них в фирме чуть не подрались сегодня две солидные клиентки поспорившие о том, кого обслуживать в первую очередь. Антон благодушно кивал, слушая вполуха, но, когда в конце выпуска показали сюжет о сгоревшем автомобиле, поднял палец, призывая к молчанию, и врубил звук. Репортер, разбитной юноша, топтался на месте происшествия, машину как раз грузили на трейлер, а тучный майор ГИБДД сиплым голосом, ставя дикие ударения в словах, сообщил уважаемым телезрителям, что не нужно, господа хорошие, превышать скорость, потому что иначе получаются негативные инциденты с летальными для некоторых водителей последствиями. Какая еще скорость в лесу, раздался из-за кадра недоуменный вопрос репортера, но тут пошла реклама пива…
Мысленно воздев очи горе, Антон подумал, что у Ильи уже есть, скорее всего, более точные сведения о том, какую скорость «превысил» погибший, сунувшись в багажник стоявшего автомобиля.
– Извини, Светик, – пробормотал Антон, – трубочку дай-ка мне…
Илья обрадовался звонку и сказал, что дело гораздо интереснее, чем он предполагал. А поскольку по телефону о тонких материях химии горючих веществ говорить неуместно, то он ждет Антона у себя дома, и желательно прямо сейчас.
– Да что там такое, – заворчал Ромашин. – Время не терпит, что ли? Света на отпустит, к тому же сына к теще отправили. Завтра пришли заключение…
– Время терпит, – кротко согласился Илья. – Но для меня и Оли будет обида, если не приедешь отметить в узком кругу очередную годовщину нашей свадьбы.
– Насколько узок круг? – помолчав, спросил Антон.
– Весьма узок. Только вы да мы.
– Ну, жди…
Репины жили недалеко, но ехать пришлось в объезд – на Профсоюзной меняли дорожное покрытие. Через полчаса Света и Ольга уже сооружали на кухне хитрую закуску из рыбных палочек, почему-то называемых крабовыми, и запекали мясо под сыром и майонезом в гриле.
Антон вышел вслед за Ильей в большую застекленную лоджию, переоборудованную в кабинет.
– Странное дело, – сказал Илья. – В тканях я не нашел никаких следов горючих веществ. Насчет внутреннего горения – тоже дохлая гипотеза. У покойника сначала обуглилась кожа, потом подкожный жировой слой и… все! Ни на сантиметр дальше. Будто человека сунули в печь крематория, а когда он подрумянился, быстренько вынули.
– Циник ты… – Антона передернуло.
– Да нет, просто работа такая! Так вот, одежда почти не пострадала, и этому я вообще не могу найти объяснения. Машина горела, как паяльная лампа! Последнее, впрочем, понятно: выяснилось, что этот дурак держал в багажнике запасную пластиковую канистру с бензином.
– Значит, бензин и вспыхнул…
– Бензин загорелся потом, сначала вспыхнул Митрохин, вот в чем загвоздка. А уже затем температура в багажнике на краткий миг поднялась до нескольких сотен градусов. Канистра взорвалась, тут и бензин, сам понимаешь… Но в это время Митрохин был уже мертв.
– Ничего не понимаю, – успел сказать Антон, но тут их позвали в комнату к столу.
Да я, в общем, тоже не очень… – заключил Илья. – Придется еще поработать, хотя дело, мне кажется, дохлое. Не было причин для такого пожара. Ни внешних, ни внутренних. Если без мистики.
– А с мистикой? – спросил с интересом Антон.
– Это не ко мне. Я напишу, что экспертиза не дала однозначного ответа на вопрос о причинах возгорания. А что до неоднозначных, ты мне скажи, какая причина тебя больше устроит. Начальству-то все равно, если дело придется закрывать.
– Мне, в общем, тоже, – пробурчал Антон.
* * *
Институт физики горения оказался длинным девятиэтажным зданием постройки семидесятых годов и располагался за высоким кирпичным забором. Пройдя проходную, где вооруженный автоматом охранник долго сличал его личность с фотографией, следователь попал во двор, огромный, как аэродром. Главный корпус возвышался больным зубом среди корпусов поменьше. Неподалеку живописно темнели странные сооружения, похожие на разбомбленные вражеской авиацией пакгаузы. Горением в институте, видимо, занимались давно и серьезно.
Руководитель службы безопасности Борис Степанов встретил следователя приветливо.
– Поможем, чем сможем, – сказал он. – Я уже в курсе. Вашему эксперту тоже нужен пропуск? Нет проблем, оформим. Пусть приходит в любое время. А вас,
– он внимательно посмотрел на Антона, – сейчас проводят.
Лаборатория быстрого горения располагалась на шестом этаже. Из окон открывался изумительный вид на дальний лес: – чистый Шишкин, минус медведи на поляне. Шестеро сотрудников лаборатории стояли у большого, на всю стену, окна, и изучали лесной пейзаж. Увидев следователя, Веденеев подошел к нему и, приветственно взмахнув рукой, спросил:
– Как там Маша? Нас не пустили в больницу!
– Ее сегодня выпишут, – сказал Ромашин. – Не знаю, почему вас не пустили, может, только родственникам положено?..
Он не стал говорить, что сам запретил пускать к Митрохиной кого-либо из посторонних. Но Веденеев понимающе прищурился.
– Тайна следствия, я полагаю? Ну-ну… Что же вы мне повестку не прислали, а сами изволили прийти?
– Ясное дело, – из-за спины Веденеева появился плотный коренастый мужчина лет сорока с кустистыми бровями и огромной лысиной. – Если следователь сам пришел, стало быть подозреваемся все мы.
– А вы-то за что? – поднял брови Ромашин. – И кстати, как вас…
– Долидзе, – представился мужчина. – Константин Долидзе. Для друзей Костя, для органов Константин Вахтангович. А подозреваете вы нас в том, что мы халатно или с преступным умыслом вынесли с территории горючее вещество, которое и было использовано в давешнем умерщвлении.
«Ему бы протоколы писать, – подумал Ромашин. – Складно излагает Вахтангович».
– Какие там подозрения, – сказал Ромашин. – Хочу у вас, как у специалистов выяснить, возможно ли такое?
– Что именно – вынос или убийство? – строго осведомился Долидзе.
– И то и другое.
– Вынести горючку могли. Легко. – кивнул Константин. – Убить – нет. Витя и Лена все рассказали. Это невозможно.
Следователь заметил, что Криницкая постепенно сдвигается в тень большого лабораторного шкафа, перегородившего комнату.
– Я бы хотел поговорить с Еленой Дмитриевной, – сказал Ромашин. – По-моему, вон тут, в соседней комнате мы никому не будем мешать.
– Да вы нам и не мешаете, – отозвался какой-то юноша со всклокоченными волосами.
В тесном помещении, которое обнаружилось за шкафом, подпиравшим потолок, было сумрачно, лишь зеленоватое мерцание монитора допотопного компьютера подсвечивало их лица.
– Я все понимаю, – сказала Криницкая, не дожидаясь вопроса. – Нет у нас в лаборатории таких смесей. И в институте нет, у нас сейчас другой профиль. Бензин взорвался случайно…
– Никто не угрожал Митрохину в последнее время?
– Господи, да кто ему будет угрожать?
– Ну, всякое бывает, – вполголоса произнес Ромашин. – Скажем, жена его сильно ревновала?
– Маша? Она его больше жизни… Когда у него осенью нашли опухоль… Потом оказалось, что доброкачественная, вырезали, и все, но сначала, вы же понимаете, подумали… Маша чуть сама не умерла! У нее, когда пронесло, было такое нервное истощение, еле отошла. И не ревновала она его. Да, мы с Володей были когда-то близки, вам, конечно, уже до… сообщили. И что? Мы с Володей оказались совершенно разными людьми. Друг другу не подходили совершенно. Может, поэтому… Да знаете ли вы, что я у них на свадьбе была подругой невесты?
«А ведь она не Машу выгораживает, – подумал Антон, – а себя. Нет ревности
– нет мотива. Была любовь, да сплыла. Появился новый дружок. Вот он, стоит недалеко от дверей, сквозь щелочку будто случайно посматривает…».
– Да вы заходите, – сказал Ромашин Веденневу, приоткрыв скрипнувшую створку. – У нас же не официальное дознание, а так – беседа.
Веденеев подошел к столу, сел рядом с Криницкой, успокаивающе положил ладонь ей на руку.
– Я не знаю, о чем вы тут беседуете, – сказал он, – но хочу заметить, что нет в нашей лаборатории веществ, физико-химические параметры которых… ну, вы понимаете… – он запнулся.
«Что они все об одном? – с досадой подумал Антон. – Наверное, именно эту проблему они обсуждали, когда я вошел. Нет таких горючек, значит, и способа нет. Глупо, вообще говоря, с их стороны утверждать то, что будет обязательно проверено. Точнее – глупо, если они знают, что экспертиза докажет обратное. Но ведь они не дураки – ни Веденеев, ни Криницкая, ни этот Долидзе, ни остальные».
– Я не занимаюсь физико-химическими проблемами, – сказал Ромашин. – Я в них не разбираюсь. Мое дело выяснить, была смерть вашего друга несчастным случаем или нет.
– Ага! – поднял палец Веденеев. – Если нет, то вы ищете убийцу. Но здесь не найдете. Мы все с ним дружили.
– И вы тоже считали его своим другом?
– Разумеется.
– Даже после того, как Митрохин украл у вас идею и выдал ее за свою?
– Что вы имеете в виду? – насупился Веденеев. – В конце концов, режимы синтеза в вакуумной камере при подаче модулированного напряжения…
Он осекся, явно сообразив, что сказал лишнее. Но следователь уже сделал выводы, хотя и не понял, о чем идет речь.
– Да, – тихо сказал Ромашин. – Именно это я имею в виду.
– А говорите, что не разбираетесь в физхимии горения.
– Приходится всем помаленьку заниматься, – бодро соврал Ромашин.
– Не крал у меня Володя эту идею! Кто вам мог такое набрехать!
– Даня, наверное, расстарался, – пробормотала Криницкая.
– Чушь, чушь полная… Когда статья вышла, в институте какая-то мелкая сволочь пустила слух, будто Володька украл у меня… Даниил, наверно, поверил. Дело не в том, что идея была моей, мы ее с Володей обсуждали, и он разработал экспериментальную методику. А я в это время работал над другой темой. В общем, я ему сказал: делай сам, я пас, у меня на это времени нет.
– Стало быть, идея все же ваша, – покачал головой Ромашин.
– Ничего вы не понимаете! Володя никогда бы не присвоил чужое, – Криницкая гневно стукнула кулачком по столу. – А с Даней я сама разберусь! Трепло…
– Лена, – предостерегающе произнес Веденеев.
Он повернулся к следователю:
– Даниил теоретик, у него специфические представления об интеллектуальной собственности. Я бы сказал – болезненные. Вот он бы точно не стал отказываться от авторства. Может, отсюда и неадекватная реакция на слух о краже идей…
– Вам виднее, – уклончиво сказал Ромашин. – Так вы говорите, сам Вязников не стал бы… А вы хорошо его знаете?
– По работе – да, конечно, – пожал плечами Веденеев. – Замечательный теоретик, такой интуиции, как у него, я ни у кого не встречал.
– Он часто заходит к вам в лабораторию?
– Ни разу не был. У него нет допуска в наш сектор.
– Да? – искренне удивился Ромашин. – Как же вы вместе работаете?
– Так и работаем.
– И он не приходил сюда?
– А что ему здесь делать? Теоретики сидят во втором корпусе. Даниилу вообще противопоказано появляться там, где есть работающие приборы и установки. У него нога тяжелая.
– В каком смысле?
– Либо что-нибудь тут же перегорит, либо отключится, либо другая гадость произойдет…
– У Догилевых, так вообще… – вздохнула Криницкая.
Ромашин вопросительно посмотрел на Веденеева.
– Было дело, – кивнул Веденеев. – На именинах у Зиночки Догилевой, нашей сотрудницы. Она сейчас в декретном отпуске, так что не в курсе событий. Собрались на даче, человек двадцать было, все свои, Даниила тоже позвали, не потому, что с ним веселее, а потому, что жалко его. Живет один, ни родителей, ни братьев-сестер, никого. С женщинами тоже не везет… Так вот, до его приезда все шло нормально, но как только он появился в доме, пошли вразнос бытовые приборы. Холодильник отключился и больше включиться не пожелал. Экран телевизора погас. Что там было еще?
– Утюг, – подсказала Криницкая.
– Да, это самое удивительное! – воскликнул Веденеев. – На газовой плите стоял чугунный утюг. Зинины старики его как гнет использовали, когда капусту солили. В последний раз им гладили при царе Горохе. Так вот, Зина хотела снять утюг с плиты, чтобы поставить чайник, и обожгла ладонь: железяка оказалась раскаленной.
