Текст книги "Лишь разумные свободны"

Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Песах Амнуэль
Лишь разумные свободны

От публикатора

Документ, представляемый сегодня на рассмотрение Генерального Директората Комиссии по Контролю, в течение пятидесяти лет хранился в запечатанном файле архива КОМКОНа-2. Гриф секретности «ноль» и личное распоряжение Рудольфа Сикорски – «вскрыть через пятьдесят лет» – сохраняли этот документ от любопытствующих взглядов. Собственно, более всего сохраняло документ от преждевременного вскрытия то простое обстоятельство, что никакие каталоги – ни открытые, ни даже полностью засекреченные – не содержали ни названия файла, ни его индекса, ни адресата. Содержание документа было в свое время рассеяно по многочисленным файлам КОМКОНа-2 в общемировом киберспейсе, и приданная документу вирусная подпрограмма предписывала ровно через пятьдесят лет после старта собрать разрозненные единицы информации в единую структуру, доступную для чтения в любом текстовом редакторе.

Действием этой подпрограммы и объясняется то обстоятельство, что именно сегодня, 8 октября 130 года, документ под названием «Мемуар-1», подписанный бывшим руководителем отдела ЧП Максимом Каммерером и запечатанный личным кодом бывшего руководителя КОМКОНа-2 Рудольфа Сикорски, стал доступен для прочтения.

Поскольку никого из участников описанных в мемуаре событий в настоящее время уже нет в живых, содержание «Мемуара-1» предлагается для обсуждения членами Генерального Директората, как чрезвычайно важное для развития цивилизации.

Руководитель отдела ЧП Комиссии по Контролю,

Вадим Серосовин.

8 октября 130 года.

Екатеринбург.

* * *

«22 ноября 80 года.

Звонок видеофона оторвал меня от чтения весьма занимательного документа – отчета моего агента Кирилла Костакиса об его пребывании в Институте неопознанных структур. Институт уже несколько месяцев привлекал внимание не толькое мое, ни и отдела исторических изысканий. Там происходили события, которые, с моей точки зрения, могли быть связаны в несанкционированной деятельностью на Земле миссии голованов, а, с точки зрения начальника отдела исторических изысканий Рони Мдивани, сотрудникам института удалось-таки расшифровать и заставить действовать древнюю, еще двадцатого века, программу инициирования искусственного интеллекта. Отчет Кирилла оставлял достаточно большое поле для обеих интерпретаций, а также предлагал свою, которую я и изучал, когда неожиданный звонок заставил меня оторваться от этого увлекательного занятия.

Лысина, появившаяся на экране, могла принадлежать только Экселенцу.

– Я полагаю, ты не занят, – сказал шеф, не поднимая головы. Интересно, подумал я, есть ли у него на лысине третий глаз, или ему просто неинтересно смотреть на мою мрачную физиономию.

– А если и занят, – продолжал Экселенц, – то передай дела Панову. Час назад в системе ЕН 200244 потерпел катастрофу пассажирский звездолет «Альгамбра». Предположительно – взрыв реактора. Тебе надлежит расследовать это происшествие на месте.

Я недовольно дернул плечом. «Альгамбра», насколько я помнил, была старой транспортной посудиной, не предназначенной для перевозки пассажиров. Троекратное ускорение при старте и отсутствие удобств при переходе в нуль-режим и обратно – все эти прелести дешевого межзвездного фрахта делали «Альгамбру» непригодной для нетренированного человека. Возможно, корабль успели переоборудовать – хотя я и не понимал причины. И уж совсем нелепым было предположение о взрыве реактора – такого не случалось уже лет семьдесят, а с новыми типами переходников – вообще никогда.

– Сколько погибших? – спросил я.

Экселенц изволил, наконец, поднять голову и бросить на меня косой взгляд.

– Восемь, – сказал он, – включая экипаж.

На кораблях типа «клон», к которому принадлежала «Альгамбра», экипаж составлял семь человек. Значит, на борту был всего один пассажир. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что именно личность погибшего пассажира заставила Экселенца оторваться от деловой текучки. И поскольку позвонил он не кому-нибудь, а именно мне, то сделать вывод не составляло труда. Впрочем, я не стал сразу выкладывать свои соображения.

– «Альгамбра» шла через систему ЕН 200244 транзитом, и на единственной обитаемой планете этой системы, Альцине, взяла на борт пассажира по имени Лучано Грапетти…

Экселенц уставился на меня своими пронзительными голубыми глазами – хотел проверить мою реакцию. Полагаю, что отреагировал я адекватно.

– Детонатор? – спросил я.

Экселенц хмыкнул.

– В том-то и дело, – сказал он. – Никакой реакции… Но это лишь одна странность. Вторая: Грапетти, работавший в Институте биоформирования, не имел ни малейших причин бросать на середине начатый на прошлой неделе эксперимент, мчаться в космопорт, догововариваться о месте на первом же звездолете, весьма далеком от комфортности – а через неделю, кстати, к Земле должен уйти «Магеллан», – и, заметь, он даже не переговорил с женой, лишь оставил сообщение на автоответчике.

Конечно, это выглядело странным. Еще более странным выглядело то, что детонатор под номером четыре – именно под таким номером значился в списке «подкидышей» Лучано Грапетти – никак не отреагировал на трагедию. Вариантов было два: либо Грапетти не было на борту в момент взрыва, либо детонатор разрушится несколько часов спустя – именно это произошло после гибели Тома Нильсона.

– Вопросы есть? – спросил Экселенц, тоном своим давая понять, что ни на какие вопросы отвечать не намерен.

– Нет, – ответил я. Вопросов у меня было множество, но задавать их Экселенцу не имело смысла – ответов он, как и я, не знал.

– Через час сорок стуртует «Арбель», – сказал Экселенц и провел ладонью по лысине. Редкие волосинки немедленно встали торчком, будто наэлектризованные. – Он пройдет через систему ЕН 200244 и высадит тебя на базовом спутнике. Космодром «Мирза-Чарле», стартовая башня шесть-а.

Такими мелочами, как заказ для своих сотрудников места на транспортах, Экселенц не занимался никогда. Очевидно, он хотел, чтобы мой отлет остался в тайне даже для моих подчиненных. Я не стал лишний раз убеждаться в этом, задавая наводящие вопросы.

– Панова предупрежу, что отправляюсь в миссию голованов, – сказал я раздумчиво, краем глаза оценивая реакцию собеседника. Экселенц кивнул. – Обычно это занимает у меня три-четыре дня. Полагаю, этого времени мне хватит, чтобы разобраться в ситуации.

– Надеюсь, – буркнул Экселенц. – Докладывать будешь каждые сутки через нуль-И. Успеха.

Экран погас.

* * *

Посидев минуту в раздумье, я вызвал на дисплей ввод общемирового киберспейса и, назвав свой личный регистрационный номер, затребовал информацию из сектора КОМКОН-2/чп/близнецы/детонаторы. Естественно, пришлось набрать на клавиатуре еще несколько кодов, включая последний, введенный лично Экселенцем около года назад исключительно для моего пользования. Похоже, что система не желала расставаться с информацией, как алкоголик не хочет даже под страхом смерти расстаться с единственной оставшейся бутылкой.

На экране появился, наконец, базовый каталог, и я вызвал сведения по четвертому номеру. Меня интересовали данные за последний месяц, но для полноты картины я заставил себя проглядеть карт-информ Лучано Грапетти с самого начала.

Родился, естественно, как и все «подкидыши», 8 октября 38 года. Единственный, кто, в порядке эксперимента, увидел свет не на Земле, а в родильном отделении клиники Теплый Сырт, Марс. В качестве посмертных родителей записаны Анна-Луиза Мончинелли и Карло Грапетти. Анна-Луиза погибла при сходе оползня в провинции Аккамарель, южнее марсианского Большого разлома. Произошло это весной 35 года, и Карло ненадолго пережил жену – осенью 36-го он был очень неосторожен при отладке лучевого ружья, собираясь охотиться на марсианских пустынных пауков. Исключить самоубийство не смогли, но и доказать ничего не сумели.

До семи лет Лучано рос в семье Джемисонов, работавших врачами в клинике Теплого Сырта, а затем, когда на локтевом суставе появился знак подкидыша («сабля» в случае Лучано) был отправлен на Землю – не столько по собственному желанию, сколько по решению Совета Тринадцати, против чего приемные родители, естественно, возразить не могли. Далее: интернат Монтевидео, колледж Стемацки на острове Аранаком у Западного берега Африки, высшая школа биотехнологии в Джезказгане и, конечно же, назначение на работу в колонию, только что организованную на планете Альцина в системе красного карлика ЕН 200244. Семь с половиной парсеков от Солнца. Апрель 59 года.

С того времени Лучано Грапетти ни разу не был на Земле. Никаких сомнений по поводу своего происхождения Грапетти не высказывал никогда. К родителям своим (не зная, естественно, о том, что они – приемные) он относился снисходительно, регулярно беседовал с ними по нуль-И, но вовсе не рвался ни на Марс, ни даже на Землю, где провел лучшие годы детства и юности. Сначала это обстоятельство казалось нам с Экселенцем странным, но впоследствии мы пришли к выводу, что характер Лучано, выкованный сначала Джемисонами, а затем Учителем Соловиным и Наставником Ле-Кардо, обладал высочайшей степенью приспособляемости к условиям среды. Он достаточно быстро и очень сильно «притирался» к местным условиям – так было и в школе, и в колледже, – и менять их на что бы то ни было иное даже на непродолжительное время казалось ему мукой мученической, на которую он мог пойти лишь в крайнем случае, каковой ему, конечно же, стараниями Экселенца, никогда не представлялся.

Информ-блок месячной давности ничем не отличался от предыдущих. Грапетти работал в Институте биоформирования экологии Альцины, ставил рутинные эксперименты, жил вот уже полтора десятка лет с любимой женой Таней и не имел детей, как не имел их никто из подкидышей. Ни странное родимое пятно на локтевом сгибе, ни некоторые детали собственной биографии, похоже, Лучано Грапетти не интересовали. Номер «04» всегда был идеальным объектом для наблюдения и среди всех подкидышей единственный ни разу не доставил хлопот. Даже после гибели Льва Абалкина.

Особенно после гибели Льва Абалкина, когда надзор за оставшимися в живых подкидышами был многократно усилен.

Что произошло в последние двадцать четыре часа?

* * *

Я вышел из кабинки нуль-Т в двухстах метрах от стартового поля номер шесть-а, где транспортный «мираж» под названием «Арбель» уже, как говорится, раздувал пары или поднимал паруса. Годились оба сравнения, поскольку весь комплекс был окутан белесыми парами гелия-2, которыми корпус «промывался» перед прыжком в нуль-пространство, а на высоте системных блоков полоскались голубые полотнища втягиваемых парашютов. Пока я шел, не торопясь, к разинутому зеву главного трюма, парашюты со всхлипом втянулись внутрь камер, гелий растаял и исчез, оставив корпус блестеть на солнце, будто елочную игрушку.

Я прошел в предоставленную мне каюту и заперся, поскольку за время перелета хотел освежить в памяти не только биографию погибшего Грапетти, но и сведения об остальных подкидышах – я был практически уверен в том, что операция, перешедшая после гибели Абалкина (убийства Абалкина, если быть честным хотя бы наедине с собой) в латентную фазу, по каким-то причинам вновь активизируется, и мне придется играть в принятии решений не последнюю роль.

Не хотелось.

Ни разу после того трагического дня в Музее внеземных культур мы не разговаривали с Экселенцем о Льве Абалкине. Служебное расследование, предпринятое Комитетом Тринадцати, прошло на удивление быстро и закончилось принятием решения о том, что действия Рудольфа Сикорски были, хотя и необратимыми, но единственно верными в сложившейся ситуации. О том, что сама ситуация сложилась именно так во многом благодаря действиям того же Сикорски, в решении Комитета не было сказано ни слова.

На следующий день после трагедии, вскоре после вскрытия, не обнаружившего никаких отклонений ни в анатомии, ни в физиологии – с точки зрения патологоанатомов Абалкин оказался патологически зауряден, – Экселенц поручил мне какое-то немыслимо занудное дело, о котором я сейчас помнил только то, что решать проблему мне пришлось, пролеживая бока в киберспейсе Валдайского института негуманоидных культур. Я даже не помнил, в чем, собственно, состояла проблема – решал я ее, как говорится, «на автопилоте», мысли были заняты Львом Абалкиным, а крик Майи Тойвовны Глумовой – страшный, как вопль короля Лира над телом Корделии, – не отпускал меня даже в ночных кошмарах.

Потом это прошло – все, как известно, проходит. Остались другие подкидыши, и опасность, аналогичная «синдрому Сикорски», вовсе не стала меньше. Но Экселенц то ли предпочитал контролировать ситуацию сам, то ли полагал, что ситуация не нуждалась в особом контроле, – но, как бы то ни было, за два года, прошедших после выстрела в Музее, ни разу шеф не упоминал при мне фамилии Абалкина и ни разу не заводил разговор об оставшихся в живых подкидышах. Но информацию по проблеме для меня открыл и предоставил свободу для размышлений. Действия, естественно, не предусматривались.

Сейчас, удобно расположившись в противоперегрузочном кресле с кибер-виртуалом, нацепленным на манер старинных очков, я запустил информационный блок от даты 4 июня 78 года, предполагая заполнить лакуны в собственных знаниях.

* * *

Номер 1. Рахман Аджеми. Знак «Крыло» – удлиненная фигура, напоминающая крыло самолета. Инженер коллекторных сетей, воспитывался в Интернате «Пальмы» (Дубаи). В день завершения операции «Подкидыш» находился на своем рабочем месте (энергетическая фабрика на Радоване в системе ЕН 94813). На изменение ситуации реакции не последовало. В 79 году получил повышение, стал директором той же фабрики, в каковой должности пребывает до сих пор. Женат. Дважды изъявлял желание посетить Землю – оба раза с целью показать жене заповедники Северной Америки и музеи Парижа, Лондона и Санкт-Петербурга. Оба раза поездки срывались из-за «неожиданных» сбоев в производственном процессе на ЭФ. В настоящее время живет в Арден-сити, Аппермановский континент Радована. Согласно агентурным данным, ситуация полностью стабильна и находится под контролем (интересно, – подумал я, – понял ли агент КОМКОНа-2, приставленный к Аджеми, почему, собственно, надлежит держать под наблюдением этого спокойного и ничем особенным не приметного человека?)

Номер второй – Томас Нильсон – в списке отсутствовал: знак «Косая звезда» погиб двадцать три года назад на Горгоне при обстоятельствах, не исключавших возможность самоубийства.

Третий номер – Мелия Глоссоп, знак «Ф удлиненное», фигура, вообще говоря, лишь отдаленно напоминающая русское «Ф», но любые другие буквы любого другого алфавита напоминающая еще меньше. Воспитывалась в интернате «Ручьи», Норвегия. С 57 года живет на Марсе, долина Эскориала, поселок Малые Сфинксы. В день окончания операции «Подкидыш» находилась в отпуске – путешествовала с компанией друзей по предгорьям Никс Олимпика. На изменение ситуации реакции не последовало. За все время наблюдения ни разу не изъявляла желания посетить Землю, а равно и другие планеты, входящие в современный ареал человечества. По характеру домоседка. (По-моему, агент-наблюдатель должен был покрыться волосами от безделья и видимой бессмысленности своей работы).

Номер 4 – Лучано Грапетти, знак «Широкая сабля». Это можно было пропустить, о бедняге Лучано я уже знал все. Или ничего – в зависимости от того, имела ли усвоенная мной информация хоть какое-то отношение к его поступкам и гибели.

Пятый номер – Алекс Лурье, знак «Омега плюс», подобие греческой буквы с крестиком посредине. Воспитывался в интернате «Дюк», Одесса. Закончил экономический колледж при Одесском университете и сразу по окончании получил лестное предложение работы в Экономической миссии на Тагоре, куда и отбыл незамедлительно. На Тагоре, однако, не ужился – точнее говоря, попросту сбежал от неудачной любви. В день окончания операции «Подкидыш» работал на Гиганде в должности экономического советника одного из многочисленных сыновей Герцога Алайского. Оказалось, что именно такая жизнь была Алексу Лурье больше по вкусу. В 79 году женился на Альбине Алайской, особе, судя по донесениям, предельно вспыльчивой и имевшей на беднягу Алекса непреодолимое влияние. На Земле после окончания колледжа Лурье был единственный раз – по личному повелению Герцога, причем сам Алекс не проявлял к путешествию ни малейшего желания. Во время двухнедельного пребывания на Земле (май 76 года) не интересовался ни Музеем внеземных культур, ни вообще какими бы то ни было земными достопримечательностями, предпочитая многочасовые диспуты с коллегами-экономистами о путях и методах решения экономических проблем монархо-синдикалистских цивилизаций.

Номер 6 – Татьяна Додина-Привалова, знак «Раскрытая книга», хотя, на мой взгляд, фигура на локтевом сгибе этой удивительно красивой женщины больше напоминала птицу в полете. Воспитывалась в интернате «Левкой», Вологда. Работник Мирового киберспейса, отделение на Прибое (система ЕН 343293). Единственный, кстати, случай, когда подкидыш использовал все доступные средства для того, чтобы нацело свести «проклятое родимое пятно», почему-то мешавшее Татьяне Приваловой (Додин была фамилия ее первого мужа, которого она оставила сразу после медового месяца) жить на этом свете. Похоже, Татьяна решила, что синяя птица на локте играет в ее жизни роковую роль – в 61 году она даже пыталась попросту вырезать этот участок кожи вместе с мышцами и мясом, операция варварская, решился на нее некий абориген с Прибоя, наученный хирургии первым еще поколением Прогрессоров. В результате Татьяна едва не умерла, «процесс изъятия», естественно, ни к чему не привел. Точнее, результатом был лишь очередной брак Татьяны – она вышла замуж за неудачливого хирурга и, хотя детьми, по естественным причинам, не обзавелась, но мужа своего, по-видимому, любила по-настоящему. Не думаю, что Акрус Второй Седьмой (так звали мужа-прибойца) мог по-настоящему оценить нордическую красоту своей супруги. Как бы то ни было, Татьяна никак не отреагировала ни на окончание операции «Подкидыш», ни на сегодняшнюю гибель Грапетти (Агент-наблюдатель, кстати, был заменен после того, как допустил ошибку – позволил Татьяне совершить варварскую операцию по снятию родимого пятна).

Номером седьмым был Лев Абалкин, и, конечно же, этот информационный блок был из системы изъят.

Восьмым номером шла Матильда Генриховна Геворкян, знак «Контурный интеграл». С равным успехом я мог бы назвать этот знак «Морской волной». Или «Морским коньком». Фантазия у Экселенца и его коллег по Комитету Тринадцати была в свое время несколько изощренной. Матильда Геворкян, хотя и числилась посмертным ребенком Марты и Генриха Геворкянов, имела столь явно монголоидную внешность, что это обстоятельство должно было ее не просто беспокоить, но очевидно – наводить на мысль о существовании тайны личности. Здесь не было просчета Комитета – до десятилетнего возраста Матильда, имевшая нос с горбинкой и огромные черные глаза, вполне соответствовала своей армянской фамилии. Но, после появления на локтевом сгибе родимого пятна, странным образом на протяжении полутора лет изменилась и форма носа, и цвет глаз (черный сменился зеленовато-карим), а лицо расширилось и приобрело монголоидные черты. Менять фамилию и анкетные данные было уже поздно, и потому за развитием ситуации КОМКОН-2 следил особенно тщательно. После интерната («Каньон» в Швеции) был колледж, потом университет (Калифорния), специализация по негуманоидным культурам. Затем – Пандора. Прогрессором Матильда не стала, но много лет работала в орбитальных штабах, работу свою любила, личная жизнь ей, конечно же, не удалась, но, похоже, это ее не беспокоило. В день окончания операции «Подкидыш» Матильда находилась на борту флаг-звездолета «Астарта» – штаба Прогрессоров в системе Пандоры. На изменение ситуации никак не отреагировала. Сегодня, когда погиб Грапетти, Матильда Геворкян, согласно донесению агента-наблюдателя, занималась составлением рутинного отчета и оторвалась от этой мало интересной работы лишь для того, чтобы пропустить в баре «Астарты» стаканчик смородиновой наливки.

Судьба девятого номера оказалась печальной, о чем я узнал с огромной грустью. Ю Ю-Ма, маленькая японка (знак «Изогнутый меч») умерла несколько месяцев назад на Надежде от быстротечного рака легких, который распознали слишком поздно для того, чтобы отправить женщину в стационарный госпиталь на одну из развитых планет.

Обнаружив эту информацию, я затребовал подтверждение по медицинским директориям и получил требуемое. Все оказалось именно так – совершенно нелепая ситуация в наше время, когда от рака умирают лишь явные самоубийцы. Похоже, что Экселенц был поражен не меньше меня, и медики Надеждинской миссии крепко поплатились за свою ошибку. Оправдывало их лишь то, что Ю Ю-Ма работала с обнаруженными на Южном материке Провалами Странников, к врачам не обращалась даже тогда, когда появились боли, не явилась на стационарный осмотр и лишь после третьего напоминания прибыла в медслужбу, где сразу же и обнаружилась страшная болезнь. Сразу – но поздно.

Детонатор-яйцо с символом «Изогнутый меч» исчез из своего гнезда через семнадцать часов после того, как по нуль-Т на Землю было доставлено тело Ю Ю-Ма (через двадцать три часа синхронизованного времени после ее смерти). Для специалистов – богатый материал по исследованию связи подкидыша с детонатором. Похоже, что никакие определенные выводы сделаны не были.

Номер 10 – Ганс Дитрих Фихтер. Знак «Растянутая бесконечность». Интернат «Грибница», Прикарпатье. Институт Экспериментальной Истории в Москве. Прогрессор по призванию. Похоже, что призвание это было тщательно вылеплено Учителем, а затем Наставником. Как бы то ни было, сам Ганс Дитрих никогда не сомневался, что рожден Прогрессором. Мы не были знакомы с ним по естественной причине – Фихтер работал на Тагоре, где мне не пришлось побывать ни разу. Он был внедрен в одну из правительственных структур и проработал до положенной по тагорянским законам пенсии, не будучи разоблачен – видимо, Фихтер действительно был очень талантливым Прогрессором, мне лично неизвестны другие аналогичные случаи. Тагоряне – народ до безумия подозрительный, достаточно сказать, что обнаруженные ими «семена-подкидыши» они уничтожили, даже не попытавшись поставить контрольный эксперимент.

Фихтер и сегодня находился на Тагоре – пенсионер государственного значения, личность, уважаемая самим Императором. На нем никак не отразились ни окончание операции «Подкидыш» в 78 году, ни сегодняшняя гибель Грапетти.

То же самое можно было сказать и об одиннадцатом номере – Корнее Яшмаа, единственном из подкидышей, который знал правду о своем происхождении. Он никогда не ощущал себя «автоматом Странников», за долгие годы работы Прогрессором достиг наибольших возможных высот в своей специализации, а его достижения во время пребывания агентом-двойником в лесах Саракша (69–77 годы) вошли в учебники. Похоже, что Яшмаа более других ощущал свою принадлежность к человечеству, несущему, с позволения сказать, свет истинного прогресса в отсталые миры… и все такое.

Номер 12, Эдна Ласко, знак «М готическое», погибла еще в 50-м году в Северных Андах – предположительно, в результате эксперимента по разрушению детонатора. Эксперимент такого рода был единственным, впоследствии даже попыток не делалось каким бы то ни было образом воздействовать на детонаторы или на гнезда, в которых эти детонаторы располагались.

И наконец, номер 13, Джордж Полански, знак «R с полумесяцем». Странная личность, никогда и ничем толком не интересовавшаяся. Интернат «Вечер» на Миссури. И Учитель, и Наставник считали Полански своим педагогическим провалом – мальчик учился, не прилагая усилий, похоже, что использовать приобретенные знания он не собирался. После интерната странствовал по странам и континентам, нигде не задерживаясь дольше, чем на два-три месяца. В конце концов, Комитет Тринадцати решился на крайнюю меру – Джорджа попросту сплавили с Земли, сагитировав на путешествие по Леониде. Это было вполне безопасно и – в характере Полански. С тех пор Джордж никуда с Леониды не отлучался, благо на планете было достаточно места для путешествий. Никакой полезной профессией Полански не обзавелся, его никогда не интересовало ничего, что происходило за пределами его мирка, который он ограничивал сам. Было высказано предположение об его умственном нездоровье, но все обследования (на Леониде в этом не было проблемы) показывали, что здоровее Джорджа Полански может быть разве что киборг, да и то не первого, а более поздних поколений.

Как бы то ни было, Полански никак не отреагировал на окончание операции «Подкидыш», а весь сегодняшний день провел на естественном пляже в обществе двух дам неопределенного возраста, явившихся на Леониду с Земли погулять и поглядеть на «зеленых человечков».

Я не представлял, как могла вся эта информация помочь мне в расследовании гибели Лучано Грапетти, но мысленно поблагодарил Экселенца хотя бы за то, что он позволил мне узнать то, что, как мне казалось, я должен был знать с самого начала.

* * *

«Арбель» пришвартовался к стационарному спутнику, и мне пришлось добираться до планеты на челноке – одноместной посудине, больше приспособленной, по-моему, для перевозки небьющегося груза. Автоматика посадила челнок на самом краю поля, никто и не подумал меня встретить (думаю, что никто и не был предупрежден о моем приезде – очередная причуда Экселенца), и я, зарегистрировав свое прибытие в информ-блоке и назвавшись, по старой памяти, журналистом, перекинул через плечо походный ранец и побрел к вокзалу, соображая на ходу, к кому было бы естественней всего обратиться, чтобы, не теряя времени, приступить к работе.

Комиссия по расследованию причин катастрофы – самое естественное, что можно придумать, но туда мне путь заказан. У них свои проблемы, у меня свои.

С тихим шелестом с неба прямо на меня опускался звездолет-разведчик класса «дельфин». Впечатление было, конечно, обманчивым – посадочная площадка находилась более чем в двухстах метрах, – но я все же поспешил укрыться под порталом космовокзала. И лишь тогда ощутил на себе всю прелесть пониженной силы тяжести Альцины. С трудом затормозив, я схватился обеими руками за колонну и услышал рядом с собой тихий смешок.

Это была женщина невысокого роста – она едва доставала мне до плеча, – с длинными светлыми волосами, совсем не по моде опускавшимися до талии, и с чуть раскосыми глазами, которые казались не на своем месте, потому что лицо женщины было типично русским.

– Простите, – сказал я, улыбнувшись. – Я только что прилетел и еще не адаптировался к вашей силе тяжести.

– Да, – отозвалась женщина. – Челнок. Собственно, я вас здесь дожидаюсь. Мое имя Татьяна Шабанова.

Ну, конечно. Жена (теперь уже – вдова) Грапетти.

– Простите, – еще раз сказал я, мрачнея. – Это так ужасно… Приношу свои соболезнования. Собственно, я здесь для того, чтобы разобраться, как это могло произойти.

– Разбираться будет комиссия Шабтая, – сухо сказала Татьяна, повернулась и пошла ко входу в здание космовокзала. – Я не понимаю, зачем Земле нужно было присылать еще и своего представителя.

– Где сейчас члены комиссии? – спросил я, полагая, что это сейчас самый естественный вопрос.

– На орбите, где же еще? – Татьяна повела плечом. – А мне запретили. Почему? Я жена. Я имею право видеть. Мы с Лучано жили пятнадцать лет. Я люблю его, это они хоть понимают?

Татьяна почти кричала, я топал за ней, как напроказивший школьник, мы прошли в небольшую дверь и оказались в комнате, напоминавшей прихожую обычной квартиры – здесь был диван, журнальный стол, окно-экран с видом на лесную поляну и бар, который при нашем появлении мягким перезвоном напомнил о том, что имеет полный набор напитков. Я не сразу сообразил, что дверца, в которую мы вошли, была на самом деле нуль-т мембраной, и Татьяна привела меня, скорее всего, к себе домой. А может, и куда-то в иное место, где, по ее мнению, можно было поговорить без помех и свидетелей.

– Таня, – сказал я минут пять спустя, когда мы сидели друг против друга, и взаимное разглядывание привело к взаимному же решению быть друг с другом предельно откровенными, – Таня, что происходило здесь в последние дни? Что могло стать причиной неожиданного решения Лучано отправиться на Землю? Вы не знали об этом?

– Мне ничего не было известно, – Татьяна налила себе какой-то багряного цвета напиток и выпила залпом. Я держал в руке свой бокал с шипучкой, но пить не торопился. – Ничего, – повторила она. – Вечером мы, как обычно, смотрели новости, потом читали. Лучано заканчивал эту жуткую книгу… Поливанов, «Златые горы», знаете? Там просто невыносимый киберспейс, выбираешься, как из вонючей клоаки… Мы как-то начали вместе, но я не смогла дальше третьего кадра… О чем это я? Да… Я уснула, Лучано еще читал. А ночью проснулась от странного ощущения… Как вам объяснить? Будто все пусто кругом… Лучано не было ни в спальне, ни в квартире, нигде. Я обратилась к следовому файлу и узнала, что Лучано поехал в порт. Это было в два сорок. В четыре со стационара уходила «Альгамбра», и он как раз успел на челнок…

Она замолчала.

– Вы пытались связаться с «Альгамброй»? – спросил я.

– Конечно… Я не могла выйти на прямую связь, поскольку шли предстартовые операции. Но потом мне дали линию, это было уже после того, как «Альгамбра» покинула стационар и шла с ускорением. И я…

О, Господи! Экселенц не сказал мне об этом (вероятно, и сам не знал). Она видела, как все произошло. Она видела, как…

– Таня, – сказал я, – если вам трудно об этом… Я вовсе не хочу, чтобы вы… Я уйду, и мы встретимся позднее. Завтра.

– Нет, – неожиданно твердо сказала Татьяна, но взгляд ее, брошенный на меня, вовсе не был твердым. Она боялась остаться одна. – Максим… Вас ведь Максим зовут, верно?

– Простите, – пробормотал я в который уже раз, – так все… Я даже не назвал себя.

– Я знаю, – отмахнулась Татьяна. – Вы Каммерер, сотрудник КОМКОНА.

Интересно, какую информацию скормил ей уважаемый Экселенц?

– В последнее время, – я делал вид, что рассуждаю вслух, – Лучано не проявлял какого-то интереса к Земле?

– Никакого, – покачала головой Татьяна. – Мы довольно часто смотрели видовые передачи – Алтай, Северная Америка… Несколько раз – Италия, Рим, Помпеи. Знаете, Лучано с гораздо большим, по-моему, интересом смотрел репортажи с Пандоры или с какой-нибудь там Цирцеи.

– Ну почему же, – раздумчиво сказал я, – он ведь провел на Земле лучшие двадцать лет…