Текст книги "Окончательный выбор"

Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Это книги? – спросила Инга, она стояла рядом и смотрела с испугом, будто, перелистывая страницы, Питер совершал кощунство, которое непременно обернется для него страшным наказанием.

– Книги, – сказал Питер. – Представляешь, самые настоящие, я не видел книг лет десять, нет, больше…

– Господа, – сказал голос за его спиной, – попрошу вас сесть и ответить на мои вопросы.

Питер обернулся, поставив на место томик Гранина. Посреди комнаты стоял старик – тощий, как трость, которую он держал в правой руке, морщинистый, как старый персик, пролежавший месяц в закрытой коробке, и лысый, как вершина горы, которую Питер как-то видел на картине, лежавшей в углу комнаты в доме, где он остановился на ночлег. Наутро картину сожгли, потому что в голове хозяина квартиры возник вопрос, что делать с этим произведением отжившего искусства. Вариантов было, к несчастью, всего два: сжечь или выбросить на свалку. Жребий выпал: сжечь, что и было сделано в присутствии Питера. Он, конечно, пытался сказать какие-то слова в оправдание художественного творчества, но после того, как монетка была брошена, любые слова до сознания хозяина дома уже не доходили.

– Садитесь, пожалуйста, – с угрозой в голосе повторил требование старик, и Питер опустился на диван. Инга села рядом, на самый край, будто собиралась сразу вскочить и куда-нибудь бежать.

– Что привело вас в наш город? – спросил старик, сложив руки на тощей груди и переводя взгляд с Питера на Ингу.

– Не что, а кто, – поправил Питер. – Ваш человек и привел, он сказал, что его зовут Игорь. А вы, видимо, мэр? И зовут вас…

– Николай Викторович Богомолов, – ответил старик, прежде чем сообразил, что сам оказался в роли допрашиваемого. Быстро сориентироваться в изменившейся обстановке он не мог и продолжал отвечать на вопросы Питера, как нашкодивший школьник – на вопросы классного руководителя.

– Николай Викторович, я слышал, что где-то здесь находится место, называемое Долиной, это так?

– Так, – кивнул мэр.

– Долина осталась со времен Сверхновой?

– Со времен Сверхновой, – повторил Богомолов.

– Вы там бывали, конечно?

Зачем он сказал «конечно»? Надо следить за своей речью. Что значит «конечно»? В сознании сразу возникает развилка…

– Вы там бывали? – поправился Питер и добавил для полной ясности: – Лично вы.

– Нет, – ответил мэр.

– А жители славного города Баимова?

– Нет, – твердо сказал Богомолов.

– Вы можете показать дорогу?

– Нет.

– Не знаете или не хотите?

Опять прокол. Нельзя ставить вопрос таким образом. Сейчас старик впадет в ступор, и попробуй потом вести с ним какие бы то ни было переговоры.

– Кто-нибудь может показать нам дорогу в Долину?

Старик помолчал, сосредоточенно о чем-то думая, но сила последнего по времени вопроса оказалась, конечно, больше силы вопроса, заданного ранее, и ответ последовал однозначный:

– Да.

Питер облегченно вздохнул. Если бы мэр сказал «нет», пришлось бы искать самому.

Нужно было хорошо подумать, прежде чем задать следующий вопрос. С другой стороны, спрашивать следовало быстро, пока в голове мэра не щелкнула какая-нибудь приличествующая случаю инструкция. За долгие годы с помощью всемогущего жребия наверняка были выработаны целеполагающие указания.

– Олег может показать нам дорогу?

– Нет.

«Что же, – подумал Питер, – перебирать по именам всех неизвестных жителей города?»

– Может эту дорогу показать женщина? – неожиданно спросила Инга, и Питер с досадой обернулся, чтобы попросить ее помолчать, но вопрос, похоже, оказался безальтернативным, и мэр ответил, не раздумывая:

– Нет.

– Мужчина? – спросила Инга. Вопрос был лишним, но, во всяком случае, тоже безальтернативным, и потому Питер даже вздрогнул, когда Богомолов ответил:

– Нет.

Инга удивленно посмотрела на Питера, он ответил ей таким же удивленным взглядом и пожал плечами, не зная, что теперь спрашивать. Инга едва заметно улыбнулась – видимо, ей было приятно смущение Питера: хотя бы на некоторое время она оказалась впереди. И вопрос она задала логичный, Питер досадливо поморщился оттого, что не подумал о такой элементарной возможности.

– Может показать дорогу собака? – спросила Инга.

– Да, – тотчас ответил мэр и почему-то облегченно вздохнул, будто в глубине сознания терпеливо дожидался именно этого вопроса и теперь, ответив и освободившись от надоевшего ожидания, мог жить спокойно и даже не обращать внимания на пришельцев.

Что он и сделал – не без помощи жребия, впрочем, поскольку, сказав «да», Богомолов вытянул из нагрудного кармана золотистый диск и, подбросив его на ладони, прихлопнул привычным движением, посмотрел, кивнул сам себе, спрятал монету в карман, аккуратно застегнул пуговицу, повернулся и, не бросив больше на гостей ни одного взгляда, вышел из комнаты. Дверь за собой мэр закрыл очень тихо.

– Если у них тут много собак, – тихо сказал Питер, – то мы замучаемся, спрашивая, какая из них покажет путь в Долину.

– А если каждая может показать? – предположила Инга. – Или, допустим, у них всего одна собака.

– Вряд ли, – засомневался Питер.

– Олег, – сказала девушка, обворожительно улыбнувшись («Мне она так не улыбалась», – ревниво подумал Питер), – у вас в городе всего одна собака, верно?

«Неправильно, – заволновался Питер. – Так нельзя спрашивать. Если собак несколько, этот малый впадет в ступор, потом из него ни слова не вытянешь…»

– Одна собака, – повторил Олег.

– Одна? – переспросила Инга.

– Одна.

– Ты слышал, что сказал господин Богомолов?

– Конечно, – с обидой в голосе ответил Олег. Он глухой, что ли?

– Подожди, – зашептал Питер на ухо девушке. – Пожалуйста, не торопись. Сейчас нужно спрашивать очень аккуратно. Если попросить, чтобы он привел собаку, это может не сработать, потому что мы не знаем, какие у него на этот счет инструкции. Если попросить, чтобы он нас отвел, это может вступить в конфликт с приказом, полученным, когда нас привели в город. Нужно подумать…

– Милый Олег, – сказала Инга («Меня она ни разу не назвала милым!» – подумал Питер), – ты станешь в меня стрелять, если я выйду отсюда?

– Инга! – не удержался Питер. – Что ты…

– Нет, – рассеянно отозвался Олег, думая о чем-то своем.

– Ну и славно, – сказала Инга и пошла к двери. Олега она все-таки обошла стороной и сделала знак Питеру, чтобы он следовал за ней. Питер двинулся, не понимая, почему подчинился этой девчонке.

Проходя мимо Олега, Питер подумал: если забрать ружье, неужели он не станет сопротивляться, он сторож, в конце концов, или просто символ и останется символом человека с оружием до тех пор, пока кто-нибудь не бросит жребий и не примет решения, освобождающего его от обязанностей часового или, наоборот, заставляющего навести ружье на явившихся в город врагов и выстрелить.

Олег смотрел в одну точку – похоже, в его мозгу действительно столкнулись две противоположные программы, и не мог он с ними ничего поделать, даже жребий бросить не мог, поскольку в данном конкретном случае решение должен был принять не он, ему следовало лишь подчиниться, а человек, который мог приказать, почему-то ушел, ничего по поводу гостей не сказав.

– Ну, – требовательно сказала Инга, обернувшись, – что ты стоишь, как столб? Тебе господин Богомолов ясно сказал: покажи, где мы можем взять собаку. Ружье наперевес – и пошли!

На лице Олега появилось плачущее выражение, борьба, которая в нем сейчас происходила, не могла закончиться ни победой, ни поражением, она могла продолжаться бесконечно, может, до самой смерти, если не придет кто-то, имеющий право, и не прикажет. Или даст в руки монетку, и можно будет бросить жребий, чтобы знать, как поступить в этой не предусмотренной никакими инструкциями ситуации.

– Пошли! – повторила Инга, и Питер поразился твердости ее голоса. Девушка командовала так, будто умела делать это с самого детства. Может, так оно и было, он не знал, как жила Инга до его появления, понимал лишь, что она была изгоем, таким же, как он, иначе между ними не пробежала бы искра, Инга не пошла бы за ним, и все было бы сегодня иначе.

Подняв ружье к плечу, Олег повернулся и все-таки последовал за гостями на улицу. Перед домом мэра собралась небольшая толпа, в которой, к удивлению Питера, не было ни одного мужчины – только женщины среднего возраста и дети, старшему из которых вряд ли было больше трех. Дети держались за материнские подолы, сосали пальцы, а женщины переговаривались друг с другом и, хотя наверняка пришли сюда с определенной целью, о которой нетрудно было догадаться, на вышедших из дома Ингу с Питером не обращали внимания.

– Собака, – сказала Инга. – Веди нас туда, к собаке.

Олег пошел по улице в сторону реки, на душе у него заметно полегчало, он начал насвистывать какую-то мелодию. Инга взяла его за руку, не ту, конечно, в которой Олег держал ружье, и Питера опять кольнуло неприятное ощущение, которому он не мог найти названия. Он пошел следом и оглянулся посмотреть, что станут делать женщины. Естественно, кто-то бросил жребий, монетка (похоже, золотая – как она сверкнула на солнце!) упала в траву, и, подобрав ее, женщины стали спокойно расходиться, будто им теперь все стало неинтересно.

Питер догнал Ингу и услышал, как она говорила Олегу, чуть ли не повиснув у него на руке:

– Послушай, нам очень нужна эта собака, вам она не нужна, а нам очень, нам она просто необходима…

– Инга! – позвал Питер, девушка говорила совсем не то что нужно, она могла запутать Олега так, что тот выпадет из реальности. Такие случаи бывали: две недели назад в одном из поселков, где Питер останавливался на ночлег, это произошло с молодым парнем, попавшим в совершенно безнадежную ситуацию выбора из нескольких равновероятных позиций. Парень определенно сошел с ума.

– Инга, пожалуйста!

Девушка оглянулась, и взгляд ее был таким призывным, таким эротическим, таким откровенно бесстыдным, что Питер едва не упал, будто опять споткнулся о проволоку.

«Это она мне? – подумал он. – Или Олегу? Неужели Олегу?»

Так он и плелся за Ингой, продолжавшей виснуть на Олеге, и неожиданно обнаружил, что ружье висит уже не на плече конвоира, а на шее девушки; когда произошло это перемещение, Питер не заметил.

Из хибары, к которой они подошли, послышался собачий лай, и навстречу им выбежала белая дворняга, каких множество в любой деревне. Ничего особенного, пес как пес, и лаял он, скорее, по обязанности.

Следом за псом вышла седая женщина, ростом она была Олегу ниже плеча, волосы коротко стрижены, а платье когда-то, похоже, именовалось вечерним, но сейчас было настолько потрепанным и залатанным в десятке мест, что назвать эту хламиду платьем Питер мог лишь при большом воображении.

Женщина молча следила, как пес бегал кругами и заливался лаем – впрочем, лай становился все тише и заунывнее, а через минуту и вовсе смолк. Пес уселся на задние лапы и застыл.

– Фасси, – сказал Олег, – его имя Фасси.

– Лиза, – представилась женщина, – мое имя Лиза.

– Питер. А это Инга. Очень приятно. Вы не…

– Нам нужна эта собака, – сказала Инга, прерывая Питера. – Нам она очень нужна. Потом мы ее вернем.

Лиза слушала сначала хмуро, затем на лице ее появилось выражение радости, которое все усиливалось и перешло в восторг. Питер не понимал: неужели слова Инги вызывали сначала у Олега, а потом у этой женщины такую непредсказуемую реакцию? Может, для него – непредсказуемую? Может, жизненный опыт научил Ингу такому, что для Питера пока оставалось за семью печатями? И не мешать нужно было ей, а подчиняться?

– Да, – согласилась Лиза. – Да. Фасси пойдет с вами.

– Фасси, – ласково сказала Инга и поманила пса ладонью. – С нами. Ты понял? – И, обернувшись к Питеру, добавила: – А ты-то чего молчишь? Зови его, он пойдет.

– Фасси, – сказал Питер. – Покажи нам вход в Долину.

– Думаешь, он понимает? – усмехнулась Инга. – Надо объяснить ему, чего мы хотим.

Пес встал и пошел прочь, подняв хвост и опустив нос к земле.

– Надо будет его покормить, – деловито сказала Инга.

Ружье она положила на землю перед Олегом, взяла за руку Питера, отчего по его телу прошла горячая волна неизвестной ему прежде энергии, и потянула за собой. Питер пошел, не оглядываясь: почему-то он знал, что, пока они не скроются из виду, Олег и не подумает поднимать оружие.

Фасси бежал все быстрее, они шли по лугу, поросшему довольно высокой травой, в которой собаку и видно не было, торчал только высоко поднятый хвост.

Странное ощущение охватывало Питера по мере того, как они удалялись от Баимова – будто он погружался в глубокий водоем, сначала по щиколотку, потом по колено, по грудь, идти становилось труднее, надо было разгребать перед собой воздух. Питер хотел рассказать о своих ощущениях Инге, но девушка шла впереди, и он не мог ее догнать, а Фасси был вообще, казалось, на пределе видимости.

Питер остановился, чтобы перевести дух, огляделся по сторонам, стараясь запомнить, в каком направлении возвращаться, и понял, что стоит в центре огромной чаши, края которой были горами, луг – дном, а небо – невероятно высокой крышкой, твердой и притягивавшей все испарения. И не только испарения, но и все звуки, и не только звуки, но и мысли тоже, потому что каждая мысль сразу будто просачивалась из головы по каким-то порам в черепной коробке и устремлялась в небо, вверх, все выше. Питеру даже показалось, что он видит эти свои мысли: они висели редкими облачками около яркого, но почему-то совершенно не слепившего глаза и не жаркого солнца, стоявшего высоко и, похоже, прекратившего свое движение по небу.

Чей-то голос позвал Питера, и он пошел вперед. Тяжелый, но чистый воздух доходил ему уже до шеи, а потом поднялся выше. Питер утонул в нем, и все дальнейшее, казалось, происходило не с ним, а лишь с его сознанием, все запоминавшим, но ни во что не способным вмешаться.

Посреди луга трава оказалась скошенной. В траве стояла странная дверь – обычная коричневая дверь с медной ручкой в форме головы льва. Не было видно ни собаки, ни Инги, и сознание, оставшееся от Питера, знало, что они уже там, за дверью, и ему тоже нужно попасть за эту плоскость, которую дверь всего лишь обозначала.

Питер толкнул дверь и вошел.

* * *

За дверью оказалась большая пустая круглая комната без потолка. Вместо потолка светили звезды. Они мерцали так отчаянно и вразнобой, что у Питера закружилась голова – он никогда не видел, чтобы мерцание было таким сильным. Что-то происходило с ним, когда он смотрел вверх, он будто поднялся над поверхностью пола, но не полетел, звезды лишили его опоры. Ноги болтались, как тряпичные, и Питер испугался – не за себя, а за Ингу, вошедшую первой. И собака… куда делась собака? Ее тоже не было видно, а лая Питер не слышал.

– Инга! – позвал он, и голос прозвучал, как ему показалось, лишь в его сознании. – Инга, где ты? – крикнул Питер, но в плотном теплом воздухе слова падали оземь и разбивались, не прозвучав.

Тело его поднялось выше, звезды приблизились, хотя и остались мерцавшими точками. Питер почему-то знал, что должен сделать нечто простое, и тогда он окажется в мире, о котором всю жизнь мечтал, ради которого жил. Но он даже представить себе не мог, как следовало поступить. Будь у него простой выбор – один вариант из двух или трех, – он мог подбросить монетку, хотя и презирал людей, которые таким образом решали любые проблемы, но сейчас Питер готов был на все, и монетка лежала у него в кармане…

– Нет, – произнес он. Что – нет?

Спросил ли он себя сам или голос, прозвучавший в сознании, принадлежал кому-то другому?

– Нет, – повторил Питер, – не для того я здесь, чтобы бросать монетки. За себя я решаю сам.

Его уронили, выпустили из широких ладоней, поддерживавших Питера над землей. Приложился он крепко, особенно досталось копчику, боль пронзила тело, и Питер подумал, что не сможет встать, но, к собственному удивлению, вскочил на ноги и обнаружил, что мир вокруг него изменился.

По-прежнему в небе мерцали звезды, но стены исчезли. Не было ни луга, ни стоявшего за ним леса, но почему-то Питер был уверен в том, что находится все там же, неподалеку от Баимова, просто Долина приобрела свой истинный вид, не скрытый под травой, за деревьями и руслом речушки. Огромная, трех километров в диаметре, чаша, будто когда-то сюда упал гигантский метеорит, а может, здесь был кратер давно потухшего вулкана.

– Красота какая! – сказал рядом тихий голос, и Питер обернулся, ожидая встретить взгляд Инги, живой и невредимой.

Девушка действительно стояла в отдалении и улыбалась, но говорила не она, у ног Питера вертелся Фасси и шепеляво бормотал:

– Какая красота, так красиво не может быть в настоящем мире, здесь все придумано, все как надо, здесь можно жить…

– Фасси, – сказал Питер, – помолчи. А лучше – полай немного, это для тебя более естественно. По крайней мере, не будешь лаять глупости. – Инга! – позвал он. – Иди сюда, я тебя больше одну не оставлю!

Инга медленно пошла, не переставляя ног, поплыла по воздуху и протянула Питеру руки – он сжал ее тонкие пальцы.

– Где мы? – спросила Инга, отстранившись.

– В Большой чаше, – вместо Питера ответил Фасси.

– Ты умеешь разговаривать? – удивилась девушка и погладила собаку по спине. Шерсть вздыбилась, будто в ладони был заключен сильный электростатический заряд.

– Я умею думать, – пояснил Фасси, увернувшись.

– Я слышу твои мысли?

– А я – твои.

И еще чьи-то мысли проникли в сознание Питера. Понять их он не мог. Услышать – тоже. Он только осознавал, что они были. Везде – в воздухе, на жесткой, рыжего цвета почве, в небе, куполом накрывшем Долину; и звезды, мерцая, излучали чьи-то мысли, проносившиеся мимо подобно пулям или снарядам и разбивавшиеся о землю на множество осколков, которые невозможно было собрать в целое умозаключение.

– Мы будем здесь жить? – спросила Инга. – А что мы будем есть?

Питер не сомневался в том, что им не дадут умереть от голода и жажды, его интересовала другая проблема. Он шел сюда половину своей жизни. Он дошел. И должен получить наконец ответ на вопрос, мучивший его с детства.

Кто мог ему ответить? Горная цепь, окаймлявшая Долину? Рыжая земля? Звезды, сиявшие в небе? Или тот, кто сотворил все это и позвал их сюда, чтобы…

Чтобы – что?

– Кто ты? – спросил Питер. – И кто теперь мы?

– Ты знаешь! – ответ был кратким, как падение камня.

– Не знаю! – закричал Питер. – Я все время об этом думаю, с тех пор, как мне дали монетку, а я спрятал ее и стал для всех чужим.

– Ты знаешь, – повторил голос.

– Ты знаешь, – сказал Фасси, присев перед Питером на задние лапы.

– Ты знаешь, – сказала Инга и поцеловала Питера в щеку.

– Но я… – пробормотал Питер. – Я не…

– Тебе нужно собраться с мыслями, – посоветовал Фасси. – В них есть все, только расположи их в нужном порядке.

– Ты так хорошо мне объяснял, – сказала Инга. – Неужели не сумеешь объяснить себе?

– Прежде всего нужно поесть, – заявил Питер, оттягивая минуту, когда ему придется говорить с тем, кто был ответствен за все происходившее на Земле в последние полвека. Он ждал этого разговора и боялся его.

– Ты действительно хочешь есть? – спросила Инга.

– Я не голоден, – сказал Фасси, помахивая хвостом.

– Да и я тоже, – честно признался Питер. – Просто…

– Я понимаю, – сказал Фасси, и Питеру показалось, что пес улыбнулся.

Инга промолчала. Она опустилась на теплую землю, устроилась поудобнее и подняла на Питера ожидающий взгляд.

– Сейчас, – сказал он. – Только дайте сосредоточиться.

* * *

Сверхновая вспыхнула недалеко от Солнца, и яркость ее была так велика, что голубую звезду-гостью видели даже днем. Сверхновая испускала жесткие лучи, проникавшие сквозь радиационные поля Земли и выбивавшие то ли лишние электроны, то ли целые атомы из клеток головного мозга.

Когда полтора года спустя Сверхновая угасла, люди обнаружили, что стали другими.

Известный политик, президент большой страны, претендовавшей на мировое лидерство, не смог в нужный момент принять правильное решение: бедняга стоял перед избирателями и должен был всего лишь ответить «да» или «нет». Впрочем, вопрос был задан очень важный и даже судьбоносный, следовало хорошо подумать, прежде чем отвечать, он и думал – час, другой, а люди ждали и не могли взять в толк, что происходило с их харизматическим лидером.

В конце концов он упал в обморок. Решили, что виновата жара, стоявшая в те летние дни на всей территории государства.

Обмороки случались у многих. Почти у каждого. Сначала была утрачена способность решать самые важные проблемы – принять предложение начальник» о новой должности или ответить отказом, объявить соседнему государству войну или ограничиться нотой протеста, проголосовать за новый закон о борьбе с преступностью или поднять руку против… Довольно быстро влияние Сверхновой начало сказываться на повседневных делах: проснулись вы утром и тупо смотрите на пустую чашку, не в силах решить простейшую дилемму – выпить кофе или налить себе чаю.

Кое у кого не выдерживало сердце, и люди умирали. Врачи придумали термин «Синдром выбора», появилась новая ужасная болезнь, и споры шли о том, была эта болезнь психической или следствием химических изменений в составе коры головного мозга.

Споры, впрочем, быстро прекратились, поскольку выбрать между двумя гипотезами оказалось невозможно.

И наступил хаос.

* * *

– Откуда ты это знаешь? – спросила Инга, когда Питер сделал в повествовании паузу, чтобы привести в порядок мысли.

– Мне рассказывал дед Борис, – объяснил Питер. – Мы с ним очень дружили, у нас была общая тайна.

– Тайна? – поднял голову Фасси.

– Нам не нужна была монетка, – сказал Питер. – Видимо, это передавалось по наследству. Дед, который был молодым, когда вспыхнула Сверхновая, не получил, вероятно, своей доли облучения. А может, у него был иммунитет. Когда мне исполнилось три года, я, как все, прошел инициацию, мне повесили на шею детскую монетку из дешевого металлического сплава, если и потеряешь, не жалко, и я получил право самостоятельного выбора. Бросая монетку, я мог решать, идти ли мне играть с ребятами в футбол или отправиться на реку ловить рыбу. На самом деле мне достаточно было секунду-другую подумать, сравнить, разобраться в том, чего мне хотелось больше. Я не понимал, зачем мне этот металлический диск, он мешал, заставлял меня порой делать совсем не то, что мне на самом деле было нужно.

– Со мной происходило то же самое, – вставила Инга. – Только… У девочек рефлексы срабатывают чаще, и когда мой брат бросал монетку, чтобы прийти к какому-нибудь решению, мне достаточно было поступить рефлекторно…

– Потому-то, – перебил Питер, – женщин перестали слушать вообще, и к принятию решений, тем более на государственном уровне, их не допускали уже лет через десять после того, как Сверхновая угасла. Жребий позволял решить любую проблему, а женская интуиция порой так портила статистику…

– Глупо, – обиженно сказала Инга, пожимая плечами.

– Господи, – протянул Питер, – глупо, бездарно, невыносимо было все… Ты хоть понимаешь, что в один далеко не прекрасный день нелепое излучение из космоса лишило человека разума? Разум – это возможность сознательного выбора.

– А я слышала… – начала Инга, но Питер не дал ей договорить.

– Слышала! – воскликнул он. – Конечно! Всем известно, что человеческий разум заключается в том, чтобы свободно принимать свой жребий. Но раньше было иначе, и люди знали, чего хотели! Разум – это самостоятельный сознательный выбор. Сознательный, понимаешь?

– Я всегда…

– Ты – да. И я тоже. Мы с тобой не такие, как все. Разве ты всю жизнь не скрывала от людей способность без подсказки решать свои проблемы? Свободу воли дал человеку Бог, так написано в Библии, но сейчас даже эту книгу трудно найти, потому что лет через пять после Сверхновой выпал жребий – книги уничтожить. Большой жребий: в Москве собрались делегаты из разных городов, и каждый бросил свою монетку, а потом посчитали, и оказалось, что все напасти человечества – из-за книг.

– У тебя дед был…

– Уродом, – сказал Питер, потому что Инга не могла подобрать нужного слова.

– А у меня и дедушки с бабушками, и родители совершенно нормальные, – продолжала девушка. – И оба брата. И младшая сестра, Я одна такая. Почему?

– Откуда мне знать? – Питер погладил Ингу по голове, а потом наклонился и поцеловал ее в щеку, девушка отстранилась, но лишь на мгновение, чтобы встретить взгляд Питера и прочесть в нем то, что ей так хотелось увидеть еще вчера, и сегодня утром, и потом, когда шли в Долину…

– Я люблю тебя, – пробормотал Питер, когда затянувшийся поцелуй закончился долгим вздохом.

– Ты хотел меня прогнать, – с укором напомнила Инга.

– Прости, – сказал Питер. – Я думал, ты такая, как все, и я не имею права портить тебе жизнь.

– А сейчас, – улыбнулась девушка, – ты такое право имеешь? Фасси тявкнул, привлекая к себе внимание, и привстал, подняв морду к небу. Питер посмотрел вверх: звезды исчезли. Купол неба стал ярко-зеленым, и в центре его пылало солнце, окруженное нежным сиянием, смягчавшим излучение светила, делавшим его переносимым для взгляда.

Солнце было белым, а не золотистым, каким его привык видеть Питер, но это обстоятельство не смущало, напротив, Питер принял изменение, как должное, и сказал, обращаясь к Инге:

– Наверное, мы уже прибыли на место.

– На место? – не поняла девушка. – Куда?

– Не знаю, – сказал Питер. – Главное – не отходи от меня. И ты, Фасси, тоже. Мы должны держаться вместе.

– Тяф, – сказал Фасси, не умея, видимо, от избытка чувств выразиться яснее. – Стоят… не заходят…

– Кто стоит? – спросил Питер. – Где?

Фасси не отвечал, собачье естество взяло верх над его лингвистическими способностями, и лаял он теперь истово, вкладывая всю свою собачью душу, а когда из-за дерева появился мужчина в свободной рубахе и потертых джинсах, Фасси бросился на него и пытался укусить, но у пса это не получалось, будто пришедший был заколдован. Пес успокоился, отбежал к Питеру, и тот с удивлением отметил, что Фасси махал теперь хвостом с таким удовольствием, будто минуту назад не врага пытался прогнать, а лучшего друга встретить и приветствовать.

– Господи, – прошептала Инга и ухватила Питера за локоть.

– Здравствуйте, – сказал пришелец. – Ты Петр Варламов, верно?

– Верно, – пробормотал Питер. Он видел это лицо, точно видел, но где и когда?

– А тебя зовут Инга Жеянова, я не ошибаюсь?

Инга не ответила, только крепче ухватила Питера за руку.

– А это Фасси.

Пес неуверенно тявкнул, но природная собачья вежливость взяла верх, и он сказал мирно:

– Да. А ты Петр Варламов.

– Правильно.

И только теперь Питер понял, почему лицо этого человека и его одежда показались ему знакомыми.

– Я? – изумился он.

– Я, – кивнул Питер. – Согласись, когда разговариваешь с собой, логично видеть собеседника.

– Ты… – протянул Питер, – из моего будущего?

– Не нужно выдумывать сущностей сверх необходимого. Я – это ты, какой ты есть сейчас.

– Ты… отсюда? И знаешь больше меня!

– Нет, – решительно возразил Питер, – но если мы сядем и поговорим, то скоро будем знать гораздо больше, чем знали.

– Не отпускай мою руку, – прошептала Инга на ухо Питеру.

– Только не долго, – посоветовал Фасси, усаживаясь у ног Питера, – я терпеть не могу долгих разговоров.

Питер опустился на землю, вытянув ноги, и взглядом предложил

Питеру сесть рядом. Тот так и сделал, Инга села тоже, почему-то оказавшись на одинаковом расстоянии от обоих Питеров.

– Это твой выбор? – спросил ее Питер. – Надеюсь, тебе не придется подкидывать монетку, чтобы решить, с кем ты?

– Не нужно так, – поморщился Питер. – Выбрать Инга сумеет. Рассказывай.

– Тебе? – нахмурился Питер. – Ты знаешь все, что известно мне.

– Да, – согласился Питер. – Твое знание во мне есть. Но нет твоей памяти.

– А это важно? Питер промолчал.

– Сверхновая, – пояснил Питер, – не имела к тому, что с нами произошло, никакого отношения!

Он ждал реакции, но Питер сидел молча, лишь взгляд его изображал заинтересованность. Смотрел он, впрочем, не на Питера, а на Ингу, и заинтересованность его, похоже, была совсем иного свойства. Питеру очень не понравился этот взгляд, хотя он и понимал, что сам смотрел на девушку точно так же.

– Что значит – никакого отношения? – спросила Инга.

– Никакого, – повторил Питер. – Я понял это совсем недавно. На пути мне. попалась маленькая деревня в предгорьях Урала, там жили всего три семьи, а может, четыре, в деревне было четыре дома, но один то ли стоял пустой, то ли те, кто в нем жил, куда-то ушли, я их не видел. Михаил Иванович Баратов не рассказал мне историю своей деревни, монетка не велела ему, но на стенах в его доме я увидел старые фотографии, настоящие звуковые фотографии, на одной был сам хозяин, а на другой он же рядом с каким-то стариком, и старик говорил такие слова: «Знаешь, я так и не смог решиться, а звезда еще не воссияла, и потому я желаю тебе…» Что-то, наверное, сломалось в рамке за столько лет, щелчок, фотография возвращалась к началу, и старик опять говорил, обращаясь к молодому Баратову…

– Баратовы, – вспомнила Инга. – Это же Полесово, пятнадцать километров от нашей деревни. Я там была однажды. И фотографию видела, но мне и в голову не пришло…

– В моей голове тоже что-то щелкнуло, когда щелкнуло в фотографии, – сказал Питер. – И я задал себе такие вопросы. Почему излучение Сверхновой повлияло только на человеческий мозг? И что было раньше?

– Ты задавал странные вопросы, – заметил Питер. – Наверное, тебе пришлось несладко в жизни.

– Вопросы я задавал себе, – хмуро уточнил Питер. – Другие… Ты думаешь, мне досталось?

– Ровно в половине заслуженных тобою случаев, – усмехнулся Питер.

– Вот именно! Даже мой брат… младший… Сначала я лупил его – пользовался тем, что он не успевал подкинуть монету, чтобы решить: дать мне по уху или отойти в сторону. А потом он приноровился: рефлексы вырабатываются быстро и становятся безальтернативными, решает подсознание, а ему монетки не нужны… – Так вот, он уже не подкидывал монетку, а бросался на меня с кулаками. По поводу и без повода, рефлекс: как увидит меня, так сразу… Мне пришлось уйти.

– Из деревни?

– Из дома. Из деревни я ушел позже, когда понял…

– Что? – спросил Питер, потому что Питер надолго замолчал, глядя в зеленое небо, где солнце застыло, будто остановилось то ли время, то ли вращение планеты.

– Из деревни, – сказал Питер, – я ушел, когда понял, что должен найти передатчик.

– Найти что? – поднял брови Питер.

– Передатчик, – повторил Питер. – Такую штуку, с помощью которой новое человечество связывается с другими цивилизациями.

– Вот оно что, – сказал Питер. – Вот, значит, почему ты искал похожую на метеоритный кратер Долину и спрашивал каждого встречного…

– Конечно, – пожал плечами Питер. – Если прийти к одному выводу, из него неизбежно следует другой.