Текст книги "Факторы эффективности взаимодействия руководителя с группой"

Автор книги: Павел Норвилло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

 Напомним также, что сопоставление группы и группировки показало, что взаимодействие на основе общего мотива представляет собой более высокий уровень взаимодействия, чем взаимодействие на основе общей цели. А значит, для получения логически завершённой схемы теперь остаётся определить, какое место занимает в этой иерархии взаимодействующий обмен. Задача это вполне решаемая, но всё же «в двух словах» с ней не разобраться. Да и по своей важности вопрос об иерархии видов взаимодействия несомненно заслуживает быть вынесенным в особый раздел.

3.3. К определению содержания понятия «уровни взаимодействия».

 Полученный ранее вывод о подчинённости в группе и группировке отношений по поводу вклада отношениям по поводу мотивов и целей подталкивает к вполне определённым предположениям насчёт места обмена как самостоятельной формы (к)взаимодействия. Однако в науке не за всякой внешней аналогией обнаруживаются содержательные связи, и для уверенного заключения, что отношения людей, обменивающихся операциями, действительно стоят ниже, а не выше отношений тех, кто преследует, допустим, общую цель, всё равно требуется детальное сравнение между собой теперь уже трёх видов взаимодействия.

 И первое, что здесь бросается в глаза, это то, что отношения обмена – при всех оговорках и встречающихся дисбалансах – стремятся к равенству вкладов как своей идеальной модели. Тогда как в группе и группировке этот принцип не действует, и даже если объёмы вкладов разных участников в какие-то моменты выравниваются, то это равновесие очень быстро вновь нарушается.

 Механизм тут простой: всё, что люди, стремящиеся к общему и одновременно к своему личному мотиву или цели, вкладывают в достижение предмета взаимодействия, в конечном счёте к ним же и возвращается. Поэтому участники таких объединений делают для приближения общего успеха всё, что в их силах.

 С тем, разумеется, уточнением, что в иерархии личных приоритетов одних членов группы (группировки) данный мотив (цель) может занимать место на вершине или близко к ней, а для других – играть сравнительно подчинённую роль. Так что кто-то из участников взаимодействия может посвящать общему делу буквально всего себя, а кто-то – лишь ту часть своего времени, сил и иных ресурсов, что остаётся после обеспечения иных и более значимых для него программ. Но хотя бы в этих рамках даже не самые увлечённые партнёры будут действовать вполне добросовестно.

 С другой стороны, помимо уровня заинтересованности в предмете взаимодействия, члены групп и союзники могут различаться по своей фактической готовности решать возникающие перед ними проблемы. Ведь в большинстве занятий горящий желанием новичок приносит меньше пользы, чем его не столь восторженный, но зато более опытный коллега. Однако если искренний энтузиазм направляется также на развитие собственных знаний и умений, то и отдача от такого человека начинает быстро расти.

 Отсюда ясно, что в начале чьего-либо взаимодействия полное совпадение возможностей объединяющихся людей будет встречаться разве что как редкое исключение. А правилом будет как раз НЕравенство посвящаемых членами группы (группировки) общему делу объёмов и качества личных ресурсов. Что будет оборачиваться НЕравенством производимого ими полезного эффекта. В процессе же взаимодействия темпы прироста личного вклада в достижение общего мотива (цели) у одних участников могут оставаться примерно постоянными, тогда как у других – заметно ускоряться. В последнем случае такие энтузиасты по общему объёму своего вклада будут постепенно догонять, а затем и перегонять своих более стабильных партнёров. Что, в свою очередь, приведёт к определённому перепозиционированию среди участников взаимодействия, но не более того.

 Безусловно, чьё-то отставание во вкладе может вызывать у других членов группы (группировки) известное разочарование. Однако сам по себе относительно малый вклад, не сопровождаемый иными признаками неискренности, не будет рассматриваться как «вина» его автора и уж тем более как повод для «исключения» кого бы то ни было из совместной работы. Потому что там, где люди уже вкладывают в достижение некоторого результата всё, что могут, ускорение продвижения к этому результату становится возможным только за счёт содействия других людей. Так что стремящиеся к общему мотиву или цели будут рады любой помощи со стороны, сколь бы скромной она ни была, и им в голову не придёт сокращать ресурсы собственного объединения пусть бы и за счёт наименее продуктивных его членов.

 Иное дело обмен. Даже если этот формат отношений начинается с подарков, за которые не ждут непременного и немедленного возмещения, то последующее его развитие – и в этом плане наши современники не сильно отличаются от жителей каменного века – всё равно будет решающим образом зависеть от наличия и характера ответных шагов одаряемой стороны. Соответственно, если за первым подношением последует встречный достойный сувенир или какие-то иные устраивающие дарителя действия, то взаимные знаки внимания продолжат сменять друг друга и, возможно, со временем распространятся на знакомых и наследников первой пары партнёров по взаимодействию. Но вот если получатель первого подарка не продемонстрирует удовлетворительной ответной реакции, то кто-то может здесь же и остановиться, а после двух-трёх безответных презентов о целесообразности продолжения подобных контактов задумаются очень многие. Если же кто-то сам для себя согласится на систематическое одностороннее субсидирование никак не реагирующего на получаемые дары человека (людей), то такие отношения, очевидно, будут являть собой пример не кооперативного взаимодействия, а «позитивного» или «поддерживающего воздействия» (фигура 3 из классификации межличностных процессов).

 Тем более не могут позволить себе забыть о возмездной основе реализуемых ими отношений участники обычного торга, отдающие плоды своих операций в абсолютно посторонние руки. В таких условиях стремление «не продешевить» и достойно вознаградить себя за потраченные усилия жёстко укладывает замыслы обменивающихся в формулу «побольше взять, поменьше дать». Поэтому при встрече подобных формул потенциальным участникам обмена приходится сообразовывать свои пожелания с реальностью и искать такой баланс взаимных запросов, при котором их сделка могла бы стать фактом. Соответственно, если одна из сторон способна предоставить редкий или уникальный продукт (услугу), то это укрепляет её позиции в торге и позволяет идти на меньшие уступки (а то и вовсе жёстко навязывать контрагенту собственные требования). Напротив, тот, кто предлагает к обмену нечто типовое и повсеместно доступное, поневоле вынужден и свои претензии приближать к среднестатистическому уровню.

 Разумеется, между торгующимися могут встречаться как искренние заблуждения насчёт действительной ценности обмениваемого (например, когда все участники сделки уверены, что переходящие из рук в руки безделушки имеют магическую силу), так и самые разнообразные махинации. Но если обмен не переходит в открытое вымогательство или грабёж и совершается именно добровольно, то это значит, что по крайней мере в своей субъективной шкале ценностей каждый из партнёров признал полученное допустимой заменой отданному. И если обладатель, скажем, старинной книги, которую в спокойной обстановке называют «бесценной», во времена войны и голода считает большой удачей выторговать за неё полмешка крупы, то такое отношение как раз и показывает, что было достигнуто полное психологическое равенство обменивавшегося 99
  ^* Это же можно сказать и про массу сделок между представителями европейской цивилизации и «дикарями», когда за мелкую галантерею выменивалось буквально всё, включая земли и людей. Но поскольку аборигенам было действительно «не жалко» отдавать добытые ими кораллы, жемчуг или соболиные шкуры за стеклянные бусы или понюшку табаку, то остаётся признать, что на тот период установившаяся в той или иной местности такса обмена не противоречила местным же представлениям о справедливости.


[Закрыть]*.

 Прямым следствием такой субъективной равноценности условий обмена является то, что и собственные статусы партнёры воспринимают как безусловно равные и симметричные. Так что даже если в результате сделки одна из сторон «на самом деле» оказывается безнадёжно проигравшей, а предоставленный ею вклад неизмеримо превосходит полученное возмещение, то подобное неравенство всё равно не даёт участникам данного вида взаимодействия никаких дополнительных возможностей по влиянию друг на друга. То есть, конечно, в процессе обмена можно увидеть, как один из контрагентов указывает второму, например, подать не этот, а тот пучок, оставить или заменить уздечку, произвести ещё какие-нибудь и порой достаточно сложные операции, и такие указания беспрекословно выполняются. Однако сходство между послушанием при обмене и теми отношениями межличностного влияния, которые складываются в группе и группировке, ограничивается исключительно внешними совпадениями. Тогда как механизмы, побуждающие участников разных видов взаимодействия следовать распоряжениям друг друга, имеют между собой очень мало общего.

 Чтобы убедиться в этом, обратимся к одному выразительному примеру обмена операциями, описанному в старинной притче: «На берегу горного потока встретились слепой и хромой. Им надо было переправиться на другой берег, но в одиночку они этого сделать не могли. Поэтому хромой сел на спину слепому и стал указывать дорогу.»

 О дальнейших приключениях изобретательных путешественников притча молчит, в связи с чем можно предположить, что они просто разошлись каждый своей дорогой, и ничего поучительного с ними больше не случалось. При этом далеко идущие мотивы или цели очень временного попутчика, скорее всего, так и остались неизвестны Слепому и Хромому, поскольку, кроме удовлетворения праздного любопытства, никакого практического смысла такое знание всё равно не имело бы. В привлёкших народную молву обстоятельствах для налаживания и завершения взаимодействия нашим героям совершенно достаточно, во-первых, совпадения сиюминутной задачи – перебраться через реку, – и во-вторых, способности партнёра восполнить отсутствующую у себя телесную функцию. Иначе говоря, участники этого своеобразного обмена, почти не задерживаясь на личностных свойствах своего контрагента, проявляют подлинную заинтересованность лишь в одном-единственном аспекте его физического состояния.

 Так Слепой, для которого по-настоящему важна лишь способность напарника видеть, тем самым фактически «пропускает» в Хромом человека и использует его просто как средство ориентировки. А стало быть, в этом качестве для Слепого вполне равноценной заменой Хромому мог бы стать любой другой естественный или искусственный объект, помогающий получить представление об окружающей местности.

 Со своей стороны, и Хромой использует Слепого как средство, но только не ориентировки, а передвижения. И в этом качестве партнёр для Хромого весьма близок к той же лошади или ослу (пожалуй, настоящее вьючное животное устроило бы Хромого даже больше, поскольку Слепой довезёт лишь до другого берега, а на лошади можно было бы добраться до конечной цели путешествия).

 При таком подходе участников обмена друг к другу их коммуникация непосредственно на переправе, в главной фазе взаимодействия, хотя и строится на словах, по сути от человеческого общения здесь остаётся одна внешняя оболочка. Раз Хромой выполняет для Слепого функцию средства ориентировки, то и следование Слепого его указаниям – это есть не столько подчинение человека человеку, а в гораздо больше степени подчинение человека логике средства, принципиально тождественное «подчинению» при выборе маршрута «указаниям» Полярной звезды или перелётных птиц. Аналогичным образом и Хромой, давая свои указания, ровно столько же управляет, сколько и подчиняется. Он располагает известной свободой в выборе траектории движения и формулировании вытекающих из этого команд, но сам факт отдачи этих команд является для него необходимостью, диктуемой ситуацией, в которой средством передвижения выступает человек. Так что имей наш «наездник» настоящего коня, то и «указания» он передавал бы уздой и ногами.

 Наконец, не будь Хромой хромым, он вовсе был бы избавлен от необходимости применять на переправе какое-либо внешнее средство, включая Слепого. И тогда Слепому, чтобы миновать реку, оставалось бы надеяться на бескорыстную помощь не нуждающегося в нём здорового попутчика либо искать, чем ещё, помимо своей спины, он может того заинтересовать.

 Теперь, для сравнения, попробуем представить себе, как действовали бы наши герои, если бы их объединял некоторый более широкий интерес (причём в данном контексте не столь важно, была бы это общая цель или общий мотив). Очевидно, что при взаимном желании двигаться вместе гораздо дальше, чем только лишь до другого берега, сразу исключался бы вариант, когда кто-то один остаётся на переправе. И при любой личной оснащённости партнёры непременно позаботились бы о том, чтобы помочь товарищу продолжить путь вместе с собой. Так что если бы на берегу не оказалось лошадей или каких-то иных вспомогательных средств, то по внешности события, скорее всего, развивались бы уже известным нам образом. Но со следующими важными нюансами: во-первых, входящие, допустим, в одну группу Слепой и Хромой воспринимали бы форсирование реки как свою общую задачу, составляющую часть их общей деятельности и потому решаемую объединёнными усилиями. А во-вторых, продуктивная идея по организации переправы воспринималась бы как самостоятельное достижение, повышающее авторитет её автора и побуждающее с особым вниманием прислушиваться к его новым предложениям.

 Переходя же от этого частного случая к обмену как таковому, мы теперь можем со всей определённостью утверждать следующее: психологический смысл данного вида (к)взаимодействия состоит в том, что человек восполняет за счёт внешнего участия свой запрос на результаты тех операций, которые он не может выполнить самостоятельно либо делает это менее эффективно и качественно, чем другой человек (люди) из доступного ему окружения.

Для привлечения других людей к содействию себе человек может пускать в ход как ресурсы, составляющие для него абсолютный избыток, так и то, что требуется самому, но всё-таки в сравнительно меньшей степени, чем то, что предполагается получить. Впрочем, на общее отношение к процессу этот аспект мало влияет. Независимо от того, насколько субъективно легко или трудно даётся человеку та или иная сделка, воспринимаются ли её итоги как удачные или только «приемлемые», в любом случае каждый из обменивающихся будет считать, что это он привлёк другую сторону к решению своей задачи1010
  ^* Ведь даже если продукт или услуга предлагается в крайне навязчивой форме, развитие событий определяет тот, кто противостоит или поддаётся попыткам вовлечь его в сделку.


[Закрыть]*. Исходя из этого, полученное в результате обмена человек также будет рассматривать как своё личное достижение (пусть бы даже его заслуга состояла лишь в том, что он сумел разместить свой заказ у хорошего мастера). А раз партнёры по обмену строго симметрично видят друг в друге лишь элемент в системе собственных планов и расчётов, то с таких позиций, естественно, никто не находит причин принимать влияние, связанное с личными взглядами и подходами контрагента. Но может следовать тем его указаниям, которые диктуются внутренней логикой обмениваемых операций.

 Такие отличия отношений «менял» от отношений в объединениях людей означают, что обмен находится уж точно не «между» взаимодействиями на основе общего мотива и общей цели. Однако сам по себе факт симметричности позиций участников опять-таки не даёт оснований квалифицировать обмен как наиболее высокий или низкий уровень взаимодействия. Поэтому необходимо продолжить разбираться в тех процессах, которые способствуют появлению в группах и группировках иерархий сознательного и добровольного неравенства.

 Занимавшийся этим вопросом А. В. Петровский пришёл к следующим выводам: «Люди, входящие в группу, не могут там находиться в одинаковых позициях по отношению к тому, чем занята группа, и друг к другу. Это, пожалуй, можно рассматривать в качестве одного из постулатов социальной психологии…

 Каждый член группы в соответствии со своими деловыми и личными качествами, со своим статусом, т. е. закреплёнными за ним правами и обязанностями, престижем, в котором зафиксирована мера его заслуг, имеет определённое место в системе групповой организации, в структуре группы. С этой точки зрения групповая структура представляет собой своеобразную иерархию престижа и статусов членов группы» (1980, с. 29).

 Чтобы понять, о чём здесь идёт речь, следует, во-первых, вспомнить, что «… дело обстоит следующим образом: определённые индивиды, определённым образом занимающиеся производственной деятельностью, вступают в определённые общественные и политические отношения», и при этом «представления, которые создают себе эти индивиды, суть представления либо об их отношении к природе, либо об их отношениях между собой, либо об их собственной телесной организации. Ясно, что во всех этих случаях эти представления являются сознательным выражением – действительным или иллюзорным – их действительных отношений и деятельности» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 24). Во-вторых, необходимо учесть, что представления человека о собственной телесной организации – это есть прежде всего представления о том, что необходимо для поддержания этой самой организации в жизнеспособном состоянии, а проще говоря, представления о собственных потребностях и соответствующих им мотивах.

 С учётом вышеизложенного постулат А. В. Петровского может быть принят в следующем виде: «Люди, входящие в группу, не могут находиться в одинаковых позициях по отношению к той реальности, с которой работает группа, и друг к другу; структуры их отношений к собственной телесной организации, одинаково включая в себя групповой мотив, в других своих элементах также могут отличаться. Однако на данном этапе представляется целесообразным несколько упростить условия задачи, временно абстрагировавшись от различий в мотивации членов группы и принимая в расчёт лишь то, что их объединяет. Это позволит ограничить предмет исследования только отношениями участников взаимодействия к природе (возможно, в чём-то уже преобразованной другими людьми) и между собой».

 И тогда следующей задачей после такого переформулирования общей проблемы станет разделение прав и обязанностей членов группы по отношению к тому, чем занята группа, и их же прав и обязанностей по отношению друг к другу. Потому что эти системы отношений не только в теории, но и на практике существуют самостоятельно и во многом независимо одна от другой.

 Для иллюстрации этого тезиса обратимся ещё раз к родовой общине, которая совместно охотится и уже целенаправленно что-то выращивает, стараясь не допустить собственной голодной смерти. А значит, является объединением людей с самой что ни на есть базовой общей мотивацией. Так вот в такой первобытной группе её члены при подготовке, например, к облаве на диких свиней могут «в соответствии со своими деловыми и личными качествами» разделяться на загонщиков и тех, кто будет ждать в засаде. А при уборке урожая общинники могут составлять настоящие технологические цепочки из собственно жнецов (копателей и т. д.), носильщиков, курсирующих между полем и «складом», и сортировщиков, занятых классификацией и первичной обработкой собранного. Естественно, что при формировании таких функциональных подгрупп тоже будут учитываться опыт, навыки, текущее физическое состояние и другие факторы, способные повлиять на эффективность исполнения человеком возлагаемых на него обязанностей. Но как бы ни перераспределялись члены общины между различными занятиями, какие бы задачи ни решали они в тот или иной момент, общий контроль за этими процессами и текущее управление внутри «рабочих подразделений» всегда осуществляют более зрелые сородичи. А молодёжь и менее искусные, допустим, в деле охоты общинники внимательно слушают и исполняют их указания.

 Причём такое положение будет сохраняться не только на следующей облаве, где составы загонщиков и оставляемых в засаде могут полностью поменяться, но и при встрече с совершенно новой проблемой. Ибо указаний по порядку решения никому не знакомой задачи будут ждать прежде всего от тех, кто уже доказал своё умение эффективно координировать совместные действия сородичей. И только если ни одна из идей «старой гвардии» не сработает, это уравняет всех участников взаимодействия между собой, и дальнейшее рассмотрение предложений по выходу из сложившейся ситуации будет проходить на общих основаниях.

 Заметим также, что место во внутригрупповом разделении труда – назовём его для краткости «деловым статусом» – при определённых обстоятельствах могло закрепляться за человеком надолго и даже на всю жизнь. Как это происходило, например, с теми, кто гораздо лучше других научался разбираться в ранах, травмах и прочих человеческих недугах. Так что когда это становилось очевидным для всех и регулярные обращения за помощью фактически превращали таких знатоков в штатных лекарей для всей округи, то у них чисто технически оставалось гораздо меньше времени для любых других занятий. В связи с чем для начинающих профессионалов (кузнецов, обувщиков, ветеринаров и т. д.) на собрании сородичей или явочным порядком признавалось, что для общего успеха их работа по уже наметившейся специализации полезнее, чем подключение к различным вспомогательным процессам. (Уклоняться же от жизненно важных дел, участие в которых подтверждало саму принадлежность к общине, и так никто не собирался.) Но всё же большинство жителей той эпохи оставались универсалами, и их текущие деловые статусы даже в течение недели могли меняться многократно вслед за переходами общины от одного этапа своей деятельности к другому.

 Наконец, говоря о внутренней организации группы, нельзя забывать, что более или менее широкие возможности по управлению её деятельностью могут получать как раз носители определённых деловых статусов. Ведь вся наша цивилизация сложилась в том числе потому, что формирующиеся люди смогли вывести своё общение на уровень, недоступный животным и позволяющий радикально повышать отдачу от выполняемых совместно действий. Так что там, где для наращивания эффекта механическое сложение усилий надо было дополнять их логической координацией, уже самые первые человеческие сообщества выделяли из своего состава сигнальщиков или регулировщиков, призванных давать партнёрам обязательные для исполнения указания.

 Однако подобное влияние «по должности» существенно отличается от того управленческого потенциала, которым обладают бывалые и заслуженные члены группы. Достаточно сказать, что послушание, диктуемое технологией процесса, заканчивается сразу же, как только завершается сам этот процесс, либо сменяется исполняющий обязанности координатора. Напротив, полномочия, связываемые не с функцией, а с конкретной личностью, являются гораздо более стабильными именно потому, что багаж, дающий право одним членам группы направлять, перестраивать, останавливать действия своих партнёров и обязывающий всех остальных следовать получаемым указаниям, нарабатывается неделями, месяцами и годами.

 Отсюда передвижки позиций межличностного влияния – их логично будет назвать «межличностными статусами» – тоже могут происходить, но не в режиме «назначили-отменили», а исключительно постепенно. Так что если новый участник взаимодействия при решении каждой очередной задачи демонстрирует точное понимание процесса и хороший результат, то со временем он вполне может войти в число самых влиятельных «старейшин» данной группы. Но сначала межличностные статусы новичка и более влиятельного члена группы должны сблизиться, а затем выровняться и сделаться трудноразличимыми. И только после этого, если подобная динамика сохранится, ещё через какое-то время все другие их товарищи своими действиями подтвердят, что отныне из двух человек мнение бывшего новичка является для них более весомым. Что не помешает давнему члену группы сохранять своё человеческое влияние на соратников с менее значительными вкладами; просто число тех, кто вправе указывать ему, увеличится на одного.

 Правда, при всей очевидности указанных моментов, с рассуждениями А. В. Петровского они не стыкуются практически ни в чём. Взять хотя бы связку тезисов, согласно которой закреплённые в соответствии с деловыми и личными качествами статусы образуют «своеобразную иерархию». На первый взгляд, это следовало бы отнести к деловым статусам, так как «закреплёнными» – сразу и в полном объёме – могут быть только они. Межличностные же статусы, повторимся, могут быть только «закрепившимися» – постепенно, в процессе деятельности группы. Но, с другой стороны, деловые статусы могут отличаться, но не могут образовывать иерархии (утверждать обратное – значило бы возрождать на уровне малой группы ребяческие споры о том, кто выше: токарь или слесарь, тракторист или доярка). Напротив, понятие межличностного статуса само в себе содержит идею иерархии, поскольку полное равенство уровней влияния всех участников взаимодействия исключало бы движение между ними сколько-нибудь обязательных указаний. И на таком фоне говорить о чьём-то особом межличностном статусе можно было бы разве что в общефилософском, но никак не практическом смысле. Вот и выходит, что «статус по Петровскому» не идентифицируется ни с деловым, ни с межличностным статусом, но являет собой противоестественный конгломерат из свойств обоих этих статусов.

 Малопонятное смешение делового и межличностного статуса дополняется у А. В. Петровского не менее загадочным противопоставлением статуса и заслуг, т. е. противопоставлением статуса и вклада. Однако при том, что уровни личного влияния, как образования активные, постоянно действующие и меняющиеся, несомненно, отличаются от довольно-таки пассивного престижа, такое отличие ничуть не означает их противоположности. Даже при определении делового статуса «деловые и личные» качества играют решающую роль лишь при первом включении человека в некоторую систему разделения труда. Движение же внутри этой системы определяется тем, как будут воплощаться в жизнь эти качества, каков будет реальный вклад или, что то же самое, мера заслуг человека в обеспечении функционирования этой системы. Тем более это относится к статусу межличностному.

 Ф. Энгельс, рассматривая большие человеческие общности, указывал на прямую зависимость социального статуса человека от меры его участия в общественных делах. Например: «Дама эпохи цивилизации, окружённая кажущимся почтением и чуждая всякому действительному труду, занимает бесконечно более низкое общественное положение, чем выполняющая тяжёлый труд женщина эпохи варварства, которая считалась у своего народа действительной дамой (Lady, frowa, Fray = госпожа), да по характеру своего положения и была ею» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 53). Как представляется, в таком контексте нет необходимости долго разъяснять, что речь идёт не столько о престиже, сколько о реальном влиянии на жизнь отдельных членов общества и общества в целом. Ту же связь вклада и статуса (межличностного) для малых групп показал Р. Л. Кричевский (1980).

 Однако, оставив без внимания тот факт, что иерархия заслуг и иерархия межличностных статусов в объединениях людей существуют не автономно, а в тесной связи друг с другом, вопрос о механизме этой связи А. В. Петровский даже не ставит и, естественно, никак на него не отвечает. Так что разбираться в предпосылках и причинах формирования у партнёров по взаимодействию многоуровневых структур межличностного влияния предстоит в основном самостоятельно. Впрочем, совсем без помощи здесь мы тоже не останемся.

        3.3а) К вопросу о соотношении вклада, престижа и межличностного влияния.

 Из того, что вклад в достижение предмета взаимодействия формируется в результате действий членов соответствующего объединения людей, следует, что для выяснения природы влияния различий в отношениях этих людей к окружающей действительности (иерархия вкладов) на различия в их же отношениях между собой (иерархия межличностных статусов) логичнее всего будет обратиться к данным о природе и источниках успешности действия. А в этой области твёрдо установлено, в частности, следующее: «… в действии субъекта различаются две неравные и по-разному важные части – ориентировочная и исполнительная. Ориентировочная часть представляет собой аппарат управления действием как процессом во внешней среде, исполнительная часть – реальное целенаправленное преобразование исходного материала или положения в заданный продукт или состояние» (Гальперин, 1966, с. 248). Иначе говоря, конечная продуктивность совершающегося действия будет определяться двумя составляющими: 1) адекватность ориентировки в условиях деятельности и 2) набор и совершенство исполнительских возможностей человека.

 Вот только в реальной обстановке осознание абсолютно всех факторов, способных отражаться на ходе деятельности едва ли возможно даже для простых случаев. Так что, решая поставленные перед собой задачи, люди обычно стремятся к вычленению главных движущих сил интересующего их процесса и отвлекаются от малозначимых воздействий. А поскольку ключевым здесь является уточнение «интересующего их», то, в зависимости от устремлений и текущих настроений участников, одни и те же элементы происходящего кому-то могут показаться существенными, а кем-то восприниматься как дежурный фон и не более того1111
  ^* Например, собирающиеся на пикник могут признать неодолимым препятствием лёгкий дождик, тогда как плановый рабочий и тем более аварийный выезд не всякий шторм остановит. С другой стороны, для исследовательских задач отклонения от заданных параметров в сотые доли процента зачастую являются категорически недопустимыми, тогда как в условиях массового производства колебания температуры, влажности, соотношения компонентов и т. д. хотя бы и в 5-10% могут считаться приемлемыми, коль скоро характеристики конечного продукта укладываются в предельные допуски.


[Закрыть]*. Но встречающиеся на практике расхождения в оценках отдельными людьми конкретных событий или процессов нисколько не влияют на общий вывод о том, что адекватность понимания ситуации определяется тем, насколько правильно проведено разбиение имеющихся воздействий на существенные и несущественные и насколько полно учитывается состояние и динамика существенных факторов.

 Вопрос о возможностях человека тоже требует некоторых дополнительных пояснений. Однако, дабы они прозвучали более весомо и убедительно, эту часть будет лучше начать не с обсуждения структуры человеческих возможностей, а с ряда мысленных экспериментов, иллюстрирующих связи вклада и внутригрупповых статусов.

 Итак, эксперимент 1: представим группу, стоящую перед простой, с точки зрения ориентировки, задачей, скажем, переноска сыпучего груза в произвольно наполняемых мешках с одного места на другое по ровной местности и в пределах видимости.

 Очевидно, что в таких обстоятельствах иерархия вкладов воспроизведёт иерархию членов группы по физической силе, а человек, оказавшийся на вершине этой иерархии, будет – в качестве наиболее ценного в данном случае работника – окружён наивысшими в данной группе почётом и уважением. Кроме того, если в будущем перед группой встанет сходная задача, требующая только силы, но уже не требующая участия всей группы, то, с учётом имеющегося опыта, для решения такой задачи, скорее всего, будет делегирована верхушка групповой иерархии силачей. Но даст ли это наиболее крепким членам группы какое-либо особое межличностное влияние? Конечно, нет, ибо предельная ясность ситуации, уравнивающая всех в её понимании, сделает какие-либо дополнительные пояснения и указания излишними и едва ли не оскорбительными.