Текст книги "Факторы эффективности взаимодействия руководителя с группой"

Автор книги: Павел Норвилло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

 А с другой стороны, элементы состязания могут присутствовать внутри совместной деятельности. Например, когда по ходу военных действий задачу овладеть одним и тем же мостом, перевалом или иным важным объектом получают сразу несколько самостоятельных боевых единиц. И тогда вся слава и почести за решение поставленной задачи обычно достаются той части или подразделению, чей флаг первым поднялся над искомым объектом. Хотя на практике важнейшей составляющей чьего-то прорыва нередко становятся как раз действия «конкурентов», активным натиском отвлекающих на себя главные силы врага. Однако даже если отставшие в подобном «соревновании» будут недовольны собственным «проигрышем», всё равно достигнутый другими успех не станет для них «чужим», а будет восприниматься как ещё один шаг на пути к общей победе. Точно так же и в любой другой ситуации, когда люди искренне стремятся к некоторому результату, достичь которого можно только при объединении усилий, они могут испытывать определённое разочарование от того, что кто-то действует более грамотно и умело, чем они, и раньше их оказывается на рубежах, где они сами рассчитывали «отличиться». Но никакие личные переживания не заставят участника совместной деятельности мешать партнёрам продвигаться к тому, что является в том числе и его мотивом. Выступать против планов и действий членов своей группы человек будет разве что тогда, когда эти планы покажутся ему ошибочными либо менее эффективными по сравнению с иными предлагающимися вариантами. И такие частные столкновения интересов опять-таки будут лишь следствием единства фундаментальной мотивации, поскольку партнёры будут пытаться – в меру своего понимания – оградить друг друга и группу в целом от отдаляющей конечный успех пустой траты времени и сил.

 Так что в своём современном бытовании понятие «конкуренция», наряду с прямым осознанным противоборством сторон (в каких бы формах оно ни проявлялось), включает в себя также ситуации, содержащие некоторые объективные предпосылки для возникновения отношений межличностного противодействия в смысле фигуры 6. А вот реализуются эти предпосылки или нет, будут определять как раз субъективные настроения участников. Ибо одни люди, узнав, что кто-то ещё хочет добиться одинакового с ними результата, могут увидеть в этом не повод для развязывания конкурентной войны, а хорошую основу для выработки плана совместных действий. Тогда как другие, начав соревноваться в рамках вроде бы общей работы, порой настолько увлекаются, что партнёр превращается для них в настоящего личного врага, а сотрудничество заменяется ожесточённой борьбой (история политики, не говоря уже о бизнесе, помнит немало таких примеров). А значит, независимо от того, какой паре терминов будет отдано предпочтение, решим ли мы приравнять по содержанию и объёму «взаимодействие» к «кооперации» или «конкуренцию» к «противодействию», всё равно это будет противоречить традиции.

 Из чего, в свою очередь, следует, что попытки закрепить для обозначения совместного действования, взаимо-со-действия какой-либо из уже прижившихся в психологии терминов потребовали бы стольких оговорок и уточнений, что вместо прояснения ситуации это лишь запутало бы даже подготовленную аудиторию. Так что от подобных попыток придётся отказаться. Но и именовать всякий раз фигуру 5 её полным титулом – межличностные взаимоотношения, в которых участники разделяют интересы и поддерживают действия друг друга – тоже, разумеется, было бы крайне неудобно. Чтобы сложный по смыслу научный текст хотя бы по внешности оставался насколько возможно простым и компактным, для обозначения остающегося безымянным вида межличностных процессов именно требуется сформулировать пусть новый, но достаточно короткий термин. Ну а чтобы искомый термин в самой своей форме содержал указание на обозначаемую им реальность и в тоже время не слишком выделялся среди привычных и всем знакомых соседей, представляется разумным не изобретать чего-то совершенно нового, а образовать нужное нам название уже опробованным методом сочетания родового имени с уточняющим видовым определением.

 Придя же к такому заключению, остаётся лишь заметить, что взаимопомощь людей будет считаться частным случаем взаимодействия при любой более или менее широкой трактовке этого понятия. Исходя из этого, а также из того, что в смысловом переложении ко-оперирование – это и есть совместное действование, на наш взгляд, логически и стилистически корректно будет определить межличностный процесс с взаимной субъективной включённостью и положительным отношением участников к интересам друг друга как «кооперативное взаимодействие (людей)». А если сокращённо, то «(к)взаимодействие». Но так как в последующем изложении нам предстоит много говорить о кооперативном взаимодействии людей и почти не придётся обращаться к взаимодействию вообще, то там, где по контексту будет очевидно, что имеются в виду только отношения взаимной помощи и содействия, мы всё-таки позволим себе не загромождать текст даже краткой формой и использовать термин «взаимодействие» просто как название фигуры 5 из классификации межличностных процессов. В тех же немногих случаях, когда будет заходить речь о взаимодействии в более широком смысле, это будет специально уточняться.

3. Группа и взаимодействие.

 Собранные в предыдущих главах наблюдения и выводы в сумме дают нам следующее определение группы: «Группу образуют люди, кооперативно взаимодействующие для достижения общего мотива».

 На первый взгляд, этот вывод противоречит довольно распространённому подходу, полагающему достаточным признаком группы общую цель. Однако более детальный анализ показывает, что сей подход отличается незаурядной непоследовательностью и противоречит прежде всего самому себе. Потому что, демонстративно отвергая тезис, согласно которому группа может сформироваться только на основе общей деятельности и общего мотива, в своих обмолвках и паралогизмах апологеты «целевой» группы неизменно возвращаются к признанию определяющей роли мотива.

 Вот типичный пример: «Коллектив – это группа людей, составляющая часть общества, объединённая общими целями и близкими мотивами совместной деятельности, подчинёнными целям этого общества»; «группу, организованную только внутренними целями, не выходящими за рамки этой группы, следует оценивать только как корпорацию» (Коллектив и личность, 1975, с. 13). На первый взгляд, позиция авторов вполне определённа и категорична: единство мотивов или единый мотив членов группы – это явление если и возможное, то точно не обязательное и не привносящее с собой ничего принципиально нового. Вот только если это так, если для группы первична цель и вторичны мотивы её членов, тогда для чего вообще упоминать о «близких мотивах совместной деятельности»? Опираясь на то, что мы знаем о межличностных взаимоотношениях, логичнее всего предположить, что такая оговорка призвана исключить из рассмотрения ситуации, в которых стремление получить некоторый результат одновременно подразумевает, что этот результат должен получить «только я и никто другой». Ибо в таких случаях именно одинаково формулируемая цель побуждает людей всячески препятствовать любому, кто желает того же, что и они, реализовать свои пожелания.

 Тем самым неявно, поистине контрабандой в цитированное определение привносится мысль о том, что людям, у которых совпадает некоторая частная цель, но их более фундаментальные мотивы идут вразрез друг с другом, будет сложно либо совершенно невозможно наладить по-настоящему совместные действия. Но так как подобная «интеллектуальная» контрабанда попирает не установленные государством юридические законы, а проверенные многовековым человеческим опытом законы логики, то первой и единственной жертвой совершённого преступления оказываются сами контрабандисты.

 Ведь когда в одной фразе открыто заявляется, что для формирования группы достаточно общности целей, и тут же между строк допускается, что при прямо противоположных мотивах совпадающие цели могут отходить на второй план, то у внимательного читателя это, как минимум, начинает вызывать вопросы. Например, такой: почему более значимое, по сравнению с общими целями, влияние на характер взаимоотношений людей признаётся только за мотивами, совпадающими со знаком «минус», и отрицается для мотивов, совпадающих со знаком «плюс»?

 Обычно создатели претендующих на научность трудов, высказывая некоторую существенную мысль, стараются чётко расписать все те основания, которые позволили им утвердиться в данной мысли. Если же при подготовке печатного издания возникает необходимость экономить место, то «за кадром» оставляются лишь самые простые, ясные и бесспорные для всех моменты, а все положения, хоть сколько-нибудь далёкие от очевидности, снабжаются хотя бы сжатыми комментариями. Так что если отбросить совсем уж неприличное подозрение, будто тезис о приоритетности для отношений людей их целей, а не мотивов, появился на свет вовсе без какого-либо серьёзного предварительного обдумывания, то остаётся предположить, что аргументы в пользу этого тезиса показались авторам самоочевидными и потому не заслуживающими упоминания. Однако на уровне высокой теории приведённый тезис выглядит ничуть не более весомым, чем противоположный тезис о том, что в конечном счёте мотивы влияют на отношения людей больше, чем цели. И без подкрепления эмпирическими или хотя бы умозрительными доводами оба эти суждения остаются просто сочетаниями слов, связь которых с реальностью только предстоит установить. А если авторы приведённых цитат этого не понимают и честно не видят, что в заявленной ими позиции есть крайне слабое место, требующее дополнительных разъяснений и обоснований, то тогда под вопросом оказывается общий уровень их теоретической подготовки.

 Ещё более ощутимый урон авторитету обсуждаемой концепции наносит сформулированное в её рамках универсальное определение группы: «Группа – это любая совокупность людей, понимаемая как множество, элементом которого является человек» (Указ. соч., с. 4). Потому что под это определение подходят именно и только люди, взаимодействующие для достижения общего мотива, но никак не те, кого объединяет лишь общая цель.

 В самом деле, ведь что может означать для «совокупности» людей требование иметь своим элементом отдельного человека? Поскольку сам зачин сразу исключает из рассмотрения стаи животных, то заданное условие остаётся понимать в том смысле, что претендующая именоваться группой «совокупность» должна быть органически неспособна включать в себя какие бы то ни было объединения людей. Или, что то же самое, должна возникать, существовать и прекращать существование строго в связи с функционированием отдельных людей и безотносительно к каким бы то ни было человеческим кооперациям.

 Отсюда практическим проявлением указанного свойства может и должно служить следующее: когда группы, раздельно стремящиеся к одному и тому же, встречаются, а их члены решают отныне действовать совместно, то прежние группы – сколько бы их ни было – прекращают самостоятельное существование и полностью растворяются во вновь образованном объединении, смыкая свои внешние границы (отделявшие и продолжающие отделять членов группы от остальных людей) и устраняя всякие внутренние различения и перегородки. Если же этого не происходит, если и после начала совместных действий члены ранее функционировавших самостоятельно объединений людей не перемешиваются друг с другом, но сохраняют свою структурную и психологическую обособленность и продолжают участвовать в совместных программах в качестве «наших» и «ваших», то такое образование явно не заслуживает звания группы, поскольку элементами этой новой совокупности являются не отдельные люди, но объединения людей, входящие в неё и действующие внутри неё в качестве ассоциативных членов.

 Так что, признавая коллектив и корпорацию частными случаями группы, цитированные авторы по сути говорят, что, на их взгляд, приверженцы общей цели должны действовать в качестве сугубо гомогенной общности, отделённой от других людей единственной внешней границей и свободной от всяких внутренних разграничений. Однако история человеческих сообществ наглядно доказывает, что: «Бывает воля единая в одном отношении и неединая в другом. Отсутствие единства воли в вопросах социализма и в борьбе за социализм не исключает единства воли в вопросах демократизма и в борьбе за республику… У революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства есть, как и у всего на свете, прошлое и будущее. Её прошлое – самодержавие, крепостничество, монархия, привилегии. В борьбе с этим прошлым возможно «единство воли» пролетариата и крестьянства, ибо есть единство интересов.

 Её будущее – борьба против частной собственности, борьба наёмного рабочего с хозяином, борьба за социализм. Тут единство воли невозможно.

 Социал-демократ никогда и ни на минуту не должен забывать о неизбежной классовой борьбе пролетариата за социализм с самой демократической и республиканской буржуазией и мелкой буржуазией. Это несомненно. Из этого вытекает безусловная обязательность отдельной и самостоятельной строго классовой партии социал-демократии. Из этого вытекает временный характер нашего «вместе бить» с буржуазией, обязанность строго надзирать «за союзником, как за врагом» и т. д.» (Ленин В. И., т. 11, с. 73-75)

 Можно привести и другие примеры совместных действий людей ради выхода на определённый рубеж, который для одних партнёров являлся конечной целью, а для других лишь промежуточной. В силу этого по достижении искомого рубежа такие объединения закономерно распадались, поскольку часть их членов продолжала попытки двинуться дальше, тогда как другая часть отходила в сторону либо даже принималась тормозить старания «слишком увлёкшихся» вчерашних союзников. Но если цель оказывалась достаточно масштабной (скажем, за свою государственность некоторым народам приходилось бороться веками), то тогда целые поколения могли сходить с исторической сцены, искренне веря, что все они хотят одного и того же.

 Тем не менее при любом варианте получается, что для достижения общей цели могут взаимодействовать как отдельные люди, так и объединения людей, движимых более или менее расходящимися мотивами и потому сохраняющих организационную целостность и управленческую автономию. И по логике разбираемой концепции такие сложно структурированные команды следует считать группами и не группами в одно и то же время. Чего не могло бы произойти, соблюдай авторы «целевого» определения группы основные логические нормы и правила. Но коль скоро такое случилось, и уже при закладке базовых понятий обсуждаемой концепции коллегами были допущены столь серьёзные промахи, то отсюда следует, что под сомнение попадают вообще все рассуждения и выводы, в которых используются эти понятия.

 Впрочем, сразу оговоримся, что «сомнение» здесь означает именно сомнение и вовсе не равносильно априорному объявлению ложными любых суждений, восходящих к тезису об общей цели как основе группы. Ведь ссылки на некорректно сформулированные базовые определения – а особенно когда за дело берутся любители путаницы – отнюдь не исключают получения вполне доброкачественных эмпирических результатов и даже каких-то частных теоретических обобщений. На наш взгляд, в связи с уличением творцов целевой концепции группы в логической малограмотности необходимо и достаточно приостановить обращение в социальной психологии основных положений этой концепции до тех пор, пока не будут приведены дополнительные, а главное, убедительные обоснования их правомерности. Понятно, что о полной смысловой реабилитации данного теоретического изыска говорить уже не приходится, но отдельные тезисы «целевого» подхода к группе заслуживают восстановления в правах истинности. Эту работу мы начнём прямо с текущей главы и будем возвращаться к ней по ходу всего дальнейшего изложения.

               3.1. К определению понятия «группировка»

 Итак, сопоставление «целевого» определения группы с фактами показало, что, отрицая адекватность этого определения и выражая сомнение в логичности любых связанных с ним терминов, не приходится ни отрицать, ни даже ставить под вопрос возможности существования объединений людей, преследующих общую цель и не более того. Равным образом не приходится отрицать, что в той мере, в какой члены таких объединений осознают свою общность, координируют с учётом этого знания свои усилия и сочувственно относятся хотя бы к ближайшим интересам друг друга, их отношения являются кооперативным взаимодействием. А значит, исследователь межличностных процессов просто обязан учитывать, что наряду с группами, старающимися достичь общего мотива, могут также существовать объединения людей, стремящихся к общей цели, пусть бы даже для её достижения – при грамотной организации – требовалось несколько минут совместных действий.

 В связи с этим обстоятельством перед нами встаёт ряд новых вопросов.

 Первый – терминологический: как называть объединение людей, имеющих только общую цель, если термин «группа» уже зарезервирован для обозначения тех, кто стремится к общему мотиву?

 Приступая к обсуждению этого вопроса, прежде всего следует обратить внимание на такой нюанс: группы могут входить в целевые объединения людей в качестве совокупных членов, а вот обратное невозможно.

 Чтобы убедиться в этом, попробуем представить себе группу, члены которой, помимо работы на общий мотив, предпринимают также совместные действия для достижения нескольких разных целей, общих только для некоторых участников данного группового взаимодействия. Трудно ли будет вообразить подобное? Абсолютно нет, поскольку люди могут иметь и, как правило, имеют больше одного мотива и ведут больше одной деятельности. А значит, даже включившись в некоторую групповую деятельность, могут и будут заботиться также о продвижении своих параллельных интересов, если таковые имеются.

 При этом пути к групповому и не-групповым мотивам могут в чём-то пересекаться, но раз уж речь идёт о разных мотивах и по-настоящему особенных деятельностях, то это автоматически означает, что направления и способы их реализации не совпадают полностью. Так что каким бы изобретательным ни был человек и как бы ни хотел он подстроить одна под другую свои разные деятельности, до бесконечности заниматься этим у него всё равно не получится. И включаясь в работу по овладению одним из своих мотивов, в какие-то моменты наш герой волей-неволей будет вынужден полностью сосредотачиваться на ней и на время «отключаться» от планов, связанных со всеми прочими мотивами. А возвращаясь к какому-то из этих «прочих», «оставлять в покое» первый.

 Иными словами, персонажи намеченного группового портрета – собственно, как и всякие обычные люди – будут осуществлять свои различные интересы не параллельно, а последовательно, периодически переключая свою энергию и внимание с одного предмета на другой. Например, принимаясь за общую только для них цель, соответствующая часть членов группы будет в полном смысле откладывать в сторону истории и сюжеты, связанные со всеми иными мотивами (включая групповой), за исключением того, в рамках которого поставлена данная цель. А возвращаясь к взаимодействию для достижения группового мотива, напротив, переводить в «спящий» режим все системы отношений, не касающиеся данной общей деятельности. То есть какие-то устоявшиеся симпатии и уже отлаженные связки могут и почти наверняка будут проявляться, но это будут именно личные предпочтения, вытекающие не из содержания другого взаимодействия, а просто из более длительного знакомства тех или иных людей.

 Отсюда общий вывод получается такой, что даже если часть участников взаимодействия для достижения общего мотива переключается на какие-то чисто личные занятия или подключается к другим объединениям людей, будь то по поводу общей цели или общего мотива, то для исходной группы любые сторонние занятия и взаимоотношения её членов в психологическом плане всё равно будут существовать и развиваться «рядом», «параллельно», в общем, за границами, но никак не внутри неё. Потому что в качестве члена группы человек проявляет себя ровно тогда, когда занимается общей для этой группы деятельностью, и утрачивает это качество, переставая ею заниматься и переходя к любой другой деятельности55
  ^* К слову сказать, как раз из-за того, что участнику нескольких взаимодействий приходится так или иначе распределять между ними своё время и силы, кто-то из его партнёров или даже все они могут выражать недовольство тем, что им достаётся «слишком мало» внимания такого участника. А если недовольство облекается в форму ультиматума («мы или они»; «или ты вместе с нами, или мы без тебя» и т. п.), то порой человек действительно оказывается вынужден решать, какой предмет взаимодействия и какое объединение людей для него более значимы.


[Закрыть]*.

 Но если один мотив не может входить в другой, и это исключает полное совмещение разных деятельностей, то результат, намечаемый в качестве цели, по самому своему определению может служить этапом на пути ко многим разным мотивам. Что и открывает возможность для многих отдельных людей и объединений людей совместно добиваться одной и той же цели, не прекращая своих особенных деятельностей, а значит, оставаясь именно внутри целевого взаимодействия, но с сохранением всех особенностей, задаваемых различиями их базовых мотивов.

 Причём судить об этих и многих других проявлениях, характеризующих «целевые» объединения людей, мы можем не только по теоретическим моделям. Ведь огромное большинство политических и экономических партнёрств с древности и до наших дней являются практическими примерами как раз такого взаимодействия. И этот поистине общечеловеческий опыт свидетельствует, что при близких мотивах участников их продуктивная совместная работа обычно дополняется искренним и дружелюбным общим эмоциональным фоном контактов. Там же, где мотивы сторон категорически расходятся, просто неравномерное развитие и даже периодическое замирание совместной активности является далеко не самым проблемным вариантом. Потому что когда люди решают ради достижения общей цели на время отложить имеющиеся у них серьёзные противоречия, то сотрудничество таких людей может сопровождаться и недобросовестным выполнением данных обещаний, и закулисными интригами в попытках увеличить собственную выгоду за счёт партнёра, и прямыми сговорами с конкурентами, и много чем ещё. А о субъективной стороне такого рода отношений и говорить не приходится, поскольку в них дежурные протокольные улыбки могут маскировать не то что недоверие к союзнику, но рафинированную ненависть самой лютой пробы. Достаточно вспомнить историю антинаполеоновских и антигитлеровской коалиций.

 Что, впрочем, не мешало современникам и позднейшим исследователям полагать, что даже самые жёсткие трения между союзниками-соперниками происходили всё-таки внутри упомянутых и всех других подобных объединений. И действительно, для появления хотя бы мысли о партнёрстве у людей, коих разделяют серьёзные противоречия, а тем более открытая вражда, требуются очень веские причины. Так что у кого-то даже перед лицом смертельной угрозы может не найтись достаточно мудрости для вывода, что своими силами не справиться и надо искать помощи вовне, не исключая давних недругов, лишь бы они были менее опасными, чем появившийся новый враг. А кому-то (как, скажем, русичам и половцам в 1223 году), даже объединившись, не удавалось одержать победу. Но в любом случае сам факт складывания той или иной коалиции, пусть бы даже её практические шаги не давали желаемого эффекта, означал готовность участников ради отражения общей угрозы, как минимум, приостановить на время реализацию прямо агрессивных планов и замыслов в отношении сегодняшних партнёров.

 Что же касается попыток нарастить собственную выгоду хотя бы и за счёт чужих убытков или «на всякий случай» ослабить ситуативного союзника, но вероятного завтрашнего противника, то в объединении людей с разными мотивами всё это, разумеется, возможно. И там, где каждая из сторон тянет одеяло на себя и не сильно заботится о других, заключаемые соглашения вряд ли будут идеально сбалансированы в плане учёта взаимных выгод и общей «справедливости». Но сколь бы острыми ни были споры участников и какой бы циничной ни выглядела их торговля, всё это будет подлинным внутренним достоянием соответствующего союза, если формируемые на основе встречных претензий решения так или иначе поддерживают и продвигают вперёд совместные действия.

 А вот если члены некоторой коалиции перестанут спорить, ссориться и пытаться найти хоть какой-нибудь компромисс, то независимо от того, произойдёт это уже после достижения объявлявшейся общей цели или из-за окончательного разочарования спорщиков друг в друге, беспристрастному наблюдателю останется лишь констатировать прекращение функционирования данного объединения людей. Потому что взаимодействие совершается там и тогда, где и когда его участники составляют общие планы и координируют текущие усилия, пусть бы даже в этих процессах проявлялось очень мало человеческой теплоты. Если же люди с симпатией думают друг о друге, но практических шагов по этому поводу не предпринимают, то такое положение можно считать разве что предпосылкой к началу взаимодействия, но никак не самим взаимодействием.

 Говоря о завершении совместных действий ради общей цели, хочется обратить особое внимание читателей на то, что если участники таких действий после достижения нужного им результата начинают сражаться между собой, то это далеко не всегда является досадной случайностью, вызванной чисто ситуативными раздорами, случившимися по ходу знакомства и сотрудничества. Потому что люди в принципе не очень склонны публично рассуждать о своих фундаментальных мотивах, которые к тому же сами не всегда ясно осознают. Ещё меньше причин распространяться о своих настоящих планах у того, кто не исключает присутствия в своём непосредственном окружении обладателей прямо противоположных устремлений. С другой стороны, как раз те, кто часто и громко заявляет о необходимости суровой борьбы с теми или иными людьми или объединениями людей, встретившись лицом к лицу со своими врагами на словах, на деле нередко обнаруживает полную неспособность к хоть сколько-нибудь решительному сопротивлению. Так что достоверно определить, насколько они сами и их оппоненты в своих межличностных отношениях готовы переходить к открытому противодействию, людям обычно удаётся уже после встречи с предметом, который они категорически не намерены кому-либо уступать или с кем-то делить.

 А если потенциальное яблоко раздора лежит за неким, условно говоря, перевалом, который требуется срыть или пробить через него тоннель, поскольку для простого перехода он недоступен? Встретив такую внушительную преграду, в том числе те, кому под силу самостоятельно справиться с ней, вряд ли будут возражать, если кто-то ещё выразит желание подключиться к предстоящей работе ради её скорейшего завершения. Если же в конце совместно пройденного пути выяснится, что более широкие интересы обладателей достигнутой общей цели абсолютно несовместимы, и шагов навстречу друг другу от недавних партнёров ждать не стоит, то возникнет конфликт. Причём как раз то, что сегодня неприятельские настроения демонстрируют люди, с которыми ещё вчера было «всё хорошо», может добавлять в начавшуюся вражду дополнительную остроту. Но в любом случае одной из ближайших предпосылок резкого изменения формата отношений таких людей будет именно благополучный финал их тактического взаимодействия, устранившего препятствие, одинаково закрывавшее вероятным противникам путь к их главному мотиву.

 Ещё более наглядной является ситуация, когда уже обозначившиеся конкуренты соглашаются вместе выступить против угрожающего им всем врага. Соответственно, если враг оказался по-настоящему опасным и быстро покончить с ним не удаётся, то тогда даже сомневавшиеся в целесообразности совместных действий искренне присоединяются к выводу, что отказ от внутреннего перемирия и возобновление прежних распрей были бы равносильны самоубийству. Если же победа достигается быстро и без серьёзных потерь, то приостановленная внутренняя борьба может не просто возобновиться, а очень быстро перейти в «горячую» фазу. Но независимо от того, насколько тяжкой или, наоборот, умеренной была цена общего успеха, немедленное или отсроченное обострение противоречий, временно отложенных вынужденными союзниками, всегда будет сохранять прямую логическую связь с организованным ими эффективным взаимодействием66
  ^* Как это случилось, например, с афинянами и спартанцами, которые в начале V века до н. э. в одном строю сражались против персидского нашествия, но после общей победы вернулись к соперничеству за влияние в Элладе, а в конце того же века вступили в открытую почти тридцатилетнюю войну.


[Закрыть]*.

 Иное дело группа. Которая, вообще говоря, тоже может прекратить функционировать в результате достижения предмета взаимодействия. Однако прологом к ожесточённому противостоянию бывших членов группы это не станет никогда. Потому что добиваться одновременно нескольких взаимоисключающих результатов человек может разве что до тех пор, пока сам не поймёт или кто-то ему не объяснит, что он фактически сражается сам с собой. А если кто-то и после соответствующего разъяснения не подправит свои планы, то это будет свидетельствовать о его, скажем так, не полной адекватности. Но неадекватность мышления и действий составляет предмет строго специализированных патопсихологических исследований, а всякое обсуждение универсальных психологических механизмов по умолчанию подразумевает, что речь идёт об обычных средненормальных людях. Так что у образующих обычную средненормальную группу людей могут иметься какие-то иные мотивы, помимо общегруппового, но прямо противоречащих друг другу среди этих мотивов точно не будет. А значит, даже если члены одной группы будут в тех или иных сочетаниях принимать участие в каких-либо иных взаимодействиях, поводом для непримиримых столкновений после завершения общей деятельности это не станет.

 Итак, предварительный и очень беглый обзор двух разновидностей кооперативного взаимодействия тем не менее определённо показывает, что по сравнению с теми, кого объединяет только общая цель, объединение людей, взаимодействующих для достижения общего мотива, является образованием более цельным и устойчивым. И этот вывод позволяет перейти непосредственно к задаче выбора наименования для «целевого» объединения людей и предложить, на наш взгляд, логически и стилистически почти безупречный вариант.

 Дело в том, что помимо термина «группа» в работах отечественных авторов время от времени встречается также термин «группировка». Однако до сих пор главное внимание исследователи объединений людей посвящали тому, что они считали группой, и никакого чёткого и формализованного определения за «группировкой» так и не закрепилось. Общий же смысл употребления данного термина таков:

– группировка – это не то же, что группа;

– группировки могут существовать внутри группы в том числе на высоком уровне её развития (коллектив);

– группировки разъединяют группу, так что для укрепления группы требуется ослабление и преодоление группировок (ср., напр.: «В … коллективе с числом членов не менее 20-25 человек возникают неофициальные группировки… Чем более сплочённым является коллектив, тем меньше в нём мелких, обособленных группировок» (Кузьмин, Волков, Свенцицкий, 1973, с. 9).