Текст книги "Впервые в Москве. От долетописных времён до конца XVI столетия"

Автор книги: Павел Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Два первых столетия города

Кучково. Тверская летопись под 1156 годом сообщает: «Князь Юрий Долгие Руки заложил град Москов при устье реки Неглинной и выше Яузы». Речь здесь идёт о начале Московского Кремля, возведённого по велению великого князя на вершине Боровицкого холма.

Детинец, обнесённый частоколом из сосновых брёвен и окружённый рвом, возвышался среди крестьянских полей и сёл, перемежавшихся лесными дубравами. Сёла эти принадлежали «боярину» С.И. Кучке. Поэтому и всю местность в округе ещё долго называли Кучково.

Кучка никаким боярином не был, таким титулом «наградили» его позднейшие летописи. На самом деле он являлся племенным вождём вятичей. Этим и объясняется принадлежность Кучке большого числа сёл и деревень, находившихся в XI–XII веках на территории современной Москвы. Центром владения Кучки была местность, которая долгое время носила название Кучково поле. Находилось оно между современной Лубянской площадью и Сретенскими воротами.

Воробьёвы горы (место, где находится теперь высотное здание МГУ), Лубянка, Зарядье, подножие Боровицкого холма – все эти территории издавна причислялись к владениям Кучки. А.Ф. Малиновский, археограф начала XIX столетия, прибавил к ним поселения, существовавшие на месте Симонова монастыря, на Чистых прудах, Кузнецком мосту, Сущёвском валу и Кудринской площади.

В 1896 году была создана Комиссия по изучению древностей Москвы. В результате её работы к владениям Кучки прибавился район, примыкающий к устью Яузы. Вот что пишет о нём современный исследователь: «Сёла там появились до 1147 года и назывались “деревнями на кулишках”, то есть на болотистых урочищах, через которые были проложены деревянные настилы и осушительные каналы. Мелколесье вырубалось для хлебных полей и пастбищ, строились водяные мельницы и хозяйственные постройки на сваях. К XII веку здесь уже были сёла землепашцев, рыболовов, гончаров, кожевников, проходили две большие дороги от Кремлёвского холма».

В начале 1990-х годов следы деятельности человека будущей Москвы были найдены в недрах Манежной площади. Тогда на ней велись работы по возведению грандиозного торгового центра с подземными этажами. За земляными работами наблюдали археологи. Итоги этого надзора подвёл А.В. Векслер, генеральный директор Центра археологических исследований.

«Важнейшим результатом исследований явилось обнаружение поселения, относящегося к эпохе до Батыева нашествия на Москву 1237 года. На шестиметровой глубине в предматериковом горизонте вдоль правобережья Неглинной найдены десятки стеклянных браслетов – хорошо известного археологам украшения древнерусских горожанок (производство их прекратилось после ордынского нашествия). Найдены и другие характерные для этого времени металлические украшения, шиферные пряслица и другие предметы. Здесь, несомненно, изначально стоял торгово-ремесленный посад, а значит, пределы Москвы раннего Средневековья были гораздо шире, чем учёные-москвоведы предполагали до сих пор.

Это существенно меняет наши представления о размерах Москвы 1147 года, когда появилось первое летописное упоминание о ней. К моменту исторической встречи двух князей в “Москве” у стен детинца уже существовала застройка, строили дома на берегу Неглинной, славяне-вятичи пахали здесь землю, пасли скот, развивали ремёсла и торговлю».

Словом, владения Кучки – это не зародыш Москвы. Истоки её возникновения – IX столетие (если не раньше), о чём убедительно свидетельствуют памятники материальный культуры, найденные на современной территории города.

Поселение на холме. «Повесть о зачале Москве», созданная неизвестным нам сочинителем в XVII столетии, начинается с меланхолического вопроса автора: «Кто знал, что Москве царством быти, кто ведал, что Москве государством слыти?»

А поскольку никто этого не знал и не ведал, осталась древнейшая история города в тени бурной хроники событий общерусского масштаба. Но ни позднейшие летописцы, ни московские государи никак не желали смириться со столь прискорбным фактом, и это послужило поводом для создания красивых легенд об основании города и значении самого слова «Москва».

Но красота легенд, к сожалению, не делает их более достоверными, и учёные долгое время не могли ответить на простой вопрос: откуда, с какого места начинался наш город? Проясняться это начало только со второй половины канувшего в Лету века.

Первые же археологические раскопки в центре Москвы убедительно показали, что город не мог возникнуть ни в устье Яузы, ни на Самотёке. (В чём были уверены многие учёные XIX столетия.) Следы древнейшей Москвы археологи открыли в Зарядье, на месте будущей гостиницы «Россия».

«Здесь, на низком берегу Москвы-реки, – вспоминал М.Г. Рабинович, – сохранились последовательные отложения культурного слоя, ярус за ярусом, век за веком. Самый нижний горизонт был богат фрагментами деревянных сооружений, предметами производства и быта горожан (калачевидное кресало, гирька от весов, пряжки, часть косы-горбуши, керамические сосуды), которые датировались концом XI века. Причём мощность этого древнейшего горизонта культурного слоя увеличивалась по направлению к Кремлю».

Так первые же серьёзные археологические раскопки в центре столицы наглядно показали направление к древнейшей части Москвы. Раскопки в самом Кремле велись в 19591960 годах, в связи со строительством Дворца съездов. С этого же времени здесь начались систематические наблюдения археологов за всеми реставрационными работами. И почти каждый год перед исследователями открывались всё новые этапы начальной истории столицы.

На территории современного Кремля обнаружены фрагменты крепостных рвов, срубы жилых домов и хозяйственных построек, мастерские ремесленников, деревянные мостовые и водоотводные сооружения. Все эти находки характерны для городов, особенно крепостной ров.

Ров первой московской крепости обнаружили ещё в середине ХIХ века, но тогда его видели не специалисты, и находку документально не зафиксировали. Через столетие на ров наткнулись археологи. Рабинович вспоминал: «В одной из выработок, у самого угла Большого Кремлёвского дворца, мы вдруг увидели тот древний ров. Он представлял собой в разрезе как бы опрокинутый вершиной вниз треугольник, углублённый в жёлтый песок и заполненный влажной, жирной тёмно-коричневой землёй».

Характер находок на территории Кремля говорил о том, что город начал складываться здесь уже в XI веке. Окончательно учёные убедились в этом после извлечения из шурфа, пробитого во дворе Оружейной палаты, свинцовой буллы – печати, некогда скреплявшей грамоту. На одной её стороне изображена Богоматерь, на другой – архистратиг Михаил. Академик В.В. Янин провёл анализ этой находки и пришёл к следующим выводам.

Печать принадлежала Киевской церковной митрополии и относится к тому времени, когда в Киеве княжил Святополк, а митрополита временно не было, то есть к 1093–1096 годам. Значит, к этому времени на вершине Боровицкого холма уже существовал город. Он был окружён крепостной стеной (о чём свидетельствуют остатки древнего рва) и имел поселения ремесленников, которые занимались гончарным, кузнечным, кожевенным, сапожным и ювелирным производством. Городок был очень мал (он занимал примерно 1/30 часть территории современного Кремля), но уже входил в сферу интересов Киева, который поддерживал с ним торговые и административные отношения.

Городок на Боровицком холме получил у археологов название «Москов».

Время его возникновения теряется в дымке XI столетия. Во всяком случае, это не конец XI века и уж, конечно, не 1147 год.

Вот что писал недавно по этому поводу журнал «Вопросы истории»: «Средневековые города, и не только русские, сравнительно редко упоминались в летописях и хрониках тех времён в первый же год их основания. Обычно их названия встречаются при описании каких-то событий, с ними связанных, то есть речь идёт об уже существующих (иногда немалое время) городах. Поэтому принятый счёт возраста города от первого упоминания в письменных источниках, если это не специальная запись об основания города, ненадёжен, что не раз показывали археологические раскопки».

«Обед силён». «Приди ко мне, брате, в Москву!.. Буди, брате, ко мне на Москву!» Таково первое летописное слово о нашем городе. С этим призывом обращался первый устроитель древнесуздальской земли, суздальский князь Юрий (Георгий) Владимирович Долгорукий к северскому князю Святославу Ольговичу.

В честь дорогого гостя по русскому обычаю был устроен пир – «обед силён». Спустя века археологи, углубившись в пласты московских холмов, смогли установить меню княжеского обеда. Он действительно был не слаб. К столу подавали стерлядь, белугу, осетров и крупных лещей. Всё это богатство было не привозным, а из местных рек. За рыбой следовали запечённые в тесте гуси, лебеди, кабаны и олени – живность, которой изобиловали здешние леса. Пили медовую брагу, пиво и квас.

Памятник Юрию Долгорукому

Н.М. Карамзин так писал об этой встрече: «Летописец хвалит искреннее дружество, весёлую беседу князей, великолепие обеденного пиршества и щедрость Георгия в награждении бояр Святославовых. Между сими вельможами отличался старец, именем Пётр: он служил деду и отцу государя своего; уже не мог сесть на коня, но следовал за князем…»

Когда же конкретно произошла эта встреча, ставшая отправной вехой в официальной истории города? «Сие угощение достопамятно: оно происходило в Москве, – читаем у Карамзина. – К сожалению, летописцы современные не упоминают о любопытном для нас её начале, ибо не могли предвидеть, что городок бедный и едва известный в отдалённой земле Суздальской будет со временем главою обширнейшей монархии в свете. По крайней мере, знаем, что Москва существовала в 1147 году, марта 28. И можем верить новейшим летописцам, что Георгий был её строителем».

Почти три десятилетия эта дата безоговорочно считалась днём первого упоминания о Москве. По Ипатьевской летописи, случилось это в пятницу, в день похвалы Пресвятой Богородице. Но в 1846 году молодой канцелярист при Оружейной палате Кремля, будущий историк Иван Егорович Забелин, пересчитал все пятницы XII столетия и пришёл к выводу, что «обед силён» состоялся 4 апреля. Тогда молодого человека вежливо выслушали, но продолжали придерживаться мнения великого историографа. Только в 1897 году учёные изменили точку зрения по этому вопросу, безоговорочно признав правоту Забелина.

Кстати. Перед встречей с князем Святославом Ольговичем Юрий Долгорукий виделся с его сыном Олегом, который подарил суздальскому князю «редкого красотою парда» (гепарда). По-видимому, это было первое экзотическое животное, попавшее в наш город.

Древнейшее упоминание о Москве. В 1997 году довольно широко отмечалось 850-летие столицы. Событие это запомнилось, и сегодня почти каждый москвич довольно точно может ответить, когда был основан наш город. Традиционной датой первого упоминания о Москве считается 1147 год. Но что это значит? В Ипатьевской летописи под 6655 годом записано обращение суздальского князя Юрия Владимировича к северскому князю Святославу Ольговичу: «Приди ко мне, брате, в Москву! Буди, брате, ко мне на Москву!»

В древних русских летописях счёт лет шёл от библейского сотворения мира. По нашему летоисчислению 6655 год соответствует 1147-му. Но значит ли это, что запись о встрече князей была сделана в самый момент знаменательного события или близко к нему? Нет! Слово «летопись» означает запись событий по годам, в хронологическом порядке. Но почти исключает возможность записи одновременно с происходящими событиями. К тому же Ипатьевская летопись – это летописный свод, то есть сборник, состоящий из разнородных и разновременных записей.

Учёные полагают, что Ипатьевская летопись составлялась в XIII – начале XIV века. Сохранилась она в семи списках (копиях). Самый древний из них восходит к XV столетию. А это значит, что средневековый коллега легендарного Нестора сделал первую запись о Москве спустя три столетия после интригующей нас даты. Конечно, запись эта была взята не с потолка. Безусловно, в распоряжении трудолюбивых монахов XV столетия были более ранние списки Ипатьевской летописи, очевидно, имелись и какие-то дополнительные документы; но факт остаётся фактом: дата первого упоминания Москвы восходит к XV веку. А это обстоятельство, конечно, настораживало учёных.

Но вот в 1991 году при археологических раскопках в Новгороде было найдено письмо третьей четверти XII века. Написано оно на берестяном свитке. Несостоявшийся отправитель этой оригинальной грамоты писал, что собирается посетить населённый пункт на Москве-реке.

Комментируя значение этой находки, академик В.Л. Янин обронил: «Правда, Москва тогда называлась Кучково, – и с улыбкой добавил: – Но я не думаю, что сейчас, когда по всей стране началась азартная кампания переименований, кому-нибудь взбредёт в голову вернуться к старому названию столицы».

Берестяная грамота из Новгорода написана спустя полтора-два десятилетия после 1147 года, то есть почти современником Юрия Долгорукого. И, конечно, деловой новгородец (возможно, торговый человек) лучше знал, как назывался тогда наш город, чем монахи-летописцы. Так что если встреча князей имела место, то Юрий Долгорукий звал своего союзника не в Москву, а в Кучково.

Столетие безвестности. По распоряжению Юрия Долгорукого в 1156 году среди поселений боярина Кучки был возведён кремник – небольшая крепость, огороженная стеной из дубовых (не в обхват) брёвен и защищённая глубоким рвом. Для середины XII столетия это было значительное укрепление, и под его защиту шли обитатели соседних территорий – жертвы княжеских междоусобиц.

В 1176 году первый московский кремль был сожжён Глебом Рязанским. Его скоро отстроили заново, и в Москву был назначен новый руководитель княжеского рода Михаил Хоробрит.

Под этим же годом в Ипатьевской летописи была сделана следующая запись: «Идоша с ним до Кучкова, рекше до Москвы». Это – письменное свидетельство о том, что Москва в первые десятилетия своего существования отождествлялась с Кучково.

В следующем десятилетии на Боровицком холме появилась небольшая церковь Димитрия. Это был первый каменный храм, построенный в городе. В декабре 1237 года Москва привлекла внимание одного из крупных соединений татаро-монгольских завоевателей. Пять дней и ночей москвичи отражали все попытки противников с ходу взять небольшой (но, по слухам, богатый) городок. А когда взяли, практически стёрли его с лица земли. Летописец так запечатлел этот эпизод разорения захватчиками Северо-Западной Руси:

«И татарова взяша Москву, а Филипа Нянка воеводу убиша, а князя Владимира Юрьевича руками яша, а люди избиша от старьца и до сущего младенца, а град и церкви святыя огневи предаша».

Москвичи, укрывшиеся за стенами Кремля, не были воинами и долго противостоять ордынцам не могли. Князь понимал это и озаботился тем, чтобы надёжно укрыть свои сокровища, попользоваться которыми ему было не суждено.

Через 750 лет после зимней трагедии 1237 года у Спасских ворот Кремля был найден клад из трёхсот предметов: серебряные бусы, браслеты-наручи, медальоны, перстни – всё русской работы. Из иноземных – украшения эпохи викингов, ковшик из раковины, окованный серебром, и золотой перстень с арабской вязью. Последний достался Владимиру Юрьевичу по наследству от прадеда Владимира Мономаха. Все эти сокровища получили название «Большого кремлёвского клада».

Незнаемые князья. Сейчас мало кто знает первых правителей Москвы. Причин этому много: отдалённость эпохи, скудость сохранившихся о них сведений, предубеждённость историков. В.О. Ключевский считал, например, что первые московские князья ничем особенно не выделяются – все на одно лицо. Согласиться с этим, конечно, нельзя, так как именно эти исторические личности подняли Московское княжество на уровень великого, именно они дали длительную передышку Московской земле в мясорубках татарских нашествий и тем самым подготовили Русь к Куликовской битве. Эти заслуги первых московских князей особенно ясны будут, если обратить внимание на их возраст.

Как видно из этой таблицы, продолжительность жизни каждого из князей составляет около сорока лет, то есть ни один из них не исчерпал своих потенциальных возможностей. И тем не менее, благодаря неяркой деятельности именно этих князей стал возможен переход от Московского княжества к Московской Руси, и каждый из первых правителей Москвы оставил свой неизгладимый след на скрижалях её истории. Но обратимся к файтам.

Между нашествиями. В шеститомной «Истории Москвы», вышедшей полвека назад, о времени, последовавшем после разгрома города в 1237 году, говорится: «Через десять лет после Батыева нашествия, в Москве опять появляется самостоятельный князь. Вновь Москва упоминается только в 1282 году в рассказе о княжеских распрях».

Это не совсем верно – есть и другие сведения о жизни будущей столицы Московского княжества в этот период. Правда, их мало. А это – убедительное свидетельство о том, что довольно долгое время (два-три поколения) город спокойно развивался, не испытывая особых потрясений. Очередное нашествие татаро-монголов случилось только в конце XIII столетия, трагического для Руси.

Итак, в 1247 году в возрождавшемся из пепелища городе появился правитель, которого Новгородская 4-я и Тверская летописи называют «князь великий Михайло Ярославич Московский». Это был брат Александра Невского, получивший за дерзость и отвагу прозвище Хоробрит. Опираясь на свои московские владения, Михаил Хоробрит умудрился захватить Владимирское княжество и некоторое время владел им. Пал Михаил Ярославич в 1248 году в одном из сражений с литовцами.

В 1261 году у Александра Невского родился сын Даниил, который в пятнадцать лет стал следующим московским князем (по традиции его называют первым).

В 1272 году в городе был восстановлен собор Спаса Преображения на Бору, существование которого молва связывает с возникновением самой Москвы. Во всяком случае, археологические раскопки свидетельствуют о том, что в XII веке на его месте находилось кладбище, а это предполагает существование храма.

1280-е годы отмечены и другим деянием молодого князя Даниила Александровича – распрей его со старшим братом Дмитрием Александровичем. Вместе с другим своим братом, Андреем, московский князь осадил Дмитрия в его стольном граде Переяславле-Залесском.

К княжеским междоусобицам добавилась другая беда – так называемая «Дюденева рать» (1293). Это был набег на Москву татарского царевича Дюденя. Обманом («обольстиша») татары взяли Москву и разорили её вместе с волостями и сёлами. Случилось это через 56 лет после уничтожения города ордами Батыя. Но на этот раз нашествие не было столь бедственным и смертоносным, Москва довольно быстро оправилась от него.

Храм Спаса на Бору. Больше шести столетий (1272–1933) за постройками, место которых занимает теперь Большой Кремлёвский дворец, находился храм Спаса на Бору. Возникновение его легенда связывает с отшельником Букалом, который некогда совершал свой душеспасительный обет среди густых зарослей лиственничного и соснового бора, занимавшего междуречье Москвы-реки и Неглинной. Когда здесь появились первые постройки, на месте хижины давно умершего отшельника собрали из крепких дубовых брёвен церквушку.

Во время нашествия Батыя церквушка (как и весь город) была предана огню. Восстановили её спустя 36 лет, когда город был ещё уделом Владимирского княжества. Александр Невский завещал его своему младшему сыну, который стал первым московским князем. Он и учредил при храме Спаса иноческую обитель.

При Иване Калите вместо деревянного храма был поставлен каменный. 10 мая 1330 года митрополит Феогност освятил его. По желанию князя в храм Спаса Преображения перевели братию Данилова монастыря, объединив обе обители под началом первого московского архимандрита Иоанна.

Новый каменный храм Спаса Преображения был небольшим и приземистым, с барабаном под шлемовидной главой. Убранство его отличалось монастырской скромностью. В 1350 году повелением князя Симеона Гордого в западной части храма соорудили притвор, а с северо-западной – придел. В дальнейшем из-за частых пожаров храм Спаса неоднократно обновляли.

Первый архимандрит Спасособорского монастыря Иоанн был «муж сановитый словесный и любомудрый». По его почину в обители была собрана большая библиотека. Под своды монастыря приходили смиренные и послушные иноки, искусные в богословии. Иоанн твёрдо следовал строгим канонам монастырского устава и был добрым пастырем своей братии. Спасская обитель во многом способствовала развитию богословских наук. Просветительскую славу она делила с Крутицким и Чудовым монастырями Москвы.

На рубеже XIII–XIV столетий Спасособорский монастырь стал средоточием влиятельного духовенства. Многие его настоятели были духовниками московских князей. Особенно заметна в этом плане судьба коломенского священника Михаила, покорившего великого князя Дмитрия Ивановича всесторонними знаниями, исключительной памятью и истовостью проповеди слова Божьего. Уступая настояниям великого князя, отец Михаил принял в Спасособорском монастыре иноческое имя Митяя и в тот же день был избран братией архимандритом этой обители, Дмитрий Иванович видел в нём преемника митрополита Алексия.

В 1382 году Москва подверглась очередному разорению. Деревянные постройки обители сгорели, обгорел и храм Спаса. Татары убили архимандрита Симеона и многих иноков, другие сгорели в бушующем пламени. По указанию Дмитрия Донского обитель восстановили, и жизнь её постепенно вошла в привычное русло монашеского послушания. Долгое время Спасособорский монастырь был местом последнего уединения высоких особ. В нём приняли постриг и схиму Иван Калита, Симеон Гордый и многие члены княжеских семей. В 1452 году под сводами храма Спаса на Бopy (вопреки существовавшим правилам) совершилось бракосочетание Ивана Васильевича, сына Василия Тёмного, и тверской княжны Марии Борисовны.

Под сводами Спасского храма покоились тела многих князей. Среди них – убитого в Орде тверского князя Михаила Ярославича, Ивана Калиты и жены его Елены. В 1396 году под своды собора поместили саркофаг с останками епископа Стефана Пермского, который вошёл в историю как просветитель народов пермских лесов.

В XVI столетии собор Спаса на Бору перестроили в очередной раз, он стал выше и просторнее. На его завершении, рядом с большим барабаном, появились два малых с луковичными главками. Стены храма расчленили лопатками на четыре части, а под закомарами пробили окна. К восточной стене были пристроены три полукруглые апсиды и придельная церковь с главкой на барабанчике. С западной стороны к дверному проёму храма поднимался лестничный марш паперти. Внутри собор делился на четыре части, своды которых опирались на стены и три столпа. Таким и освятил храм митрополит Даниил в 1527 году.

В царствование Ивана Грозного к Спасскому собору присоединили ещё несколько приделов (два снаружи и три внутри). Тогда же в связи с обустройством царского дворца соборную братию перевели в палаты, построенные на берегу Москвы-реки вблизи Крутицкого подворья. Сначала эту обитель называли «Спаса на Новом», а затем одним словом – «Новоспасская».

В 1817 году храм Спаса на Бору, обновлённый после изгнания французов из Москвы, получил статус обычной приходской церкви. К началу столетия эта церковь представляла собой четверик, завершающийся крестообразном сводом с тремя закомарами со всех сторон. В центре пересечения свода возвышался большой световой барабан с узкими окнами, покрытый шлемовидной главой. К западной стороне собора примыкала двухъярусная трапеза с двумя небольшими звонницами по углам. С северной и западной сторон в храм вели два входа, обрамлённые порталами.

Церковь Спаса на Бору была ценнейшим памятником русской архитектуры и истории.

Шесть столетий её хранили как национальную святыню.

Даниил Александрович. По традиции первым московским князем считается младший сын Александра Невского Даниил. Во время его малолетства городом и окрестными поселениями управляли наместники великого князя Владимирского. Сам Даниил Александрович стоял во главе Московского княжества с 1276 по 1303 год, то есть больше четверти века. Первый раз он упоминается в летописи как участник похода 1282 года на Переяславль-Залесский. Это был стольный город его брата, великого князя Дмитрия Александровича. Даниил с другим своим братом, Андреем, оспаривал права старшего брата – притязание для его небольшого княжества явно преждевременное. Даниил понял это и в дальнейшем поддерживал Дмитрия.

В 1293 году Московское княжество подверглось очередному разгрому татарами. Это был набег царевича Дюденя, так называемая «Дюденева рать». Неприятель беспрепятственно вошёл в город, обманув князя. Н.М. Карамзин писал по этому поводу: «Даниил Александрович Московский, дружелюбно впустив татар в свой город, не мог защитить его от грабежа. Ужас царствовал повсюду. Одни леса дремучие, коими сия часть России тогда изобиловала, служили убежищем для земледельцев и граждан».

После смерти Дмитрия Даниил Александрович вновь включился в борьбу за великокняжеский стол, который занял его средний брат, Александр Александрович. Его поддерживали тверской князь Михаил Ярославович и переяславский Иван Дмитриевич. В своём противостоянии великому князю союзники опирались на хана Ногая, фактического правителя западной части Золотой Орды (между Нижним Дунаем и Днепром). В этом объединении трёх ведущая роль принадлежала московскому князю.

Притязал Даниил Александрович и на Великий Новгород. Словом, у первого московского князя руки оказались не короче, чем у основателя города.

Более того, Даниил стал первым русским князем, который после 63-летнего владычества татар осмелился поднять на них руку. Осенью 1300 года Даниил Александрович предпринял поход на Рязанское княжество. Летопись так повествует об этом: «Данило князь московский приходил на Рязань ратью и билися у Переяславля, и Данило одолел, много и татар избито бысть, и князя рязаньского Костянтина некакою хитростью ял и привед на Москву».

Выступление Даниила против Константина, пользовавшегося поддержкой Орды, как это ни удивительно, сошло ему с рук. Результатом похода стало присоединение Коломны к Москве, а победа над «погаными» получила широкий резонанс в русских землях. Многие стали с надеждой смотреть на князя-победителя: может быть, именно он сможет поднять народ на борьбу с чужеземцами.

Князь Даниил Московский. Миниатюра из «Царского титулярника», 1672 г.

Через год после этого беспрецедентного события умер переяславский князь Иван Дмитриевич. Наследников у него не было; по существовавшим тогда обычаям владение считалось выморочным и отходило в состав княжества Владимирского. Но Даниил Александрович захватил Переяславль-Залесский, выгнав оттуда великокняжеских наместников. И это грубейшее нарушение наследственного права сошло ему с рук. В «Степенной книге» по поводу отчуждения Переяславля развивается даже мысль о том, что Даниил Александрович получил первую крупную территории, присоединённую к собственно московским землям, «без крамолы», то есть мирным путем, по завещанию.

Вскоре к Москве был присоединён Можайск. Таким образом, Москва-река на всем своём протяжении оказалась на территории одного владельца. В центральной части междуречья Оки и Волги образовалось компактное княжество с четырьмя значительными городами.

Успешной внешней политике Даниила Александровича способствовал ряд обстоятельств. Около 1297 года в Москву выехал черниговский боярин Фёдор Бяконт. Это было связано с переходом Черниговской земли к смоленским князьям, противникам Бяконта, который предпочёл поменять свою вассальную зависимость. Естественно, что боярин привёл с собой и всех своих людей.

Через два года на московскую службу перешёл киевский боярин Нестер Рябец. К этому его вынудила война между ханами Тохтой и Ногаем, в результате которой Киев подвергся полному разгрому. (По образному выражению летописи, «весь Киев разбежался».)

Были и другие крупные перемещения на московские земли (среди них – Вельяминовы, впоследствии московские тысяцкие). Значительный приток служилых сделал Московское княжество в начале XIV столетия равным соперником Твери, одного из сильнейших государственных образований Северо-Восточной Руси.

Удачлив был первый московский князь и во внутреннем строительстве своего стольного града. При Данииле Александровиче сильно разросся торгово-ремесленный посад вокруг Кремля. Появился монастырь на тогдашней окраине города.

Данилов монастырь. Монастырь является духовно-административным центром Русской православной церкви. В нём находится резиденция патриарха и Синода. Монастырь – ценный памятник архитектуры XVII–XVIII веков, но начало его истории теряется во мраке владычества на Руси татаро-монгольских завоевателей. Для нас он особенно интересен тем, что стал первой московской обителью.

Монастырь расположен на правом берегу реки Москвы, в южной части города (Даниловский вал, 22). Общеизвестно и признано, что основал обитель первый московский князь Даниил Александрович. Но в вопросе о том, когда это произошло, царит неимоверная путаница. Так, церковный историк Амвросий называл в начале XIX века две даты: «около XIII столетия» и 1272 год. Разрыв, конечно, колоссальный! Ф.Л. Курлат и Ю.Е. Соколовский в путеводителях по Москве 1968 и 1980 годов тоже не в ладу сами с собой, называя 1285 год и конец XIII века. Последней даты придерживается и автор статьи «Данилов монастырь» в энциклопедии «Москва», изданной к 850-летию города.

Конечно, точных указаний по этому вопросу уже не найти, но логика событий позволяет сделать определённые выводы. Даниил получил Московское княжество в 1263 году по завещанию своего отца Александра Невского. Было ему тогда два года, и несколько лет княжеством управляли наместники великого князя Владимирского. Только в 1282 году Даниил включился в активное политическое и военное соперничество с другими князьями Северо-Восточной Руси. Два следующих десятилетия (до кончины князя) прошли в почти непрерывной борьбе, итогом которой стали захват Коломны и присоединение Переяславля.

Правда, успех не всегда сопутствовал Даниилу Александровичу. В 1293 году, впервые после Батыева нашествия, Москву захватили ордынцы («Дюденева рать»). В летописном известии об этом говорится, что неприятель «взяша Москву всю и волости и села». Но в этом кратком сообщении нет ни единого слова о разорении монастырей. Почему? По-видимому, потому, что их ещё в Московском княжестве не было.