Текст книги "Система Ада"

Автор книги: Павел Кузьменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– А кто это Крот?

– О, Крот – это человек-легенда. Знаменитый пещерник.

– Спелеолог, что ли? – спросил Миша.

– Спелеологи – это ученые, – пояснил Василий. – А Петя Крот себя называет пещерником. Он их все по Союзу облазил – Кунгур там, Афон, конечно, на Украине, в Крыму, на Алтае. В Европе вроде тоже где-то был... Но вообще он довольно странный тип. Порою поводит каких-нибудь новичков по пещере, но обычно ходит один. Сидим иногда в гроте где-нибудь – что в Киселях, что в Силикатах, что тут, – вдруг выползает рожа бородатая. Пожрать предложишь, не откажется. Выпить – никогда. Посидит, потреплется, байку какую-нибудь расскажет и уползает. Неделями в пещерах живет, а где в городе обитает – никто не знает. Знаком со всеми, а телефон никому не дает.

– Шиз какой-то, – передернула плечами под лямками рюкзачка Катя.

– Наверное, есть немного...

– Ты помнишь, Вась, надпись? – спросил Равиль.

– Да. В этой пещере, куда идем, мы с Равом надпись видели. Свечкой сделал Петя. "Хожу один, как дурак, третью неделю по-вашему. Крот".

– А по его это сколько? – удивился Миша.

– Не знаю. Но вообще-то в пещере время ощущается как-то иначе, – пожал плечами Вася..

– Как это иначе?

– Ну там же всегда ночь. Андестенд?

– А, ну да, – кивнул Миша и с тоской посмотрел на сереющее, мокрое утреннее небо.

– У пещерников и у космонавтов особые отношения со временем, глубокомысленно изрек Василий, точно назвал самые божественные профессии.

Поселок был довольно большим, но каким-то вымершим. Выходной день и плохая погода загнали население под крыши. Да и много его там, населения-то, на середине Российской равнины в Тульской области?..

Открылась ярко-зеленая дверь магазина. Вышли две женщины. Проехал мужик на мотоцикле. Прошуршал шинами "Москвич" с тульским номером. Пробежала пятнистая собачонка – хвост колечком. Из распахнутой форточки низкорослого домика громко пела Маша Распутина.

Прошел милиционер в форменной курточке, в фуражечке, аккуратно закрытой целлофановым футляром. Этот футляр напоминал то, что надевают женщины, желающие принять душ, не замочив волос. Так что и этот милиционер мог принять душ, не снимая фуражки.

– Здорово, Генк! – окликнул стража порядка поддатенький мужичок, не разбирая луж резиновыми сапогами, направлявшийся строго в магазин. Букву "Г" он произносил по-тульски мягко. Получился какой-то "Хенк".

– Хеллоу, Хенк! Хау а ю? Уот ис зэ дэйт нау?

Миша замедлил шаг. Они уже вступали на мост, как выяснилось, через реку Осетр. Из-за спины, словно на замедленной скорости магнитофона, словно сгущенные, донеслись слова:

– Здорово, Генк!

– Здорово, – промычал милиционер, точно в нем заканчивалсязавод.

– А какое сёдни число, не знаешь?

– Двадцать девятое октября.

– А год?

– Митяй... ты... блин, вчера спрашивал.

– Да голова-то дурная, Генк.

– Девяносто пятый.

– Это же мы еще при Ельцине! – непонятно что выразил подобным восклицанием местный житель и продолжил путешествие в магазин.

Навстречу ребятам по мосту шли двое парней с довольно грязными рюкзаками, но в относительно чистой одежде.

– Пещерники? – спросил оживленный Саша хмурого Василия.

– Конечно. Другие тут не ходят.

– Вась, смотри, – обратил внимание друга Равиль, – тот, с ленинской бородкой... Мы его тогда в Киселях встретили?

– Это Леха из МГУ.

Они встретились на мосту, обменялись ничего не значащими рукопожатиями.

– Как там? – спросил Василий.

– Нормально. На Водокапе сильно капает. Левый переход в Новейшую завалило немного.

– Народу много?

– Нет. Две группы только встретили, и Крот, говорят, один ходит. Но мы его не видели.

– А вы долго тут были?

– Два дня. А это новенькие с тобой?

–Ну.

– Ладно.

– Лады.

Они было уже подняли руки в прощании, но тут Леха что-то вспомнил.

– Вы в Передней рюкзаки не оставляйте. Останавливайтесь где-нибудь в Старой или Новейшей. А то местная шпана пошаливает, вещи попереть может. Глубоко они заползать не рискнут...

– Хорошо.

– Да, – сказал Лехин спутник, – вчера встретили в Передней двоих солдат молоденьких. Пожрать попросили и одежду гражданскую. Мудаки какие-то с одним фонарем и свечкой. Дезертиры, что ли?

– Так что вы там поосторожнее.

– Хорошо. Пока.

Молча перешли реку, долго поднимались по дороге в гору на высокий берег. За береговым гребнем среди каменных валунов и облетевших кустиков обнаружился маленький овражек, точнее, яма с протоптанной тропинкой на дно. Василий спустился на пару шагов, с удовольствием скинул рюкзак и сел на валун.

– Пришли.

– Куда? – спросил Миша.

– Куда и собирались. Вот вход.

Он указал на груду камней, истоптанных подошвами в глине. Миша вытянул шею и обнаружил, что между камнями действительно есть какой-то, правда не очень презентабельный, лаз, но человеку и рюкзаку, кажется, протиснуться можно.

– И это...

– Ой, я не полезу, – напряглась Катя.

– Там хорошо, – улыбнулся во всю ширину щек Равиль. – Не бойся. Там темно и тихо.

– Как в утробе до рождения? – попытался уточнить Миша Шмидт.

– Ну вроде того.

Василий, подавая пример, принялся распаковывать рюкзак и доставать оттуда специальную одежду для пещер. Поскольку там, под землей, далеко не везде просторно, приходится и пригибаться, и ползать, то и одежда нужна соответствующая – крепкая и грязная. Да и обещанные Рябченко постоянные плюс десять градусов, это не плюс двадцать пять, а камни там холодные и сырые.

Катя Зотова растерянно огляделась по сторонам в поисках пляжной кабинки.

– Саш, помоги мне... переодеться. Вон там. Она подхватила свой рюкзачок и направилась к кустам погуще, не оглядываясь на Сашу. Тот, уже облачившийся в старый анорак, потоптался, пробормотал что-то невнятное и пошел следом за ней.

– Вы там побыстрее, – напомнил Василий. – Дождь же, блин, все капит и капит, мать его.

Прикрываясь от всего мира, друзей и вымершего поселка Метростроевский, который остался по ту сторону реки Осетр, трехветочным кустиком и Сашей, Катя принялась тщательно переодеваться, натягивать дополнительные колготки, старые джинсы. Она это делала неторопливо, зная, что Саша на нее смотрит, и это ей было приятно.

– Ну вот, я готова.

Eе глаза сияли соблазнительным блеском, как блесночки для щуренков.

– Катя... – нерешительно проронил Саша.

– Сашка! – она вдруг бросилась ему на шею, повисла, нетяжело притягивая к земле. – Сашка, господи, какую чушь мы задумали... Господи... Ведь не в турпоход, не за грибами собрались.

– Все будет путем, – пролепетал он очень покорно, точно во сне.

– Путем, не путем, Сашка... главное я с тобой... Какой дождик хороший, совсем не противный...Ты любишь меня?

Трое стоявших перед входом были уже готовы. Лучше всех выглядел, конечно, Василий, как, впрочем, и подобает командиру. В прочнейшем, когда-то красном, брезентовом комбинезоне, в крепчайших ботинках-говнодавах, в красной шахтерской каске с аккумуляторным фонарем на лбу.

Равиль выглядел поскромнее, но также по делу и по условиям. Он тоже был счастливым обладателем шахтерской каски, избавлявшей от необходимости таскать в руке фонарь.

Миша, хоть и успел прикупить новенький, длинный и довольно мощный фонарик, все равно завидовал своим товарищам, потому что у них во лбу сияла надежная, проверенная всеми стахановскими поколе-ними энергия, а у него на изделии с Митинского рынка наверняка где-нибудь таилось клеймо "MADE IN CHINA", что означало – сломается в самый неподходящий момент.

– А я-то надеялся, что в Метростроевской вход будет, как в метро, проговорил он, неодобрительно глядя на груду валунов, обозначающих двери в подземный мир.

– Ага. Щас, – объяснил ему Вася. – Тут есть еще вход со стороны реки. Немного пошире будет. Там в штреке даже рельсы сохранились. Я видел, ребята туда даже байдарку затаскивали. Где-то, может, еще есть входы – не знаю... Кать, Саша, вы в порядке? Ну, с богом.

Все были готовы, экипированы, с источниками света и при рюкзаках, а это главное. А не какое-нибудь там оружие – раз-два, лечь-встать – катись оно...

Поначалу было тяжело и узко. Корячиться на полусогнутых, почти ползти зигзагом между валунами в узкий лаз и при этом волочить за собой тяжелый рюкзак. Василий двинулся первым, указывая путь и способ передвижения. За ним последовали Саша и Равиль со своими и Катиным рюкзаками. Катя оставалась налегке. Миша шел последним.

Лаз все время шел на спуск. Земля-матушка, точно в воронку, засасывала их. Что-то внезапное заставило Мишу оглянуться, уже когда вот-вот должно было наступить погружение и время включать фонари. Какая-то вспышка раздвинула на несколько секунд сплошные скомканные серо-стальные облака. На несколько секунд выглянуло солнце зафиксировать – куда эти придурки лезут?

ГЛАВА 2

Потом стало попросторнее, пошире, еще шире. И вот можно было уже встать в полный рост. Они оказались внутри планеты Земля. Первое, что занесли в память рецепторы Михаила, был запах. Стойкий, господствующий, неизменный и скучный запах сырой земли.

После этого нелегкого кросса ползком с тяжелыми рюкзаками все повалились, опираясь на свои вещи, и некоторое время тяжело дышали. Кто-то дернул ногой, поскреб пол.

– Сигарету хочешь? – спросил Саша у Кати.

–Не-а.

Миша провел лучом фонаря по мрачным сводам иеровного камня: черноватое, коричневатое, желтоватое – других оттенков не наблюдалось. Впереди, в проходе, куда им, видимо, предстояло идти, молчала темнота. Она не пугала, не звала, надменно не обещала ни хорошего, ни плохого. Она просто была тут и была вечно. Все молчали, и до Михаила не сразу дошло, что теперь только он сам и его товарищи здесь единственные источники света и звука, что тут – не то, что там, в большом поднебесном мире. Тут, в толще Земли, он – маленькая вселенная на самообеспечении, даже в такой элементарной вещи, как звук. Это была страшная мысль, и задерживаться на ней не хотелось.

Потом все разом заговорили. Командир Вася объявил, что пока будет довольно просторно и можно нести рюкзаки на спине, а это не в пример легче волочения.

– Ну куда, Рав, в Старую пойдем, где тогда стояли? – спросил он.

– Давай. Оттуда на родник ближе ходить.

– А что тут есть родники? – поинтересовалась Катя.

– В пещере в подземной речке вода так себе. Наверху родник, от входа метров сто.

Конечно же, все, что внове, было страшно интересно и занимательно. Например, этот штрек, стены которого кое-где исписаны, изрисованы краской или копотью от свечи. Если бы только не эти рюкзаки! Снижавшийся потолок заставлял пригибаться, а порой и вовсе снимать их и снова волочить за собой. Так и шли, опасливо косясь на изредка встречавшиеся покосившиеся бревна крепи.

– А они не... – указал Миша.

– Ходили тут десять раз. Вроде не должны, – успокоил Василий. – Но вообще нехорошее место.

Через какое-то время Рябченко, со значением подняв палец кверху, объявил, что они находятся в Старой системе, оставив позади Переднюю. Для новичков – что в одной системе, что в другой – пол, стены и потолки проходов не имели принципиальных различий. Правда, проследив за пальцем Василия-Вергилия, они убедились в его правоте, прочтя на потолке размашистую надпись свечной копотью "Добро пожаловать в Старую систему, мудаки". . – Спасибо, поблагодарила Катя и, проведя лучом фонарика, вздрогнула и рассмеялась. Луч уперся в телефон-автомат на стене. – Что это?

– Можешь позвонить на работу, Кать, скажешь, что берешь отгулы, усмехнулся Равиль.

Девушка подошла поближе и убедилась, что телефон искусно вырезан в известняковом выступе стены. Но рядом валялся вполне настоящий граммофон без трубы и без ручки. Чуть подальше обнаружилась настоящая мусорная куча. Но удивительно, что она не очень-то и воняла, несмотря на постоянную плюсовую температуру.

– А мухи тут есть? – спросила Катя.

– Ты что! – воскликнул Равиль – Тепло, светло, то есть темно, и мухи не кусают. Здесь из зверей могут быть только мыши летучие и такие, простые.

– Ой.

– Да ты не бойся.

– Да-а? Не бойся. Легко сказать.

– Ну ладно, вперед! – скомандовал Василий, и они пошли дальше.

Бесконечные, неотличимые с виду проходы, стены, кое-где украшенные стрелками, надписями, еще не вызывали у новоприбывших чувства уныния. Василий вел довольно уверенно, но неторопливо, изредка сверяясь с картой.

Они заглянули в один гротик, куда вел малозаметный ход.

– Уютненько, – заявил Саша.

– Нет, – отрезал Вася, – этот не пойдет.

– Почему?

– Нам надолго, а тут не видно вентиляции – второго хода. У нас же примус.

– А-а, ну тогда...

– Мы с Равкой однажды по пьяни горели в Киселях в таком гроте. Чуть не задохнулись. А если есть второй вход, хорошо. В пещере вообще-то тяга нормальная.

Наконец новый дом был найден. Довольно просторный грот с явными следами пребывания современного человека в виде пустых бутылок и надписей.

Ребята принялись распаковываться. Любопытная Катя прошлась вдоль стен, изучая настенную графику. "Это грот имени В..." – дальше, должно быть, не хватило фантазии или времени. "Группа "Гном" из Балашихи". "Серега Самородов и Люська Прокопенко – самая клевая в мире чувиха". "Ну и темнотища, ебит-ская сила!" – это уже радовало. "Берегите экологию пещеры! Не срите где попало!" это вдохновляло. "Где бог?" – это озадачивало...

– Кать! – окликнул Савельев. Она подошла и спросила:

– Саш, а где мы с тобой разместимся? Они расположили свои спальные мешки чуть в стороне от остальных, на довольно ровной плите. Саша, оглядываясь на более опытных друзей, соорудил из камней небольшое изголовье.

Вскоре уже задумчиво гудел примус, в котелке нагревалась вода, а любовно приготовленные Василием к засыпке вермишель и тушенка возбуждали зверский аппетит.

Командир поболтал над ухом канистрой с привезенной еще из дому водой.

– Так. Это нам сегодня еще чай попить, посуду помыть, поужинать. Надо завтра за водой идти. Каждый день придется. Черт. Десятилитровая канистра мало, а двадцатилитровую неудобно таскать.

– А отсюда долго идти до входа? – поинтересовался Миша.

– Налегке-то? Минут десять, – ответил Василий.

– Да? А так долго шли. А на сколько мы вообще отошли от входа?

Василий на коленях развернул карту. Поводил по ней пальцем, словно отважный и малограмотный Генри Мортон Стэнли, подсвечивая фонариком в темноте погуще африканской.

– Так... мы здесь... Новейшая туда... переход в Переднюю... Метров двести, я думаю.

– Всего-то.

– Да: Но это уже далеко. Местные сюда обычно не добираются.

– А по вертикали? Сколько над нами земли?

– Наверное, столько же. Тут берег высокий.

– Ой... Начальник, а она не...

Вертикаль почему-то всегда впечатляет приземистого человека сильнее горизонтали. И вылезать тяжелее и падать больнее. А если двести метров сами упадут? И одного-то хватило бы, а тут двести...

Михаил почувствовал себя микроорганизмом, незаконно забравшимся в кишечник Земли.

Обедали они торопливо и с аппетитом. Но как-то нервно. Катя подносила ложку ко рту и ложка дрожала, словно утренняя рюмка алкоголика. Ничего с этим нельзя было поделать. Она чувствовала себя, как на восемнадцатом этаже в ожидании десятибалльного толчка. Ну ладно бы на денек, на ночку забраться попутешествовать, но надолго, на неделю, на две...

Объективная реальность представляла собой чудовищно разветвленную каменную и тихую яму, давящую со всех сторон своими неподвижными сводами и стенами.

– Все-таки тут неуютно, – подернула плечами Катя, доскребая вермишель в своей миске,

– Ну, это ничего, – успокоил ее Саша. Под землей он подрастерял свои обычные разговорчивость и -оптимизм. Его гитара притаилась в уголке и не нарушала благоговейной тишины.

– А вот странно, – заметил Михаил, – первобытные люди ведь прятались в пещеры от невзгод и опасностей, которые ожидали их снаружи. Да? И в нас должна бы говорить эта самая генетическая память, убеждая, что пещеры – это хорошо. А у меня она ничего такого не говорит.

– Ну, это с непривычки, – успокоил приятеля Василий.

– Знаешь, вот побегаешь тут – даже какой-то азарт охватывает, – сказал Равиль. – Чем уже дырка, тем сильнее хочется в нее залезть.

– Это что-то сексуальное, – гоготнул Саша, а Катя цыкнула на него.

– Не, в пещере не соскучишься, – вдруг как-то излишне весело заявил Василий.

Потом они отправились на экскурсию.

– А может... остаться, – неуверенно сказала Катя, – кому-нибудь. Вдруг сопрут вещи.

– Пещерники не сопрут, – уверенно заявил Василий. – А местные сюда не заползут, я табе гавару.

Все вооружились фонарями, взяли с собой на всякий случай одну свечку.

– Сходим на Водокап через Новую, потом к Вите

Саратову, потом на Стикс. Да, Рав?

– Давай.

– Какой еще Стикс? – спросил Миша.

– Подземная река. Самый натуральный Стикс. У меня карта, правда, про те места не очень точная... Но там наши с Равом стрелки должны быть. Не заблудимся.

– По жопам дойдем. Ой, извини, Кать, – спохватился Равиль.

– По каким жопам? – удивилась девушка.

– Увидишь.

Да, оказалось, что добровольцы-комсомольцы тридцатых годов с номерами комсомольских билетов на спинах, чтобы не разбежались, действительно потрудились на славу. Пещера была огромная. Пещера впечатляла.

Идти было веселее, чем сидеть, и подземелье уже не давило, а засасывало. Только пугала возможность заблудиться.

– Вот, смотрите, – остановился в одном месте командир и повернул голову с фонарем, осветившим стену, – наша с Равом стрела. На выход указывает.

Уселись перекурить. Равиль подпалил зажигалкой свечку и копотью обновил большую черную стрелку, у основания пересеченную тремя полосками.

– А вот обещанная кротовая жопа. Луч от лампы Рябченко упирался в другой копотной знак – круг и точка в его центре.

– Это Крот ставил. Самый надежный ориентир. Всегда указывает на выход.

Они увидели много интересного. Старые, точно каким-то чудовищем гнутые рельсы. "Колонный зал" – большущий грот, испещренный такими частыми ходами, что действительно потолок держался лишь на монолитных колоннах породы. Водокап там непрестанно капала вода с потолка.

А самое интересное и жуткое обнаружилось, когда в одном гроте они наткнулись на мемориал.

– Ой, господи, – тихо взвизгнула Катя. Аккуратно выложенное камнями полукружие. Засохшие живые цветы и цветы искусственные. Пустые стаканы. Целая пачка печенья. Полбутылки водки. Неначатые свечи. Целая банка сайры. И большая известняковая плита с выбитым на ней текстом: "Здесь покоится Витя Саратов". А за плитой светло-коричневая стена, на взгляд кажущаяся сырой и рыхлой.

– Я не был с ним знаком, – после минутного молчания объяснил опытный Рябченко. – Суперпещерник, говорят, был. Тут не только известняк, песок тоже встречается. Некоторые энтузиасты ходят с лопатами. Готовых ходов им не хватает – новые роют. Впрочем, после Вити, кажется, не роют. Вот и Саратов рыл, рыл и дорылся – на него двадцать кубов песка рухнуло.

– Какой кошмар, – вздохнула Катя.

– Так и не смогли ребята тело откопать. Тут и лежит... Надо бы тоже чего-нибудь оставить для заблудившихся. Таежная традиция. Ну ладно, в следующий раз. Пошли.

Они шли по широким штрекам в полный рост и ползли там, где можно было только ползти. На пути к подземной реке начался длинный, постоянно изгибающийся вправо, заваленный камнями ход, все время то под большим, то под меньшим наклоном. Сели покурить. Миша осветил фонариком свои часы. "3:35 pm",

По этому, как он официально и глумливо именовался в местной картографии, "Подземному переходу" идти было довольно тяжело. В одном месте с потолка сорвался, слава богу – небольшой, камень и прямо Александру Савельеву, не имевшему каски, по башке. В другом Равиль неудачно споткнулся и ушиб голень. Боль пережидали вместе, сочувствуя и снова перекуривая.

Стикс. Неширокая, медленная, холодная черная речка. Они стояли в просторном гроте на берегу, всего на полметра возвышающемся над потоком. Правее берега уже практически не было – отвесные стены вместе с потолком снижались над водой почти вплотную к ней. На байдарке не поплаваешь. Непохоже было, что и это – дело рук нумерованных комсомольцев. Наконец-то ребята встретили естественный подземный мир.

Миша машинально взглянул на часы и испустил ругательное междометие. "3:40 pm". Они же шли по Подземному переходу не меньше получаса, перекуривали, рекой любовались. А часы показывают, что прощло всего пять минут. И двоеточие между часами и минутами исправно пульсировало. Миша сердито постучал по стеклу пальцем. "Себе постучи, придурок, – ответил хронометр. – Нормально иду, чего?.."

– Равиль, сколько сейчас времени? – почему-то шепотом спросил Михаил.

– А... Без двадцати четыре, – спокойно ответил товарищ.

– Ой, пошли обратно, ребят, – предложила Катя.

На обратном пути им встретилась странная картинка, вырезанная, очевидно, ножом в мягкой стене из песчаника. Человеческая фигурка без лица и без ножек. Рядом была выцарапана надпись на латыни:

"HOMO – HUMUS".

Здесь, в экстремальном подземелье, казалось – какую чушь ни выцарапай, все получится глубокомысленно. Рядом с надписью была выжжена кротовая жопа, никуда не указывающая, просто так.

Немного поплутав, вернулись и, мысленно подгоняя примус, с остервенением набросились на гороховый суп из концентратов. День, конечно, выдался тяжелый и начался слишком рано. Когда, помыв с Катей посуду, Саша взялся за гитару, то оказалось, что не игралось и не пелось. Он пощипывал струны, то ли настраивая, то ли просто так. Вдруг в темноте главного входа в грот, освещенного из экономии всего одной свечой, мелькнул луч мощного фонаря. В проходе показалась лохматая голова и сказала:

– Здорово.

Следом появился весь человек – в добротном черном, должно быть, пожарном комбинезоне, с хорошим фонарем в руках. Вошедший был довольно высок и костляв, имел редкую клочковатую бороду.

– Ой, какие люди! – воскликнул Василий. – Крот!

– Здравствуйте, мы много о вас слышали, – торопливо проговорила Катя, но Крот даже не повернул к ней головы.

Он присел рядом с Василием, и тот протянул руку знаменитому пещернику.

– Здорово, Петь.

– Ты же знаешь – я за руку не здороваюсь. Его выпуклые неподвижные глаза отражали свет свечи как-то замутненно. Хотелось взять мягкую фланельку и протереть эти окуляры.

– Ты где стоишь? – спросил Василий.

– А... там, – неопределенно махнул рукой Крот так, словно в его распоряжении был весь земной шар и расположиться на постой он мог где угодно. Поводил народ по достопримечательностям?

– Конечно. На Водокапе были, в гроте у Саратова, на Стиксе... – ответил Василий.

– Ниже не были?

– Нет... В Систему Крота хотелось бы... Не сводишь?

– Отчего не свести? Свожу. Вы тут, кажется, одни остались. Надолго залезли?

– Не знаю. Может, на недельку...

– Свожу – чего не сводить. Хоть в Систему Ада сведу, – добавил Крот как-то многообещающе.

– Мы что, тут в самом деле одни? – вдруг осведомился Миша.

– Одни, – хищно посмотрел на него Крот, и кротовые глаза вдруг заблестели, точно их обладатель прозрел. – Не считая двоих солдат в Передней. Придурки какие-то. Залезли на десять метров и ждут, что дальше будет. А чего там...

– Крот, пожрать не хочешь? Суп, правда, .съели, но вот чай, печенье, паштет.

– Давай.

Пока Крот насыщался, Саша нашел, наконец, нужный строй и запел трагическую песенку "Ой-ё", сочинение "Чайфа". Но никто не подхватил, не поддержал. Катя сидела, уткнув нос в колени, и тихонько посапывала. Равиль тоже, кажется, уже видел сны. Михаил боролся с тяжестью век.

– Хорошо играешь, – похвалил Сашу Крот. – А ты знаешь эту, как ее, "Атланты небо держат"? Недавно услышал песенку...

– Недавно? – удивился Саша.

Даже те, кто почти спал, удивились – как можно было только недавно услышать эту песенку Берков-ского, написанную лет тридцать назад.

– Чего там наверху новенького? – спросил Крот.

– Да чего там может быть новенького, – пожал плечами Василий. – Война в Чечне.

– В чем?

– В Чечне. Доллар растет по копейке в час. "Спартак" – чемпион. Черномырдин...

Но Крот не стал интересоваться, чего там наверху Черномырдин.

– Ладно. Смотрю – вы тут носом клюете. Завтра увидимся.

– А ты где стоишь? – еще раз попытался узнать Вася.

– Я вас найду.

И Крот исчез.

Мишин подозрительно исправный хронометр показывал шесть часов вечера. Но в сон клонило всех. Если не считать кратковременного и неглубокого отРуба в электричке, прерванного к тому же контролерами, то путешественники были на ногах почти двое суток. Поэтому, не сговариваясь, все расползлись по своим спальным мешкам.

У Саши и Кати были мешки, сплетенные "молниями" в один, находившийся на вежливом удалении от остальных.

Когда Василий задул свечу, сразу наступила темнота. Она была настолько всеобща, велика и непроницаема, что кряхтение, шебуршание и сопение укладывающихся ко сну казались каким-то странным шлейфом чужого мира, совершенно неуместным тут.

Миша открыл глаза, закрыл, снова открыл – разницы не было никакой. Зрение ощутимее работало с сомкнутыми веками. Видимо, мозг, защищаясь от слепоты, вызывал для зрительного нерва из подсознания какие-то кружочки, искорки и прочий развлеканец. А для уха в полной тишине – звон.

Но усталость брала свое. Засыпая, проваливаясь в мягкую бездонную яму, Миша бесцельно и беспредметно произнес про себя: "Система Ада – красиво и страшно". И услышал сдержанную возню и приглушенное хихиканье со стороны этих юных и довольных, вызывающих зависть.

Катя доверчиво прижалась, переплелась руками и ногами со своим парнем.

– Я думала, что замерзну, а с тобой ничего.

– Васька же сказал, что тут постоянная температура и зимой и летом, прошептал ей Саша в ухо.

– Постоянная, в отличие от тебя. С кем ты мне будешь тут изменять, подлец?

– С летучими мышами.

– Отлично, – шептала она ему в плечо, отодвинув губами край выреза футболки. – Хорошая парочка – ползучий гад и летучая мышь. Ой, ну что ты делаешь... Саш, ты же говорил, что спать хочешь... Руки не помыл... м-м... пониже... никакой гигиены.

Она передернула ногами, сталкивая с себя шерстяные колготки вместе с трусиками. Ей было еще страшно, еще очень страшно в этой тоненькой скорлупке из спального мешка и его объятий.

Нет, уже не так страшно. Саша был уверен в себе и настойчив. Это ее успокоило. Соски отозвались привычной и приятной истомой напряжения. Между ног стало так горячо, что эта энергия, уходя в окружающий воздух грота, грозила нарушить экологию среды. Но еще больше тепла входило в Катю. Александр был неутомим. Девушка сладострастно застонала и, уловив за хвост ускользающую мысль, что здесь, в абсолютной тишине, ее неприличные стоны будут подобны камнепаду и обвалу в шахте, заставила себя вжаться носом и губами ему в шею, в пахнувшие сыростью завитки волос.

– Кончи в меня, Сашенька, кончи в меня... Я прошу тебя... Сашенька, любимый мой... да-а-а-а-а... та-а-а-а-а-к...

Миша балансировал на грани сна. Его засасывало в омут бессознательного, где раззевалась невидимая бездонная глотка тьмы, чтобы проглотить никчемного жалкого человечишку, перемолоть его каменными жерновами каменных стен желудка Земли, но тут же легкомысленная возня и сопение неподалеку возвращали его в явь. Предательское воображение чертило ему в глухой бархатной тьме линии светящуюся плавную линию женского бедра, шеи, контур обнаженной руки. Боже!

Он стиснул зубы и прикусил язык. В горле заклубились завистливые слова: "Эй, вы там, хорош баловаться! Дайте поспать". Он душил их в себе, сглатывал, точно борясь с подступающей тошнотой. Нет, он успокоится, успокоится, промолчит. Ну может быть, немного помастурбирует... Но лучше все же заснет.

Они учились вместе четыре года. И Миша не замечал Катерину, принимал как само собой разумеющееся знакомство с ней. Но вдруг в последнем классе прозрел, увидел ее ярко загорающиеся при радости или удивлении карие глаза. Она и для него могла просто так, неосознанно разжечь их, просто так помучить, проходя мимо. А мимо – это, конечно, к Сашке Савельеву, в принципе другу, но с каждым днем все меньше и меньше.

Ах, как несправедливо все устроено! Она – не его и принадлежит тому, другому. А тут еще эта армия, эта дурацкая Васькина авантюра. Ладно, плевать, теряю баланс – и в темноту, в сон, в подземную пасть. И ему снилось, что он идет по непроницаемому штреку. Он потерял фонарь, а может быть, даже ослеп. Он осторожно нашаривает ногой каменный пол и осторожно ступает. Правой рукой чувствует шершавую холодную стену, левую держит перед собой, чтобы ни во что не воткнуться.

– Стой! Кто идет ? – раздался простуженный голос на точке КПП.

– Свои, – отвечает Миша.

– Сейчас мы посмотрим, какие такие свои, – говорит страж.

Вся стража слепая. Миша чувствует чужие проворные и неприятные пальцы на своих плечах. Потом они переползают на лицо, щупают лоб, веки, нос, подбородок.

– Ты рубильник, главное, рубильник, – советует другой голос.

Пальцы перебираются опять на нос, пытаются зажать ноздри. Миша уворачивается, дышит ртом, вырывается.

– Дай-ка я, – говорит другой голос. – А то каждый жид норовит в свои пролезть. Что за люди – думают, если нет света, то уже все можно? Дай-ка.

Другие пальцы, еще более неприятные, в чем-то липком, гадком, лезут в лицо, хватают за нос. Огромная грязная ладонь зажимает рот. Он задыхается... сбрасывает с лица клапан спальника. В легкие врывается поток сырого и холодного воздуха пещеры. В соседнем гроте встает черное солнце и становится еще темнее. Перед тем как Михаил снова заснул, у него мелькнула еще одна странная мысль о том, что он не сможет проснуться, не сможет даже открыть глаза в этой абсолютной темноте, отличить сон от яви и жизнь от смерти. Однако организм сам понял, что прошло уже достаточно времени для отдыха, он в полной мере и прекрасно выспался. Внутри прозвенел безотказный химический будильник, и залежавшееся, затекшее тело открыло глаза.

Разницы действительно никакой не было. Но Миша быстро сообразил нащупать рядом фонарик, включить его и посмотреть на часы. Десять часов! Четырнадцать часов продрыхли – будь здоров.

Он посветил на своих товарищей. Все еще спали и видели сладкие сны. И эта парочка в небольшом отдалении тоже. А ему уже хотелось помочиться и действовать. Он вернул луч на Кашафутдинова, лежавшего в своем мешке на расстоянии вытянутой руки. Глаза того были открыты. Миша отвел луч в сторону.

– Ты что? – спросил Равиль шепотом.

– Как что? – тоже шепотом ответил Миша. – Ту-ру-ту-ту. Труба зовет и всякие разные петухи.

– Какие петухи? Офигел, что ли?

– Вставать пора.

– А сколько времени?

– Десять утра уже. Пошли за водой сходим.

– Пошли. Только не ори, не буди их. Пусть поспят.

Ребята бесшумно оделись, обулись. Отойдя в сторону, умылись и почистили зубы, полив друг другу из канистры. Остатки воды разлили в котелок, чайник и миски.

–Надень чего-нибудь потеплее, -посоветовал Равиль. – На улице холоднее, чем тут.