Текст книги "Из Новгородской губернии"

Автор книги: Павел Якушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– «Да нынче, родненькая, суббота», проговорилъ сперва незамѣченный мною мужичокъ юродивый. Онъ былъ небольшаго роста, волосы черные съ сильною просѣдью; видно было, что онъ рѣдко причосывался, но волосы его сами собой сложились въ чудныя кольца. Лицомъ онъ былъ худощавъ, глаза голубые, и какъ будто испуганные; но это ни чуть не мѣшало ему быть прекраснымъ; такого добросердечія, простоты, искренности – не часто случается видѣть. Послѣ какъ я ни старался заговаривать съ нимъ, онъ, улыбаясь, только говорилъ: – «да, да, да, да.»

– А вы откуда, опросилъ Москвичъ повара? – «Мы изъ Демьянска.» – Чтожь, монашествуете? – «Да, послугъ справляемъ.» – А давно монашествуете? – «Двухъ годъ нѣту: въ Маѣ два будетъ.» – «Вретъ! изъ мужиковъ», проговорилъ отставной солдатъ вполголоса: «по найму!» Въ комнатѣ было тихо, а потому нельзя было не слыхать этихъ словъ; однако поваръ не слыхалъ, или не хотѣлъ слышать, и ничего не отвѣчалъ Изволите видѣть – повару захотѣлось почваниться; все-таки монашескій санъ вышекрестьянскаго!

– «А много у васъ монашествующей братіи?» опять спросилъ Москвичъ повара.

– Да 93 человѣка, – отвѣчалъ-тотъ: только они не всѣ здѣсь живутъ.

– «А гдѣ же?»

– Съ версту, а не то версты полторы будетъ тамъ скитъ у насъ есть; какой монашекъ запьется, такъ того въ скитъ и сошлютъ. Вотъ отецъ П., хорошій монахъ, да разъ грѣхъ попуталъ: напился, ну это еще бы ничего….. а вотъ куда сатана дернулъ: уѣхалъ въ городъ баловаться, а тамъ его поймали, да къ отцу архимандриту и приведи. Тотъ ужь его изчунялъ, изчунялъ…. Ну, изъ монастыря въ скитъ не послалъ, для того, что первый разъ: про отца П. кого хочешь спроси, ни онъ къ кому въ келью, ни къ нему кто – никогда! Монахъ чистый, монахъ честный, постникъ какой; а вотъ Богъ же попустилъ лукаваго искусить… ну, а другова какова замѣтитъ отецъ архимандритъ, сейчасъ въ скитъ, а отца П. не захотѣлъ срамить.

Во время этого разговора богомолки всѣ ушли въ женское отдѣленіе, а богомольцы стали укладываться на ночь спать. Я и Москвичъ были одѣты лучше всѣхъ; насъ обоихъ величали всѣ (кромѣ повара, который всѣхъ называлъ рабами Божьями), «ваше степенство». Всѣ ложились, оставалясь мы только двое не выбравшіе мѣстъ для ночлега. Какъ вы думаете, какія мѣста намъ достались, самыя худшія? Далеко ошиблись! Самыя лучшія! Москвичъ поспѣшилъ занять худшее изъ двухъ оставшихся мѣстъ.

Монастырская прислуга ходитъ каждый день, кромѣ пятницы и субботы: прислужники шьютъ, воду носятъ и другія работы исправляютъ на монаховъ.

Едва только мы размѣстились, какъ поваръ замѣтилъ, что у многихъ, въ томъ числѣ и у насъ, нечего было постлать, ни положить въ головы; онъ сейчасъ пошелъ за свою перегородку, принесъ нѣсколько войлоковъ, обшитыхъ тикомъ, и подушекъ. Я выпросилъ у него свѣчку и сталъ перебирать свои дневники.

Едва всѣ уснули, какъ кто-то застучалъ въ окно. Москвичъ всталъ, вышелъ на крыльцо. – «Спрашиваютъ, гдѣ въ Ракому проѣхать», сказалъ онъ, и опять лагъ спать. Я забылъ оказать, что здѣсь былъ нищій мальчикъ лѣтъ 10. Я его уговаривалъ лечь на лавкѣ, но онъ легъ, вмѣстѣ съ юродивымъ, почти на голомъ полу, чему я послѣ позавидовалъ: не успѣль я лечь, какъ на меня напали клопы, такъ что я цѣлую ночь не могъ уснуть, зажегъ свѣчу и опять за дневникъ.

С. Юрьино. 11-го Января.

Поутру я проснулся поздно, когда уже пришли богомольцы отъ ранней обѣдни. Богомолки засуетились, выпросили у повара самоваръ и унесли въ свою половину. Одна принесла келейнику босовики. «Спасибо, спасибо, мой дорогой, спасибо, что поберегъ мои ноженьки», говорилъ она. – «Мнѣ спасибо не надо, говорилъ онъ шутя: а ты мнѣ рубль сер. дай!» Та засмѣялась и ушла. Я спросилъ, какіе босовики она ему принесла? – «Да вотъ ея башмаченки сохли, такъ я ей свои босовики давалъ», отвѣчалъ онъ. Народу противъ вчерашняго прибавилось. Кто-то прговорилъ: «Страдницы безъ чаю быть не могутъ!» – «Да, не могутъ! а дома чай и перекусить нечего», отозвался другой. – «Всякія бываютъ; бываютъ и такія: срамничаютъ, а не страдничаютъ! Вотъ было, рабы Божіи», проговорилъ поваръ: «вотъ смѣху было! На той недѣли приходитъ сюда страдница. Я, говорить, дворянка! Полковницкой дочкой сказывается. Ну, полковницкой дочкѣ отвелъ я оообую келью. Только вижу полковницкая дочь головата [29]29
  Т. е. въ головѣ много выдумокъ.


[Закрыть] гораздо: того дай, другаго принеси….. Я прихожу къ ней, да и говорю, – надоѣла крѣпко, – говорю: матушка, если ты дворянка, покажи видъ. – Какъ ты смѣешь спрашивать у меня видъ? Какъ ты смѣешь требовать? – „Требовать я не требую“, говорю я: а если не покажешь, иди въ общую братскую. Та схватила мѣшочекъ свой, да изъ монастыря бѣжать. А тутъ случился сотскій, къ ней:– Покажи видъ! Та туда, сюда – Я сотскій, говоритъ, покажи, не пущу: къ становому представлю!…. Какъ показала она видъ-то…… То-то смѣху…… солдатская дочь!….»

– Богомолокъ простыхъ не бываетъ, проговорилъ кто-то: все дворяшки! – «Не угодно ли кому кипяточку?» спросила вбѣжавшая богомолка. Нѣсколько мгновеній никто не отвѣчалъ, а потомъ всѣ въ одинъ голосъ проговорили: «благодаримъ покорно, никому не нужно!»

Заблаговѣстили къ обѣднѣ, я пошелъ въ церковь. Та же бѣдность освѣщенія, что и вчера: нѣсколько грошовыхъ свѣчъ поставили богомольцы и только! По окончаніи обѣдни, я попросилъ монаха, какъ послѣ оказалось, отца П., показать мнѣ ризницу и библіотеку монастырскія. Въ библютеку онъ вызвался мивя повести послѣ обѣда; о ризницѣ сказалъ, что не можетъ ее самъ показать, а ризничій уѣхалъ. Я пошелъ въ гостинницу, тамъ народу было гораздо больше вчерашняго: человѣкъ около 50. Мнѣ ужасно хотѣлось курить; въ общей братской я не зналъ – можно ли? Я вчера выходилъ на крыльцо, теперь пошелъ на Волховъ. Выкуривъ папироску, вернулся въ гостинницу; тамъ уже садились за столъ. Та же исторія съ ложками, тѣ же блюда, все то же; даже опять та же богомолка спрашивала пироговъ; поваръ-келейникъ тоже отвѣчалъ, что нѣтъ. Только какъ народу было много, то обѣдали за двумя столами: за верхнимъ сидѣли мужчины, а за нижнимъ женщины и ребятишки. Во время обѣда пришла нищая, преразбитная баба. Съ ней зашучивалъ келинникъ, просилъ у нея денегъ. – «А ты думаешь нѣтъ у ней денегъ? сказалъ одинъ богомолецъ. „Тамъ около насъ есть нищая, – такая же. Въ третьемъ году у ней украли 700 рублей; да вотъ мѣсяцъ тому назадъ, еще 320 рублевъ!“ – Да это Алена? спросили нѣкоторыя. – „Она; приходила она къ намъ, такъ говорила, что еще и золотыхъ съ сотню наберетъ. Воровъ нашли, да только денегъ-то осталось 35 рублей; они признались, что деньги ейныя (ея).“

Послѣ обѣда я пошелъ отыскивать П. Онъ встрѣтилъ меня въ корридорѣ и мы прямо пошли въ библіотеку, не заходя къ нему въ келью. Про библіотеку я не стану ничего говорить. Погодинъ былъ здѣсь и видѣлъ, что Фотій привелъ ее въ порядокъ. Она и помѣщается въ его лѣтней кельѣ, разумѣется, исправленная и очищенная: Фотій былъ благочиннымъ во всѣхъ новогородскихъ монастыряхъ, а потому занялся во всѣхъ очисткою библіотекъ. Онъ, какъ мнѣ сказывали крестьяне Юрьевской слободы, выбралъ изъ всѣхъ монастырскихъ библіотекъ вредныя книги, привезъ ихъ въ Юрьевъ монастырь, разложилъ костеръ и приказалъ ихъ при себѣ сжечь. Одинъ крестьянинъ укралъ одну книжку, которую выпросилъ у него какой-то солдатъ. Да, я забылъ сказать, что до осмотра библіотеки, я подошелъ къ одному монаху, сидѣвшему за оградой монастырской, подъ благословеніе: „Господь благословитъ! проговорилъ онъ, я простой монахъ.“ Какъ ни старался я съ нимъ заговоритъ, но монахъ не поддавался. – Ловите ли вы рыбу? спросилъ я его. – „Нѣтъ-съ! Господи спаси и помилуй!“ Въ это время другой монахъ (какъ я послѣ узналъ, самъ ловецъ), въ накидку ряска, клобукъ на бокъ, но не отъ щегольства, а такъ, самой свирѣпой наружности, покупалъ рыбу у рыбака. Не сторговались. – „Ишь проклятый, сказалъ онъ, подходя къ моему монаху, 20 руб. проситъ!“ – Серебромъ, батюшка? спросилъ я. – „А ты еще на ассигнаціи считаешь?“ – А много ли рыбы? – „А не считалъ.“ – Сколько же вы давали? – „Ты бы слушалъ, если хотѣлъ знать.“ Повернулся онъ, да и пошелъ. – „Отецъ А., сказалъ мой монахъ, что жъ ты свѣчи мнѣ!“ – Да вѣдь ты взялъ! – „Да ей Богу же не бралъ! Взялъ бы, чему же еще просить!“ – Врешь, взялъ! – „Да лѣшій ты этакой…. (я не берусь сказать на кого походилъ отецъ А…..)

– Ну! занесся! равнодушно проговорилъ отецъ А. – „Этакаго лѣшаго и свѣтъ не видалъ“, возражалъ изъ всѣхъ силъ мой монахъ. – Приходи – дамъ; вѣдь отъ тебя не отвяжешься: взялъ не взялъ – нужно дать.

Послѣ этой сцены я пошелъ къ отцу П., для осмотра библіотеки. Штатный служка проводилъ меня къ нему и дорогой сказалъ, что отецъ А. давалъ за рыбу (а рыба была одни язи), по 2 р. 50 к. сер. за пудъ.

Новгородъ. 10 Января.

Изъ Юрьева монастыря я пошелъ опять къ Ильменю, не разсчитывая на успѣхъ работы, а съ единою цѣлію себя повеселить. Желалъ бы я, чтобъ кто нибудь, видя Ильмень-озеро, не какъ декорацію, а Ильмень съ жителями, съ духомъ Новагорода Великаго, остался къ нему равнодушнымъ!

Не такъ сдѣлалось, какъ я хотѣлъ! А все-таки, слава Богу, сдѣлалось къ лучшему. Пройдя съ версту по лѣвому берегу Волхова, подъ Юрьевскою слободою, увидалъ старика-рыболова, починивавшаго свои мерёжи. Я къ нему подошелъ, и онъ вскорѣ пригласилъ меня ѣхать вмѣстѣ на мерёжи. Я разумѣется отправился съ нимъ.

– Ты, дядя, всегда одинъ ѣздишь на мерёжи? спросилъ я, садясь въ лодку.

– „Коли тихая погода, отвѣчалъ старикъ, да старухѣ недосугъ – одинъ ѣзжу; ну, а коли вѣтры, лодку будетъ сносить, одному ѣхать нельзя, возьму старуху. Я вынимаю, она лодкой поправляетъ. У насъ все такъ дѣлается; лѣтомъ, зимой ли, все выѣзжаютъ на озеро вдвоемъ, мужъ съ женой. Теперь ты возьмешь весло, какъ стану мерёжу кидать.

– Весло-то я возьму, да на врядъ помогу, не знаю, что надо дѣлать.

– «Поможешь!… Глянь-ко, глянь», проговорилъ онъ, указывая на Юрьевъ монастырь: «что твои звѣздочки горятъ главы-то на номостырѣ. Графиня [30]30
  Гр. Анна Алексѣевна Орлова-Чесменская.


[Закрыть], дай еи Господи царство небесное, золотила главы что ни на есть самымъ чистымъ золотомъ.»

– А ты знавалъ графиню?

– «Какъ не знавать! Душа была у ней чистая; какъ жила графиня, хорошо было: хоть пеи-ѣшъ – ротъ-ухо! [31]31
  Sic!


[Закрыть] Бывало Фотій кого побьетъ, напишетъ записку, да и пошлетъ къ графинѣ, а та тужь пору – золотой и выдаотъ».

– А Фотія ты зналъ?

– «Какъ не знать! Я пришолъ разъ къ обѣднѣ, Фотій служилъ, отошла обѣдня, я къ Фотію подъ благословеніе и тесъ [32]32
  Это слово, безъ опредѣленнаго, кажется, смысла, употреблено здѣсь старикомъ, чтобы выразить, какъ онъ скоро попалъ подъ благословеніе, сунулся. Онъ сопровождалъ это движеніемъ руки подносимой подъ благословеніе.


[Закрыть] „Приди ко мнѣ“, говоритъ онъ мнѣ. Я пришолъ, онъ далъ записку: отнеси, говоритъ, графинѣ. Я только подалъ записку не самой графинѣ, лакею, что-ль какому, мнѣ и выдали золотой. У графини все деньги были золотыя; къ ней возили въ боченкахъ.»

Пріѣхали мы на мерёжи, и когда мнѣ старикъ передалъ весло, я оказался не совсѣмъ способнымъ; но какъ вѣтру не было, то старикъ и безъ моей помощи поставилъ мерёжи, а вынимать ихъ и помощь моя не нужна была. Въ мерёжахъ попалось очень много раковъ (мы привезли ихъ до 250) и десятка три, или четыре небольшихъ налимовъ, отъ 5 до 7 вершковъ.

Пока старикъ ставилъ и вынималъ мерёжи, и разсказывалъ про вѣтры на Ильменѣ, я вынулъ свою записную книжку, и записалъ слѣдующее, отъ слова до слова.

1) Крестовый западъ: возьмется, скрестится противъ сиверика, креститъ Волховъ; нѣтъ хитрѣе вѣтра.

2) Подъ-сиверный западъ: все одинъ дуракъ: пойдетъ катать…. Милосердый Господи, пыхнуть не дастъ….

3) Сиверикъ: онъ хоть задуетъ когда – да прямо все легче.

4) Востокъ: этотъ легче вѣтеръ.

5) Зимнякъ: прямо въ Зубки (деревня); эти два вѣтра съ крышъ не рвутъ; это не вѣтеръ, коли я ѣду, куда хочу; а то вѣтеръ, коли съ берега ѣхать не куда.

6) Озерникъ: отъ Старой-Русы; самый чудесный! Если придетъ Божья половина – ау!…

7) Чистый полуденникъ: прямо пойдетъ съ Ужина къ Питеру – славно! Озерникъ да полуденникъ для ловцовъ – Господь хлѣбъ даетъ!…

8) Шелонникъ: у насъ называется, когда по Шелони идетъ.

9) Мокрякъ: когда дуетъ на Юрьево отъ Ракомы.

10) Падыра: самая страшная буря.

Для проходящихъ барокъ что ни лучшіе – Шелонникъ да Мокрякъ, для ловцовъ Озерникъ-Полуденникъ, да Шелонникъ, да Зимникъ самые лучшіе: рыбы понагонитъ.

– «Написалъ»? спросилъ меня старикъ, когда я закрывалъ записную книжку.

– Написалъ, отвѣчалъ я ему.

– «Прочитай.»

Я прочиталъ.

– «Все вѣрно».

Мой старикъ сталъ вынимать мерёжи, вытряхивать изъ нихъ раковъ и налимовъ, и у насъ на нѣсколько минутъ прекратился разговоръ.

– Какой это столбъ стоитъ? спросилъ я старика, указывая на столбъ, очень похожій на верстовый, хотя большой дороги и не было. Мы въ это время были подъ самымъ скитомъ Юрьевскимъ, извѣстнымъ въ народѣ подъ именемъ Перюньскаго [33]33
  Это не совсѣмъ Перюньскій и не совсѣмъ Перунскій, а звукъ какой-то средній между у, ю и ы. Въ книгахъ монастирь называется Перынь.


[Закрыть] – «А вотъ видишь ты, какое дѣло было», началъ разсказчикъ: «былъ звѣрь-зміяка, этотъ звѣрь-зміяка жилъ на этомъ самомъ мѣстѣ, вотъ гдѣ теперь скитъ святой стоитъ, Перюньской. Кажинную ночь этотъ звѣрь-зміяка ходилъ спать въ Ильмень озеро съ Волховскою коровницею. Перешелъ зміяка жить въ самый Новгородъ; а на ту пору и народился Володымеръ – князь въ Кіевѣ; тотъ самый Володимеръ князь, что привелъ Руссею въ вѣру крещенную. Сказалъ Володимеръ князь: „всей землѣ Русской – креститься“. Ну и Новгороду – тожь. Новгородъ окрестился. Чорту съ Богомъ не жить: Новый-Городъ схватилъ зміяку Перюна, да и бросилъ въ Волховъ. Чортъ силенъ: поплылъ не внизъ по рѣкѣ, а въ гору – къ Ильмень-озеру; подплылъ къ старому своему жилью, – да и на берегъ! Володимеръ князь велѣлъ на томъ мѣстѣ церковь рубить, а дьявола опять въ воду. Срубили церковь: Перюну и ходу нѣтъ! Отъ того эта церковь назвалась Перюньскою; да и скитъ тоже Перюньской.»

– А столбъ-то какой?

– «Да на то и поставленъ: мѣсто гдѣ, значитъ, Перюнъ изъ Волхова выскочилъ. Въ Новѣ-городѣ, я помню, ставили столобочекъ, ставили съ царемъ, такъ тамъ солдаты въ барабаны били, въ музыку играли, честь отдавали, попы молебенъ пѣли. А здѣсь принесли солдатики столбушекъ, вкопали, да и ушли. Да только не сказали народушку: какой такой съ чего зародился той столобикъ. А ѣхали-та изъ Грузина: отъ Новагорода до Грузина считается 90 верстъ, 90 верстъ ѣхали съ столобомъ и поставили столобъ.»

Послѣ я узналъ, что этотъ «столобочекъ-памятникъ» ни что иное какъ верстовой столбъ, поставленный водяною коммуникаціею.

Причалили мы къ тому мѣсту, откуда поѣхали; мои дядя заднимъ концомъ весла досталъ кнейку, т. е. сѣтку, навязанную на обручи, и сталъ перекладывать рыбу изъ лодки въ кнею, потомъ вынулъ тѣмъ же весломъ другую кнею и туда переложилъ раковъ. Я хотѣлъ купить у него раковъ, но онъ не продалъ, пригласилъ къ себѣ, и когда я согласился, досталъ опять обѣ кнеи, изъ одной отобралъ налимовъ съ десятокъ, а изъ другой раковъ съ сотню, положилъ въ шапку и мы отправились къ нему въ домъ.

– «Попробуй, братъ, нашей рыбки: попробуй, изъ Волхова рыба слаще озерной: тамъ грѣха много, кажинный ватаманъ съ нечистою силою знается.»

Пришли. Хозяинъ отдаль хозяйкѣ и рыбу и раковъ варить, а я послалъ за водкой.

– «При покойникѣ Фотіѣ все было лучше: вотъ кабакъ, и тотъ былъ: умеръ Фотій – кабакъ снесли.»

Принесли водки, уха поспѣла, и мы сѣли обѣдать втроемъ: хозяинъ съ хозяйкой, да я. Послѣ обѣда старуха начала разсказывать про чудеса.

– «Вотъ у моего хозяина», говорила она: «есть сестра, и теперь жива, выдали ее замужъ, да на свадьбѣ-то ихъ и испортили. Покажись молодому, будто молодая до него гуляла, онъ ее и поколотилъ. Ну, ничего, отошла свадьба; стали они жить вдвоемъ. Какъ-только мужъ придетъ домой обѣдать, – жена кричать, а мужъ ее бить. Кажинный день жена кричала, а мужъ ее билъ. Спасибо, пришелъ добрый человѣкъ, въ три дня все покончилъ: надъ дверьми было ввернуто пѣтунье [34]34
  Т. е. пѣтушье.


[Закрыть] перо, въ полу (а полъ былъ изъ барочнаго лѣсу) вынули изъ дырки – гвоздемъ было заколочено – волосья, уголь и соль. Выкинулъ онъ эту дрянь, да не велѣлъ мужу жену колотить, все и прошло. Жена первый день покричала-таки, на другой поменьше, а на третій и кричать перестала.»

Пообѣдавъ, я пошелъ къ Волхову: попавшагося мнѣ ловца я попросилъ перевезти меня на ту сторону.

– Отъ чего у васъ Волховъ не мерзнетъ? спросилъ я своего перевозчика.

– «А вотъ отъ чего», – сталъ говорить тотъ, переставь гресть весломъ: «Еще за нашихъ дѣдовъ, еще Питеръ былъ не подъ нашимъ владѣніемь, былъ царь Грозный, Иванъ Васильевичъ. Пріѣхалъ царь Грозный въ Новгородъ, пошелъ къ Софіи къ обѣднѣ. Стоитъ Иванъ царь, Богу молится; только глядитъ – за иконой бумага видится. Онъ взялъ ту бумагу, и распалился гнѣвомъ! А ту бумагу положили по насердкамъ духовники, а какая та была бумага, никто не знаетъ. Какъ распалился Грозный царь – и велѣлъ народъ рыть въ Волховъ; царь Иванъ сталъ на башню, что на берегу налѣво, какъ отъ сада идешь на ту сторону; сталъ Грозный на башню, стали народъ въ Волховъ рыть: возьмутъ двухъ, сложатъ спина съ спиной, руки свяжутъ, да такъ въ воду и бросятъ; какъ въ воду – такъ и на дно. Нарыли народу на 12 верстъ; тамъ народъ остановился, нейдетъ дальше, нельзя Грозному народу больше рыть! Послалъ онъ посмотрѣть за 12 верстъ вершниковъ – отъ чего мертвый народъ внизъ нейдетъ. Прибѣжали вершники назадъ, говорятъ царю: мертвый народъ стѣной сталъ. – „Какъ тому быть?“ закричалъ царь: „давай коня!“ Подали царю коня; царь сѣлъ на-конь и поскакалъ за 12 верстъ. Смотритъ – мертвый народъ стоитъ стѣной, дальше нейдетъ. Въ то самое времячко стало царя огнемъ палить: сталъ огонь изъ земли кругомъ Грознаго выступать. Поскакалъ царь Иванъ Васильевичъ прочь; огонь за нимъ; онъ скачетъ дальше, огонь все кругомъ! – Царь соскочилъ съ коня, да на колѣночки сталъ, Богу молиться. „Господи! прости мое согрѣшеніе“. Огонь и пропалъ. Пріѣзжаетъ царь въ Новгородъ; тамъ черезъ сколько времени пришелъ къ митрополиту обѣдать въ постный день. Митрополитъ поставилъ на столъ рѣдьчину [35]35
  Рѣдьчина, какъ и рибина – означаетъ одну рѣдьку или рыбу, а рѣдька и рыба у народа – имена собирательныя.


[Закрыть], а царю кажется – голова кобылья! – „Чѣмь ты меня подчуешь, митрополитъ?“ говоритъ царь: „теперь постъ, а ты поставилъ мясо, да еще какое – кобылью голову, что ѣсть и въ скоромный день грѣхъ большой!“ Митрополитъ усмѣхнулся, да и говоритъ:– „ѣсть кобылью голову грѣхъ, а народъ губить – святое дѣло!“ Благословилъ митрополитъ ту рѣдьчину; царю и показалась рѣдьчина – рѣдьчиной. Съ-тѣхъ-поръ Волховъ и не мерзнетъ на томъ мѣстѣ, гдѣ Грозный царь народъ рылъ: со дна Волхова тотъ народъ пышетъ… А гдѣ народъ становился за 12 верстъ, тамъ Хутынскій монастырь царь поставилъ…….»

1859