Текст книги "Из Новгородской губернии"

Автор книги: Павел Якушкин

– Намъ всѣ нравятся; можно всѣмъ затопить?

– «Это еще лучше: значитъ моя посидка понравилась.»

Мы дали нашему наставнику три рубли и велѣли купить пять фунтовъ свѣчей шестерику. Онъ побѣжалъ.

– «Садитесь, молодцы хороши, къ нашимъ дѣвушкамъ» сказала одна дѣвка побойчѣй другихъ.

– Позволь мнѣ около тебя сѣсть, проговорилъ я, подойдя къ одной дѣвушкѣ.

– «Садись, родненькій, садись», отвѣчала она, не много подвигаясь, чтобъ дать мнѣ мѣсто.

Между тѣмъ нашъ извощикъ принесъ свѣчей.

– «На-те вамъ свѣчи и сдачу, сказалъ онъ подавая мнѣ и то и другое. Свѣчи пять фунтовъ стоятъ цѣлковый, вотъ вамъ два рубли».

– Затопляй свѣчи, отвѣчалъ я, принимая сдачу.

Тотъ подошелъ къ свѣтцу, въ которомъ горѣла лучина, зажегъ пукъ свѣчей и, подходя къ дѣвушкамъ, передъ каждой ставилъ по свѣчкѣ между льномъ и личинкою [7]7
  Здѣсь не употребляютъ гребня, а личнику, къ которой привязываютъ ленъ.


[Закрыть].

– «Вамъ почтеніе сдѣлали», тихонько проговорила моя сосѣдка.

– Какое почтеніе? спросилъ я.

– «А какъ же: съ васъ взяли цѣлковый за пять фунтовъ свѣчей: много брали, отъ того и уважили».

– А съ васъ сколько жъ берутъ?

– «Мы не покупаемъ; покупаютъ наши молодцы; да покупаютъ они не фунтами, а по свѣчкѣ, по двѣ; такъ съ нихъ-то берутъ за кажинную свѣчку 4 копѣйки; почесь четвертакъ фунтъ-то обойдется.»

Въ избу стали входить молодцы хороши, по одному, по два и больше. Каждый изъ нихъ, перекрестясь передъ иконой, говорилъ: «Здравствуйте, красныя дѣвушки!» и получалъ въ отвѣтъ привѣтливое: «здравствуйте, молодецъ хорошій!»

Многіе изъ нихъ затопляли свѣчи, ставили за личинки дѣвушкамъ, тѣ отвѣчали имъ поклономъ: «спасибо, добрый молодецъ», не прерывая работы; а коли пѣлась пѣсня, однимъ поклономъ, ни прерывая и пѣсни. За тѣмъ молодцы садились около дѣвушекъ только когда мѣсто не было занято другимъ; въ послѣднемъ случаѣ молодецъ, поставивъ свѣчку отходилъ въ сторону или садился около другой. У многихъ дѣвушекъ горѣло уже по двѣ свѣчи. Дѣвушки въ полголоса разговаривали съ молодцами.

– «Чтожъ вы дѣвушки не поете?» проговорилъ кто-то изъ толпы молодцевъ безь мѣстъ, т. е. изъ числа тѣхъ, которые стояли около дверей.

– «Да попоемъ-те пѣсенокъ, попоемъ-те пѣсенокъ нашихъ!» отозвалось нѣсколько дѣвушекъ изъ тѣхъ, какъ я замѣтилъ, около которыхъ не было молодцевъ хорошихъ.

Дѣвушки запѣли:

 
Не сиди-тко Дунюшка, Дунюшка поздно съ вечира[8]8
  Sic. Я записалъ ее съ соблюденіемъ мѣстнаго выговора и ударенія.


[Закрыть],
Ты не жги-ль, Дунюшка, огня до билова дня.
Что до билинькаго до денечка, до краснева солнышка,
Что на утренній-то зари Дунюшка притомилася,
На тесовенькую кровать спать Дуня ложилася,
Что повидѣлся Дунюшки сонъ, сонъ нерадостянъ.
Ни про батюшку Дунюшки сонъ, ни про родную матушку,
Что повидился[9]9
  Я заставлялъ эту пѣсню пропѣть нѣсколько разъ, и каждый разъ пѣли въ 6-мъ стихѣ повидѣлся, въ 8-мъ стихъ повидился.


[Закрыть] Дуни сонъ про мила дружка,
Про милинькаго дружка, Дуни, только про Иванушка.
Вотъ сказели только про не (во), – во даляхъ живя[10]10
  Т. е. живетъ въ далекихъ мѣстахъ.


[Закрыть],
Да не въ Питерѣ живя, ни въ славной Москвѣ,
Что работатъ мой милой въ Новѣгороди,
Да работу работатъ родненькой мой, ни тяжелую
Ни въ работникахъ живя милянькой, да онъ ни въ прикащикахъ.
Ёнъ живетъ мои милой – самъ хозяиномъ,
Ставитъ милянькой, ставитъ домы каменны.
 

– Славная пѣсня, сказалъ я своей сосѣдкѣ. Въ самомъ дѣлѣ эта пѣсня мнѣ понравилась: ложилась Дунюшка не напростую кровать, а на тесовенькую; живетъ мой милой не въ работничкахъ не въ прикащикахъ, – самъ хозяиномъ! да и не пустымъ дѣломъ милой занимается: ставитъ дома каменны!..

– Славная пѣсня, дѣвушка! нѣтъ ли у васъ еще, спойте.

– «Какъ не быть у насъ пѣсенокъ хорошихъ! отвѣчала моя сосѣдка; послушай родненькій, послушай вашихъ пѣсенокъ хорошихъ.»

Дѣвушки запѣли еще пѣсни, но на мою бѣду не совсѣмъ хорошія. Желая показать, что они дѣвушки полированныя, затянули романсы. Впрочемъ, надо правду сказать, довольно трудно было узнать эти романсы: такъ были передѣланы и слова, а въ особенности голоса. Кстати прибавлю, что здѣсь поютъ превосходно; здѣшнія пѣвицы поютъ своими голосами и не насилуютъ ихъ, какъ въ другихъ мѣстахъ, напримѣръ въ Орлѣ, Тулѣ, Тамбовѣ, Воронежѣ: тамъ и женщины, и дѣвушки стараются пѣть потолще, т. е. по возможности контръ-альтомъ. Еще прибавлю, что здѣшніе голоса хоровыхъ пѣсенъ не испорчены солдатскими пріемами. Вѣрно вамъ случалось слыхать хоръ солдатъ, фабричныхъ и т. п. припомните: запѣваетъ запѣвало; казалось бы, что все будетъ и въ самой разгульной пѣснѣ мирно и свѣтло: Не тутъ-то было! Вдругъ, по командѣ, всѣ судорожно подхватываютъ; за этимъ подхватомъ пѣсня опять пойдетъ своимъ чередомъ, но этотъ перерывъ васъ непріятно поражаетъ. А случается, что пѣсня и оканчивается тоже вдругъ по командѣ!.. Михайло Александровичь Стаховичъ, котораго мы такъ неожиданно лишились, и отъ котораго мы многаго могли ожидать, говорилъ мнѣ, что подъ команду стали у насъ пѣть со временъ Суворова. На сколько это справедливо, я не берусь рѣшать; могу только сказать, что въ деревняхъ по солдатски не поютъ; мужики, да къ тому коли еще бывалые, случается затягиваютъ:

 
Графъ Пашкевичь предводитель
Громкимъ голосомъ вскричалъ….
 

Но отъ женщинъ мнѣ не случалось слышать такихъ пѣсенъ, хотя и онѣ поютъ солдатскія, только не эти; мнѣ часто попадалась, особенно въ послѣднее время; слѣдующая пѣсня:

 
Какъ сказали другу —
Да на царскую службу!
Плакала – рыдала,
Слезы утирала,
Всеё ночь не спала….
 

Эту пѣсню я слышалъ въ Орловской губерніи, и въ Новгородской, и отъ солдатъ и отъ женщинъ. Въ солдатскихъ хорахъ запѣваетъ одинъ, а передъ третьимъ стихомъ т. е. передъ словами: «плакала-рыдала», какъ будто бросаются на пѣсню, врываются въ нее. Пѣвицы же пристаютъ къ пѣснѣ; тоже одна запѣваетъ, а oстальныя начинаютъ пѣть, когда которой вздумается: одна съ слова «царскую», другая съ «рыдала», третья «ночь не спала», какъ придется. Пѣсня идетъ свободно, легко; видно, что пѣсня поется, а не служба справляется. Моя сосѣдка разговаривала со мной, но продолжая въ-тоже время участвовать въ пѣсни, бросивъ мнѣ нѣсколько словъ, начинала пѣть, разумѣется, съ того слова или даже слога, который тогда пѣлся.

– «Походимте дѣвушки, походимъ, повеселимъ молодцовъ!» заговорили нѣкоторыя.

– «Походимъ, походимъ!»

– «Ну молодцы хороши, ходите кто нибудь!»

Не вставая съ мѣстъ и продолжая прясть, онѣ запѣли:

 
Какъ по первой по порошѣ,
Какъ по первой по порошѣ,
Ходилъ молодецъ хорошей.
 

При началѣ этой пѣсни, вышелъ одинъ молодецъ хорошій съ платкомъ, и сталъ ходить около пѣвицъ, при словахъ пѣсни:

 
Онъ кидаетъ, онъ бросаетъ
Шелковой-то онъ платочекъ
Дѣвкѣ на колѣни….
 

Онъ бросилъ платокъ дѣвкѣ на колѣни; та взяла, не спѣша погасила свои свѣчи и поставила прялку [11]11
  Прялкой называютъ здѣсь донце со личинкой; а настоящую прялку самопрялкой.


[Закрыть] на лавкѣ къ сторонѣ и вышла на средину. Пѣсня, по обыкновенію всѣхъ хороводныхъ (или какъ здѣсь называютъ короводныхъ), оканчивалась поцѣлуемъ. Послѣ же, когда молодецъ сѣлъ, стала ходить дѣвушка и бросила.

 
Шелковый платочекъ
Парню ни колѣнки.
 

Парень вышелъ при концѣ пѣсни, поцѣловалъ дѣвку и началъ ходить подъ ту же пѣсню. Когда дѣло дошло до шелковаго платочка, онъ бросилъ его на колѣни моей сосѣдкѣ, а когда ей пришлось бросить этотъ платочекъ, она бросила на колѣни мнѣ. Дошла очередь и мнѣ выбирать: желая за любезность сосѣдки, выбравшей меня, отплатить ей такою же любезностію, я вызвалъ ее же.

– «Родненькій, послушай что я тебѣ скажу, сказала сосѣдка, садясь около меня, у насъ такъ не водится: я тебѣ кинула шелковый платочекъ, а ты ту жъ пору и мнѣ. Такъ-то будетъ зазорно.»

– Да отъ чего же зазорно? спросилъ я.

– «Да ужъ такъ у насъ не повелось, отвѣчала она. Пожалуста, родненькій, теперь на первый разъ возьми другую дѣвушку, а на другой разъ хоть и меня.»

Съ часъ продолжался хороводъ, потомъ опять начали пѣтъ простыя пѣсни: часу до перваго ночи продолжались посидки, я недождался окончанія и ушелъ не помолясь на иконы и не простясь.

– «Куда тутъ молиться!» сказалъ мнѣ мой наставникъ, – выходя вмѣстѣ со мною, – «какъ кончится посидка, всякъ дружень охватитъ друженицу, да и пойдетъ куда нужно!»

– Какъ, при всѣхъ? спросилъ я.

– «А чтожъ, коли бъ одну, это вѣдь всѣхъ потащатъ!»

– Ну, а если у которой нѣтъ дружня?

– «А солдаты на что?»

– Что жъ ты не хваталъ? спросилъ я его.

– «Бока берегъ, баринъ», отвѣчалъ онъ: «тутъ у кажинной дѣвки есть дружень; такъ онаиужъ съ нимъ и водитъ дружбу. А посторонній сунься-ка: всѣ ребята, не то что одинъ дружень, всѣ на тебя накинутся, да такъ вздуютъ!..»

– А какъ же солдаты-то? спросилъ я.

– «Хороша и дѣвка, коли между своими дружня не найдетъ! Коли дѣвка между своими парнями дружня не нашла: значитъ отпѣтая!»

Здѣсь должно прибавить, что не всѣ дѣвушки заходятъ далёко съ своими дружнями; большею частію дружень беретъ за себя дружницу, совершенно цѣломудренную. Разумѣется не обходится безъ грѣха; и хотя незаконное рожденіе ребенка считается позорнымъ, но не изключаетъ дѣвушку-мать изъ общества: онѣ выходятъ за мужъ чаще не за дружня, а на посидкахъ и въ хороводахъ участвуютъ наравнѣ съ другими дѣвушками.

Изъ Ракомы я пошелъ къ Спасо-Пископцу (Спасъ-Епископецъ). На пути рколо Самокражи, мнѣ попался Спасо-Пискоескій крестьянинъ, ѣхавшій на лошади въ саняхъ.

– «Не по пути ли, ваше степенство?» спросилъ онъ меня. «Коли по пути, подвезть можно.»

– Я иду, почтеннѣйшій, въ Спасо-Пископецъ, отвѣчалъ я ему.

– «Садись со мной», сказалъ онъ, «на лошади въ саняхъ все лучше, чѣмъ ногами работать».

Я сѣлъ на сани и мы доѣхали до Спасо-Пископца. Узнавши, что здѣсь есть харчевня, гдѣ и чай найдется, я предложилъ Леонтію Ивановичу (такъ звали крестьянина) пойдти со мной чайку напиться, на что онъ согласился.

– «Пойду, только лошадь на мѣсто поставлю», сказалъ онъ; «сей часъ пойду.»

Я вошелъ въ харчевню, которая помѣщалась въ двухъ комнатахъ и кухнѣ, и въ которой никого не было, кромѣ хозяина да еолового мальчика.

Я велѣлъ подать себѣ чаю.

– «На сколько человѣкъ прикажете?» спросилъ меня хозяинъ.

– На двухъ, отвѣчалъ я.

– «Чаю на двухъ, молодцы», пропѣлъ хозяинъ.

Черезъ пять минуть пришелъ Леонтій Ивановичъ, а черезъ десять подали намъ чай, до того дурной, что я при всемъ моемъ уваженіи ко всякому чаю, никакъ не могъ выпить и одного стакана.

– Вода видно не хороша? сказалъ я Леонтію Ивановичу.

– «Нѣтъ кажись, ничего», отвѣчалъ онъ.

Я съ этимъ никакъ не могъ согласиться, и спросилъ хозяина, какую онъ воду налилъ?

– «Вода-то у васъ не совсѣмъ хороша, отвѣчалъ мнѣ хозяинъ; для чаю вовсе негодится. А если къ тому еще прибавить прикажете, коли воды возьмешь изъ куба, полѣнишься самоваръ поставить, совсѣмъ пить нельзя: рыбой сильно отзываетъ».

– А ты какой налилъ?

– «Да для скорости изъ кубика», отвѣчалъ онъ.

– А можно самоварчикъ поставить?

– «Да я не зналъ, что вамъ не покажется; вотъ этимъ, сказалъ онъ, указывая на моего собесѣдника, что хочешь подай – все выпьютъ! А вамъ сейчасъ самоваръ нагрѣю».

– А что будетъ стоить? спросилъ я.

– «Цѣна та-же: десять копѣекъ съ двухъ, у насъ лишняго не берутъ».

Самоваръ былъ поставленъ. Леонтій Ивановичъ между тѣмъ занимался чайкомъ, не обращая вниманія на нашъ разговоръ, даже и тогда, когда до него рѣчь коснулась.

Я у него спросилъ: чѣмъ онъ занимается?

– «Мы ловцы,» отвѣчалъ онъ; «я просто ѣзжу, а мой братъ ватаманомъ. Меньшимъ ватаманомъ, прибавилъ онъ, съ двойникомъ; а захоти: самъ двойникъ наберетъ».

Я сталъ спрашивать у него объ ихъ промыслахъ.

– «Про наши промыслы сказать кромѣ хорошаго нечего: сами Апостолы были рыбарями, по нашему сказать, ловцами. Наши промыслы легкіе, веселые, особливо зимой, – гораздо хороши!»

– А змой у васъ рыбу не такъ ловятъ, какъ лѣтомъ? спросилъ я, чтобъ какъ нибудь вызвать его на разговоръ.

– «Зимній ловъ, само собою разумѣй, не лѣтній» началъ Леонтій Ивановичъ, «зимой скопляются тридцать два человѣка, а лѣтомъ въ двойникѣ бываетъ всего на все только двадцать»,

Я, какъ самовидѣцъ, могъ повѣрить его разсказы, въ настоящее время, только про зимній ловъ; потому и сталъ спрашивать: какъ они зимой рыбу ловятъ?

– «Настоящіе ловцы зимніе, я говорю, въ два невода ловятъ: это двойники, началъ разсказывать Леонтій Ивановичъ, отъ времени до времени прихлебывая чаекъ, вотъ соберется народъ, человѣкъ двадцать ловцовъ, или тамъ тридцать, у кажинаго ловца шестнадцать сажень сѣтей, а у кажинныхъ двухъ ловцовъ есть по лошади съ санями, со всею снастію, какъ запречь надлежитъ. Соберутся ловцы, человѣкъ двадцать, а больше станутъ собирать до тридцати одного ловца. Наберутся скоро: на это дѣло охотника много у насъ! Послѣй [12]12
  Sic.


[Закрыть] того скопятся, да и спросятъ: „кому быть ватаманомъ“? – Положатъ на кого: на Ивана-ли Петрова, на Ѳедора-ли Васильева, всѣ къ тому Ѳедору Васильеву и идутъ. А коли случится тутъ Ѳедоръ Васильевъ, то тутъ же ему и объявится, коли же нѣтъ его на ту пору, съ ними идутъ къ нему на домъ. И выбираютъ они ватаманомъ ловца ловкаго, да и знамаго: надо кнѣи (мотня, матка), снасти (веревки) въ долгъ взять. Ловцы сѣти сами вяжутъ, а то и купить не дорого: шестнадцать сажень сѣтей можно взять за десять цѣлковыхъ; ну а кнѣю всегда покупаютъ въ городѣ; за пару кнѣй надо дать 300 рублей ассигнаціями, а дорога пенька – всѣ 100 цѣлковыхъ отдашь; да за снасти цѣлковыхъ 50. По этому самому и выбираютъ ватамана знамаго, чтобъ ему въ городъ все что надо въ долгъ дали. Приходятъ къ нему на домъ въ избу…. А тотъ Ѳедоръ Васильевъ сидитъ будто ничего и не знаетъ.

– „Что вамъ надо ребята“? скажетъ онъ, да скажеть онъ такъ сурово. „Зачѣмъ пришли?“

„А тѣ ему въ отвѣтъ:– Такъ и такъ: насъ скопилось тридцать одинъ человѣкъ съ сѣтьми и лошадьми: будь нашимъ большимъ ватаманомъ. А коли нѣтъ тридцати одного ловца; то скажутъ: Насъ собралось двадцать, тамъ что-ль, человѣкъ, али двадцать пять, остальныхъ самъ набери. Будь намъ ватаманомъ большимъ, безъ тебя намъ въ двойникахъ ходить не приходится.

„Тотъ, по обычаю, сперва на перво поломается: начнетъ говорить, что, «у меня де на то и разума не хватитъ, а безъ большаго разума, какъ я за такое дѣло возьмусь»? – Да это онъ такъ только разговоры разговариваетъ, поговоритъ, и станетъ у нихъ большимъ ватаманомъ. Тутъ большой ватаманъ спроситъ:

– «Кого же, мы ловцы, поставимъ малымъ ватаманомъ?»

«Ну тѣ и положатъ, къ примѣру сказать, хоть на тебя, али тамъ на меня, али еще на кого; тотъ тоже отговаривается, да только поменьше, да и гораздо поменьше, пойдетъ въ малые ватаманы. Тамъ большій ватаманъ скажетъ:

– „Кому рѣльщикомъ быть?“

„Рѣльщикъ ватаману подручный, тоже большой человѣкъ, безъ рѣльщика ватаманъ водки не пьетъ. Выберутъ двухъ рѣльщиковъ, кажинному ватаману по рѣльщику, а кажинному ватаману и кажинному рѣльщику по пѣхарю, да еще четыре воротильщика, что воротъ ворочаютъ, а остальные просто ловцы. Ну, а когда не наберется тридцать два ловца, у кого есть сѣти да лошадь, нанимаютъ рублей за десять серебромъ въ зиму казаковъ – такъ у насъ зовутъ бездомныхъ работниковъ. Какъ только всѣхъ выберутъ, затопятъ (затеплятъ,) Богу свѣчку, помолятся Богу, поцѣлуютъ образъ-икону. Помолясь, и ни одинъ уже ловецъ не отойдетъ въ другой двойникъ, не моги до поры до времени слова сказать! Помолясь Богу и отстать нельзя: недаромъ Бога цѣловали! Помолясь Богу, сядутъ за столъ, выпьютъ винца (вино это и обѣдъ – большой ватаманъ покупаетъ, а послѣ съ добычи вычитаютъ). За столъ посадятъ большаго ватамана въ передній уголъ, а малый ватаманъ угощаетъ.“

– А жена большаго ватамана? перебилъ я.

„Той когда же? Отвѣчалъ Леонтій Ивановичъ: той въ пору успѣть подавать!… вотъ и скажетъ большой ватаманъ:

– „Ну ребята, собираться тогда-то, а пока надо невода, баломуты справить.“

„Всѣ уже и слушаютъ. Какъ прикажетъ ватаманъ, такъ и скопится къ нему нея братія невода сшивать. Кажинный принесетъ съ собою свою сѣть шестнадцать сажень, сошьютъ въ четыре крыла: по два крыла на неводъ. А большій ватаманъ, человѣкъ бывалый, выбираетъ день легкій, глаза, да и дурнаго дѣла боится. Случается ватаманъ и самъ на тѣ дѣла ходокъ, тотъ самъ перехитритъ; если же плохъ – дожидается пока главные дѣльцы на озеро поѣдутъ; а то такъ сдѣлаетъ: будешь съ нимъ бокъ о бокъ ловить – у него тоня въ триста рублей и больше, а ты на рубль серебра! А то и того хуже, грязи захватишь, весь день провозишься, бываетъ – пробьешься и двое сутокъ“.

– Скажи пожалуста, Леонтій Ивановичъ, спросилъ я, какъ это грязи захватишь?

– „А эта грязь бываетъ, ваше степенство, когда ледъ неблагополучно станетъ: въ большіе вѣтры станетъ озеро, дѣлаются бугры льду съ газу и борютъ невода, такъ бываетъ, что невода ночуютъ подо льдомъ: назадъ вытягиваютъ, а то сперва вытянутъ одно крыло, а послѣ другое“.

– Ну а, выбравши день, у кого собираются? спросилъ я. Да и когда же день тотъ назначаютъ?

– „А назначаютъ тотъ день у насъ зимніе ловцы, какъ только озеро станетъ, продолжалъ Леонтій Ивановичъ; всѣ сходятся къ большому ватаману, затопятъ свѣчу, выпьютъ винца, пообѣдаютъ, все тѣмъ же порядкомъ, какъ и прежде, и съ того часу ватаманъ большой полный хозяинъ, хоть до полусмерти убьетъ кого: никто до поры до времени не смѣй слова оказать. Пообѣдаютъ и поѣдутъ на озеро. Въ этотъ день они только одну тоню исдѣлаютъ: своего счастья попытать; да и рыбу ту не продаютъ, сами съѣдятъ. Послѣ того уже ватаманъ скажетъ день, въ который скопляться на настоящій ловъ. Соберутся и поѣдутъ. Закинутъ тоню, вынутъ. Большой ватаманъ сказано всему хозяинъ: вынуть тоню, онъ и скажетъ мокряку, за сколько ее рыбакамъ, отдавать; мокрякъ и не смѣетъ ее дешевле опустить.“

– Мокрякъ кто такой? спросилъ я моего разскащика.

– „А мокрякъ изъ нихъ же бываетъ, по очереди, отвѣчалъ онъ. «Нынче одинъ мокрякъ, завтра другой, всѣ бываютъ, окромѣ ватамановъ и рѣльщиковъ; для того, нельзя имъ у себя денегъ держать. Какъ скажетъ ватаманъ мокряку цѣну, тотъ дешевле не можетъ продать, дороже – лучше для всей братіи, – дороже – продавай» А коли рыбаки ватаманской цѣны не дадутъ: мокрякъ ночь ночуй, не дадутъ на другой день – другую: на третій день только съ озера можно эту рыбу свезти. Самъ ватаманъ не можетъ: отъ того что…. ну, да это послѣ. Вотъ какъ мокрякъ продастъ рыбу, деньги возьметъ у рыбаковъ, и пойдетъ къ братіи на другую тоню. Другую тоню, если бываетъ, онъ же продаетъ; сколько тонь закинутъ въ тотъ день – во всѣхъ онъ мокрякъ и всѣ деньги себѣ подъ сохранъ беретъ. Ватаманъ себѣ ни гроша не оставляетъ. Даромъ хоть отдавай всю, пока ватаманомъ, – никто слова сказать не скажетъ, только денегъ брать не можетъ.

– Да какъ же такъ? Ну онъ сойдется съ какимъ нибудь обманщикомъ, будетъ говорить, что даромъ отдаетъ, а съ него будетъ деньги брать? спросилъ я.

– «Этого на братіи сдѣлать нельзя,» убѣдительно сказалъ Леонтій Ивановичь, а почему этого сдѣлать на братіи нельзя, не сталъ онъ и разговаривать объ такомъ, по его мнѣнію, невозможномъ дѣлѣ.

– «Какъ скопится у ловцовъ много денегъ, большой ватаманъ и велитъ расправѣ быть. Скопятся. – Большой ватаманъ сядетъ за столъ, а всѣ ловцы стоятъ. Большой ватаманъ и скажетъ: „У тебя столько-то денегъ!“ Этотъ ловецъ, къ которому тѣ слова были, ему подаетъ деньги. Ватаманъ приметъ и положитъ на столъ. Тамъ у другаго спроситъ, возьметъ и тоже положитъ на столъ. Оберетъ у всѣхъ, кто въ мокрякахъ былъ, и всѣ деньги тѣ на столѣ лежатъ. Ватаманъ при всѣхъ пересчитаетъ деньги. Всѣхъ денегъ къ примѣру двѣсти рублей; изъ этихъ денегъ за кнѣи можно отложить сто что-ль рублей, на церковь Божію столько-то, за прогулы [13]13
  На общіе прогулы, на угощенія у большаго ватамана.


[Закрыть] столько, на водку, если ловъ былъ хорошъ! И никто ему на то ни слова не скажетъ, хоть всѣ деньги пропить велитъ! Отложивъ сколько надо, ватаманъ дѣлитъ всѣмъ ловцамъ: на ловца съ лошадью двѣ части, а на пѣшаго одну, и отдаетъ тѣ деньги кажинному ловцу самъ въ руки, и себѣ оставляетъ равную часть. Такія-то расправы бываютъ во всю зиму до четверга, пятницы, или субботы на масляной. Тогда ватаманъ велитъ быть большой расправѣ. Большая расправа бываетъ такая же, какъ малая, только большой ватамавъ отсчитаетъ на той большой расправѣ деньги, коли остались что, да этого и не бываетъ, за кнѣи, да за снасти, а на водку не откладываетъ, а послѣ скажетъ: „надо на церковь Божію отложить!“ Если хорошъ былъ въ ту зиму ловъ, отложатъ больше: бываетъ рублей пятнадцать, а бываетъ и по рублю, и тѣ деньги отдаютъ попу, на Святой недѣлѣ, на церковь. И на то ему никто не говоритъ ни слова; развѣ какой изъ другаго прихода, такъ скажетъ; „дай мнѣ, ватаманъ, мою часть, не хочу я своей церкви обижать!“ Ватаманъ и отдаетъ ему часть, а тотъ отнесетъ деньги эти въ свою церковь, а спорить не смѣетъ. Какъ только кончится расправа, ватаманъ встанетъ, да и спроситъ: „хотите ли, братцы, на тотъ годъ со мною рыбу ловить?“ Если онъ не хорошо, имъ служилъ, всякъ ему свою правду выскажетъ, разберутъ неводъ, всякъ свою сѣть, кнѣю, снасти продадутъ, деньги раздѣлятъ и разойдутся. Колижъ все было ладно, ловцы ватамана поютъ водкой, а ватаманъ подноситъ всей братіи. Гульба пойдетъ такая, что и Боже мой! На тотъ пиръ никому, кромѣ той братіи, и придти нельзя; развѣ когда большой ватаманъ позоветъ… Пройдетъ масляница, – въ понедѣльникъ на первой недѣлѣ зубы полоскать; да такъ наполощутся, что во вторникъ, кто и въ среду опохмѣляться надо! Кончится гульба, ватаманъ скажетъ: опять выѣзжать. Опять выѣдутъ на озеро и ловятъ пока забереги [14]14
  Забереги т. е. когда вода покажется около береговъ.


[Закрыть] пойдутъ, съ тѣмъ же ватаманомъ, коли хорошо служилъ, – а нѣтъ, такъ съ новымъ, которому обѣщались на зиму. Пойдутъ забереги и разойдутся до зимы, а зимой ужъ приходятъ къ ватаману своему.»

Простившись съ Леонтіемъ Ивановичемъ, я хотѣлъ ѣхать на озеро посмотрѣть ловцовъ на мѣстѣ, да въ субботу былъ Николинъ день, вчера воскресенье; нынче не поѣхали.

– «Заворожка вышла», говорили мнѣ: «такъ, братецъ ты мой, отдѣлаютъ, что на десять цѣлковыхъ во всю недѣлю не наловишь; знамое дѣло: ловца тоня кормитъ, такъ одинъ другова и боится; вотъ и положили ѣхать завтра; всѣ и остались, да и гуляютъ.»

Въ самомъ дѣлѣ, гульба идетъ страшная, человѣкъ болѣе полутораста по улицѣ поютъ пѣсви и ѣздятъ на ловецкихъ лошадяхъ.

9 Декабря. Спасо-Пископецъ.

На канунѣ я нанялъ лошадь съ проводникомъ ловцомъ, который чѣмъ свѣтъ разбудилъ меня, и мы вышли съ нимъ на улицу.

Почти передъ самымъ солнцемъ съѣхались на улицѣ въ Спасо-Пископцѣ три двойника. Каждый двойникъ стоялъ отдѣльно отъ другаго, и я сталъ около одного изъ нихъ, именно того, къ которому принадлежалъ мой провожатый. Большой ватаманъ подъѣхалъ, посмотрѣлъ на всю братію и не спѣша, степенно, спросилъ:

– «Всѣ наши здѣсь?»

Ловцы переглянулись другъ на друга, и тоже не спѣша отвѣтили ему голосовъ въ шесть-семь: «Всѣ!»

– «Ну, съ Богомъ!» сказалъ ватаманъ, снялъ шапку, а за нимъ и вся братія перекрестились нѣсколько разъ на востокъ, сѣли и поѣхали. Большой ватаманъ впереди, малый за нимъ, тамъ два рѣльщика и у каждаго изъ нихъ по пѣхарю, а за ними на четырехъ лошадяхъ ворота съ воротильщиками, на двухъ лошадяхъ съ кругами (толстыми веревками, сложенными въ круги), на шести лошадяхъ невода. Въ одно время съ ними отправились и другіе двойники, въ такомъ же порядкѣ, какъ и первый.

По отъѣздѣ, ловцовъ я съ своимъ товарищемъ пошелъ пить чай и на этотѣ разъ самъ хозяинъ попросилъ меня подождать самоварчика: «изъ кубика-де вода будетъ не такъ-то хороша.»

– Скажи пожалуста, спросилъ я своего проводника за чаемъ, издалека пріѣхали эти ловцы?

– «Да изволишь видѣть, ваше степенство, всѣ поозоры, кто ловцомъ, т. е. кто рыбу ловитъ, а кто рыбакомъ – кто рыбу покупаетъ; только всѣ въ озерѣ, всѣ озеромъ живутъ. А зимніе двойники на этомъ берегу, отъ Юрьева до Ретли [15]15
  Эти сѣленія слѣдующія: Спасъ-Писковгецъ, Лука, Погостъ, гдѣ живутъ крылошане, Самокража, Сидворъ, Козынево, Бабки, Морино, другое Морино, Ракома, Троица, Юрьево, Медвъжья Голова, Розшибъ, Три Отроки, Лѣсья Горка, Милославское (Милеславьсько), Моисѣевица, Егорій, Васильевское, Луканшино, Сдринага, Картово Донецъ, другой Донецъ, Верховье, Хотинъ, Либоѣжа, Гвоздецъ, Липица, Заболотье, Курицкая, Новолокъ, Еровица, Ероново, Ямокъ, Островокъ, Сергова, Завода.


[Закрыть], а надъ всѣми иим Спасо-Пископецъ: сюда всѣ рыбаки скопляются.»

Напившись чаю, мы поѣхали на озеро. Ильмень въ полую воду подходитъ къ самому Спасо-Пископцу, а сильною водою и берега подмываетъ; въ послѣдніе двадцать лѣтъ около Спасо-Пископца отмыло сажень на двадцать. Старики помнятъ берегъ на версту дальше нынѣшняго. Когда вода сойдетъ, – до озера версты двѣ. Зимой нельзя замѣтить, гдѣ начинается озеро: такъ пологи берега.

– А какая вода лучше для ловцовъ, спросилъ я своего спутника, сильная или малая?

– «Какъ можно!» отвѣчалъ онъ: «въ малую воду рыба лучше ловится: рѣки мелѣютъ, рыба и сваливается въ озеро; а въ сильную – вся по рѣкамъ разойдется, да въ рѣкахъ почитай все лѣто и живетъ; для насъ зимнихъ двойниковъ все едино, а для лѣтнихъ гораздо, гораздо хуже.»

Выѣхавъ на озеро, мы взяли нѣсколько на востокъ отъ дороги на Ужинъ и, проѣхавши версты двѣ-три, увидали до восьмисотъ саней съ сѣдоками: на саняхъ, непремѣнно сѣдокъ, хотя бы мальчикъ, или даже дѣвочка.

– Зачѣмъ столько народу собралось? спросилъ я своего проводника.

– «А рыбу покупать у двойниковъ-ловцовъ, отвѣчалъ онъ, это все рыбаки. Сюда пріѣзжаютъ верстъ за пятнадцать, а то и больше.»

Шумъ былъ страшный между рыбаками; но очень немногіе, не болѣе сотни, толковали о дѣлѣ, прочіе же разговаривали кой о чемъ; дѣти играли. Изъ толковавшихъ о дѣлѣ на первомъ планѣ стоялъ мужикъ, съ окладистой бородой, въ новомъ дубленомъ полушубкѣ, сверхъ котораго былъ надѣтъ на распашку тулупъ тоже дубленый.

– «Всѣ двойники на озерѣ?» спросилъ онъ громкимъ, зычнымъ голосомъ.

– Теперь всѣ выѣхали! проговорили нѣкоторые.

– «Ну, слушай!» крикнулъ первый, «отступнова – рыбакамъ на кажинную дугу по гривеннику!»

– Какъ можно по гривеннику! зашумѣли въ толпѣ: теперь ловъ хорошій! Не грѣхъ прибавить! Рубль пять надо дать! Три гривенника!

– «Еще что тамъ врать!» вскрикнулъ опять дубленый тулупъ: «сказано по гривеннику, и будетъ!»

Въ толпѣ еще раздавалось: «Три гривенника! Четвертакъ! Хоть пяти-алтынный бы дать!» но тулупъ сталъ толковать съ своими, т. е. съ дѣловыми.

– «Ну давай разсчетъ дѣлать: сколько рыбаковъ надо оставить», началъ тулупъ: «къ Спасо-Пископскимъ на двухъ по 8, да Егору Степанову 7; на Самокражу Семенову 6, да Ивану Петровичу 8….»

– Къ Петру Семенычу можно прибавить, сказали въ толпѣ.

– Будетъ и шести! заспорили другіе.

– «Будетъ шести!» сказалъ тулупъ: «на Ретлю [16]16
  На всемъ озерѣ десять большихъ ватамановъ-двойниковъ; всѣ они живутъ на западномъ берегу: въ Спасо-Пископцѣ 3, въ Самокражѣ 2, въ Милославьскѣ 2, у Егорья 1, съ Малаго Бору (Борку) и, съ Ретли 1. Еще есть одинъ съ Трехъ-Острововъ, у того въ двойникѣ 8 человѣкъ.


[Закрыть] пять: онъ прошлую недѣлю плохо ловилъ: рыбаки за нимъ даромъ проѣздили!…»

Такимъ образомъ, иногда немного поспоривъ, иногда настаивая, иногда уступая, онъ разсчиталъ на десять двойниковъ 68 человѣкъ рыбаковъ —. Кто на озерѣ останется? спросилъ онъ послѣ разсчета: «отходи!»

Въ сторону отошло человѣкъ до восьмидесяти; сосчитали, бросили жеребій кому отходить; потомъ сосчитали, сколько дугъ осталось, и оставшіеся рыбаки на всякую дугу дали по гривеннику. Съ каждои дугой, т. е. запряженной лошадью долженъ быть кто нибудь, хоть маленькая дѣвочка; въ противномъ случаѣ дуга лишается права на отступной гривенникъ. Я сѣлъ въ сани и поѣхалъ на тоню.

– Скажи пожалуйста, спросилъ я своего проводника: за что же рыбаки платятъ отступнаго всѣмъ, кто пріѣдетъ на озеро?

– «Такой законъ, ваше степенство», отвѣчалъ мнѣ мой проводникъ: «всѣ рыбаки, сколько ни наесть, отъ Юрьева до Ретли, всѣ пріѣзжаютъ; а чтобъ даромъ не ѣздить, получаютъ, значитъ, по гривеннику. Да и всѣмъ даютъ, кто на озерѣ случится: коли хотите, подходите, и вамъ дадутъ», прибавилъ онъ усмѣхаясь.,

– Нѣтъ, за это спасибо, сказалъ я, а скажи пожалуйста: зачѣмъ законъ такой положенъ? Вѣдь ихъ подводъ слишкомъ семьсотъ осталось, по гривеннику выходитъ слишкомъ семьдесятъ рублей, – эти деньги съ ловцовъ же выручаютъ.

– «Безъ этого нельзя», отвѣчалъ онъ: «имъ тоже хлѣбъ надо дать, оттого такой законъ изъ поконъ вѣку и положенъ: мы за этимъ не гонимся! Да и правду сказать: не всегда столько народу и скопляется: другой разъ пріѣдетъ дугъ пятьсотъ, не больше.»

Мнѣ говорилъ мой проводникъ, что онъ за себя поставилъ козака на этотъ день, чтобы ѣхать со мною.

– Сколько ты заплатилъ за день козаку? спросилъ я его.

– «Да заплатилъ дорого: пятнадцать копѣекъ,» отвѣчалъ онъ: «случается дешевле нанимаемъ.»

– Какъ же такъ: ты нанялъ работать за пятнадцать копѣекъ, а тѣ даромъ получаютъ почти по стольку же?

– «Да онъ безъ лошади!»

– Но все же мнѣ кажется, что козаку супротивъ рыбаковъ дали мало.

– «Да козаку-то заплатилъ я одинъ,» говорилъ мнѣ проводникъ, «а рыбакамъ міръ платитъ: оно и легко. Ваше степенство говоришь: съ насъ съ ловцовъ рыбакамъ деньги сходятъ. Слушай: всѣхъ двойниковъ десять, въ кажинномъ двойникѣ тридцать два человѣка; это выходитъ всѣхъ 320 человѣкъ; да съ Трехъ-Острововъ Тарасъ Ивловъ, – у того 8 человѣкъ: имъ и легко платить; а я одинъ отдавай деньги своему козаку!»

Противъ этой логики я спорить не могъ.

– Скажи пожалуйста, спросилъ я, немного помолчавъ: я хочу купить у ловцовъ рыбы?

– «Сперва, когда жеребій трясли», отвѣчалъ онъ, «можно бъ было: недостало бы жеребья – купилъ, а теперь ни за какія деньги тебѣ ловецъ не продастъ: нельзя; всю рыбу продавай рыбакамъ, что по жеребью достались.»

– Ну коли дешево дадутъ?

– «Два дни все-таки не смѣй съ озера свозить, а на третій день вези куда хочешь; только это ужъ плохо: поволочится по льду, лицо и сдастъ; да и прогулъ къ тому жъ!»

– Какъ же рыбаки покупаютъ у ловцовъ, допрашивалъ я проводника: одинъ передъ другимъ цѣну набиваютъ, или столкуются прежде?

– «Какъ можно набивать цѣну!» отвѣчалъ проводникъ: «этакъ въ задоръ войдешь, и не вѣсть что надѣлаешь! Рыбаки тоже покупаютъ рыбу скопомъ: ты говоришь: покупаю, торгую на рубль, я говорю на два, тотъ на три; такъ и дѣлятъ всю рыбу.»

– А если я скажу, что всю рыбу оставляю за собой, сказалъ я, не понимая въ чемъ дѣло: тогда какъ же другіе-то?

– «Да не то», проговорилъ онъ мнѣ съ досадою, видя мою непонятливость: «не то: сколько у кого капиталу, тотъ противъ капиталу и беретъ часть.»

– А если я скажу, что у меня капиталу сто тысячъ, а у меня ихъ нѣтъ?

– «Міръ не обманешь!» отвѣчалъ онъ мнѣ, и я не сталъ больше на это возражать.

Проѣхавши версты полторы-двѣ по озеру, мы увидѣли ловцовъ, которые, вынувши одну тоню, ѣхали на другую.

– Отчего у большаго ватамана лошадь-то хуже всѣхъ? спросилъ я у проводника.

– «Такъ случилось», отвѣчалъ онъ мнѣ: «эта лошадь не ватаманская; ватаманская вонъ подъ кругами.»

– Отъ чего же онъ на своей лошади не ѣздитъ?

– «Случается ѣздитъ и на своей, когда очередь достанется», отвѣчалъ онъ: «лошадей запрягаютъ по очереди; ватаманъ свою лошадь отдаетъ на братію, для того, что для лошади работа не ровна – запасъ тяжело возить, рѣльщика легче.»

– А если лошадь пропадетъ?

– «Случается падетъ, или въ щель [17]17
  Въ большіе морозы на Ильменѣ озеръ ледъ трескается во всю длину или ширину отъ берега до берега, и даетъ щели, въ оттепель ледъ сдвигается и, разумѣется, сходится не по прежнему, а находитъ одна льдина на другую, и образуетъ гряду, которую на дорогахъ пробиваютъ. Щели ловцы тоже считаютъ своею обязанностію на дорогѣ задѣлывать, что очень не трудно: отколятъ льдину и подвинутъ къ трещинъ.


[Закрыть] угодитъ: міромъ съ добычи покупаютъ.»

Калякая съ своимъ товарищемъ, мы проѣхали за ловцами, ѣхавшими въ прежнемъ порядкѣ, еще версты полторы или двѣ; потомъ большой ватаманъ взялъ нѣсколько вправо, а малый влѣво, каждый съ своимъ неводомъ, рѣльщиками, пехарями и проч. Когда ватаманы разъѣхались на полверсты или немного менѣе, большой ватаманъ показалъ мѣсто сливаломъ – такъ, съ сѣткой лопата, какъ мнѣ еще прежде объяснили.

– «Становись здѣсь!» сказалъ ватаманъ.

– «Значить, нашелъ мѣсто, гдѣ задорку быть, т. е. поддавкѣ», вполголоса проговорилъ мнѣ мой провожатый: «сейчасъ пехаря… ишь какъ пхутъ пехаря пешнями!»