Текст книги "Костя и волшебная ваза (СИ)"

Автор книги: Павел Рассказников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

  Когда я собираюсь уже уходить, атаман говорит:

  – Ладно, человек, поможем мы тебе. Тут нам ловить нечего – последнего врага – как видишь – уже извели. А там – судя по твоим словам – нас ждут битвы, слава, сражения. Девушки. Будут так девушки?

  – Я не знаю, – честно говорю я, – это же инопланетяне.

  – Да какая разница, – отвечает атаман. – Говори куда идти.

  По моему коридору вышагивают стройным рядом гномы. Они похожи на садовых гномиков, но садовые гномы ходить не могут. А ещё у них не такой хищный взгляд. Я наблюдаю за множеством красных колпачков мелькающих тут и там и прижимаюсь спиной к стене так сильно, что у меня начинает болеть ключица. Когда через пять минут в «Колонизации» скрывается последний гном, то я слышу радостное восклицание Петра:

  – Спасибо! Уж теперь-то мы их!

  Звуки боя проносятся по всему коридору и отскакивают от стен и потолка. Толпа гномиков, радостно улюлюкая, приближается к вооружённым марсианам. Из под их ног клубится холодная и красная марсианская пыль. В свете тусклого мелкого солнца сверкают мечи и кинжалы. Раскалённые зелёные залпы выкашивают один ряд за другим, но гномы всё ближе и ближе – их слишком много.

  – Мда уж! – разочарованно говорит Пётр Первый на чёрном вороном коне, когда случается ближний бой. – Победа, конечно, за нами, но вот потери меня как-то смущают. Это тебе не шведы. Тут оружие другое надо – более чудное и необычное. Как у этих зелёных дъяволят, например. Достань мне такое!

  Я говорю, что пускай гномы снимут оружие с трупов и используют уже его. Как военные трофей. Но император не согласен:

  – Его слишком мало. На всех не хватит. Да и это всего-лишь разведчики. Настоящие армии у них там – дальше – за горами. Я видел там чудные города, накрытые гигантскими бокалами и невиданные корабли, бороздящие воздух, как океан. Я не могу выступать в военный поход против такого противника с неподготовленной армией.

  Так он мне говорит и я начинаю решать этот вопрос. Быстро же я втянулся.

  На картине «Индейцы в НЛО» – как из названия понятно – индейцы разбили лагерь в упавшем космическом корабле. Тут они разделывают шкуры, курят трубки мира и просто живут. Вождь – смуглый человек со старым лицом и костяным кинжалом на шее – смотрит прямо на меня. За его спиной виднеется «Оружейная комната кномлоков».

  – Мне нужно то, что в той комнате, – говорю я. Он долго молчит и, наконец, качает своей дряхлой, но в то же время сильной, головой:

  – C чего бы Мудрому Волку отдавать что-то чужаку. А тем более – за просто так.

  Намёк ясен как день.

  – Я сейчас вам такое принесу – пальчики оближешь.

  С кухни я приношу американский яблочный пирог с корицей. Он уже остыл, но всё ещё очень вкусно пахнет. У меня опять скручивает желудок. Кажется, что туда залили лаву.

  – Это еда, – говорю я, – и очень вкусная. Редкий вид – деликатес. Попробуйте.

  Вождь отрезает кусочек своим костяным ножом и осторожно пробует. Некоторое время его лицо ничего не выражает, но затем его глаза расширяются. Я воспринимаю это, как хороший знак. Наконец он говорит:

  – Вкусный дар и достойный награды. Мудрый Волк принял решение, чужак: ты можешь забрать то, что лежит в той комнате.

  Теперь у гномиков есть оружие и посерьёзнее. Но только возникает ещё одна проблема:

  – Оно слишком большое для них, – говорит Пётр, рассматривая в руках плазменный дезинтегратор кномлоков. – Что для нас – людей – гаубицы или пушки.

  – Вы просили оружие – я достал оружие.

  Затем он говорит:

  – Вот как всё будет! Раз оно, что для нас пушки, то и пусть эти странные создания – гномики – используют их как пушки. По одному экземпляру на три человека.

  Я уже собираюсь идти на кухню и чем-нибудь перекусить, но Пётр снова вмешивается:

  – Теперь еда. Ни одной войны без неё не выигрывалось, а вот проигрывались – кучей. Ищи!

  Приказной тон меня уже бесит. То, чем я занимаюсь напоминает искажённые до невозможности рыночные отношения.

  А ещё я думаю, что тот бластер кномлоков следовало бы оставить себе, а не отдавать всё подряд в ту картину. Я мог бы его продать на какой нибудь интернет-платформе и заработать много денег...Кажется, во мне просыпается «деловая жилка».

  Повар мне отвечал:

  – И что мне теперь – всю армию прикажешь кормить?

  – И прикажу. Ты мне вообще должен – забыл? Я из-за тебя чуть в тюрьму не сел.

  Он виновато смотрит и отвечает:

  – Я отдал тебе пирог.

  – В тюрьме бы он мне очень пригодился, – говорю ему я.

  Так Марсианская компания Петра I обзаводится провиантом.

  К утру гномы разбивают марсианский корпус и берут в осаду их космопорт. Множество космических кораблей захвачено в плен, так и не успев взлететь. Гномы – поразительные мастера и мигом во всём разбираются – во всех этих кнопочках, рычажках и педальках.

  Вы знал, что красный рычаг отвечает за подачу топлива?

  А зелёный – за набор высоты?

  А знали ли вы, что если нажать на вон ту чёрную кнопку с марсианским иероглифом – он похож на прицел, – то лазерный луч испепелит один вражеский эсминец?

  Лично я – нет.

  5. БУНТЫ И ПОСЛЕДСТВИЯ.

  Всем этим я занимаюсь всю ночь воскресенья и поэтому в понедельник я клюю носом на первой паре. Я бы мог никуда не идти и остаться спать дома, но по графике у меня очень нехорошая выходит история.

  Преподаватель сидит за своим столом и читает учебник. В который раз он уже говорит, что графика – это самый древний вид изобразительного искусства.

  Он переключает слайд и на доске высвечивается: "Станковая графика – вид искусства, у которого воспроизведения:

  – самостоятельно по назначению форм.

  – не включены в ансамбли книги или альбома

  – не входят в контекст улицы или общественного интерьера

  – не имеют прикладного значения".

  Слайд переворачивается и появляется новый. Этот ещё более непонятный, чем прежде. Я делаю вид, что старательно всё конспектирую, но на самом деле я смотрю в окно – там машины – и жду окончания этого бреда. Должно быть кому-то очень и очень хорошо платят, чтобы делать учебники такими непонятными и «канцелярным». Людям нужно научиться проще выражать свои мысли.

  Слайд переворачивается в очередной раз и я тихо стучу ручкой по парте. Стекло – оно как зеркало – оттуда на меня смотрит чудовищно бледная и сонная рожа.

  Мои одногруппники тоже ведут конспекты. Кто-то наводит телефоны на доску. Вот они – любители скучной жизни. Когда наступает перемена, то все они тут же принимаются за обсуждение своего зауряднейшего бытия.

  – Я вот машину недавно купил. У неё правда фара одна плохо работает.

  – Я на обед возьму котлету. А ты?

  – Вчера думала, как бы с курсовой побыстрее определиться. Ты вот какую тему выберешь?

  – Ты фильмы какие любишь смотреть?

  – Дома ремонт затеяли...

  Именно так и ведут себя 98% населения земного шара. Лишь 2% из них – незаурядные личности с весёлой и необычной жизнью. Поэтому я не общаюсь со своими одногруппниками – чужое нытьё можно послушать в больнице, автобусе или где-нибудь ещё.

  Из-за проклятой вазы, оживляющей картины, я жутко не высыпаюсь. Но именно благодаря ей я и вхожу в эти 2%.

  Пока одна пара сменяет другую у меня возникает бизнес план. Я могу добывать из картин что-нибудь полезное и продавать это всё в интернете. Или на той же самой барахолке.

  Кстати о ней...

  После пар я снова тут. Хочется потолковать с этим самым парнишкой, да только того нигде нет. Я целый час хожу между стоек и кабинок, уставленных чем только можно, и вглядываюсь в лица. Два раза мне чудится, что вот он. Но каждый раз это чувство обманчиво. Его нигде нет – и даже возле прежней стойки. Теперь там какая-то старушенция торгует такими же старыми помидорами в банке.

  – Извините, вы парня такого не знаете: с ёжиком на голове и белой футболке? Он ещё под кавказца косит. Он вчера тут гигантским чайником торговал.

  Старушенция смотрит на меня, как на последнего идиота и крутит пальцем у виска, а я иду домой. Теперь я его точно нигде не найду. Возможно надо было делать это раньше, да только кто знал?

  Картины оживают обычно между 22-00 и 00-00.

  Сегодня это случается в 23-34.

  Колонизация Марса почти закончена. Осталось взять лишь несколько городов и планета будет частью империи. Пётр проводит «гномий смотр». Все гномы выстроены в ряд и демонстрируют чудеса выдержки и дисциплины. И даже – их атаман.

  Я хмыкаю и иду дальше.

  Повар всё так же занят десертами. Иногда он просит меня «одолжить» ему пару-другую продуктов для очередного своего шедевра. Я приношу разрыхлитель и иду дальше.

  На индейцев совершили нападение ковбои. Если бы они знал о том, что мне отдают, то смогли бы запросто отбиться. Но НЛО ушло под базу для одной бандитской группировки Дикого запада. Те оглядывают меня свирепым взглядом. Один из них достаёт револьвер и теперь дверь в кладовке имеет три ровные дырочки.

  Я не имею ни одной, чему очень и очень рад. Так – эту картину чем-нибудь застелить.

  Я не знаю, что думают по-поводу выстрелов мои соседи, но они явно не обрадованы этим всем. Сейчас у меня в коридоре пахнет древним дымным порохом XIX века, за который какой-нибудь музей отдал бы мне целое состояние.

  На следующее утро в моём коридоре опять лежат мёртвые тела. Эти выполнены по особой технике красочных мазков. На этот раз их трое и все – индейцы. Среди них видится лик Мудрого Волка. И поэтому я опять жду следующей ночи, чтобы вновь отправиться на пустырь. Всё это время я думаю лишь о том, что если ко мне придёт участковый по-поводу вчерашних выстрелов – если его кто-то вызвал, – то объясниться будет ой как не просто.

  Я всегда хотел, чтобы моя жизнь была похожа на что-то необычное и теперь она как раз такая. Моя жизнь напоминает жизнь сторожа из фильма «Ночь в музее», а это – согласитесь – весьма необычно.

  Вот только необычно – не значит весело и я начинаю это осознавать. За всё необычное в нашем мире нужно расплачиваться. Я расплачиваюсь нервами, угрозой жизнью и здоровью, а так же возможным лишением свободы и жуткой бессоницей. В зеркале ванны моё лицо напоминает лик панды. Если так пойдёт и дальше, то скорая деменция мне обеспечена...

  Всё это доходит до меня, когда пальцы в очередной раз сжимают черенок от лопаты и я смотрю на дно новой ямы. Впору тут устанавливать кладбищенскую ограду.

  Где-то вдалеке лает собака. Я тоже начинаю лаять – это успокаивает нервы.

  Гав. Гав. Гав.

  Собака начинает со мной перелаиваться. Я же – не отстаю. Интересно, что значит для неё мои гавканья?

  Главное делать это тихо – чтобы никто не услышал.

  Ваза может оживлять картины.

  Но ещё она может оживлять и скульптуры. Это я узнаю на четвёртый день, когда захожу на шум в зал скульптур (а, по-совместительству, – гостиную). В паре миллиметров от моей шеи захлопывается гипсовая клешня.

  – Вышел! Я же не одета!!!

  Венера Милосская всячески прикрывается всем, чем только можно и визжит как резанная.

  – Истеричка! – кричу я.

  Я выскакиваю и тут же захлопываю за собой дверь. Если бы клешня схлопнулась на 3 мм ближе, то я бы истёк кровью и умер в течении 15 или 20 секунд. Теперь по-вечерам мне нельзя заходить в собственную гостиную: вот до чего я докатился.

  Дни шагают как солдаты в строю, а картины и скульптуры изводят меня всё сильней.

  Повар требует еды.

  Пётр требует всего.

  А золотое копытце требует отдать долг. Несколько дней назад я взял у него в кредит кучу драгоценных камней под 100% дневных. Сумма успела набежать немаленькая. Я думал, что их я смогу продать за кругленькую сумму в ближайшем ломбарде.

  Оказывается, что драгоценности, которые на вид такие, будто их нарисовал экспрессионист, не считаются за драгоценности вовсе.

  Если я пытаюсь использовать бластеры пришельцев или любые другие добытые из картин вещи сам у – себя в коридоре, – то ничего не происходит. Персонажи же других картин могут ими пользоваться сколько душе угодно. Так весь мой бизнес-план идёт боком. От такой несправедливости на лицо наползает «выражение вселенской боли» и мне хочется выть. И я вою.

  Когда я пытаюсь обнулить кредит и вернуть всё, как было, то «Деловое серебряное копытце» в пиджаке от армани говорит мне, что я должен ему вдвое больше.

  – У тебя со мной контракт. Договор. Помнишь?

  Я смотрю на дорогие швейцарские часы, которые обвиты над каждым копытом и молчу. Они сверкают огромными деньгами.

  – Если не вернёшь, то вот эти ребятки с тобой по-другому говорить будут, – говорит копытце. Двое амбалов рядом противно ухмыляются.

  Не могут оживать те картины, которые нарисовал ты сам. Это правило я вывожу эмпирически, когда вешаю на свободные места свои собственные картины. Одна из них называется «Долг для серебряного копытца», а другая – «Женщина на ночь». И когда наступает следующая ночь, то не оживает ни та, ни другая.

  Каждый вечер в моей гостиной оживают картины. И в их числе «Кулинария с непорочными прешельками». А ещё «Бордель на перекрёстке». Каждый вечер их персонажи зазывают меня с собой, но я отказываюсь, потому-что они – страшные как смерть.

  Этой же ночью двое амбалов вылезают из картины, затаскивают меня на кухню и начинают меня избивать.

  – Я вам всё верну, честно, обещаю! Завтра, завтра!!.

  Или я тихо говорю, или моя челюсть меня больше не слушается, но мои слова остаются не услышанными. Меня бьют до тех пор, пока я не теряю сознания.

  На другой день я не иду в институт. Ноги несут меня в ближайший травмпункт и я очень рад, что хотя бы они сейчас целые. Рёбра в груди пульсируют болью при каждом шаге и очень больно дышать. А ещё мне – кажется – отбили почки. Лицо теперь напоминает огромную синюю тень. Так себя чувствуют те, кого сбил КАМАЗ.

  Или те, кто вовремя не вернул кредит...

  В пыльной, заполненной людьми, «ожидальне» я жду два часа. Всё это время мой взгляд тупо ползает по полу и я отрубаюсь, а прихожу в себя, когда моё плечо трясёт чья-то рука. Подняв взгляд я понимаю, что пришла моя очередь.

  Седой врач в смешной белой шапочке, говорит, что у меня много ушибов, как будто-бы я с кем-то подрался.

  – По крайней мере у вас нет переломов, – говорит он. – Если будете хорошо отдыхать, что через недели две как огурчик будете (ага – солёный и закатанный в банку огурчик). И где вас только так угораздило?

  – С лестницы упал.

  Он мне не верит.

  – По правилам я обязан сообщить в полицию.

  – Мы не в Америке, – говорю с раздражением в голосе я. – Вы никому ничего не должны. У меня не пулевые раны, а обычные синяки и ушибы – я с лестницы упал. И попробуйте доказать обратное.

  На улице, засунув руки в карманы, я нащупываю листок. Я достаю его и разворачиваю. Кривыми буквами выложена надпись:

  «Не вернёшь завтра – убьём!».

  Подписи нету, но и так всё понятно. И поэтому дома я первым делом срываю с гвоздя «Деловое серебряное копытце» и ломаю картину об колено. Жалко. Когда-то я отдал за эту картину 3000 рублей.

  Но жизнь дороже.

  Вот только вечером вспыхивает первый бунт.

  Первым пропажу соседа замечает «Департамент свиней». Три свиньи в таких же пиджаках, как и у бывшего соседа, – Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф – хором вопрошают:

  – Где копытце?!

  Я отвечаю, что картина сломалась. Я говорю, что отнёс её в ремонт.

  – Ремонт для картины? Это тебе не обувь, парень! – строго говорит тюльпан – бунтовщик.

  – Я не перед кем не обязан отчитываться.

  – Ты сломал её! – восклицает кто-то писклявый.

  Я вспыхиваю как авиационная горючка.

  – Да!!! – кричу я. – Да, я его сломал! Он меня чуть не убил! Да вы и сами вчера всё видели! Кто из вас за меня заступился, пока меня хреначили те дуболомы? А?! Кто?!

  Все молчат.

  – И поэтому я вынужден был! Вынужден – понимаете?! Меня бы убили.

  Картины слушают меня, молчат, а потом Повар – тот самый Повар, которому я всегда помогал с едой, – говорит:

  – Он и нас утром сломает. Как только мы заснём. Вы что, не видите: он опасный маньяк!!

  Картины слушают его и наполняются гневом и яростью. По обезумевшему коридору разносятся угрозы, проклятья и оскорбления:

  – Выродок!..

  – Маньяк!..

  – Сгори в аду!..

  Тогда я иду на кухню и с силой хлопаю дверью.

  – Выходи! – кричат картины. – Выйди к нам, убивец!!

  Я не выхожу и они начинают хлопать рамами и стучать по стенам. Многие напевают: «Will we rock you».

  У меня кружится голова. Ноги трясутся и ходят ходуном.

  Топ-топ-хлоп. Топ-топ-хлоп.

  Это я должен злиться, а не они! Я!!!

  Топ-топ-хлоп. Топ-топ-хлоп. Самые разные пищащие, звенящие, пьянющие и фыркающие голоса напевают: Will wr rock you у меня в коридоре. Они желают мне месте. В качестве жеста солидарности их поддерживают и скульптуры из комнаты.

  – Выходи! Выходи! Выходи!..

  Ходуном ходят стены, пол дрожит, стучит посуда. Кажется, что началось небольшое землетрясение.

  Если я сожгу все картины, то вновь стану 98% заурядным обывателем.

  Ко всей этой какафонии ада примешивается и стук батарей. Это уже соседи. Значит, что плохо дело. Должно быть колотит тот самый нездоровый на голову самбист, про которого я уже упомянул ранее.

  Я выбегаю в коридор и картины замолкают. Они гневно сверлят меня взглядами. Их ярость передаётся и мне. Мне необходимо их успокоить. И как можно раньше.

  Из всех них в этой моральной экзекуции не участвует только Пётр и гномы. Они заняты колонизацией Марса. Их полотно пустует. Сзади – за скалой – слышны взрывы и грохот, а спереди утыкано в землю множество флагштоков с цветами флага Российской империи века так XVIII. Белый – чёрный – жёлтый.

  – Извините, – говорю я. – Да, сломал её, я сломал ту картину, но я её верну. У меня есть волшебное средство, понимаете? Оно может вернуть сломанную картину.

  В этот бред не поверил бы и нашырявшийся наркоман. Но картины в этот бред верят. Они хотят мне сказать что-то ещё, но в этот момент сотрясается входная дверь. Мгновенно наступает тишина.

  Глаз прилипает к глазку. В темноте подъезда вырисовываются огромные очертания. Затем в дверь стучат уже более настойчиво.

  – Сосед, слышишь?!

  Я слышу, но я молчу.

  – Замолчали там все я смотрю. Зассали значит, да? Вы там слышите меня?

  Молчу. Дверь опасно содрогается.

  – Я ведь вижу свет колеблется. Слышишь ты меня, вот и слушай: если ещё хоть шумок – хоть шумочек отсюда донесётся, то всё. Нос сломаю – ты понял?!

  Я киваю. Он уходит.

  Окидываю взглядом замершие картины и мысленно усмехаюсь. Всё-таки зассали. Теперь мне нужно быть осторожным. Картины так и не оживают и поэтому инстинкты несут меня к мягкой измятой кровати на кухне. Сон приходит под танковый ход холодильника «Бирюса».

  Осторожным быть очень и очень трудно, а особенно – в моём положении. На другую ночь картины замечают отсутствие собрата вновь.

  – Она всё ещё в ремонте. Картину я пока не успел забрать, но очень скоро она будет вместе с вами, – говорю я и мне не верят.

  Случается второй бунт.

  Стены сотрясаются и сегодня. Will we rock you звучит опять. И на этот раз гораздо громче, чем вчера. На этот раз will we rock you звучит до самого утра. Сегодня воскресенье. А в понедельник мне и правда ломают нос. Видимо самбисты не умеют обманывать.

  Я стою над раковиной и наблюдаю, как красный вялый поток смешивается с бурным потоком из крана. Сильный поток уводит слабый на пропость – на дно слива – против его воли. В жизни происходит всё точно так же.

  Я могу в любой момент взять молоток и раскрошить это дурацукю вазу на миллионы и миллиарды мелких осколков. Тогда все картины в этом доме умрут. Все статуи больше никогда не смогут шевельнуться.

  Всё их существование находится только в моих руках.

  Но если я это сделаю, то опять стану обычным. Опять стану 98%.

  Но если я этого не сделаю, то, возможно, скоро умру. Человеческое тело не рассчитано на то, чтобы так часто получать по голове. Рано или поздно какой-нибудь важный сосудик может не выдержать и тогда придёт вечная тьма.

  Что для меня важнее: необычная, но короткая жизнь или долгая, но скучная?

  Если бы меня спросили об этом месяц назад, но я не задумываясь бы ответил на этот лёгкий вопрос. Я спрашиваю себя сейчас и ответа нет.

  Сейчас я живу настолько необычной жизнью, что не попадаю даже в эти самые 2%. Я вообще сомневаюсь, что есть такое число, которым можно её охарактеризовать. Вот только улыбки на моём лице вы не встретите.

  Картины больше не бунтуют. На другой вечер они смотрят на меня лукавыми глазами – людскими, рыбьими и фасеточными – и загадочно перешёптываются. Мне удаётся расслышать: «Скоро. Готовьтесь». Дыхание перехватывает и я спешу скорее на кухню. В коридоре мне находится теперь – судя по всему – опасно.

  Но проходит ещё несколько дней и они бездействуют.

  А через три дня меня кусает собака.

  Ну как собака... Скорее её голова, пришитая к телу кролика...

  Я сижу на кухне и смотрю «Кладбище домашних животных 2» на своём ноутбуке. За окном темно как в пещере. В соседнем здании горят лишь редкие окна. Звёзд отсюда ты не увидишь – это город. На экране – та самая сцена с ожившим псом и вдруг мне в икру что-то вцепляется. Хватка у этого «чего-то» – железная.

  А ещё оно рычит и явно недовольно.

  Раздаётся визг. Ожившее чучело принимает 15 ударов кухонным ножом и только тогда, скуля, убегает обратно – в свою кладовку.

  Теперь ваза добралась и до чучел!

  Первым делом я нахожу гвозди и доски и заколачиваю дверь кладовки. Картины необычно молчаливы сегодня. Когда работа закончена, то по батарее вновь разносится стук. Видимо завтра мне опять будут ломать нос.

  Я не знаю – замешаны ли в этом другие картины, но из моей икроножной мышцы – из множественной колотой раны – хлещет горячая кровь. В ванной из моего рта вырывается сдавленный хохот. Из глаз льются слёзы, а в груди не хватает воздуха. Она сотрясается как холодильник «Бирюса», а рёбра болят как черти. Трясущиеся руки накладывают слой за слоем на рану. Ткань мгновенно окрашивается в цвет гемоглобина.

  И я всё продолжаю хохотать и хохотать.

  Быть покусанным в такой момент!

  6. БЕЗРАДОСТНЫЙ ФИНАЛ.

  На другой день мне не ломают нос, но нога жутко хромает. Теперь я полностью напоминаю себе ожившего мертвеца из фильмов Ромеро. Такое же бледное и хищное лицо, такая же рваная плоть...

  На этот раз из коридора всё же доносится грохот. Когда это происходит, то на часах 22-56, а за окном снова темно.

  Я вздрагиваю. Моя первая мысль: «Сосед всё же пришёл убивать!».

  В коридоре я вновь оказываюсь с молотком в руках – как и в свой первый раз.

  Рамы дёргаются и шатаются как пьяные и того гляди – сорвутся. Мне что-то прилетает в лицо и я на секунде отключаюсь. Когда сознание возвращается, то я пытаюсь осмотреть всё вокруг. Это «всё вокруг» кружится как карусель, а перед глазами сверкают яркие пятна. Отовсюду доносится жуткий грохот, но звук долетает до меня как через поролон.

  Наконец я понимаю, что происходит. В ту же секунду ноги сами поднимают меня и несут в ближайшую комнату, а руки уже запирают за собой дверь.

  Картины хотят меня убить! Они лезут из своих чёртовых рам! Я думаю, что лучше бы всё-таки это был сосед.

  Дверь начинает сотрясаться.

  – Лжец! Лжец! Лжец!

  – Где Серебряное копытце?!

  – Он убил его, убил и спрятал, а нас держит за дураков!

  – Да, он и нас убьёт!

  Токсичные голоса сотрясают всё вокруг. Руки и копыта ломают дверь. Слышно, как отчаянно пытаются выломать дверь кладовки изнутри.

  В комнате я уворачиваюсь от клешни – лишь чудом – и бью её молотком. Куски гипса сыпятся на пол.

  – Ай! Убийца, лжец!!! – кричит Венера и вторая клешня в этот момент летит прямо в шею. На подлёте разбивается и она.

  Справа что-то бурчит бюст Ктулху. Его постамент маленькими прыжками становится всё ближе и ближе. Ближе и ближе. Щупальца при этом колышатся как на сильном ветру.

  – Выйди сюда трус, выходи!!!

  Доски возле замка скрипят и вот вот сдадут позиции.

  Я уворачиваюсь от выпада рапирой «Необычного Гарри-Поттера» и оказываюсь на полу. В голове всё идёт кругом, а грудную клетку перехватило как тисками. Я отползаю назад и упираюсь спиной во что-то твёрдое. Когда я поднимаю разбитую голову, то вижу гигантский красный чайник с белыми вкрапинами. Если верить его странному ценнику, то он размером с семилетнего ребёнка и выполнен из фарфора.

  Моя рука сжимает до боли молоток.

  Если я разобью вазу, то я больше не буду считаться особенным человеком. У меня больше не будет никакой изюминки. Моя жизнь будет такая же обычная, как и у многих других людей. Как и у моих одногруппников.

  Первый выстрел закладывает уши и проделывает дыру в доске над замком. Второй сносит уже и его...

  Но если я не разобью её, то через 5 секунд буду уже мёртв.

  Самая разномастная толпа – дикая и орущая – устремляется потоком ко мне. С каждой миллисекундой они всё ближе и ближе. Время будто замедляется.

  0,5 секунд.

  1 секунда.

  2 секунды.

  Что для меня важнее: скучная жизнь, но долгая или короткая, но необычная?

  3 секунды.

  В самом первом ряду, расталкивая остальных, идёт жирный шеф-повар десертов. Его масляные пальцы до белизны сжимают гнутую поварёшку.

  За ним заготовил для удара саблю Тюльпан-бунтовщик.

  Даже похотливые уродливые марсианки тут. Они размахивают щупальцами и делаются всё ближе и ближе...

  4 секунды.

  Здесь нет только Петра Первого и гномов. Они заняты колонизацией Марса. А ещё здесь нет «Меховой ванны», ведь ванны не умеют ходить.

  5 секунд.

  Молоток взлетает и проделывает полудугу. Слышится звон разбитого стекла. Фарфора – как было написано на том странном ценнике. В ту же самую секунду всё исчезает. Скульптуры разлетаются во взрыве осколков. С криками и воплями тают на глазах марсианки и толстый Повар. В коридоре что-то гулко валится и валится на пол. Скорее всего – это падают разломанные картины.

  В ту же секунду наступает наконец долгожданная тишина.

  Я лежу на спине, вслушиваюсь в неё и привожу в порядок дыхание.

  Не всё обычное плохо и не всё необычное – хорошо. Этот урок достался мне ценой миллиардов нервных клеток, множеством травм и чуть не отнятой, но укороченной лет на 10 жизни.

  Я лежу на спине и слушаю как громко – как молот – в груди бьётся моё постаревшее на 10 лет сердце. Затем кто-то стучится в мою входную дверь.