355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Павел Мельников-Печерский » Счисление раскольников » Текст книги (страница 1)
Счисление раскольников
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 22:28

Текст книги "Счисление раскольников"


Автор книги: Павел Мельников-Печерский


Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)


I

В прошедшем столетии, в продолжение шестидесяти пяти лет, правительство ежегодно производило гласное, открытое счисление раскольников. Цель его была исключительно фискальная, податная. Петр I установил это счисление с целью обложения раскольников подушною податью и притом двойною против православных. Установленное в 1715-16 годах, оно продолжалось до 20-го июля 1782 г., когда сбор двойного оклада с раскольников был навсегда отменен Екатериною II.

Счисление раскольников производилось чиновниками местной администрации. Они представляли именные ведомости в центральное управление, находившееся в Москве. Сначала, пока счисление находилось в ведомстве святейшего синода, это управление находилось при духовной инквизиции, а потом, когда счисление перешло в ведомство правительствующего сената, управление сосредоточено было в особо учрежденной раскольнической конторе. Именные ведомости поверялись, и счет раскольников по возможности контролировался, но действительная численность разномыслящих с господствующею церковью в точности все-таки не была известна. Цифры «духовной инквизиции» и «раскольнической конторы» были гораздо ниже цифры действительной, что видно из множества правительственных распоряжений прошлого столетия об отыскании «потаенных раскольников» и обложении их двойным окладом.

Перепись раскольников введена Петром I при следующих обстоятельствах. До него и при нем подати и ратные люди сбираемы были с тяглых дворов; таким образом повинности падали не на лица, а на землю, дома, промыслы, угодья и т. п. Система по нынешним экономическим воззрениям правильная и справедливая, но в тогдашнее время внутреннего неустройства крайне невыгодная для государства. Войны, бунты, голодные года, чума, продолжавшиеся чрез все почти XVII столетие, во многих местностях совершенно обезлюдили тяглые дворы. Оставшиеся в селах и деревнях тяглые люди должны были платить и за себя и за убылых. Правда, им предоставляемо было пользование оставшимися впусте, за уходом односельцев, землями, но сил недоставало обрабатывать их. Сельские люди стали "разбегаться в рознь", другие во множестве закладывались кабалой за патриарха, за архиереев, за монастыри, за бояр и за других знатных и сильных людей, во владении которых крестьянину было жить несравненно легче. Иные записывались в казаки, в стрельцы, в пушкари, в монастырские служители, ибо этих чинов люди были избавлены от платежа податей. Казна от этого много теряла.

А деньги Петру были крайне нужны на ведение тяжелой, изнурительной войны со шведами. Для увеличения средств к ее ведению, он прибегал к средствам чрезвычайным: установлял новые налоги, собирал с церковных колоколен для литья пушек колокола, и пр. В то же время он заботился и об установлении такой податной системы, которая бы доставляла больше государственного дохода с возможно меньшими расходами на его взимание. Для того он велел произвесть общую народную перепись (ревизию) и обложить народ подушною податью.

Указ о производстве первой ревизии состоялся 26-го ноября 1718 года, но еще до этого времени Петр принимал частные (то есть местные или сословные) меры для производства народных переписей, с целью обложения людей подушною податью. Так, например, в 1710 году он велел переписать всех дворян, с тем чтобы негодных к военной службе обложить подушным окладом. Счисление раскольников и обложение их двойным окладом в 1716 году принадлежит к числу таких же мер. Оно последовало вот по какому поводу.

В 1714 году в Киевской губернии действовала комиссия для производства частной народной переписи. Тамошний губернатор, князь Голицын, представил государю "пункты о беглых из великороссийских губерний раскольниках, что поселились в Стародубье, подле литовской границы". "Велено, писал он к государю, беглых великороссийской породы всех людей из малороссийских городов вывозить в великорусские. В Стародубском уезде поселены слободы великороссийского народа раскольники, и комиссар пишет, что в оные слободы ехать опасно, дабы не разбежались заграницу". Февраля 18-го 1715 г. Петр написал на этом докладе князя Голицына следующее: "обложить в оклад".[1]Note1
  «Полное Собрание Законов Российской империи», V, N 2889.


[Закрыть]

Перепись произведена, оклад положен, но не двойной, а обыкновенный. За исключением немногих отшедших за рубеж, раскольники остались в Стародубье.

Чрез год после того, именно 8-го февраля 1716 г., Петр велел переписать раскольников обоего пола по всему государству. Деньги ему тогда были чрезвычайно нужны, и потому он обложил их двойным окладом, полагая, что из мест, удаленных от границ, раскольники не станут бегать в чужие края, в чем однако ошибся.

Оклад назначен был вдвое против платимого купцами и крестьянами. Женщины платили в половину против мужчин. Стародубские раскольники, как жившие у рубежа, оставлены были при платеже обыкновенного оклада.[2]Note2
  Там же, V, N 2991.


[Закрыть]

Февраля 18-го того же года велено переписать для обложения двойным окладом раскольничьих монахов и монахинь.[3]Note3
  Там же, V, N 2996.


[Закрыть]

Хотя в указе 1716 года раскольники и приглашались записываться в перепись "без всякого сомнения", но они неохотно являлись к производившим перепись. Несмотря на строгие меры правительства, значительная часть их избегала счисления и обложения окладом.

В 1721 году издан "Духовный регламент". В нем, между прочим, было сказано: "Полезно есть иметь в коллегиуме (то есть святейшем синоде) ведение, сколько во всех епархиях обретается раскольщиков, сия бо ко многим рассуждения требующим случаям помощно есть".[4]Note4
  «Духовный регламент», изд. 1856 г., стр. 75.


[Закрыть]

Учрежденный в том же году святейший синод признал для себя полезным иметь в своем ведении и двойной оклад, взимаемый с раскольников. Одним из первых действий было ходатайство о предоставлении в его ведение как счисления раскольников, так и сбора с них двойного оклада. Ходатайство свое синод основывал на приведенной сейчас статье "Духовного регламента". "Понеже, – сказано было во всеподданнейшем докладе святейшего синода: – по именному его императорского величества повелению, по "Духовному регламенту", раскольнические дела поручены синоду, того ради приличным видится и сбираемым с них двойного окладу деньгам и с неисповедующихся штрафам быть в синод присылаемым". Петр был тогда на радостях. "Жестокая школа, двадцать один год продолжавшаяся", как называл он шведскую войну, кончилась; он торжествовал заключение славного Ништадского мира. Приняв титул императора, Петр был в это время так счастлив, так радостен, так щедр и милостив, каким никогда до того времени не бывал. "Рука моя расходилась", – сказал он Румянцеву, щедро награждая его деньгами и имениями. В это-то время святейший синод и представил свое ходатайство. Петр ноября 19-го 1721 года написал на докладе, поднесенном ему: "быть по сему".[5]Note5
  «Собрание постановлений по части раскола, по ведомству святейшего синода», I, стр. 18.


[Закрыть]

Теперь в деньгах он не нуждался, "рука у него расходилась", и он отдал двойной оклад в ведение синода. Но, отдавая в ведомство духовенства эту немаловажную статью дохода, он, впрочем, назначил его на дела общеполезные: учреждение школ и богаделен при монастырях и т. п.

С двойным окладом и счислением раскольников в духовное ведомство поступило и преследование раскольников, не являвшихся к переписи, а также исследование, действительно ли записывающиеся в двойной оклад состоят в расколе, не были ли они прежде записаны в приходских исповедных книгах и т. д. Для таких действии синод счел нужным ввести в России духовную инквизицию, мысль о которой издавна занимала духовенство: некоторые из его представителей пытались даже поставлять в пример русским государям усердие к инквизиционным действиям испанских королей.

Инквизиция учреждена была в Москве. Строитель московского Данилова монастыря Пафнутий назначен был «протоинквизитором»; в каждую епархию назначены "провинциал-инквизиторы", которым были подчинены «инквизиторы», находившиеся по городам и уездам. Декабря 23-го 1721 года святейший синод составил для них особую инструкцию, напечатанную в "Полном Собрании Законов Российской империи" (VI, N 3870). Конечно, действия московской инквизиции далеко не то, что действия инквизиции римско-католической; она просуществовала не более пяти лет и не успела развить свои действия, как хотелось инквизиторам. Притом действия ее были направлены не против всех разномыслящих с господствующею церковью, но только против раскольников, да еще суеверов, "сказующих видения или слышания чувственная или сонная". Главное же потому инквизиция не имела у нас значительного развития, что, будучи противна духу православия, она в самом духовенстве не встретила сочувствия. Это была затея архиереев, и то не всех, преимущественно Феофана Прокоповича и Питирима нижегородского, который сам прежде был раскольником и, как всякий неофит, относился е фанатическою нетерпимостью к бывшим своим единоверцам. Белое духовенство не сочувствовало "духовной инквизиции", лишь немногие монахи, и, что замечательно, малорусского происхождения, учившиеся в Киеве и мало знакомые с великорусскими раскольниками, посвятили свое усердие инквизиционным действиям. Светские начальники еще менее сочувствовали делам инквизиционным и тем возбуждали жалобы усердных преследователей раскола. В одном только отношении инквизиция пришлась по сердцу приходским причтам и светским чиновникам: она доставила им возможность увеличить поборы.

В распоряжение духовной инквизиции назначена была особая команда вооруженных солдат; они употреблялись для отыскивания раскольников по лесам и пустыням, для истребления устроенных там их жилищ, для отыскания "потаенных раскольников", для отправки их на каторгу и для вырезывания ноздрей, для истребления у раскольников и нераскольников старопечатных и харатейных книг и т. п.

К счастью, инквизиция существовала у нас недолго. Она была уничтожена при Екатерине I, и в то время как счисление раскольников, так и сбор двойного с них оклада перешли из синода в ведение правительствующего сената. Для сего в Москве учреждена была "раскольническая контора" из светских лиц. Она вела именные списки раскольников; в нее поступил и двойной оклад, собираемый по провинциям местными властями. Так продолжалось до 1782 года, когда был отменен двойной оклад, а с ним и особое счисление раскольников.

Число раскольников в XVIII столетии не только не уменьшалось, но даже увеличивалось, несмотря на то, что они во множестве бегали или за границу, или в пустыни закамские и в Сибирь. Из сенатского указа 17-го сентября 1742 года видно, что в семнадцать лет, с 1719 по 1736 год, в России убыло 2.100.469 душ, из них умерло 1.558.000, взято в рекруты 202.000 и бежало около 442.000. Заявляя эти цифры, сенат прибавил: «уповательно и больше того оной убыли имеется».[6]Note6
  «Полное Собрание Законов Российской империи», XI, N 8619.


[Закрыть]

Из 442 тысяч беглых значительная часть была раскольников. Из указа 7-го февраля 1762 года видно, что из одной только Нижегородской губернии с 1716 года, то есть в сорок пять лет, семь восьмых раскольнического населения, то есть 35 тысяч, вследствие обид и притеснений со стороны духовенства, бежало преимущественно за литовский рубеж.[7]Note7
  Там же.


[Закрыть]

Из различных правительственных распоряжений, бывших в прошлом столетии, видно, что раскольники далеко не все были записаны в книги двойного оклада. Кроме так называемых записных, было гораздо более так называемых потаенных, которые однако в духовных росписях значились принадлежащими к господствующей церкви. Кроме того, в xviii столетии возникли, или, вернее сказать, распространились тайные учения хлыстов, скопцов, духоборцев, молокан и т. п. Последователи всех этих учений считались православными.

С 1782 года особое счисление раскольников прекратилось. Попытка возобновить его сделана была в 1810 году, тотчас по учреждении особого министерства полиции, в ведение которого поступили дела о расколе. Министр полиции, генерал Балашов, признал нужным (не знаем, по каким соображениям) привести в известность современное число раскольников и затем вести им ежегодный счет. Он доложил об этом государю, и 18-го августа 1811 г. Александр Павлович дал повеление: "всем начальникам губерний собрать сведения, сколько в которой находится старообрядцев, и ведомости о них доставлять ежегодно к 1-му января и 1-му июля министру полиции".[8]Note8
  «Собрание постановлений по части раскола», стр. 37.


[Закрыть]

Но предприятию министра полиции не суждено было осуществиться.

В Нижегородской губернии губернатором был тогда действительный статский советник А. М. Руновский, один из способнейших деятелей своего времени, вышедший из школы Безбородки и Трощинского, человек безукоризненный во всех отношениях. Получив циркуляр министра полиции, он поручил городским и земским полициям предварительно составить именные списки раскольников. В Горбатовском уезде открылось значительное число принадлежащих к так называемому Спасову согласию. Все последователи этого толка[9]Note9
  Их чрезвычайно много в поволжских губерниях от Нижегородской до Астраханской. Об них не упоминали ни Андрей Иоаннов ни другие писатели о расколе до последнего времени.


[Закрыть]
 в исповедных приходских ведомостях числились и числятся православными на том основании, что они, сообразно своему толку, крестят детей и венчаются в церквах православных. Такие же раскольники оказались и по другим уездам Нижегородской губернии. Кроме того, в уездах заволжских: Семеновском и Балахнинском, нашлось много раскольников не записных, то есть таких, отцы и деды которых не платили двойного оклада и не значились в списках «раскольнической конторы». Полицейские чиновники, производившие именную перепись, включили в нее и этих людей. Узнав об этом, тайные раскольники сами во множестве стали являться в городские и земские полиции, прося записать их в раскол и представляя доказательства своей непринадлежности к господствующей церкви. Приходское духовенство встревожилось, ибо запиской в раскол всех наличных действительных раскольников оно во многих местах могло бы совершенно лишиться доходов. Хотя производившийся по синодскому указу 15-го мая 1722 г. гривенный сбор с раскольников в пользу духовенства[10]Note10
  «Полное Собрание Законов Российской империи», VI, 4009. Там, между прочим, сказано: «с обретающихся в приходах раскольников брать приходским их священникам с причетниками со всякого раскольничьего двора по гривне с души в год, а сверх того от рождения гривна, от женитьбы гривна, от погребения гривна».


[Закрыть]
 еще в начале царствования Екатерины II был отменен, а приходскому духовенству запрещено было ходить в дома раскольников для вымогательства денег, но причты продолжали делать поборы. В самой даже Москве, обходя приходы со святою водой, священники выламывали у раскольников, не хотевших пускать их к себе, ворота, двери и окна, требуя денег и сведений о новорожденных, чтобы записать их в свои книги и таким образом зачислить их своими прихожанами. По местам отдаленным, по глухим захолустьям, это продолжалось до самого последнего времени, что доказывается множеством формальных дел, бывших в производстве. Перепись, производимая по циркуляру Балашова, должна была положить конец притязаниям приходского духовенства к «незаписным» раскольникам, и оно сильно возроптало.

Вновь назначенный тогда на нижегородскую кафедру епископ Моисей вступился в дело пересмотра раскольников. Вследствие того у него с губернатором Руновским произошли пререкания. Синодальный указ 19-го июля 1777 года ясно говорил: "что касается до записки желающих в раскол, то следует ли их в оный записывать оставить на рассмотрение светской команды", следовательно епархиальному начальству и не следовало вмешиваться в неподлежащее его ведению дело. Но Моисей, человек пылкий и заносчивый, и в то же время слабо смотревший за духовенством, за что впоследствии и подвергся неприятностям, думал иначе. Он находил, что открытою запиской тайных раскольников в составленные списки наносится ущерб церкви, и говорил, "что чиновники для записи в раскол указывают раскольникам к тому способы и берут за то с них деньги". Дело дошло до Петербурга и было рассмотрено в комитете министров. В положении его сказано: "при собирании сведений о числе раскольников в Нижегородской губернии, чиновники, занимавшиеся этим делом, действовали не вполне осторожно и открывали некоторым образом способы записываться в раскол и таким, которые прежде были православными". Император Александр Павлович на журнале комитета 18-го июня 1812 года собственноручно написал: "и не следовало никогда гласной переписки делать; нужно только иметь под рукою сведение о них". На основании этой резолюции, циркуляром министерства полиции сообщено всем губернаторам, что "его величеству благоугодно было приказать, чтобы сведения о старообрядцах не иначе были собираемы, как под рукою и без всякой малейшей огласки, и чтобы ведомости о них по таковым собираемым сведениям присылаемы были к министру полиции единожды в год, к 1-му января".[11]Note11
  «Собрание постановлений по части раскола», стр. 40–41.


[Закрыть]

Это распоряжение, совершенно противное принятой со времен императрицы Екатерины II системе и резко отличающееся от предшествовавших указов императора Александра, состоялось в самую трудную минуту. Император находился тогда в Вильне, при нем был и Балашов, не участвовавший в заседании комитета министров, когда обсуждалось дело о пререканиях Руновского с Моисеем. На присланном из Петербурга журнале Александр Павлович написал выше приведенную резолюцию чрез шесть дней по вступлении Наполеона в пределы России, в то время, когда он уже приближался к Вильне. В такое время нельзя было предпринимать каких-либо решительных мер, надо было всячески заботиться о полнейшем внутреннем согласии.

Начавшаяся перепись раскольников была таким образом прекращена повсеместно. Она нигде не была кончена. В составленные для того книги внесены были одни только записные раскольники, то есть потомки плативших двойной оклад, да и то не все. В некоторых местах в эти книги были внесены только главы семейств, в других один только мужеский пол и т. п. Списки, составленные таким образом по распоряжению 1811 года, в некоторых местах остались без изменений даже до 1852 года. Таким образом во время исследований, произведенных статистическими экспедициями, о которых будет сказано ниже, в некоторых земских судах было обнаружено, что именные списки раскольников велись без всяких изменений с 1811 г., и в продолжение сорока лет умершие из них не исключались, новорожденные не приписывались, а ежегодно показываемое в ведомостях число раскольников означалось наобум, один год немножко побольше, другой немножко поменьше. Во многих уездах именных списков вовсе не велось, а ежегодно показываемая в отчетах цифра ставилась совершенно произвольно.

Число раскольников между тем умножалось. В начале двадцатых годов покойный московский митрополит Филарет уже указывал на быстро увеличивающееся в Москве число раскольников и на необходимость принять против усиления раскола решительные меры. Александр Арсеньев, бывший долгое время раскольничьим попом на Рогожском кладбище и потому хорошо знавший дела поповщинского раскола, впоследствии, когда уже был благочинным единоверческих церквей Черниговской губернии, официально заявил, что в исходе 1823 года в городе Москве последователей поповщинского раскола было до 35.000 человек, а в 1825 году 68.000.[12]Note12
  «Дело о Кочуеве» в архиве министерства внутренних дел.


[Закрыть]

А по спискам значилось в 1826 году раскольников всех толков, духоборцев, субботников и скопцов, в Москве и во всей Московской губернии 53.835.[13]Note13
  Варадинова «История министерства внутренних дел», VIII, 163.


[Закрыть]

Раскольники Рогожского кладбища еще в двадцатых годах и ранее в просьбах, подаваемых в разные учреждения, постоянно упоминали, что число их единоверцев во всей России превышает цифру пяти миллионов. Эта цифра никогда никем не оспаривалась, никогда никем не опровергалась, она показывалась даже в конфиденциальных бумагах как гражданского, так и духовного ведомства. А между тем, по официальным донесениям губернаторов, раскольников всех толков считали во всей России лишь около восьмисот тысяч.

Министерство полиции было упразднено в 1820 году, дела о раскольниках перешли в особенную канцелярию министерства внутренних дел. Но и с переходом в новое министерство счисление раскольников не улучшилось: губернаторы в представляемых ведомостях показывали только записных раскольников, притом по иным губерниям только лиц мужеского пола, а по другим без причисления новорожденных. Из многих губерний ведомостей вовсе не доставлялось.

II

Вскоре по воцарении императора Николая Павловича, министерство внутренних дел 26-го февраля 1826 года, по высочайшему повелению, предписало губернаторам: доставлять ежегодно ведомости о числе раскольников к Новому году. Это не было новым распоряжением, а только подтверждением состоявшегося в 1811 году, но нигде почти не исполненного. В том же 1826 году из особенной канцелярии министра внутренних дел было образовано третье отделение собственной его величества канцелярии. Губернаторам было предписано ведомости о раскольниках представлять по истечении каждого года в новое учреждение, а копии с них в министерство внутренних дет. Так продолжается и до сих пор (1868).

В ведомостях, на этом основании доставляемых губернаторами, показано раскольников:

В 1826 году 827.721

" 1827 " 825.391

" 1837 " 1.003.816

" 1839 " 889.926

" 1841 " 911.671

" 1849 " 821.215

" 1850 " 829.971

" 1859 " 875.382

" 1864 " 917.097

Сюда, как уже замечено, включены только записные раскольники, то есть потомки плативших в xviii столетия двойной оклад. Да и те не все; мы уже сказали, что в иных уездах цифры не изменялись по сорока лет, и, несмотря на естественное приращение населения вследствие перевеса количества рождений над числом умерших, число раскольников показывалось или одно и то же через целые десятки лет, или с каждым годом понемножку убавлялось исправниками, чтобы показать пред начальством «благополучие уезда и усердие свое» к ослаблению раскола.

Порядок составления по уездам и губерниям ведомостей о раскольниках следующий. В каждом городском или уездном полицейском управлении ведется именной список раскольников, но в этих списках записываются далеко не все раскольники, особенно где их много. Ежегодно составляемая числовая ведомость должна бы основываться на этих именных списках, но этого не делается: полицейские управления обыкновенно придерживаются цифры предыдущих годов, убавляя ее понемножку.

Иные исправники, особенно из молодых и вновь поступавших на службу, пробовали представлять цифру раскольников, ближе подходящую к действительности, согласуя ее или с сведениями духовенства (по ведомостям духовного ведомства раскольников почти повсеместно показывается больше, чем в полицейских управлениях), или с особенными наблюдениями. Цифра в таком случае оказывалась гораздо большею показанной за предыдущие годы. При получении такой ведомости в губернском управлении обыкновенно возникал вопрос, отчего в таком-то уезде число раскольников быстро увеличилось. От исправника требовались объяснения: почему раскол усилился, кто виновен в совращении столь значительного числа вновь оказавшихся раскольников, какие были приняты полицией меры к предупреждению и пресечению раскольничьей пропаганды, почему не было своевременно донесено о столь сильном увеличении раскола и т. п. Возникала неприятная для исправника переписка, оканчивавшаяся обыкновенно делаемым ему замечанием за неосновательность донесений или за недостаток усердия к пресечению развития раскола. Раз испытав такие последствия согласования ни на чем неоснованной цифры с действительностью, исправник уж, конечно, никогда не повторял неудачного опыта, не подражали ему и преемники его, из старых дел знавшие, каково выказывать непрошенное усердие к точности статистической цифры. Так и оставались все при старой цифре, ежегодно уменьшая ее понемножку. Но у каждого дельного исправника прежде бывала и теперь есть своя, приблизительно верная, цифра раскольничьего населения уезда, с которою соображаются иногда и губернаторы, но она держится как бы в секрете и обыкновенно называется неофициальной цифрой.

В свою очередь бывали случаи, что иной губернатор представлял по целой губернии число раскольников более согласное с действительностью; результаты оказывались те же или почти те же. Начинались запросы, отчего да почему раскольники умножились в такой-то губернии, требовались объяснения, завязывалась переписка, и затем все приходило в прежнюю колею.

Из самых ведомостей о числе раскольников, при тщательном их счислении, ясно можно видеть, до какой степени шатки заключающиеся в них сведения.

В последние сорок лет (как видно из производившихся дел, из донесений губернаторов, из представлений епархиальных начальств, из специальных исследований о расколе, производившихся на местах пятнадцать лет тому назад) раскол усиливался преимущественно в губерниях великороссийских, особенно же в приволжских и восточных, а менее всего распространялся в Западном крае и в прибалтийских губерниях, что объясняется значительным числом живущих там иноверцев: римско-католиков, лютеран, евреев, а также и православных, воссоединенных из унии в 1839 г., из числа коих доселе совратившихся в раскол не было. Но официальные цифры говорят совершенно противное. Из сличения цифр 1826–1864 годов выходит, что раскольников во внутренних и восточных губерниях стало значительно меньше. Так, в губернии Калужской их будто бы уменьшилось на 9 %, во Владимирской на 13 %, Тамбовской на 15 %, Тульской на 28 %, Тверской на 29 %, Олонецкой на 34 %, Оренбургской, Саратовской и Симбирской взятых вместе на 34 %, Орловской, Псковской и Пермской в каждой на 37 %, Ярославской на 44 %, Петербургской на 45 %, Костромской на 50 %, Новгородской на 52 %, Харьковской на 58 %, & в Полтавской даже на 91 %.

Зато в губерниях, где раскол в действительности не усиливался, и если число раскольников увеличивалось, то лишь вследствие естественного приращения населения, там, где раскол даже ослабевал в последние сорок лет (например, в Земле Войска Донского и в Могилевской губернии, по уничтожении в последней старообрядских монастырей Гомельского уезда), там, по указанию официальных цифр, с 1826 по 1864 год он усилился в два и даже в два с половиной раза. Так, в Курляндии он показан усилившимся на 157 %, в Могилевской губернии на 148 %, в Волынской на 145 %, в Бессарабии на 121 %, в Киевской губернии на 80 %, в Подольской на 80 %, в Земле Войска Донского на 67 %, в Екатеринославской губернии на 59 %, в губерниях Виленской, Гродненской и Минской, взятых вместе, на 53 %, в Херсонской на 47 %, в Лифляндской на 30 % и в Витебской на 25 %.

Цифры духовного ведомства по некоторым епархиям несколько выше цифр, представленных губернаторами, по другим ниже. Вопрос, отчего из одной губернии доходили разные вести, разрешается очень просто: как губернаторы, так и архиереи представляли своим начальствам цифру фактическую, основание для которой заключалось единственно в показаниях за предшествовавшие годы. Каждый оставался спокоен: беспокойных запросов, неприятной переписки не было. Не ими так началось, не ими и кончится. Замечательно однако, что и цифры, доставляемые в святейший синод епархиальными архиереями, представляют то же самое, что и представляемые в министерство внутренних дел губернаторами: где раскольников в 1826–1864 годах стало в действительности больше, там показывалось, что число их уменьшилось, и наоборот.

Как цифры губернаторских отчетов основываются на цифрах, представляемых полицейскими управлениями, так и епархиальные донесения о числе раскольников основываются на ежегодно представляемых приходскими причтами ведомостях. Казалось бы, епархиальная цифра должна быть вернее губернаторской, даже безусловно верна. Кому же вернее знать свой приход, кому всего удобнее иметь на счету всех уклоняющихся от церкви, как не приходскому священнику? Но на деле выходит не то. И приходские причты, составляя ведомости о раскольниках, не основываются на действительности, но, подобно исправникам, придерживаются цифр прошлого года. Если бы какой-нибудь священник и вздумал представить к консисторию действительную цифру раскольников, ему угрожали бы еще более чувствительные неприятности, чем исправнику. Бюрократизм и формалистика в духовном ведомстве развиты едва ли еще не больше, чем в гражданском. Приходский священник, решась представить начальству действительную, известную ему цифру раскольников, должен бы был, вместо прошлогодних десятков, показать сотни. От того произошли бы неизбежные запросы, переписка и даже гораздо хуже. Увеличение цифры может подать начальству мысль о неспособности священника. Что же он за пастырь, если из стада его вдруг целые сотни уклонились в раскол? Верно показавший число раскольников в своем приходе может таким образом подвергнуться строгому взысканию, даже лишиться места.

Сверх того, причты тех приходов, где много раскольников, имеют, к сожалению, еще особые причины скрывать настоящее число их. Раскольник записной для причта человек потерянный, с него он не получит ни копейки. Напротив, незаписной составляет важную статью в домашнем бюджете церковнослужителей. Незаписной в книгах раскольник считается православным, но отмечается не бывающим у исповеди и св. причастия или по наклонности к расколу, чаще понаречению или по опущению, а иногда даже отмечается бытчиком (непременно один раз в десять лет). Такой раскольник, сроду не бывавший и на церковной паперти, но зачисленный по церковным ведомостям православным, несравненно выгоднее для причта, чем самый усердный прихожанин. За то, чтоб у него не исправлять треб, он платит гораздо дороже, чем усердный к церкви прихожанин за исправление их. Притом доход с «незаписного» вернее и обеспеченнее; чуть воспротивился он платить положенную дань, на него готов донос: отца похоронил в лесу, сына крестил неизвестно где, дочь венчалась не при церкви и т. п. Так бывало в прежнее время, а по местам и до сих пор (1868) делается. Начнется, бывало, следствие, и хотя дело ничем не кончится, ибо в «Уложении о наказаниях» за подобные проступки наказания не полагается, однако же несговорчивому даннику нахождение под следствием всегда обходилось гораздо дороже той суммы, которую он поупрямился заплатить своевременно. Дело затягивалось на несколько лет; а находящемуся под следствием не выдавали паспортов, и если он человек торговый, то много терял от невольного домоседства.

Бывавшие под судом раскольники за действия по расколу известны во многих местах под именем решеных. Вот откуда произошло такое странное название: до 1853 года каждое дело о раскольниках, но рассмотрении в уездных судах и в уголовных палатах, представлялось, чрез министерство внутренних дел, на обсуждение комитета министров. По закону наказание полагается только совратителям, совращенные же, по решениям комитета министров, обыкновенно подвергались духовному увещанию, и если оставались после того в расколе, то обязывались подпиской никого в раскол не совращать. Во время существования такого порядка много десятков тысяч перебывало в консисториях на увещаниях, но не было, кажется, ни одного примера, чтоб увещания эти подействовали на увещаемого, чтобы хоть один раскольник согласился остаться при церкви, а не идти в число решеных. Да и то надо сказать, что все эти троекратные увещания на практике были не что иное, как троекратная плата известной суммы денег. Казалось бы, такой решеный не должен уже был затем считаться по церковным росписям православным, должен бы быть причислен к записным раскольникам. Этого никогда не бывало. Решеный никогда не вносился в списки раскольников, тем менее семья его; напротив, если у решеного родился после увещаний и данной им подписки ребенок, и он, как водится, окрестил его по своему обряду, на него поступал новый донос о совращении в раскол своего сына, то есть новорожденного-то. Начиналось новое дело, в конце которого были новые троекратные увещания.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю