Текст книги "Наполеон I и его гений"

Автор книги: Павел Ковалевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

И при всех этих, всеми признаваемых достоинствах Наполеон никогда не любил выдвигать себя вперед; напротив, он очень заботился о том, чтобы не оставить не оцененным по заслугам кого-либо из своих подчиненных. Молодой главнокомандующий осыпал заслуженными похвалами мужественные свои войска и их вождей, но в донесениях о своих победах не упоминал о самом себе. Предоставлялось изумленному миру решать: был ли это человек или же демон?

Таким образом, силою своего гения Наполеон стал властным повелителем и владыкою данного положения. Все перед ним преклонялось, все благоговело.

Было, однако, учреждение, которому Наполеон был подвластен и от которого он стоял в зависимости, – это директория. Уже с самого начала военных действий Наполеона в Италии проявился антагонизм между Наполеоном и директорией. Наполеон делал вид, что все свои действия он сообразует с желаниями и приказаниями директории, поэтому по всем важным вопросам он писал свое мнение директории и просил ее согласия, разрешения или одобрения. Это не значило, однако, чтобы Наполеон для приведения в исполнение своих планов выжидал ответа директории. Сплошь и рядом он приводил свои планы в исполнение прежде, чем они достигали директории. А если директория присылала свои решения, не согласные с мнением Наполеона, то это нисколько не служило для него обязательным к отмене своих действий.

Наполеон действовал как республиканец и как француз. Им руководили принципы и интересы французской республики. Но вдохновение своим действиям он находил в самом себе, в своем гении. Говорят, Наполеон во всем руководствовался своими личными интересами и выгодами. Это правда. Но эти интересы не были интересами ограниченного честолюбца. Это были помыслы и воззрения гения. Слава и почести Наполеона были тесно связаны со славою и почестями Франции. Служа Франции, Наполеон возвышал себя и, возвышая себя, он приносил славу и счастье Франции. В могуществе Франции заключалось могущество Наполеона. В богатстве, успехах, счастии и величии Франции заключались те же свойства Наполеона. Диво ли, если Наполеон действовал по личному своему разумению, находя в нем все в пользу Франции. Трудно уличить Наполеона в том, что он был эгоист и заботился о себе. Скорее, он заботился о благе Франции и в нем находил благо для себя. Таковы свойства великого гения, каковым был и Наполеон.

Тем не менее ни директория, ни другие современники Наполеона не могли уяснить себе этого свойства и не могли предусмотреть будущего. Поэтому не кажется удивительным, если директория захотела подрезать крылья молодому орленку, который, не спрашивая директории, сам вел войну, заключал перемирие, изменял границы государств, уничтожал одни, создавал другие и т. п. Поэтому, помирившись с несколькими из этих выходок, директория задумала положить тому предел и назначила Наполеону сотоварища по управлению армией в лице генерала Келлермана. Однако подозрительность демократической директории и на этот раз понесла фиаско. Наполеон написал директории: “При существующих условиях главнокомандующим здесь должен быть генерал, пользующийся вполне вашим доверием. Если я должен совещаться о каждом своем шаге с правительственными комиссарами, если они облечены будут правом отменять мои распоряжения и двигать войска по собственному своему усмотрению, не ожидайте тогда ничего путного”. Вместе с тем Наполеон писал министру Карно:

“Я убежден, что плохой генерал, да один, лучше двух хороших… в войне, как и в администрации, такт играет главную роль… Я не хочу, чтобы мне мешали. Кампания начата мною недурно, и я желал бы ее продолжать так, чтобы выказать себя достойным вас, гражданин”.

Нет надобности дополнять, что директория отказалась от своего назначения второго главнокомандующего, а равно признала за Наполеоном право вести самостоятельно дипломатические переговоры. Фактически Наполеон освободился от контроля недоверчивой демократической директории; но это не устранило в дальнейшем новых столкновений с директорией. Разумеется, Наполеону вначале было очень трудно ладить с директорией, не то было позже. Наполеон, создавший “итальянскую армию”, одевший, накормивший и обогативший ее, создавший штат генералов, получавших все из рук Наполеона, посылавший миллионы директории, а равно и другим генералам, ведшим войну на восточной границе, разрушавший и созидавший государства, лишавший и награждавший престолами, это не был Наполеон – искатель приключений. Этот Наполеон был идолом парижской черни и солдат; коснуться этого генерала было и для самой директории небезопасно. Поэтому неудивительно, что в дальнейших сношениях Наполеон с директорией был груб и непочтителен. Не угодно ли обратить внимание на такую депешу Наполеона:

“Сим уведомляем о получении нами копии с условий достославного мира, заключенного Нами с королем сардинским”. Засим следовало немаловажное добавление, что войска чувствуют себя довольными, так как жалованье выплачено им наполовину звонкою монетою. Кое-где в Париже говорили в это время, что автора такой депеши по-настоящему следовало бы расстрелять.

Если директория в чем-либо перечила Наполеону или стремилась в чем-либо проявить независимость, то депеши Наполеона становились резкими до дерзости. Тогда Бонапарт начинал жаловаться на дурное состояние своего здоровья, угрожая сложить с себя командование войсками, и требовал присылки нескольких человек, “дабы заменить его во многих должностях”, которые он до того выполнял один.

Обязанный своими военными, политическими, административными и дипломатическими успехами самому себе, Наполеон вправе был сказать: “Комиссарам директории нет дела до моей политики!”

Но были вопросы, в которых Наполеон в своем непослушании заходил слишком далеко, нарушая в основе принципы республиканской Франции. Таковым роковым вопросом являлся римский вопрос. Наполеон мог и должен был уничтожить папу; но он этого не сделал. Бонапарт заявлял, что в этом случае он руководствовался принципами гуманности. На самом деле в этом отношении Наполеон извлек для себя очень большую пользу. Это открытое и коренное уклонение Наполеона от правительственной французской политики не только обеспечило его личности безграничную популярность среди верующих католиков в самой Франции и за границей, но и послужило первым шагом к последующему его сближению с римской курией. Народные массы, не привыкшие вникать в причины явлений, начали сравнивать угнетение католической церкви во Франции, санкционированное правительственными распоряжениями, с совершенно иной участью, обеспеченною в Риме верным ее последователям, благодаря гуманности генерала Бонапарта. Его святейшество, Пий VI, восчувствовал к генералу Бонапарту благодарность за сохранение остатков папской власти и отправил легата с апостольским своим благословением к “милому сыну”, спасшему эту власть от неизбежной, по-видимому, гибели. На любезность папы последовал из квартиры армии учтивый ответ, копия с которого была послана в директорию. С этой минуты, однако, каждый благочестивый католик Франции и остальной Европы видели в лице Наполеона открытого союзника религии. Что же касается римской курии, то она стала послушным его орудием. Один из кардиналов подарил “милостивейшему покровителю и защитнику католицизма” бюст Александра Македонского.

По поводу своих отношений к Риму и вообще отношений к нему директории Наполеон писал: “Вам следовало бы заботиться о том, чтобы уменьшить число ваших врагов. Влияние, которым пользуется Рим, неисчислимо. Разрыв с Ватиканом был крупной ошибкой, вследствие которой все преимущества оказываются теперь на стороне папы. Если бы посоветовались со мною, переговоры с Римом не были бы прерваны. Вообще, как только главнокомандующий в Италии не служит опорной точкой для ваших там предприятий, вы подвергаетесь крупному риску. Надеюсь, эти заявления не будут приписаны моему честолюбию. На меня без того обрушилось слишком много почестей”.

Не меньшее недовольство и негодование в народных представителях вызвало своеволие Наполеона по отношению к венецианской республике. Директория строжайше воспретила Наполеону вмешиваться в дела венецианской республики и никоим образом не касаться ее образа правления. Это распоряжение было получено главнокомандующим 8 мая, а венецианская республика была уничтожена Наполеоном еще за неделю до этого.

Наконец, Наполеон очень раздражил народных представителей полным своеволием и пренебрежительным отношением к распоряжениям исполнительной власти французской республики при заключении Кампо-Формийского договора.

Однако Наполеон, ведя весьма удачно и счастливо войну, не терял из вида внутренних дел Франции. Во время работы в Италии ему удалось перехватить документальные данные, компрометирующие очень многих влиятельных лиц из народных представителей по отношению к роялистскому движению. Обнаружен был даже целый заговор. Равным образом ему удалось получить и документы, компрометирующие некоторых лиц самой директории. Теперь ему предстояло разыграть до конца жизненную трагикомедию, имевшую место вне его жизненных сфер и вдали от него.

С одной стороны, являлись представители советов, стремящиеся сломить директорию, с другой – директория, теряющая под собою почву, наконец, Наполеон, против которого были и народные представители, и директория. Нужно прибавить к этому, что и роялисты очень недвусмысленно улыбались Наполеону.

Главная задача Наполеона состояла теперь в том, чтобы обещать всем и не дать никому. Тем не менее Наполеон выбрал директорию. Он выслал директории документы, компрометирующие противников. Для спасения себя, в конце концов, директория обратилась к Наполеону с просьбою прислать ей генерала. Наполеон выслал Ожеро.

Борьба между народными представителями и директорией дошла до последнего напряжения. Начальником стражи народных представителей был назначен заведомый роялист. 3 сентября восторженными рукоплесканиями было приветствовано в собрании народных представителей предложение Вильо о низвержении директории.

Но Ожеро был на месте. Директория вновь была спасена и спасена опять армией. Произошел новый государственный переворот. Все это было сделано в отсутствии Наполеона и, по внешнему виду, без всякого его участия. Между тем сам Наполеон впоследствии по этому поводу говорил: “С одной стороны, я своими приказами по армии поддерживал правительственную сторону, а с другой – втайне сносился с эмигрантами, дозволяя им ласкать себя тайными надеждами… Мне лично делали самые блестящие предложения на случай, если я соглашусь последовать примеру Монка. Претендент на французский престол писал мне собственноручные послания. Я подчинил себе папу гораздо надежнее, держась в стороне от Рима, чем если бы сжег его столицу…”

Между тем, когда все эти неурядицы происходили в Париже, Наполеон и со своей стороны постарался показать своим врагам издали железный кулак. С этою целью он устроил великое военное празднество в Милане, причем обратился к солдатам со следующим воззванием: “Солдаты, знаю, что вас глубоко волнуют бедствия, угрожающие нашей стране. На самом деле отчизна наша вовсе не в опасности. Она располагает еще людьми, давшими ей возможность восторжествовать над соединенной Европой. Правда, что мы отделены от Франции горами, но если бы понадобилось, вы перелетели бы через них, как орлы, чтобы поддержать конституцию, защитить свободу, отстоять правительство и республику. Солдаты! Правительство ограждает законы, вверенные его охране. Для роялистов пробьет последний час, как только они вздумают поднять голову.

Отбросьте же всякие опасения и поклянемся тенями героев, павших возле нас, защищая дело свободы, поклянемся новыми нашими знаменами вести вечную войну с врагами республики и конституции третьего года!”

Смысл прокламации был ясен. И она возымела свое воздействие. Со всех дивизий армии начали получаться адресы с изъявлениями преданности принципам революции… Все эти адресы Наполеон отослал восстановленной и укрепленной директории.

Ввиду всего этого представляется совершенно правдоподобным положение, что “13 вандемьера устроено Баррасом с помощью Бонапарта, а 18 фрюктидора – Бонапартом с помощью Барраса”.

Между тем война действительно всем надоела. Все хотели мира. Наполеон дал его.

Кампо-Формийский договор дал Франции очень большие выгоды. Франция получала австрийские Нидерланды и всю рейнскую границу от Базеля до Андернаха, немедленно – майнцскую крепость, Ионические острова и венецианские фактории на противоположном берегу Балканского полуострова. Кроме того, под французским протекторатом образовался целый ряд республик, которые, разумеется, являлись послушным орудием в руках Франции.

Наполеон возвратился в Париж. За свое отсутствие Наполеон дал Франции давно не виданные честь, славу и могущество. Принес неисчислимые дары в области художеств, искусств и науки. Снабдил финансами в тот момент, когда государственная касса была пуста. Наконец, расширил владения. По всем правам божеским и человеческим Наполеон являлся героем. Таковым его принял весь французский народ и достойно почтил его. Все эти почести Наполеон принял очень скромно и тихо, но с достоинством.

После этого он поселился в своей квартире и вел, по-видимому, самую тихую, скромную и уединенную жизнь, ничем не напоминающую блеск и величие Монтебелло и Милана. Пока во Франции была республика, и Наполеон являлся одним из скромных граждан ее. Парижанам очень нравился контраст между блестящими результатами Кампо-Формийского договора и беспритязательным поведением великого полководца, который смирил Австрию и привлек два центра европейской цивилизации – лучшие страны всей Европы, а именно Италию и Нидерланды, в сферу более яркого сияния революционных французских принципов.

Разумеется, эта скромность была напускная. Наполеон выжидал. Собственно, уже и теперь дела принимали такой оборот, что он мог бы быть полезным; но тем не менее положение дела еще не соответствовало видам Наполеона. Должно добавить, что Наполеон умудрился поставить себя в крайне обостренные отношения и с новой директорией.

Хотя мир с Австрией был заключен с большой выгодою как для Франции, так и для Австрии, тем не менее никто не сомневался и не обманывал себя в том, что это только затишье еще перед большой бурей. Самый Кампо-Формийский договор был составлен весьма неопределенно и давал много поводов к его нарушению в каждый момент; так что известный австрийский дипломат Тугут был совершенно прав, говоря: “Все здесь твердят о мире, где же, скажите на милость, мир? Я, признаться, не усматриваю его в Кампо-Формийском договоре!”

На деле недоразумения между сторонами возникли гораздо скорее, чем можно было бы того ожидать. Когда директория находилась в затруднении по поводу обострения этих вопросов, Наполеон предложил свои услуги привести дело опять в порядок. Предложение это не было принято, так как директория имела уже своего кандидата для посылки на место. Бонапарт, по обыкновению, пригрозил отставкой. “Ну, так что же, подайте просьбу. Вот вам перо. Вам и в самом деле полезно будет отдохнуть”, – сказал Ревбель. Видя такое неуважение к себе, Бонапарт вышел из комнаты в бешенстве, бормоча: “Груша еще не созрела”. После этого в частной беседе Баррас сказал Наполеону: “Поверьте моему доброму совету. Уезжайте как можно скорее из Франции”. Сегюр передает, как слух, что директория не была прочь устранить Бонапарта путем наемного убийцы; говорили даже, что лицо, предотвратившее заговор, потом таинственно исчезло.

Наполеон уехал в Египетскую экспедицию.

Итальянская война дала Франции очень многое. Дала она еще больше Наполеону. Но не осталась она бесследною и для всего мира. Гений тем и велик, что он порождает великие мировые события бессознательно для себя. Так было и здесь. Пребывание и войны Наполеона в Италии дали толчок к национальному объединению итальянских народов. Мало того, они дали толчок и первый импульс к национальному возрождению в Греции и даже в Польше.

Приведем здесь характеристику Наполеона данного времени, представленную Д'Антрегом.

“Бонапарт – человек маленького роста, с болезненным цветом лица. Он обладает проницательным взглядом, в котором, равно как и в выражении рта, можно подметить что-то жесткое, скрытное, изменническое. Он скуп на слова, но оказывается очень сообщительным, когда затронуто тщеславие или когда он считает себя чем-нибудь обиженным.

Здоровье его очень плохо. Кожа Бонапарта покрыта лишаями, и это болезненное состояние держит его в постоянном раздраженном состоянии, словно усиливая его природную стремительную энергию. Он всегда разрабатывает какие-нибудь проекты, не дозволяя себе никаких развлечений, спит только три часа в сутки и не принимает лекарств, за исключением тех случаев, когда страдания становятся уже положительно невыносимыми. Этот человек хочет владычествовать над Францией, а через нее и над всей Европой. Все остальное, даже в нынешних блестящих успехах, представляется ему единственно только средством к достижению цели. Он крадет совершенно открыто и грабит решительно все, накопляя себе громадные сокровища золотом, серебром, драгоценными вещами и самоцветными камнями, но смотрит на все эти богатства как на орудие для осуществления своих замыслов. Генерал Бонапарт, способный ограбить какую-нибудь деревню до последнего гроша, не задумываясь подарит миллион человеку, который может ему пригодиться. Если такой человек питает к кому-нибудь ненависть и жаждет мести, Бонапарт даст ему случай утолить эту жажду. Вообще Бонапарт сделает решительно все для человека, который может, по его мнению, оказаться ему полезным. Сделка с ним может состояться в две минуты и в двух словах, так велика его способность очаровывать и обольщать людей, с которыми он хочет поладить. Затем, однако, обнаруживается и оборотная сторона медали: оказав кому-нибудь услугу, он требует у человека полнейшего его подчинения или же становится непримиримым ему врагом. Подкупив кого-нибудь и заставив его изменить, Бонапарт, по миновании надобности в изменнике, не заботится о том, чтобы сохранить его тайну. Человек этот ненавидит прежний монархический режим и его представителей – Бурбонов. Он всячески старается отвратить от них свою армию. Если бы во Франции тем не менее царствовал кто-нибудь, кроме его самого, то Бонапарт согласился бы, пожалуй, играть роль полководца, возводящего королей на престол с тем, чтобы власть короля всегда опиралась на его собственный меч. Этот меч он ни под каким видом не отдаст и не задумается пронзить им сердце короля при первой же попытке монарха выйти из полного ему подчинения”.

Сюси говорит короче: “Я не вижу для Бонапарта иного конца, как только престол или эшафот”.

По заключении Кампо-Формийского договора Наполеон назначен был главнокомандующим “английскою армией”. Вести войну с Англией без флота было невозможно. Несмотря на давнишнюю вражду Франции и Англии, несмотря на то, что Наполеон уже давно питал враждебные чувства к Англии, начинать войну, недостаточно к тому подготовившись, было немыслимо. Правда, благодаря Наполеону, Франция обогатилась флотом на счет Венеции, Генуи и Нидерландов. Во время итальянской войны Наполеон послал директории два миллиона специально для устройства флота, но эти два миллиона директория пустила не туда, а французский флот даже с присоединенными не мог рассчитывать на удачную борьбу с английским флотом. Поэтому для нанесения Англии больной раны нужно было искать удобного времени и места. Несомненно, что житницею Англии во всех отношениях была Индия. Лишить Англию Индии или даже затруднить сообщение с нею было бы великим уроном для Англии. Прежде чем, однако, завладеть Индией, нужно было завладеть попутными местами и устроить там надлежащие этапы. Одним из важнейших таких этапов являлся Египет. Овладев Египтом, с одной стороны, можно было затруднить Англии сообщение с Индией, а с другой – это уже был большой шаг к овладению и самой Индией.

Наполеон ясно видел, что временно ему нужно исчезнуть. До сих пор он успел доказать, что он великий полководец, гениальный дипломат и замечательный администратор. Но это не значило, что Франция не могла обойтись без него. Он делал честь, славу и могущество Франции. Но до сих пор не было доказано, что эта слава, мощь и величие Франции заключались в Наполеоне Бонапарте. Теперь требовалось доказать, что Франция без Наполеона была немощна, что она нуждалась в Наполеоне и искала в нем свое спасение. Для этого он должен был удалиться.

А раз Наполеону приходилось стушеваться с поля действия во Франции, то ему, как главнокомандующему “английской армией”, лучше всего было исчезнуть в Египет и захватить в свои руки этот важнейший стратегический пункт на пути в Индию. Директория вполне к этому присоединилась и совершенно развязала руки Наполеону действовать, как ему угодно; тем более что этим приемом она освобождалась от очень опасного генерала и его соратников.

Наполеон весьма энергично принялся за снаряжение. Цель вооружения очень тщательно скрывалась. Разумеется, Англия всецело приняла это на свой счет и начала сосредоточивать флот для обороны берегов Англии. Наполеону это было очень на руку. Ему нужно было проскользнуть через Средиземное море без всякого риска потерпеть малейшие потери.

Приступая к экспедиции в Египет, Наполеон и на этот раз остался верен своему всеобъемлющему гению. Он взял с собою лучшие войска и лучших генералов. Его соратниками были генералы: д'Иллье, Воуба, Дезе, Клебер, Мену, Ренье, Дюгуа, Ланн, Даву, Мюрат, Андреосси, Маршон, Жюно, Лефер, Денцентт и Бессер. Вооружения были достойны полководца. Но в этот поход Наполеон шел как начальник экспедиции, имеющей назначение изучить край во всех его мелочах и дать научно освещенное представление о земле, которая давно интересовала всех, но которую знали все-таки мало. Поэтому в составлении египетской экспедиции Наполеон проявил не только военный гений, но и гений познания и света науки и просвещения. В его отряде находились не только лучшие полководцы, но и лучшие ученые того времени по всем отраслям естествознания, археологии, истории и проч. Имена Бертолета, Конте-Долимье, Деженера, Ларрея, Женара, Манта и других служили тому ручательством. Ученая экспедиция была обставлена прекрасными приспособлениями по части инструментальной и библиотеки, а музеи она составила уже сама на месте. Сам Наполеон, отправляясь в добровольное изгнание, был полон мечтами о восточном великолепии, грезами об империи, раскинувшейся на трех материках, о могуществе и власти, затмевавших собою все, что существовало ныне. Витая, однако, лично в облаках, он знал, что фантазией и идеалами солдат увлечешь ненадолго. Им нужно было нечто посущественнее. Поэтому при посадке солдат на суда Наполеон без стеснения им заявил, что каждый солдат вернется из похода с капиталом для покупки не менее трех акров земли. В изданном воззвании Наполеон обещал солдатам полный успех похода при соблюдении, однако, трех условий: уважать жен, имущество и веру мусульман.

По пути в Египет Наполеон почти без боя захватил остров Мальту и присоединил его к французским владениям. Этот пункт считался очень важным в области Средиземного моря. Не менее удачна была и высадка Наполеона в Египте.

Мы не станем следить за всеми действиями Наполеона в Египте. В общем выводе вытекает одно: для Наполеона эта экспедиция была не вполне удачна. Да и могло ли быть иначе. С тридцатитысячным корпусом Наполеон отправился завоевать едва ли не весь свет: он имел против себя море, англичан, мамелюков и турок, а главное, безводную, знойную песчаную пустыню, неимоверное утомление, бесконечную площадь, чуму и отсутствие всяких подкреплений, родины. И при всем том, чтобы сделать то, что Наполеон сделал в Египте, нужно действительно обладать гениальным умом, энергией и деятельностью. Нужно добавить, что армия Наполеона не только не получала никаких подкреплений из Франции, но она была совершенно отрезана морем и англичанами от родины и даже не получала никаких известий о ней. Единственные сведения имелись из английских газет, которые умышленно рисовали дела Франции в очень плачевном виде, причем такие газеты в очень большом количестве сваливались к сведению отрезанных от мира французов.

Эта замкнутость французов имела и свою хорошую сторону для Наполеона. Франция тоже не ведала того, что делается с горстью ее детей, закинутых в Африку. Все, что имелось, получалось из донесений Наполеона, а Наполеон знал, что и как доносить.

Несмотря, однако, на поражающее неблагоприятное положение армии Наполеона, он сумел сделать все, что только мог сделать гениальный человеческий ум, в пользу армии и Франции. Прежде всего Наполеон не являлся для народа хищником и разорителем. Напротив, он употреблял все усилия к тому, чтобы на деле показать, что он является защитником и покровителем униженных и обиженных. Французы в Египте не только не запятнали себя, а, напротив, оставили после себя очень много добрых воспоминаний, и, почему-то, мы не теряем надежды, что во Франции явится новый гений, который закончит дело Наполеона, пожнет плоды его посева и освободит страну от зверства и алчности современных цивилизованных мамелюков Англии.

Прибавим к этому, что представители науки, участвовавшие в экспедиции, вывезли неоценимые сокровища знания и положили основу современному необыкновенно богатому изучению страны фараонов и вообще Востока.

Одно из этой экспедиции осталось для Наполеона непростительным – это небрежение и непонимание окончательного урока, который дала ему экспедиция. Наполеон не обратил внимания на то, что бороться даже гению с стихийными силами природы не под силу. С этими стихийными силами бороться можно и должно, но единичная мощь в этих случаях является ничтожною. Этого урока Наполеон не понял и за то жестоко поплатился. Если зной, пустыня и пески Наполеона пощадили, то стужа, бесконечные степи и снег погубили даже Наполеона-императора.

Французская армия в Египте была совершенно отрезана от родины и не имела из нее никаких вестей. Но не был без этих вестей Наполеон. Он знал все, что там делается. А делалось там очень нескладное. Пора было кончать дела вдали. Груша созрела. Неурядицы внутренние достигли крайних степеней. Вся Франция терпела поражения. Франция искала спасителя. Она нуждалась в Наполеоне, и Наполеон явился.

Оставляя Францию, в своих предположениях Наполеон был совершенно прав. Директория не сумела воспользоваться выгодами положения, созданного миром и Кампо-Формийским договором. Вскоре как внутренние, так и внешние дела Франции стали слишком быстро разрушаться. Директория как бы нарочно стала вызывать новую европейскую коалицию. Она продолжала вести революционную политику, которая ныне была уже совершенно бесцельной и еще раньше осуждена сознанием французского народа. Директория вполне без надобности затрагивала разнородные интересы и даже не останавливалась пред оскорблением религиозной совести верующих. Австрия, Швейцария и Италия со стороны Франции встречали такой задор, нарушения международного права и оскорбления национального чувства, каких никак нельзя было ожидать не только от республики, но и вообще от государства, стоящего в мирных отношениях. Тем более Франция должна была быть осторожна в этих отношениях, что все эти государства были потерпевшими и потому только выжидали случая отплатить за понесенные поражения и потери. Поэтому весьма естественно, что в Европе очень скоро образовалась новая коалиция, значительно сильнейшая прежней, так как в состав ее вошли Россия и Турция. Со стороны французского дипломатического представителя при прусском дворе потребовалось очень большое усилие и умение, чтобы отвратить Пруссию от участия в общей европейской коалиции. Началась война на очень большом районе, и притом война далеко не удачная для французов. Французские армии терпели поражения на всех пунктах. Даже знаменитая “итальянская армия” на этот раз терпела сильные и неожиданные поражения. Особенно много неприятностей и огорчений последней армии причинял Суворов. Этот военный гений[4] 4
  Ковалевский П. И. Генералиссимус Александр Васильевич Суворов. 1900.


[Закрыть]воспроизвел времена Наполеона, но только не во главе его армии. “Итальянская армия” вскоре впала снова в крайнюю нужду, а от директории не было никакой помощи и поддержки. Поэтому неудивительно, что армия представляла массу дезертирств и преступлений против дисциплины. Не лучше было положение армий и в других частях военных действий.

Внутреннее положение страны также находилось в отчаянном положении. Правительство совершенно уронило свой авторитет в стране; оно не умело поддержать ни уважения, ни страха к себе. Постоянно изменявшаяся конституция для страны не представляла ни гарантии, ни значения закона. Отдельные лица страны непомерно обогащались, общее же народонаселение разорялось и нищало. Государственные финансовые операции терпели неудачу, а гарантирующие их бумаги совершенно обесценивались. Отправление общественных должностей шло крайне беспорядочно и дело клонилось к анархии. Контрибуции не вносились, а налоги распределялись крайне пристрастно и несправедливо, да и то вносились весьма скудно и неисправно. Доносы царили во всей своей полноте, причем чиновники не были гарантированы не только в своем положении, но и в жизни. Жалованье выдавалось обесцененными ассигнациями, да и то часто не выплачивали по 6–8 месяцев. В этом отношении безденежье терпели не только гражданские чиновники, но и армия, причем последняя жила реквизицией. Взяточничество царило всюду и контроль отсутствовал.

Цветущее в прежние времена французское производство еле-еле существовало; бедность народонаселения достигла крайних пределов. Фабриканты нарушали свои обязательства и прекращали платежи. Пути сообщения были невозможные. Вместе с тем появились шайки разбойников, наводившие ужас на путников и местных жителей, если последние не стояли в близких отношениях с ними. Разбойничьи шайки не боялись нападать даже на городские предместья. В некоторых местах разбойничьи шайки брали выкуп и даже объявляли определенный налог на проезжающих.

Одновременно с этим в Париже царил порок. Испорченность нравов и растление общества времен директории вошли в пословицу. Безумная роскошь и растление нравственности было обычным явлением. Нужно добавить, что как роскошь, так и порок не отличались особенною утонченностью и проявляли довольно грубоватый оттенок.

Все это не устраняло со стороны директории проявлений жестокости и бесчеловечности по отношению к побежденным. Только теперь вместо открытой казни и настоящей гильотины применяли “сухую гильотину”, т. е. ссылку в Гвиану и другие места, откуда ссылаемые обыкновенно не возвращались. Бывали, однако, нередкие случаи, когда опасных людей лишали жизни и во Франции, только их не гильотинировали, а расстреливали. Террор продолжал существовать, только этот террор был более утонченный.